Текст книги "Переменная облачность"
Автор книги: Людмила Уварова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Сама Маша работала на втачке рукавов – это была сложная операция, требовавшая мастерства и опыта.
Лера сказала:
– Я бы тоже хотела втачивать рукава…
– Подождешь! – перебила Маша.
– А я хочу, я знаю, у меня получится!..
Маша была вспыльчивой не меньше Леры.
– Не спорь со мной! – прикрикнула она на Леру. – Я знаю, что говорю!
Оки разругались вчистую.
– Пусть ее другой кто учит, а я не могу больше!..
– Меня не надо учить, – ответила Лера. – Я теперь сама кого хочешь научу!
Она гордилась тем, что так быстро сумела все понять и освоить. И знала: пройдет еще немного времени и она даже обгонит Машу. Как пить дать!
Когда Лера получила третий разряд, написала матери: «Я работаю хорошо, лучше остальных девочек. Скоро дадут четвертый разряд, думаю, до сотни в месяц заработаю…» Подумала и написала еще: Если тебе нужны деньги, могу прислать немного…»
Конечно, самой Лере были нужны деньги – как не нужны! – но до чего ж хотелось хотя бы чем-нибудь похвастать перед матерью и ее мужем! Пусть не думают, что она будет у них на шее сидеть, не таковская, не сядет, а, напротив, сама всегда помочь в силах.
Лере еще не исполнилось восемнадцати, когда она познакомилась с Виталиком Коростылевым. Произошло это в драматическом театре. За всю свою жизнь Лере довелось быть в театре три или четыре раза.
И вот Ксения Герасимовна пригласила ее на спектакль «Бал воров».
Лера обрадовалась, потом сказала:
– Мне надеть нечего…
Она ожидала, что Ксения Герасимовна будет смеяться над ней, ерунда, скажет, но Ксения Герасимовна спросила:
– Неужели и вправду нечего надеть?
– У меня платьев раз-два и обчелся, – ответила Лера. – Ни в одном в театр не выйдешь…
И тут Лера вспомнила: мать оставила одно свое платье. Она тогда призналась Лере: «Я из него вытолстилась…»
Платье было крепдешиновое, на оранжевом фоне зеленые полоски. По правде говоря, немного крикливое и сшито смешно: на боку бант, юбка в складочку, большой вырез, и на шее тоже бант.
– Я бы его подогнала по себе, – сказала Лера. – Платье не ахти, и я в нем, конечно, утону, но если переделать его, то будет ничего, все-таки крепдешиновое.
– Давай подгони, – сказала Ксения Герасимовна.
– А когда? Времени у нас нет, в театр-то завтра?
– Завтра.
– А, – сказала Лера, – посижу ночь и сделаю!
– Где же ты будешь шить? В общежитии?
– Где же еще?
– Нет, так дело не пойдет. Тебе никто не разрешит работать в общей комнате, да еще с лампой. Девочки тоже устают порядком, им ночью выспаться надо…
– Как же мне быть? – спросила Лера.
– Приходи ко мне, прямо после работы…
Так Лера и сделала. После работы отправилась к Ксении Гервсимовне.
Комната, в которой она прожила с матерью почти два года, была заперта. Проходя мимо, Лера вздохнула. Как-то она там, ее непутевая мама? Что-то давно писем не шлет…
Ксения Герасимовна первым делом накормила Леру. Затем вытащила швейную машинку. Сперва они пороли швы, потом Ксения Герасимовна наколола на Лере платье. А потом Лера села за машинку.
– Вы идите спать, – сказала Лера, – теперь я и сама справлюсь…
Ксения Герасимовна постелила себе на диване, в комнате сына, а Лера шила всю ночь.
К четырем часам утра платье было готово. Лера примерила его, поглядела в зеркало. Рукав короткий, по локоть, английский воротничок. Юбка прямая. Просто и строго. И, пожалуй, даже идет ей.
«Вот у меня и появилось новое платье», – с удовольствием подумала Лера.
Тихо открылась дверь. Вошла Ксения Герасимовна, зябко кутаясь в бумазейный халат.
– А вы чего не спите? – спросила Лера.
– Не спится чего-то. А ну покажись. – Внимательно оглядела Леру. – Платье что надо и тебе к лицу… Ты когда на работу?
– К восьми.
– Сейчас половина пятого. Ложись на мою кровать, поспи немного.
– Боюсь, вдруг просплю…
– Не бойся, я тебя разбужу.
Вечером отправились в театр. Проходя по фойе, Лера не пропускала ни одного зеркала: она нравилась себе в новом, сшитом собственными руками платье.
– Вы часто ходите в театр? – спросила она Ксению Герасимовну.
– Не так, чтобы очень часто, но когда жила в Москве, помню, была и в Большом, и в Малом, и в Художественном.
– Вот счастливая! – искренне произнесла Лера.
– Когда я была такая, как ты, то, приходя в театр, первым делом шла в буфет. Для меня театр начинался с бутылки ситро и пирожных…
– И мы пойдем в буфет, – сказала Лера. – Будем есть пирожные. Я угощаю.
– Почему ты, а не я?
– У меня сегодня получка.
К их столику подошел невысокий молодой человек. Темноволосый, с синими смеющимися глазами, на подбородке ямочка. Синяя рубашка под пиджаком оттеняет глаза.
«Хорошенький», – определила Лера.
– Кого вижу! – сказал он и протянул Ксении Герасимовне руку.
– Привет, Виталик, и ты здесь нынче? – спросила она.
– Как видите.
– Это Виталик Коростылев, – сказала Ксения Герасимовна, – познакомься, Лера.
Он глянул на Леру смеющимися глазами. Сел рядом с ней.
– Хотите пирожного? – спросила Лера.
Он энергично замотал головой.
– Никогда в жизни! Терпеть не могу сладкого… Я бы пива взял, только очередь…
– Сейчас уже звонок будет…
Как бы в подтверждение слов Ксении Герасимовны раздался звонок.
– Это первый, – успокоил Виталик. – У нас еще уйма времени.
– Как живешь? – спросила Ксения Герасимовна.
– Верчусь, как петух во щах.
Лера фыркнула. Он обернулся к ней.
– Ты чего смеешься?
– Как это вы… как это ты странно говоришь?
Лера решила, если он к ней обращается на «ты», то и она тоже будет звать его на «ты». В конце концов он же молодой, на вид лет двадцать или, может, двадцать один?
– А я так всегда говорю. Плюнешь в колодец – вылетит, не поймаешь. Или еще так можно сказать: семь раз отмерь, все равно на бедного Макара все шишки повалятся…
Глаза его искрились. Лера никак не могла понять, нравится он ей или нет. Скорее нравится. Веселый. К тому же хорошенький. Во всяком случае, симпатичный…
– Как с институтом? – спросила Ксения Герасимовна.
Он беспечно махнул рукой.
– Никак…
Раздался второй звонок.
В зале, когда Ксения Герасимовна и Лера сели на свои места, Ксения Герасимовна рассказала о Виталике. Парень симпатичный, веселый, но какой-то, как говорят, несамостоятельный. Без царя в голове.
– А ему сколько лет?
– Двадцать пятый. Уже действительную отслужил.
– Ну да? – удивилась Лера. – Я думала, он чуть старше меня.
– Да, он молодо выглядит. Вместе с моим Андрюшей в институте учился, бывал у нас, вот откуда я его знаю.
Лера хотела еще расспросить о Виталике, например, почему он неженатый, но в это время в зале погас свет.
После спектакля Виталик ждал их в раздевалке.
– Я уж думал, вы прошли мимо…
– Нам же не по дороге, – сказала Ксения Герасимовна. – Я знаю, где ты живешь: на улице Спартака.
Он пожал плечами.
– Какое это имеет значение? Я провожу вас… – И добавил: – За двумя зайцами погонишься, попадешь туда, куда Макар телят не гонял…
– Вот уж ни к селу ни к городу, – сказала Лера.
– А я люблю пословицы по-своему переиначивать.
– Чем бы дитя ни тешилось, – насмешливо произнесла Лера.
Сперва проводили Ксению Герасимовну. Потом Виталик сказал Лере:
– Пойдем погуляем, погода хорошая…
Лера согласилась.
Раньше, сидя в театре, думала: «Вот приду к себе в общежитие, как завалюсь спать…» А теперь спать не хотелось. Ни капельки. Так хорошо было гулять сколько угодно, не думая о том, что утром рано вставать и впереди долгий рабочий день. Хотелось слушать этот веселый голос, смеяться над тем, как Виталик смешно переделывает пословицы, и время от времени смотреть на него, встречаться взглядом с его синими, удивительно красивыми глазами…
3
Он и в самом деле любил коверкать поговорки и пословицы. Почему любил? Да просто так.
Еще в школе приучился произносить слова наоборот.
– Учох ташук, – говорил, приходя домой.
Мать переспрашивала:
– Чего? Что ты сказал?
Он повторял:
– Учох ташук, йад еерокс…
И смеялся. Очень было забавно, что говорит как-то по-своему, можно подумать, что на индонезийском, или вьетнамском, или на каком-нибудь там африканском языке…
Впрочем, скоро ему это надоело. Ему вообще быстро все надоедало, в том числе и товарищи. То с одним дружит, то с другим. Еще вчера с кем-то вместе ходил на каток и провожал до дома и делился всеми своими секретами, а сегодня, глядишь, уже и не смотрит в его сторону. Появился новый друг. И опять новый…
Мать говорила:
– Вот так когда-нибудь и девушек менять будешь…
– Ну и что? – спрашивал он и смеялся.
Случалось, Виталик вдруг начинал хорошо учиться, подолгу сидел над учебниками, прилежно выполнял домашние задания, без запинки отвечал у доски. А потом все приедалось, он забывал заглянуть в учебник, и мать вызывали в школу и увещевали ее, чтобы она повлияла на сына, способного, но на редкость ленивого и неровного. Тот опять принимался учить уроки и опять бросал.
Когда он учился в девятом классе, отец заболел. Врачи определили: микроинфаркт.
Отец сказал ему тогда:
– Вот для меня и первый звоночек прозвенел… Все может быть, Виталик. Тогда ты останешься за хозяина…
– Не хочу! – У Виталика слезы брызнули из глаз. – Не хочу! Не хочу!
Отец ласково ответил ему:
– И все-таки, мальчик, надо быть ко всему готовым…
– Но я ведь еще не взрослый! – возразил Виталик. – Какой из меня хозяин? И вообще очень прошу тебя, поскорее выздоравливай!
Однако он не забыл слов отца. И думал со страхом: «Неужели правда? Вдруг в самом деле отца не будет?..»
Он любил отца. Часами просиживал возле его постели, читал ему вслух, подавал лекарство. Мать не могла нахвалиться:
– Какой он у нас чуткий, какой отзывчивый…
Потом здоровье отца стало понемногу улучшаться, и Виталик все реже оставался с ним. Предпочитал пойти в кино или на каток, и отец говорил:
– Конечно, ему интереснее со своими сверстниками…
Окончив школу, Виталик подал заявление в политехнический институт. Не потому, что хотел учиться именно там, а потому, что в этот институт собирались многие его товарищи. Ему самому было все равно, где учиться.
Экзамены он сдал, но конкурса не прошел, не хватило очков. Отец и мать огорчались, он же говорил беспечно:
– Ничего, на следующий год пройду.
А пока что поступил на тракторный завод учеником лекальщика. Работа, как и все новое, поначалу захватила его. Он получил второй разряд, мастер хвалил его:
– Парень смышленый, развитой…
Летом он снова стал готовиться в институт, но готовился спустя рукава. Надеялся, как-нибудь выдержит. Но экзамены не сдал.
А осенью получил повестку из райвоенкомата.
В армии он служил на границе. Научился шоферить, стал заниматься спортом. Вернулся домой возмужавший, загорелый. Хвастаясь окрепшими мускулами, говорил:
– Вот что значит заниматься спортом!
– Поступай в институт, – настаивал отец. – Пока я жив, я хочу, чтобы ты учился…
В семье скрыли от Виталика, что в его отсутствие у отца случился инфаркт.
Виталик снова вернулся на завод. Поступил в институт, на этот раз легко. Ему, пришедшему из армии, полагались льготы, да и преподаватели относились снисходительнее. Днем работал, вечером учился. Потом ушел с тракторного на трубопрокатный завод, там, как он считал, работа была перспективнее. К тому же отец работал на трубопрокатном, тоже не последнее дело. Несмотря на свою беспечность, Виталик умел рассчитать, что к чему.
Он знал о своем обаянии. Откровенно говорил:
– Как улыбнусь, каждый в ответ улыбнется. Не устоит…
Непостоянство было в его характере; сегодня нравилась одна, завтра другая. Вспыхивал, увлекался, потом остывал. Просто забывал о той, с которой еще вчера встречался. Сбылись слова матери о том, что он будет менять девушек так же, как в детстве товарищей.
Учился он все хуже, часто пропускал занятия, потом и вовсе бросил институт.
– Я же не железный, – сказал он отцу, – меня на все не хватает…
В тот год у отца случился еще один инфаркт. Последний. Отца отвезли в больницу, врачи предупредили – положение серьезное. Отец никогда не жаловался, но на этот раз сказал:
– По-моему, я не выкручусь…
Виталик успокаивал отца:
– Да что ты, тебе кажется. Я уверен, все будет хорошо-
Поздно вечером Виталик пришел домой с очередного свидания. Мать не спала. И обе сестры, жившие отдельно, были тут же, сидели за столом.
– Кого я вижу? – начал было Виталик. – Что это вы все вместе собрались?
Мать сказала тихо:
– Отец скончался…
Сестры заплакали. Виталик бросился к матери, прижался лицом к ее плечу.
– Мамочка, не может быть!..
– Скончался, – все так же тихо сказала мать.
«Вот я и остался за хозяина», – подумал Виталик.
Ему было жаль отца и так страшно думать о будущем, о том, как оно теперь все пойдет…
Ночью Виталику не спалось. Он вошел в комнату отца, внезапно его как бы впервые пронзила мысль: отца нет, никогда не будет. Никогда, никогда…
Он упал на кровать и заплакал.
Он плакал об отце, горюя, что его уже никогда не будет, жалел мать, дружно и хорошо прожившую с отцом почти четверть века, но больше всего было жаль себя. Он ни за что никому не признался бы в том, что больше всего жаль себя, но так оно и было.
Постепенно жизнь вошла в свою колею. Мать поступила в заводскую поликлинику медсестрой. При жизни отца она не работала, теперь же пришлось, потому что заработки Виталика были невелики, а ему еще так много всего было нужно…
Виталик по-прежнему влюблялся, остывал и снова влюблялся, но не мог ни на ком остановиться.
Впервые ему, как никто другой раньше, понравилась Лера. Чем понравилась, он и сам бы не мог ответить. Она не была красивой: маленького роста, щупленькая, только глаза хорошие, темные, с длинными ресницами. Резкая, обидчивая, за словом в карман не полезет, она забавляла его, с ней было интересно, и его вечерами тянуло к Лере, он ждал у проходной фабрики конца ее смены, и они шли вместе в кино или на танцы.
Конечно, девчата с фабрики сразу это заметили, поздравляли Леру.
– Какого красавчика оторвала! – с завистью говорила Маша. – Не гляди, что такая крохотка, а вон куда прыгнула!
– Я бы от такого никогда не отказалась, – утверждала Нюрка.
Лера отвечала с досадой:
– Да ну вас, вам-то что за дело?
Изо всех девочек ей по душе была одна только Вартуи. Она даже пыталась сблизиться с нею, но Вартуи откровенно сказала:
– Мне трудно с тобой, Лера.
– Почему трудно?
– Ты колючая, – призналась Вартуи. – Злая не злая, а, чуть что, кусаешься…
Лера против ожидания не обиделась на нее, даже еще больше зауважала: с детства предпочитала правду. А сейчас она была счастлива и потому стала немного помягче, реже грубила, иногда, забывшись, улыбалась чему-то, только ей известному. Девочки подталкивали друг друга:
– Что с нею? Чего это она такая веселая?
А Лера думала о Виталике, о том, что вечером снова увидится с ним, и на сердце у нее теплело.
Одна только Ксения Герасимовна не одобряла Лериной любви.
– Ты не в того влюбилась, – говорила.
– А в кого же мне надо было влюбиться? – спрашивала Лера.
– В более серьезного человека.
– Виталик очень серьезный.
– Нет, ты ошибаешься…
Однако уговорить Леру было невозможно. Она любила и сознавала себя любимой. И неистово ревновала Виталика ко всем, даже проходившим по улице женщинам. Однажды в кино лицом к лицу столкнулась с Вартуи и сделала вид, что не заметила, быстро прошла с Виталиком вперед. Боялась: вдруг влюбится в Вартуи, ведь влюбиться в такую красавицу легче легкого…
Но Виталик, сам удивляясь, не смотрел ни на кого. И, подобно Лере, считал, что это его первая, самая настоящая любовь.
Весной они расписались. Перед загсом Виталик привел ее домой, познакомил с матерью и сестрами.
Лера сидела как на иголках. Квартира была чересчур, на ее взгляд, нарядной, в книжном шкафу много книг. Виталик сказал, это все книги покойного отца. Она рассматривала мать, не старую на вид, такую же синеглазую, как Виталик, и сестер, довольно хорошеньких.
Лере казалось, они все с удивлением разглядывают ее, стараясь понять, что же Виталик нашел в ней. И.потому она была настороженной, хмурой, ни на кого не смотрела, а если ее спрашивали о чем-нибудь, отвечала коротко, отрывисто. Когда она уже собралась уходить, мать сказала ей:
– Надеюсь, жить с тобой будем дружно…
Лере хотелось было ответить: «Конечно, дружно».
Но тут старшая сестра Виталика, рослая, красивая – Виталик называл ее «царь-баба», – вдруг засмеялась, сказала:
– Гляжу на тебя, до чего ты маленькая-премаленькая!..
И младшая сестра подхватила:
– Смотри, Виталик, ее потеряешь, не сразу найдешь…
Лера сжала губы. Если бы не Виталик, она бы ответила, не растерялась.
Мать глянула на помрачневшее лицо будущей невестки, подошла к ней, положила руку на ее плечо.
– Ты не обижайся на девочек, они же шутят…
Лера дернулась, сбросила руку матери:
– Я не люблю такие шутки…
– Стоит ли обижаться? – успокоил ее Виталик.
Мать вздохнула, сказала задумчиво:
– Ты же молоденькая, может быть, еще вырастешь?
– Нет, – отрезала Лера. – Не вырасту. Не ждите! – Обернулась к Виталику: – Я пошла.
– Я провожу тебя, – сказал Виталик.
Они ушли. Мать уронила:
– Характерец виден сразу…
– Язва, – уверенно определила «царь-баба». – Она еще его прижмет, можете не сомневаться!
А младшая добавила:
– Это ненадолго. Пройдет у него…
Перед тем, как переехать к мужу, Лера устроила в общежитии девичник. Даже Василису Карповну позвала, хотя и цапалась с нею чуть ли не каждый день.
Девочки собрали деньги, подарили Лере чайный сервиз. Она растрогалась:
– Зачем вы так потратились…
Знала, что с деньгами было у каждой не ахти, случалось, перед получкой складывались, покупали на всех две бутылки кефира и бублики. Вартуи говорила: «Надо воспитывать волю»…
По мнению Вартуи, человек, обладающий сильной волей, может выдержать любое испытание. И потому в такие дни, когда до получки почти не оставалось денег, она любила подробно рассказывать о том, какие бывают вкусные блюда – хаш, долма, хачапури…
Девочки глотали слюнки и делили на равные части последний бублик. Иногда все-таки кто-нибудь, не вытерпев, бежал к соседям раздобыть рубль и покупал колбасы, которую так же честно делили между собой…
Сервиз был красивый: чашки белые в красный горошек. Чайник для заварки, молочник, сахарница…
Лере было хорошо, и девочки, с которыми не раз доводилось ссориться, все, как одна, казались добрыми, и хотелось, чтобы они тоже, как и Лера, были счастливые.
Потом пели песни. Толстая Василиса Карповна тоже спела песню, которую, по ее словам, слышала от своей бабушки, старой уральской ткачихи:
Как не завидовать старшему мастеру.
Вижу в окошке сидит.
Чай попивает да гладит бородушку.
Видно, душа не болит!
…Спустя неделю Лера поселилась у Виталика. Молодым отвели комнату отца. Свадьбу решили не устраивать.
– Ни к чему – сказала Лера.
Она не хотела признаваться, что боялась: на свадьбе тоже кто-нибудь может сказать что-либо недоброе о ней, о ее росте или сравнить с Виталиком: чем, мол, могла его прельстить?
Порой, глядя на мужа, Лера думала: «Неужели он меня, правда, любит? Ведь он же куда красивей, чем я…» Но мыслей вслух не высказывала.
Первое время жили дружно. Во всяком случае, Лера старалась сдерживать себя.
Если свекровь говорила ей: «Ты опять ушла на работу, а комнату не прибрала…» – Лера принималась за уборку, хотя и приходила с работы усталой. Мало того, что весь день просидела за машинкой, так еще и добираться до нового ее дома было нелегко, часа полтора на трамвае и на автобусе.
Но однажды Лера сорвалась.
Свекровь сказала, что ей не нравится Лерино платье, то самое, переделанное из материного. Лера возмутилась: платье это было дорого ей хотя бы потому, что она была в нем в тот самый день, когда встретилась с Виталиком.
Лера резко ответила:
– Пока не на что другие покупать…
– Хочешь, я куплю тебе? – спросила свекровь. – Пойдем вместе в магазин, сама выберешь…
Но Лера уже закусила удила: она не нуждается ни в каких одолжениях, она сама знает, как ей жить, что носить, и самое лучшее, если поменьше будут вмешиваться в ее жизнь!
Свекровь обиделась. Виталик вступился за мать:
– Нехорошо, Лера; мама такого от тебя не заслужила.
– А ты молчи! – отрезала Лера. – Я сама знаю, что говорить!
Хлопнула дверью, ушла из дома. Ходила по улицам, все еще не остыв от своей вспышки.
Вот ведь какая свекровь, до всего ей дело!..
А ведь еще совсем недавно жизнь казалась Лере прекрасной. Она так и матери написала в Свердловск: «Живу очень хорошо, даже сама не ожидала…»
Мать ответила длинным, без единой запятой письмом, поздравила ее и Виталика, обращаясь к нему так: «Дорогой мой сыночек…»
Лера не показала Виталику письма. Постеснялась полной безграмотности матери, просто передала от нее привет.
…Вернулась Лера домой поздно. Виталик встретил ее на лестнице.
– Где ты была? – взволнованно спросил он, – Я так беспокоился…
Лера глянула на него и вдруг бросилась к нему, обняла. Боже, как чудесно, что он о ней думает, тревожится из-за нее! Как же это хорошо!
Со свекровью они помирились, но вскоре Лера снова с нею поссорилась из-за какого-то пустяка. Слово за слово, обе крепко рассердились друг на на друга и не разговаривали целую неделю. Виталик ходил потерянный, уговаривал то мать, то Леру помириться, но обе артачились, и Виталик в конце концов сказал:
– Выходит, мне хуже всех, честное слово!
Он уже всерьез качал злиться на Леру, появилось слабое, еще не осознанное сожаление: стоило ли жениться на такой вот своенравной?
Он стал иногда поздно приходить домой, сперва оправдывался со смехом: ребята на заводе уговорили пойти с ними в клуб, и Лера обижалась на него, а потом прощала. Но он все чаще являлся позже обычного, иной раз даже навеселе, и в ответ на ее сердитые расспросы отвечал почти резко:
– Отстань, Лера, надоело, я не маленький…
Лера плакала, приходила на работу с опухшими от слез глазами, но не жаловалась, если кто-то спрашивал, почему такая скучная, коротко отвечала:
– Ничего. Голова болит…
А потом произошла крупная ссора. И ссора эта имела последствия, которые ни Лера, ни, пожалуй, Виталик, никак не могли предвидеть.
Все началась с того, что Маша Половецкая сказала Лере:
– А я вчера твоего видела.
– Да? – рассеянно отозвалась Лера. – Ну, и что с того?
– Шел по улице, – продолжала Маша с видимым наслаждением, – под ручку с одной блондиночкой…
– Врешь!
– Нет, не вру. На шее у него красный в синих разводах шарф. А кепку с широким козырьком аж на нос натянул…
Это звучало уже убедительно. Лера поняла: Маша не врет. Красный в синих разводах шарф появился у Виталика недавно – подарила на день рождения старшая сестра, а модную кепку с широким козырьком он сам купил у командировочного из Москвы.
Однако Лера не хотела сдаваться.
– Ну и что, что под ручку? Наверно, с сестрой шел.
Маша засмеялась:
– С сестрой? Будто я не понимаю, как с сестрой, а как с кем-то другим ходят!.. И эта девчонка вроде тебя, ей лет двадцать. Или двадцать один. Что скажешь?
– Ничего не скажу.
Лера отвернулась от Маши. Высоко подняв голову, прошла мимо. Старалась не показывать вида, что больно, в самое сердце ударили слова Маши.
«С блондинкой? Кто же это такая?»
Вчера он опять пришел поздно, сказал, что в их цехе было собрание, а она не стала допытываться. Но, очевидно, никакого собрания не было.
Она едва дождалась конца смены и поехала домой. Всю дорогу, сперва в трамвае, потом в автобусе, думала, как начать разговор с ним. Выбирала самые что ни на есть ядовитые слова. Наконец решила: «Ничего не скажу. Просто спрошу спокойно: «У тебя когда еще будет собрание?» Что он ответит? Как поглядит на меня?»
Она вбежала по лестнице, открыла своим ключом дверь. Виталик был дома, сидел с матерью на кухне.
Свекровь сказала:
– Вовремя пришла. Садись ужинать…
Лера чувствовала, свекровь не любит ее, но ради Виталика старается быть с ней ласковой. Однако ей эта ласковость не всегда удавалась. В улыбке свекрови, в каждом взгляде, устремленном на нее, Лере чудилась с трудом скрываемая неприязнь.
Внезапно Лера спросила совсем не то, что собиралась:
– А у тебя, оказывается, никакого собрания вчера не было?
Виталик поднял на нее синие глаза.
– Как не было?
– Так. Нечего врать. Тебя видели на улице с ка-кой-то белобрысой девкой под ручку.
Свекровь поморщилась:
– Лера, что за выражения?
– А вы его не защищайте, – воскликнула Лера, – вы, я знаю, во всем его покрываете!
– Не ори на маму! – сказал Виталик.
Он любил мать по-своему, привыкнув все брать, ничего не давая, и, не умея заботиться о матери, он в то же время никогда не решался обидеть ее хотя бы одним словом.
А Леру уже невозможно было остановить. Не помня себя, она кидала в лицо обоим злые слова, припоминая все обиды, о которых не забыла.
Свекровь встала из-за стола, закрыла дверь.
– Тише, соседи за стеной услышат…
– Пусть слышат, – ответила Лера. – Это вы хотите, чтобы все шито-крыто, а мне скрывать нечего я вся на виду…
Свекровь посмотрела на Виталика.
– Сколько лет живу, никогда не слыхала, чтобы на меня так кричали…
Виталик пристукнул кулаком по столу.
– Замолчи, Лера!
– Не замолчу! С кем шлялся, говори!
Она стояла перед ним – маленькая, неуступчивая, разозленная до последней степени. И свекрови стало жаль ее. Все-таки совсем еще молодая, никогда не знавшая, что такое настоящая семья, что такое ласка и доброе слово…
– Успокойся, Лера, – сказала свекровь, – зачем ты так? Погляди на себя в зеркало, на тебя же глядеть страшно!
– А на вас и подавно! – огрызнулась Лера. – Полсотни скоро, а химическую завивку под май сделала и губы мажет…
Виталик снова ударил кулаком по столу.
– Немедленно извинись перед мамой!
– А вот и не извинюсь, пока ты мне не скажешь, с кем гулял!
– С кем хотел, с тем и гулял! – ответил он и, чувствуя, что уже не в силах сдержать себя, добавил – Во всяком случае, она лучше тебя!
– Ах, так, – сказала Лера, – значит, уже лучше меня нашел? Может, и мамаша твоя помогла отыскать?
– Немедленно замолчи! – закричал он. – Если не извинишься перед мамой, ты мне не нужна больше!
– А мне ни ты, ни твоя мама не нужны! – отпарировала Лера
И не говоря больше ни слова, ринулась в комнату. Быстро кинула свои вещи в чемодан: вязаную кофточку, два платья, белье, зимние сапоги, которые купила осенью. Завязала в узел две простыни и подушку, принесенные из общежития. Вышла в коридор. Прислушалась. Виталик и мать по-прежнему оставались на кухне. Дверь была закрыта, они о чем-то тихо переговаривались. Должно быть, ругали ее, Леру, на чем свет стоит.
«Неужели не выйдет?» – подумала Лера. Он не вышел, не окликнул ее, не захотел вернуть. «Ну и не надо!» – решила Лера. Спустилась по лестнице. И уже на улице вспомнила: «А сервиз-то забыла взять, у них в серванте остался…» Ну и пускай! Не нужен ей этот сервиз. И без него обойдется! «Я не вернусь, – говорила она себе, шагая к трамвайной остановке. – Как бы ни просил, никогда не вернусь!»
Чем дальше она удалялась от дома, тем сильнее крепла уверенность: нет, не будет он просить ее вернуться, не побежит за ней!..
Вот и кончилось все, что было. Должно быть, права была Ксения Герасимовна. он ей никак не подходит, да и она ему тоже. Но перед самой собой нечего лгать: она любит его, несмотря ни на что, любит…
