Текст книги "Помаши рукой знакомой звезде (СИ)"

Автор книги: Людмила Мацкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

   Серая мышь, то есть Света, тоже была приглашена Витей на танец и с удивлением выслушала от него витиеватый комплимент, из которого поняла лишь то, что никакая она не серая, а очень даже красивая, и что он скучал по ней. Света лишь усмехнулась, потому что хорошо помнила его странные игры, в которые тоже была вовлечена помимо ее желания, однако он так искренне улыбался, что она чуть было ему не поверила, но вовремя одернула себя и, пусть нехотя, но твердо зная, что в этих словах мало правды, попыталась остановить его неизвестно откуда взявшееся красноречие:

   – Не выдумывай, Витя, если бы я сейчас вдруг упала и умерла, ты бы просто перешагнул через меня и пошел спокойно по своим делам..

   Улыбка сошла с его лица, он остановился, потом, крепко сжав руку партнерши, потащил ее на первый этаж, где было потише.. Остановившись у окна и все еще не выпуская ее руки, он заговорил:

   -Так ты ничего и не поняла? Да я тебе по гроб жизни благодарен, потому что ты была единственной, кто был за меня. Такая была полоса: все было против, только ты – за.

   Она отняла свою руку и зачем-то спрятала ее за спину, потом четко, как на уроке, произнесла:

   – Спрячь свою благодарность куда подальше, она мне больше не нужна...

   Потом, помолчав, с горечью добавила:

   -Карамбой ты был, Карамбой и остался... Скучал он, видите ли...

   Света давно ушла, а он все еще стоял у окна, потом снял галстук, который, казалось, нестерпимо сдавливал шею, сунул его в карман и побрел домой: все, что он хотел услышать, он услышал, все, что он хотел сказать, он сказал, и делать ему среди чужого веселья больше было нечего.

   А выпускной продолжался, музыка гремела, молодежь веселилась как могла, и среди них были Саша и Люба. Она уже устала от танцев и веселья, ей хотелось немного отдохнуть, поэтому она, не долго думая, утащила Сашу в кабинет физики, уже приготовленный для ремонта. Столы были поставлены друг на друга и стояли в одном углу, а за ними – два стула, видно кто-то сегодня уже воспользовался этим укромным местом.

   Они сидели и разговаривали, а Люба даже скинула с ног новые туфли, которые отчаянно жали и мешали радоваться жизни, хотя Саша уже не раз предлагал пойти домой за другими, благо жили они рядом со школой. Она, не желая пропустить что-либо интересное, откладывала это на потом, но вот сейчас, почувствовав, что вряд ли сможет даже надеть их, решила сходить домой незамедлительно. Они уже собирались встать, как услышали, что дверь в кабинет открылась и вошли двое.

   Ребята испуганно притихли, когда услышали голос Олега Николаевича. Он стоял, обняв Ольгу, совсем рядом, поэтому так хорошо были слышны его слова. Он говорил о том, что осталось всего четыре дня до их отъезда и что он уже не знает, как пережить их, просил быть осторожной, потом с нежность в голосе стал спрашивать, как она себя сегодня чувствует, и тревожился за ребенка, потому что мамочке, так он назвал Ольгу, придется не спать до утра. Она отвечала каким-то особенным счастливым голосом, каким никогда не говорила в классе, успокаивала его, соглашаясь отдохнуть, посидев в учительской, и вообще больше не танцевать, если он так хочет. Потом, быстро поцеловав его, Ольга вышла, а Олег Николаевич, постояв еще некоторое время, вышел вслед за нею.

   Саша и Люба долго молчали, потому что не могли поверить в то, что услышали. Это правда, что в последнее время об Ольге и Олеге Николаевиче говорили, но как-то полунамеками, потому что все понимали, что как за молодой красивой женщиной, так и за не обремененным семьей красивым мужчиной всегда тянется шлейф недомолвок и сплетен.

   – Боже мой, – проговорила, наконец, Люба, – мне их так жаль, что хочется плакать.

   -Дай слово, что никогда и никому этого не расскажешь. Это не наша тайна. Пусть они будут счастливы, – попросил Саша, хотя сказанное им было лишним, ведь она и так все понимала.

   И Люба поклялась никому и никогда об этом не рассказывать.

   А в это время муж Ольги, который тоже веселился на выпускном вечере в своей школе, согласился играть в совершенно дурацкую игру в почту. Ему прикололи на лацкан пиджака номерок, и он стал ждать. Письмо пришло неожиданно быстро, и это была не маленькая записочка, а свернутый вчетверо тетрадный листок. Он, развернул его и стал читать.

   Улыбка медленно сползла с лица, когда Добрый молодец перечитал письмо во второй раз. Не иначе, это был какой-то глупый розыгрыш... Но он тут же отогнал от себя эту мысль, потому что с ужасом понял, что это не так. Письмо было от его жены, он сразу же узнал ее почерк, но адресовано не ему, а кому-то другому. Но Боже мой, о чем она писала! О тоске, которая иногда становится совершенно невыносимой, о том, что эти мучения скоро кончатся, а дальше о совсем невероятном, о их ребенке, который в последние дни почему-то решительно невзлюбил запах котлет.

   Решение Добрый молодец принял быстро и, зная о своей вспыльчивости и неуправляемости в минуты гнева, посчитал его верным. Ольги еще не было дома, когда он, оставив записку, что вернется лишь вечером следующего дня, вновь отправился в свою школу, а уже под самое утро, проводив последних выпускников, закрылся в спортзале, улегся на маты и попытался уснуть, но сон не приходил. Он снова и снова перебирал в уме строки письма, и ему было горько оттого, что он так и не узнал Ольгу такой любящей, такой счастливой, что нежные слова, предназначенные для другого мужчины, никогда не были сказаны ему, что с ним она не могла забеременеть и неоднократно выслушивала упреки в ущербности, что с годами становилась рядом с ним все тише и незаметнее. К вечеру он совершенно измучился, но так и не решил, что должен сделать.

   Ольга уже спала, когда Добрый молодец вернулся домой. Постояв у кровати некоторое время, все же решил не откладывать разговор до утра и разбудил ее. Она покорно встала и накинула на плечи такой знакомый голубенький халатик, а он при этом не сводил глаз с ее живота, ревниво выискивая произошедшие в ней изменения, потом протянул письмо. Ольга молча взяла листок и, развернув, сразу узнала. Несколько дней назад она не смогла его передать и он осталсь лежать в ее книге, но как письмо попало к мужу, она не понимала. Ужас сковал Ольгу, письмо выпало из рук, и единственное, что она смогла сделать, прикрыть руками живот, оберегая ребенка.

   Этот жест привел мужа в бешенство, он схватил ее за плечи и стал, что-то выкрикивая, трясти, а потом, опомнившись, с силой оттолкнул от себя. Ольга отлетела к стене, но, не устояв на ногах, упала и ударилась головой об лежащую у стены штангу.

   Муж просидел возле нее до утра, бездумно глядя на растекшееся по полу темное пятно. В семь часов он побрился, переоделся, сжег письмо и отправился в милицию.

   К вечеру о происшедшем уже знали все. Известно стало так же и то, что, сообщив о случившемся, Добрый молодец замолчал и на вопросы следователя никак не реагировал.

   В тот вечер Люба, потрясенная известием, и прибежала к Саше, а он, почему-то уверенный, что кроме них никто не знал о любви Ольги и Олега Николаевича, обвинил девушку в том, что из-за нее это каким-то непостижимым образом стало известно мужу...

   Люба и Саша сидели в купе друг против друга, она говорила:

   – Ты знаешь, что я уехала из Городка еще до суда и долго туда не возвращалась. Скорее всего, ты знаешь обо всем этом больше, чем я. Скажи, ты по-прежнему считаешь, что я виновата?

   Он ни на минуту не задумался.

   -Нет, конечно же, нет... В тот день я был поражен случившимся не меньше тебя и почему-то верил, что только мы знали о любви Ольги и Олега Николаевича. Как оказалось, это не так. Но того, что произошло на самом деле потом, никто так и не узнал, потому что ее муж отказался от показаний. Стало только известно, что на выпускном он долго читал какое-то письмо, но его так и не нашли.

   -Но почему же ты не сказал мне об этом? – тихо, с трудом спросила Люба.

   Саша вздохнул и опустил голову.

   -Мне было очень стыдно перед тобой... Я тебя так обидел... Сначала собирался прийти и покаяться, но почему-то все оттягивал. И еще, я долго надеялся, что ты сама придешь и мы спокойно поговорим.

   Любе стало грустно. Оказывается, все так просто и нелепо. Подумал... передумал... хотел... не смог... Детский сад какой-то. А она мучилась столько лет... Все-таки спасибо жизни, что вовремя развела их по разным дорогам. Наверно, в то свое первое необыкновенное лето она просто выдумала ИХ, а с самого начала недолгой истории и до ее конца были отдельно ОН и ОНА.

   Саша снова заговорил:

   -Прости меня... Одно у меня оправдание, что был молод и глуп.

   Люба немного помедлила с ответом. Она уже была совершенно спокойна, но выглядела очень усталой.

   – Десять минут уже, наверно, прошли. Спасибо, что поговорил со мной. Для меня знать об этом было важным. Ну, а теперь, как говорится, позволь пожелать тебе всего хорошего.

   Саша хотел еще что-то сказать, но потом молча поднялся и вышел. Он не знал, чего было больше в его душе, облегчения, что трудный разговор окончился, или досады, потому что понимал, что его только что не очень любезно выпроводили из купе и воспоминаний. Как оказалось, с неожиданной горечью констатировал он, в нем там больше не было нужды...

   А она еще долго сидела и думала, что, наверно, должна что-то сделать, но не знала, надо заплакать или посмеяться над всей этой нелепицей, которая произошла с ней и которую можно назвать иначе, глупой первой любовью, но так ничего и не придумала, потому что не ощущала ничего кроме усталости.

   А поезд все шел и шел. Вот и пришло время встречи с Городком, юностью. За окном уже мелькали дачные поселки, необходимая деталь каждого российского города, затем показалось городское кладбище, и Люба вспомнила, как давным-давно ее семья уезжала отсюда. Тогда отцу казалось, что это навсегда, поэтому, побывав на кладбище и простившись, он забрался на высокую сосну, которая росла возле дорогих сердцу могил, привязал почти на самой верхушке белую салфетку, а потом из окна поезда, увозившего его в новую жизнь, разглядел эту салфетку среди сплошной стены сосен и заплакал, стыдясь своих слез и отворачиваясь от дочери. Она, заметив вздрагивающие плечи отца, заплакала тоже, потому что испугалась, увидев его слезы во второй раз в жизни и вспомнив, как он плакал и кричал от боли, сжимая руками голову, в которой сдвинулся сидевший там со времени войны осколок. А она, Люба, накинув пальто и сунув голые ноги в валенки, бежала в городскую больницу, чтобы вызвать скорую помощь. Это было так давно, в холодный зимний субботний вечер...

   А сегодня был прекрасный летний день. Здравствуй, Городок! Интересно, рад ли ты видеть заблудившихся в этой непростой жизни своих детей?

   .