Текст книги "Печать богини Нюйвы"

Автор книги: Людмила Астахова

Соавторы: Яна Горшкова,Екатерина Рысь
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Если превращению суждено совершиться, то кость удержится на голове при всех поклонах. А не удержится – стало быть, не бывать превращению!

– Занятно. И сколько поклонов нужно отбить?

– Сорок. А затем оборотень покрывает тело древесными листьями и лепестками цветов, чтобы они превратились в роскошные новые одеяния.

– Так хорошо же! – делано рассмеялся Сян Юн, чувствуя, что забава ему надоела. – Не нужно на одежду тратиться. Сплошная выгода.

– А еще…

– Все! Хватит! – рявкнул генерал, сменив милость на гнев. – Надоели мне ваши дурацкие сказки, дядюшка! От них у меня все планы из головы вылетели.

Это мгновенное превращение из добродушного милого юноши в дикого зверя Сян Ляна пугало более всего. Племянник краев не видит и в пылу злости может не поглядеть ни на родство, ни на выгоду.

– Ради твоего же блага стараюсь, – проворчал он. – Выгони лису, а лучше – убей, и дело с концом.

Но Юн уже не слушал. Он кликнул слуг, приказал подать доспехи, оружие и седлать коня.

А чтобы в уши не просочились разумные речи старшего родича, принялся песню горланить. Из чистой вредности.

 
И снова дорога,
Я снова в дороге, в пути…
Простился я с другом –
Не знаю, увижу ли вновь.
 
 
Звезд в небе не счесть,
Так меж нами шагов не сочтешь.
Мой путь бесконечный
До края высоких Небес…
 

Сян Лян выдохнул с облегчением. Теперь-то уж точно самое последнее, о чем думает бешеный племянничек, так это какая-то хулидзын.

Тьян Ню

С самого раннего утра дедушка Линь Фу занялся своим любимым делом – он маялся дурью. Сначала приказал служкам испечь большую овсяную лепешку, а, заполучив желаемое, уселся на пороге дома и, посыпая ее солью, принялся приговаривать: «Идет-идет бедная лошадка, ножка у нее болит-болит… Ай-ай-ай… Буду-буду лечить лошадку…» Затем он положил немудреные слова на какой-то варварский мотив и несколько часов подряд пел без остановки.

Догадаться, чего ради затеяно представление, Таня даже не пыталась. Но уж точно не из-за нее или остальных обитателей деревни. Старый даос жил в особом мире, где здравый смысл не работал, но никто в деревне на причуды Колобка внимания не обращал. В хрупких домишках текла обычная жизнь – мужчины ковырялись на крошечных огородах, женщины готовили что-то немыслимо ароматное или же сосредоточенно шили, галдящие, точно сорочата, дети бегали наперегонки, но при этом все они истово служили богине Нюйве – Той, что Сотворила Людей из Глины.

Какой-нибудь западный человек, считающий себя вершиной цивилизации, посмеялся бы над искренней верой этих простых людей. Но там, где на самой вершине горы, точно ласточкино гнездо, прилепился храм, Нюйва царила так полновластно, что даже воздух искрился.

Когда внезапно Таня очутилась внутри, она сперва даже пошевелиться боялась. Мнилось, будто со всех сторон глядят на нее маленькие глазки глиняных статуэток. Сотни, нет, тысячи фигурок людей стояли на алтаре, вырезанном из цельной глыбы в виде исполинских каменных рук. Пухленькие девочки и мальчики, изящные девушки и стройные юноши, крепкие сильные мужчины и созревшие для материнства женщины, сгорбленные старушки и сухонькие старички – одинаковых не было, все разные, совсем как живые люди. Слепленные с любовью и тщанием из желтой глины, они словно бы ждали божественного касания, чтобы обрести жизнь, сознание и разум. А Нюйва, изображенная на фресках луноликой красавицей со змеиным хвостом вместо ног, все не являлась и не являлась. Впрочем, у богинь всегда забот полон рот – то небеса починить, то Черного дракона заколоть, то научить людей музыке.

В святилище одуряюще пахло благовониями, ветерок теребил колокольчики, шелестели листья. На Татьяну вдруг снизошло неземное спокойствие, какое бывает только после искренней молитвы. Что-то похожее Таня уже чувствовала однажды в Успенском соборе Владивостока, когда стояла перед алтарем и молилась Господу за их с Люсей новую жизнь вне России. Ее одинокая свеча, вставленная в паникадило, упорно горела, не поддаваясь сквозняку, и казалась в тот миг путеводной звездой, что все четыре года скитаний вела двух сестер к берегу океана, к спасению. Благодать заполнила все существо девушки, и Татьяна вдруг поняла – все закончилось, и все, что они сделали, сделали правильно. За стенами собора мел снег. А на следующее утро они уплыли вместе с эскадрой Старка.

Вниз, в деревню, вела узкая крутая тропа, и Таня всю дорогу осторожно несла в себе это волшебное чувство, страшась расплескать умиротворение и радость.

Само собой, вредный дед-даос не захотел объяснять, каким чудом Татьяна переместилась из деревни в храм. «Фокус такой», – хихикнул он и попросил подержать козленочка покрепче, чтобы сподручнее было ранку бальзамом намазать. Ли Линь Фу в свободное от сна и винопития время лечил всякую живность – домашнюю и дикую. Таня своими глазами видела, как из чащи пришла и терпеливо дожидалась целителя у порога раненая лань. Людей Колобок тоже пользовал, но не слишком охотно, делая это в виде исключения из правил.

– Ну, чего стоишь? Воды-то хоть притащи, – прикрикнул на Тьян Ню даос. – У коняшек рук нет, они сами себе в поилку воды не наберут. – Но, быстро прикинув, что та не так часто прикладывала тонкие ручки к важному делу, позвал на подмогу односельчанина: – Эй! Братец Чжао И, помоги-ка нашей небесной деве управиться.

– А что с лошадкой случилось? – спросила Таня.

В ответ – тишина. Линь Фу с видом искушаемого апсарой аскета поглядывал на лепешку.

– А? Что? – очнулся он. – Ах, с лошадкой! Я так полагаю, какая-то двуногая скотина пыталась ей в грудь копье вогнать. Но древко обломилось, и в ране застряла огромная заноза.

– Понятно, – вздохнула Таня. Она тоже не любила, когда страдали бессловесные твари, но, вспомнив бодливого козлика, поспешила добавить: – Лошадь я, пожалуй, не удержу.

– Никого держать не придется. Он сопротивляться не будет.

– Кто? Конь?

Лукавый Колобок заливисто расхохотался, его розовые щечки мелко-мелко затряслись, пузо заходило ходуном.

– Да ты шутница, девочка. Ох, насмешила! Конь! Бу-го-га!

И внезапно со зверским видом откусил изрядный кусок от лепешки, сдавшись на милость победившего искушения.

– Хорошего понемножку, верно? Нам обоим хватит. Мне и… А вот и наша лошадка.

Несчастное животное брело по сельской улице, едва переставляя ноги. Из груди торчал кусок дерева. Масти жеребца под слоем грязи и крови было не разобрать, и с первого взгляда Таня решила, что на спине у него лежит какой-то мешок с тряпками. Одна из них – белая, в кровавых разводах, – свисала до самой земли и норовила запутать животному ноги.

А потом «мешок» глухо застонал и медленно сполз прямо в пыль под лошадиные копыта.

– Это же человек! – воскликнула Татьяна и бросилась к раненому на помощь.

И не видела, разумеется, каким взглядом проводил ее Ли Линь Фу. И очень хорошо, что не видела.

Удар о землю, похоже, добил бедолагу. Он больше не шевелился и еле дышал. Таня едва нащупала пульсацию вены на шее, подивившись, насколько крепкий народ жил в древности. «Богатыри – не вы!», что называется. В теле мужчины застряло несколько стрел, доспехи были все изрублены, одежда превратилась в клочья, а когда подоспевшие поселяне тащили его в дом Ли Линь Фу, то следом тянулась кровавая дорожка. Другой бы на его месте уже три раза дух испустил.

В Петрограде, как и многие юные дворянки, Таня Орловская ходила в госпитале за ранеными офицерами. Она даже курсы медсестер посещала, и не без успеха. И возле израненного древнего воина Татьяна не растерялась, как, должно быть, ожидал Колобок.

– Значит так! – приказала она двум женщинам, что прислуживали даосу. – Воды чистой согреть, бинтов… ну, то есть длинные полоски ткани приготовить! И снимите с него все это… тряпье.

Смущение тут было ни при чем. Татьяна видела мужчин не только без подштанников, но и без головы, а также без рук и ног. Но как снимать с бесчувственного тела кольчугу в отсутствие слесарного инструмента под рукой, она даже не представляла. А сама направилась на поклон к Линь Фу. Не всем его снадобьям девушка безусловно доверяла, но что-то такое, подходящее для обеззараживания ран, у него обязательно должно было отыскаться. Например, рисовая водка. Пусть от пьянства будет хоть какая-то польза другим людям.

Краткое «хм» стало ответом. Отличавшийся многословием Колобок вдруг решил дать обет молчания. Но требуемого «лекарства от всех печалей» выдал аж целый кувшин.

Тем временем незнакомца избавили от доспехов, раздели донага и даже начали отмывать от крови.

– Боже мой…

На мужчине живого места не было, настолько он был посечен вражескими мечами. Поначалу Татьяна бодро включилась в процесс, попутно обрабатывая раны подручным антисептиком, но потом растерялась. Предположим, что делать с порезами, она знала. Но как достать наконечник стрелы?

– Дедушка Линь Фу! – позвала Таня, стараясь перекричать пищащих служанок.

– Ну и голос у тебя, – фыркнул тот. – Ты на Небесах глашатаем была, что ли?

Даос, видимо, уже давненько стоял за спиной у Татьяны и внимательно наблюдал за ее манипуляциями.

– Надо стрелу достать.

– Так вынь ее, – пожал плечами Линь Фу. – И исцели одним касанием. Или тебе мое разрешение требуется? Гляди-ка, парень красивый, явно благородных кровей. Выживет – будет твоим.

И только сейчас она обратила внимание на лицо раненого. А ведь даос прав был. Густые брови, длинные ресницы, нос с едва заметной горбинкой, чувственные губы… Жаль, если он умрет, и умрет только потому, что кто-то выдает себя за божественную посланницу.

– Я не могу, – обреченно вздохнула Татьяна. – Я не могу исцелять раненых прикосновением.

– Понятно, – вздохнул Линь Фу. – Тогда подвинься, будем спасать героя вместе.

Лю Дзы

Вжих!

Стрела свистнула прямо над ухом мятежника Лю, заставив приникнуть к самой шее Верного. Жеребец, умница, словно почуял, что лишь от него сейчас зависит жизнь хозяина, всхрапнул и рванулся вперед без понуканий. Но как бы ни был быстр и силен этот конь, от всех врагов не ускачешь.

Сзади раздались разочарованные вопли, но Лю не стал оборачиваться. Зачем? Он слышал преследователей, а они отлично видели его, одинокого беглеца на единственной дороге. Путь змеился по дну глубокого ущелья, справа-слева – практически отвесные скалы, и захочешь, а не спрячешься. Всего лишь один шанс из ста оставался у Лю Дзы – доскакать до висячего моста, успеть перейти его и несколькими взмахами меча обрушить за собой. Но выдержит ли Верный? И так ли уж плохи лучники Цинь?

Как вышло, что мятежник Лю, еще вчера – предводитель внушительного отряда числом почти в две тысячи человек, сегодня превратился в удирающего во весь опор беглеца? О, эта история вполне в духе учения Кун Цзы! И рассказывать можно было долго, а если вкратце, то дедушка Линь Фу оказался прав. Не все небесные девы одинаково полезны. Но еще правее был Цзи Синь с его вечной присказкой о красавицах, которые губят героев. Хотя Лю не винил небесную деву в собственном разгильдяйстве. При чем тут Тьян Ню, если отвезти девушку в храм вызвался он сам, да еще и обоих заместителей с собой потащил? И чья вина, что, вернувшись, Лю обнаружил войско Цинь на том месте, где он оставил свой отряд? Уж точно не небесной девы! Сам виноват, кто же еще.

Одна радость – за полгода мятежа офицеров своих Лю Дзы выдрессировал здорово. Когда циньский генерал Ли Чжан подошел к Фанъюю, никакой «мятежной банды» там уже не было. Загодя предупрежденные местными жителями, бойцы Пэй-гуна небольшими отрядами растворились, словно туман в горной долине, едва жаркие лучи солнца приласкают склоны. Только что были тут, и уже нет никого. Недаром Цзи Синь с занудной методичностью заставлял командира разрабатывать пути отхода, а Фань Куай с утра до ночи тренировал бывших крестьян быстро разбиваться на ляны[23]23
  Лян – двадцать пять человек.


[Закрыть] и разбегаться по свистку.

Все хорошо, но теперь придется и новую базу искать, и армию собирать снова. Но для начала – выжить.

Генерал Ли гнался-то, конечно, за Сян Ляном и племянничком его, но тот из окрестностей Фанъюя уже ушел, и циньцы, прежде чем преследовать войско Чу, решили подсластить себе неудачу, схватив и казнив хотя бы мятежника Лю. Трое побратимов нарвались на циньский разъезд и тут же разделились. Этот прием у них тоже был давным-давно отработан. Спасется хотя бы один – спасет всех остальных.

Вот так и вышло, что у Лю Дзы из всех недавних сил остался лишь конь да меч, да еще знамя, сшитое небесной девой. Но ее он не винил, нет. Некогда было. Когда над головой стрелы свищут, как-то не до дев.

Верный снова всхрапнул и споткнулся. Сколько там еще до этого моста, пять ли, десять?

– Давай, дружище, выноси! – крикнул Лю, склонившись еще ниже, и жеребец, услышав родной голос, снова вырвался вперед. Мелькнула мимо каменистая осыпь, какое-то дерево, иссушенное ветром… Ага! Поворот, скала, козырьком нависшая над дорогой…

– Сто-о-ой!

Конь взвился на дыбы и сделал несколько неровных шагов, опасно балансируя на самом краю обрыва. Мост был тут, рядом, но – вот же подлость! – по нему не то что верхом, ползком-то переходить опасно. Двойного веса сильного высокого жеребца и взрослого мужчины хлипкие досочки и обветшалые веревки точно не выдержат.

Лю Дзы спрыгнул наземь, загривком чуя, что преследователи, от которых они с Верным вроде бы оторвались, снова настигают. Выход оставался лишь один.

– Прости, друг! – Он сильно хлопнул жеребца по крупу, направляя его дальше по тропе. – Ты им не нужен, только я… Скачи! Вперед!

И кто после этого скажет, что кони глупее людей? С раздраженным ржанием Верный, задрав хвост, ускакал. Командир Лю облегченно вздохнул:

– Удачи, брат! В прошлой жизни ты генералом был, не меньше! Буду жив – свидимся!

А сам осторожно, но твердо ступил на пересохшие скрипучие доски. Далеко внизу река, стиснутая узким каньоном, свирепо ревела, словно ее дух-дракон вел вечную битву с неуступчивыми горными духами. Но Лю Дзы вниз не смотрел и назад – тоже. Только вперед, иначе – смерть.

И он пошел, все дальше и дальше по мосту, не останавливаясь и не уклоняясь от летевших в спину стрел, ведь каждое неверное движение стоило бы жизни. Слишком ненадежная опора под ногами, канатоходцам – и тем легче, в них обычно не стреляют.

– Если там, на Небесах, кто-то и впрямь хочет мне помочь, – пробормотал Пэй-гун, добравшись почти до середины, – сейчас самое время!

Видно, такая дерзость все-таки пришлась не по вкусу высшим силам, а может – удача решила поиграть с бездельником-Лю, Лю-кутилой в чет-нечет, как знать? Но какому-то меткому гаденышу удалось все-таки прицелиться, и Лю Дзы поневоле вскрикнул, дернулся, покачнулся, потерял равновесие лишь на миг… Ветхому настилу и этого было довольно. С торжествующим сухим треском, под хор радостных выкриков циньских солдат доски под Пэй-гуном проломились, и он рухнул вниз с головокружительной высоты. Рухнул и с плеском ушел под воду, словно камень, брошенный рукой играющего божества. А следом посыпались остатки моста.

Ревущая вода, белая от пены поверху, желтая от глины в глубине, сомкнулась над головой командира Лю, и сколько бы ни вглядывались преследователи, в этой стремнине не понять было, выплыл мятежник или сразу пошел ко дну, оглушенный смертельным падением.

– Видать, сдох, – сплюнув, подытожил циньский офицер, который к самому краю обрыва благоразумно не приближался. – Эй, по коням! Нам еще ублюдка из Чу искать!

…Уже к ночи, несколько часов спустя, этак в пяти ли ниже по течению, где река смиряла свое бешенство, разливаясь широко и вольно, одинокий вороной конь подошел к самой воде, фыркнул, задрал голову и тоскливо и томительно заржал. И вдруг, словно услышав что-то, стремительно скакнул в сторону и умчался, растворяясь в густеющих сумерках.

Сян Юн

Бой не успел толком начаться, а циньские солдаты подозрительно разбежались в разные стороны, точно куры, испортив Сян Юну все веселье.

– Эй, куда же вы? А ну вернитесь! – прокричал он вслед.

Подголоски из его небольшой, но громкоголосой свиты тут же принялись улюлюкать, словно это их мечей испугались враги. Лисы любят пользоваться могуществом тигра, но сейчас не совсем тот случай.

– Так что же вы стоите? Догоняйте! – приказал раздосадованный генерал, указывая рукой на густые заросли. – Быстро!

Делать было нечего. Еще неизвестно, что хуже – напороться на засаду или разгневать Сян Юна.

И конечно же, как он и предвидел, в лесу их поджидала засада. Не предвидел генерал только ее многочисленности. Циньские командиры решили взять мерзавца Сян Юна не умением, так числом, выведя против него целую армию. В чем-то они, безусловно, были правы. На медведя можно и с одним копьем выйти, и тут уж как повезет, но разумные люди предпочитают затравить его сворой собак. И что тогда толку в медвежьей силе? Разбив отряд чусцев наголову, циньцы окружили генерала со всех сторон, точь-в-точь как собаки медведя. И давай рвать. Только клочки в разные стороны полетели. Но пока вокруг толпились солдаты, их с Серым не могли издали накрыть лучники. Да и из арбалетов неудобно целиться. Себя Юн не щадил, а вот коня берег. И теперь больше всего боялся, что любимцу рано или поздно подрубят ноги, а второго такого в целом мире не найти. И когда жеребец жалобно закричал, получив рану в грудь, генерал Сян окончательно взбесился. В голове у него зашумела и без того кипящая от ненависти кровь, весь мир скукожился до пятачка истоптанной земли под копытами Серого, а все желания сосредоточились на острие меча. Их было немного, точнее, всего одно – убивать. И уж если циньцы решили, что он – медведь, то пусть он будет самым страшным зверем в их поганых жизнях.

Постепенно одежда под кольчугой пропиталась потом и кровью, вместе с которыми из тела вытекала жизнь. Чуский генерал слабел, чаще пропускал удары и, уже не сдерживаясь, кричал от боли.

А потом Сян Юн, должно быть, умер. И душа его, подхваченная силами ян, устремилась в небо, без сожаления бросив тело на поживу воронью. Голову, скорее всего, выставят на всеобщее обозрение на воротах Санъяна, но это уже не важно. Совсем не важно.

Юн открыл глаза. Боли он больше не чувствовал, и на него смотрела небожительница – дивная прекрасная дева с глазами изо льда.

– Тьян Ню, – прошептал он еле слышно. – Здравствуй…

«Этот человек совершенно не двигался, не стонал, а дышал так тихо, что я каждый раз пугалась. Бросалась щупать ему пульс, слушала стук сердца и молилась, чтобы он не умер. Нет, ничего такого. Просто жалко его было буквально до слез».

(Из дневника Тьян Ню)

Глава 7
Где сядешь, там и слезешь

«По сути своей мужчины не столько коварны, сколько практичны. Это мы грешим против второй заповеди, творя себе кумира из живого человека, со всеми слабостями его. А мужчины – что, они просто падают к нашим ногам израненными и гонимыми, пробуждая в нас жалость и сострадание».

(Из дневника Тьян Ню)

Тайвань, Тайбэй, 2012 г.

Саша

Когда такси остановилось у музея, Александра была спокойна, как утреннее небо над горой Юйшань. Увидев ее, никто не сказал бы, что меньше часа назад девушка готова была вцепиться когтями в волосы своей неожиданной сопернице. Если что она и усвоила из уроков отца, так это главный завет достойного человека – держи лицо. «За закрытыми дверями в собственном доме, – наставлял ее родитель, – может быть немирье, и это беда. Но случись так, что увидит чужие горести неподходящий человек, тогда беда станет позором и умножится стократ».

Саша сжала губы. Не бывать такому! Ин Юнчен может провалиться в загробное царство вместе со своими улыбками, уловками, стихами и любовницами в оранжевых платьях. Больше она не попадется ему на крючок. Становиться какой-то там по счету подружкой? Ну нет. Никогда.

Решив так, девушка расплатилась с таксистом и остановилась перед входом в музей. Сказочный белый дворец, утопающий в зелени, казалось, плыл по воздуху. Острые, загнутые края крыш, покрытых бирюзовой черепицей, походили на крылья птиц. Александра, опустив руку в карман, осторожно погладила пальцем бабушкину рыбку.

– Скоро мы с тобой разберемся, что к чему, – прошептала она, не совсем понимая, к кому обращается – к терракотовой фигурке или к духу почтенной Тьян Ню.

Вокруг кипела жизнь: торопились взойти по дворцовым лестницам туристы, раздавался разноголосый и разноязыкий говор, но Саша вдруг почувствовала, как будто бы натянулось, изменило на мгновение свой ход время, затихли звуки, угасли краски. На короткую и страшную секунду девушке почудилось, что Тайбэй исчез, растворился в веках, развеялся в тумане. И, будто кто-то быстро набросал на бумаге акварелью рисунок, проступила, мелькнула перед глазами незнакомая разгромленная комната, опрокинутый столик, рассыпавшиеся по полу сладости. Нос защекотал аромат зеленого чая, и словно бы издалека раздался легкий стук в дверь – в дверь, подпертую так, чтобы никто не смог войти.

– Госпожа! Госпожа! – позвал ее встревоженный голос. – С вами все в порядке? Не кликнуть ли врача?

Девушка вздрогнула – и видение сразу же пропало, кануло в никуда. Кусая губы и стараясь не выдать испуга от внезапного наваждения, она покачала головой и, поклонившись, извинилась за беспокойство перед парой встревоженных седых старичков.

Взбегая по лестнице музея-дворца, Александра прилагала все возможные усилия, чтобы скрыть сотрясающую ее тело дрожь. Что за место ей только что привиделось? Кто и, самое главное, когда стучался в ту загороженную дверь?

Глиняная рыбка, нагревшаяся в ладони, все так же безмятежно смотрела на девушку своими выпученными глазами.

Ин Юнчен

Он ее не нашел. Не нашел – и все, и вот что ты будешь делать, а? Не пожелала судьба вывести его на ту дорогу, по которой убежала Сян Джи. Лиса – она и есть лиса. Хвостом махнула – и поминай как звали!

Почти час кружил Ин Юнчен по улицам Тайбэя, смиряя бушующее в душе разочарование. К проигрышам он не привык, и теперь у него никак не получалось укротить злость. И вроде рано было опускать руки – хоть битва и проиграна, война-то еще впереди! – а все равно грызла сердце досада. На телефонные звонки Сян Джи не отвечала, и, как вновь выманить ее на свидание, парень пока придумать не мог. По своей воле девушка вряд ли захочет с ним разговаривать, и неудивительно. Мэйли, надо отдать ей должное, била на поражение.

А принуждать или там выслеживать… никогда Ин Юнчен не склонял женщин к благосклонности силой и сейчас уж точно начинать не собирался. Не было в этом ни радости, ни азарта, ни победы, а без них – зачем?

Наконец смирившись с тем, что сегодня с Сян Джи ему не поговорить, он в раздражении вдавил педаль акселератора. Мотоцикл задрожал, как вставший на дыбы конь, и Ин Юнчен поехал быстрее, уже не вглядываясь в лица проходящих мимо девушек. Под колесами привычно замелькала дорожная разметка, тени от пальм, и байк, глотая километр за километром, загудел ровно и мощно.

Нужно было отвлечься. Заняться каким-нибудь простым и понятным делом, чтобы не думать о том, как славно сегодня все началось и как погано закончилось. Он-то хотел…

Ин Юнчен вдруг представил, как Сян Джи входит в его квартиру, стряхивает с ножек туфли, улыбается совсем как в баре, игриво и с намеком, и сильнее сжал руль мотоцикла. Он бы получил ее сегодня, если б не Мэйли, – такие вещи парень всегда предугадывал, чуял цепким звериным инстинктом.

Какой она была бы в его руках? Нежной и податливой, сговорчивой и горячей, словно оживший раскаленный цветок?

Светофор мигнул красным глазом, и Ин Юнчен затормозил на перекрестке, усмехаясь. Нет. Сян Джи не из таких, не из покорных. Она бы сражалась с ним с первой минуты до последней, и в его апартаментах, в небоскребе, пронзающем облака над Тайбэем, они бы дразнили, мучили и наслаждались друг другом до изнеможения. А потом, после, он бы гладил ее белую кожу, проводя пальцами по чуть выступающим косточкам позвоночника, а Сян Джи вздрагивала и вздыхала бы от удовольствия.

Ин Юнчен ударил ладонями по рулю. Ну, за одним днем должен прийти другой, за первой встречей – вторая. Он не отступится, а Сян Джи… Сян Джи рано или поздно не сможет убежать. Возвращаться в пентхауз отчего-то не хотелось, и, как и всегда, подчиняясь порыву, парень развернулся и поехал к особняку своих родителей.

Затормозив через полчаса перед прячущимся за высокой каменной стеной домом, Ин Юнчен завел мотоцикл в гараж. Сторож с улыбкой поклонился ему, придержал ворота. Парень, почти не замечая его, кивнул, а потом, ничуть не заботясь о приличиях, скинул куртку, стянул через голову майку и улегся на скамейку на заднем дворе. Норовистое тайбэйское солнце укусило разгоряченную кожу, дотронулось до татуированных плеч, и почти против своей воли Ин Юнчен заулыбался – долго злиться он не умел.

Несколько минут он жмурился на солнце, как кот, а потом уединение его нарушили легкие шаги.

– Ах, – сказал насмешливый женский голос, – если неподалеку ревет эта несносная железяка, значит, сын приехал. Что ты развалился на скамейке голышом, будто пьяный? Где твои манеры? Иди в дом, сынок.

Ин Юнчен приоткрыл глаза, помотал головой и почти сразу же услышал, как тихо зашуршало матушкино платье. Через мгновение прохладная ладонь легла ему на лоб. Парню стало стыдно – с тех пор, как погибла его младшая сестренка, госпожа Ин начала с особым рвением беспокоиться о самочувствии и здоровье сына, и сейчас он явно встревожил ее своим поведением.

– Что случилось? – уже серьезнее спросила она, и Юнчен сел, зевнул, а потом с удовольствием потянулся.

– Неужели мне нельзя навестить своих уважаемых родителей? О предки, когда я успел попасть в немилость? – сказал он, с нежностью рассматривая матушку.

Кругленькая, большеглазая, еще недавно она по праву могла зваться красавицей. Годы не иссушили ее гладкой ровной кожи, не согнули спины. Но под глазами госпожи Ин лежали темные тени, и улыбалась она без прежнего задора – слишком рано пришлось ей поставить на семейный алтарь фотографию погибшей любимой дочери.

– Что случилось, сынок? – будто не услышав его слов, еще раз спросила женщина.

Ин Юнчен улыбнулся. Жизненные тяготы не сумели сломить матушкиного характера – если она что хотела узнать, то уж узнавала. Отец всегда говорил, весело хмыкая, что своим успехом и весьма солидным состоянием он обязан жене в той же мере, что и себе самому.

«Ужин, – пояснял хозяин дома сыну в те вечера, когда им удавалось выкроить время для того, чтобы посидеть на веранде за кружкой-другой рисового пива. – Все дело в нем. Мы когда с матерью твоей поженились, у меня лишнего цента за душой не было, зато наглости в достатке имелось! Тут я суетился, там вертелся, уставал как мул, но вечером, Юнчен, – и на этом месте отец всегда наставительно приподнимал указательный палец, – вечером она меня всегда ждала. Бывало, денег нет, чтоб по счетам расплатиться, а все равно – улыбается и ужин на стол ставит, и на сердце вроде как разом легчает. Так, знаешь, и кажется, что все по плечу, все сладится. Ее бы не было, ничего бы не было. Это ты у нас по университетам выученный, а я ж простой крестьянин. Пропил бы, проиграл денежки-то, ха! Так что ты учти – добрая женщина тебя дома будет дожидаться, все получится, а нет – так утечет удача меж пальцев как вода».

Вспомнив отцовские слова, парень запустил пальцы в волосы и неожиданно поклонился матушке. Глаза ее расширились, и он понял, что испугал госпожу Ин еще больше.

– Хорошо все, – отозвался он. – Вот сейчас мотоцикл мыть буду. А еще я влюбился.

Саша

Перед тем как отправиться на встречу с профессором Каном, мисс Сян зашла в туалетную комнату и умылась. Видение, настигшее ее у входа в музей, было таким ярким, таким реальным, что девушка даже сейчас, через несколько минут, чувствовала себя не в своей тарелке. Казалось, закрой она глаза – и вновь полыхнет покалеченной роскошью затерянная в небытии комната, захрустят под ногами растоптанные сладости, при одном воспоминании о которых на душе становилось страшно и противно.

«Я не просто видела это чужими глазами, – подумала Саша и уставилась в зеркало. – Я была там. Что со мной происходит?»

Зеркало конечно же не ответило. Промокнув лицо салфеткой, девушка закрыла глаза. Что за демонов выпустила она на волю, открыв бабушкину шкатулку? До самого последнего момента жизнь ее была такой понятной, простой, упорядоченной, спокойной. Как же так получилось, что в один миг вдруг все покатилось кувырком: эти непонятные галлюцинации, ссоры с родителями, Ин Юнчен?

При мысли о парне сердце сжалось, и дочь председателя Сяна в раздражении ударила кулачком по стене. Она не будет думать об этом самовлюбленном, охочем до юбок мужлане! Не будет – и все тут! И ей совсем не понравилось, как он держал ее за руки! И стихотворение – тоже! И вообще!..

Вылетев из туалетной комнаты и пыхтя от негодования на собственную предательскую натуру, девушка понеслась по коридорам и переходам музея, мимо бесчисленных хранилищ и комнат. Дорогу она знала наизусть – бабушка проработала здесь всю жизнь, и залы величественного дворца были знакомы девушке так же хорошо, как стены родного дома. С каждой минутой она злилась все больше. Наваждение это было или просто игра воображения, но нигде, казалось, было не скрыться от Ин Юнчена – его улыбкой с портретов улыбались ей прославленные воины и императоры, его лицо смотрело на Сашу с бронзовых и нефритовых статуэток.

Поэтому в кабинет профессора Кана девушка постучалась, пребывая в весьма воинственном настроении.

Ученого старичка она знала с детства: он дружил еще с ее бабушкой, способствовал карьере отца в правительстве и хотя бы раз в месяц обязательно ужинал у них дома. Энтузиазма и лукавства профессору было не занимать – с одинаковым воодушевлением светило науки ездило на раскопки и конференции, галантно ухаживало за почтенной Тьян Ню и беззлобно трепало Сашеньку за щечку, шутя насчет счастливого жениха, которому когда-нибудь достанется такая красотка.

Оттого-то когда перед ней распахнулась дверь в кабинет, она постаралась придать лицу выражение приветливое и милое. Не хватало еще испугать господина Кана своим поведением и рассердить отца еще больше!

– Профессор! – воскликнула Александра с порога, даже не взглянув на того, кто открыл дверь, и поклонилась почтительно и со всем возможным рвением. – Прошу извинить меня за вторжение, но я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи и совете!

– Кхм, – с мягким и осторожным изумлением произнес вдруг незнакомый мужской голос. – Вы госпожа Сян Джи, не так ли? Мы разговаривали сегодня с вами по телефону, но, боюсь, я не имею чести быть лично вам представленным.

Девушка выпрямилась – и удивленно захлопала глазами. Перед ней стоял, поправляя светлую рубашку, высокий и изящный красавец. Его длинные гладкие волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб, в ухе поблескивала серьга – серебряный змей, кусающий себя за хвост. Саша невольно сделала шаг назад. Если каким-то чудом старенький профессор Кан не натолкнулся во время своих археологических поездок на эликсир молодости, то этот человек мог быть только…