Текст книги "Мужские сны"
Автор книги: Людмила Толмачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– «Чтобы духу его не было. Организуешь, понял?» Примерно так сказал этот, который приказывал, – сказала Татьяна следователю.
– Ясно. Надо посмотреть среди неопознанных трупов, что появились за эти дни, – резюмировал это сообщение Рочев.
После часового обсуждения пришли к единому мнению, что аресты необходимо произвести одновременно в трех местах: в квартире Плужникова, в химической лаборатории и в квартире «мастера», как условно назвали подручного Плужникова, командовавшего разгрузкой химреактивов, хозяина вишневой «Нивы». Татьяна предложила упростить задачу захвата лаборатории. Она позвонила на сотовый телефон Нели, извинилась за поздний звонок и в двух словах объяснила важность ее присутствия в кабинете следователя. Виталий за пятнадцать минут доставил девушку в прокуратуру. Задача Нели была подойти к зданию лаборатории, позвонить и слезно попросить впустить ее внутрь под любым предлогом, например, оставила деньги, билеты на поезд и т. п. Единственным слабым звеном в расследовании было отсутствие сведений о местонахождении Даши. Но ждать дальше уже не было смысла. Было решено получить нужную информацию после арестов, любыми средствами, вплоть до силового давления.
Татьяна, Андрей, Виталий и Станислав с Еленой решили дожидаться окончания операции в местной гостинице. Она находилась в пяти минутах от здания прокуратуры. Им предоставили двухкомнатный люкс на втором этаже, в котором для каждого нашлось место для отдыха. Виталий устроился на кожаном диване и, так как не сомкнул этой ночью глаз ни на минуту, уснул сразу, едва голова коснулась подушки. Татьяна с Андреем провалились в огромных креслах, стоявших по обе стороны от дивана. Елена со Станиславом уединились в другой комнате, в спальне с широкой кроватью и зеркальными шкафами. Все молчали, так как наговорились за эти сутки вдоволь, да и обоюдная неприязнь мешала общению.
Татьяна посматривала на Андрея, запрокинувшего голову на спинку кресла, сидящего неподвижно с закрытыми глазами. Но он не спал. Она это чувствовала. И как тут уснешь, когда неизвестна судьба дочери. При мысли о Даше у Татьяны все внутри заныло. «Надо держаться. Все будет хорошо», – решила она, не позволив себе дальнейшего прислушивания к организму, и переключилась на мысли о собственной судьбе. Через четыре дня заканчивается отпуск, ей придется уехать в город. Они расстанутся с Андреем, а что потом?
Она до сих пор не была уверена, нужна ли она ему. Это он ей нужен, как воздух, как вот это солнышко, встающее из-за леса. Это она просыпается с мыслями о нем и ложится с тем же самым. В каждом ее вздохе, движении, слове есть частица его сути, и от этого ей не избавиться теперь до конца дней. Ах, сладкое слово «любовь», сколько в тебе горечи и муки!
К ним постучала дежурная, позаботившаяся об утреннем кофе. Она вкатила тележку с кофейником и бутербродами. Татьяна разбудила Виталия и попросила его позвать супругов. Елена, не спавшая сутки, отказалась от кофе и осталась в своей комнате, а Станислав вышел, пожелал доброго утра и сел на диван. Татьяна разлила кофе в чашки, разложила по тарелкам бутерброды. Мужчины хмуро и сосредоточенно, не поднимая глаз от чашек, пили горячий кофе, откусывая сразу половину бутерброда. Татьяна переборола в себе полное отсутствие аппетита и съела маленький кусочек хлеба с сыром. Она понимала, что иначе не будет сил, чтобы жить.
Зазвонил телефон Андрея. Он нервно отставил чашку и выхватил из кармана рубашки трубку. Все замерли в ожидании.
– Слушаю, – быстро произнес Андрей и тоже замер, вслушиваясь в голос абонента. – Так. Так. Понятно. Хорошо. Сейчас идем.
Он отключил телефон и посмотрел на Татьяну.
– Они выбили из Плужникова признание. Даша в Кармашах. В сторожке лесника. Это где-то в Белой…
– Роще! Я знаю, где это. В двух километрах от села, на юго-востоке, – возбужденно проговорил Виталий.
– Куда мы сейчас? – спросила Татьяна. – В прокуратуру или за Дашей?
– Рочев просил самодеятельностью не заниматься. Они могут от испуга… В общем, вы понимаете, – сказал Андрей.
– Да, я тоже так считаю, – согласился Станислав. – Пойду разбужу Елену.
– Тогда идем к Рочеву, – сказала Татьяна и первой вышла из номера.
Они остановились в лесу на проселочной дороге: «десятка» Рочева, «нексия» Виталия, «крайслер» Станислава и милицейский «уазик». Капитан, руководивший операцией, дал конкретное указание каждому милиционеру. Общей задачей группы было бесшумно окружить сторожку, ворваться внутрь и обезоружить преступников. Первыми, на разведку, пошли два молодых сержанта. Остальные четверо должны были залечь в кустах в двадцати метрах от сторожки. Рочев, тоже принявший участие в операции, строго запретил женщинам выходить из машин. С ними он оставил Виталия и Станислава, а сам вместе с Андреем скрылся в лесу.
Виталий стоял возле капота машины и курил. Татьяна сидела на переднем сиденье и всматривалась в придорожные кусты. Она знала наизусть лишь одну молитву – «Отче наш» – и сейчас повторяла ее, четко произнося каждое слово, и обязательно крестилась в конце.
Прошло двадцать минут. В лесу стояла обычная тишина: шелестела листва, перекликались птицы, стрекотали кузнечики.
– Господи! Сделай так, чтобы раба твоя Дарья осталась жива и невредима. Прошу тебя, Господи! – шептала Татьяна. Вдруг по лесу прокатился частый и сухой треск.
– Стреляют! – повернул к Татьяне побледневшее лицо Виталий.
– Господи, прошу тебя! – почти закричала Татьяна и заплакала.
Стрельба прекратилась, и вновь наступила тишина. Татьяна не выдержала и выскочила из машины.
– Ничего. Все будет нормально, – говорил слегка дрожащим голосом Виталий, неотрывно глядя на проселок, сворачивающий влево в полусотне метров от них.
Елена со Станиславом тоже не усидели в машине и вышли на проселок.
– Вы слышали стрельбу? – задыхаясь от волнения, спросила Елена, глядя на Виталия широко распахнутыми глазами.
– Слышали, – сдержанно ответил тот, закуривая уже третью сигарету.
– Что бы это могло означать? – спросил Станислав, у которого резко обозначились черные круги под глазами.
– Не знаю, – ответил Виталий. – Может, кто из бандитов побежал, вот и дали очередь для острастки.
– Доченька моя! – зарыдала Елена, пряча лицо в ладони.
– Лена, не надо, все будет в порядке. Не будут же они стрелять в ребенка, – неуклюже успокаивал ее Станислав.
– Ах, зачем, зачем я послушала тебя и оставила Дашеньку с бабушкой?! – закричала на весь лес Елена. – Вот что значит чужой ребенок! Чтобы я еще хоть раз уехала куда-то без нее!
Елена рыдала, прислонившись к двери автомобиля, а Станислав, не зная, как вести себя с закатившей истерику женой, топтался на месте, то засовывая руки в карманы светлых брюк, то вынимая их обратно. Он старался не смотреть в сторону Виталия и Татьяны.
– Идут! – выкрикнула Татьяна, увидев идущих по проселку милиционеров.
Два милиционера в бронежилетах вели какого-то парня, скрутив ему руки назад таким образом, что тот согнулся в три погибели и семенил на полусогнутых ногах. За ними шли еще двое в бронежилетах, держа автоматы слегка небрежно, в вытянутых руках и размахивая ими в такт ходьбе.
Татьяна с тревогой ждала появления Андрея. Но его все не было. Не было также и Рочева, и остальных участников операции, а главное, не было Даши.
– Дашенька, милая моя девочка, только бы все было в порядке, – шептала Татьяна, до рези в глазах всматриваясь в одну точку, туда, где проселок поворачивал влево.
Наконец показался Рочев, а за ним два дюжих милиционера. Они несли что-то тяжелое, какой-то мешок, держась за него по обе стороны. Андрея не было.
– Где же ты, Андрей, родной мой? Господи, помоги моему любимому! Помоги и сохрани! – шептала Татьяна. Она еще раз бросила взгляд на рослых милиционеров, несущих что-то тяжелое, и ахнула. Это был не мешок, а плащ-палатка, в которой лежал человек. Его рука, безжизненно свесившись, волочилась по пыльной дороге. Мертвый! Значит, стреляли не для острастки! Где же Андрей?
– Да-а, одного все же уложили, – мрачно комментировал увиденное Виталий.
И тут на дороге появился Андрей. Он нес на руках Дашу. Но почему она не идет сама? Неужели?! Татьяна вцепилась зубами в собственный кулак, чтобы не закричать при всех. Елена охнула и побежала. На середине пути она споткнулась и упала, буквально распластавшись на дороге. Рочев первым подбежал к ней и помог подняться. Он хотел было отряхнуть ее, но она его оттолкнула и бросилась к Андрею, уже приблизившемуся к ним. Татьяна не слышала их слов и поэтому по мимике и жестам пыталась понять, что там происходит. Она увидела, как Елена целует дочь, плача и улыбаясь одновременно, и облегченно перевела дыхание.
– Кажется, обошлось, – со вздохом облегчения произнес Виталий.
К Татьяне подошел Рочев.
– Спасибо за помощь, Татьяна Михайловна, – устало произнес он и улыбнулся. – Поеду домой, двое суток жене на глаза не показываюсь, опять разводом пугать будет.
– А этот что же, удрать хотел? – полюбопытствовал Виталий, жестом показывая на труп мужчины, который милиционеры запихивали в багажник «уазика».
– Оказал сопротивление, – сдержанно произнес Рочев и подал Виталию на прощание руку.
А Татьяна смотрела на Андрея, бережно держащего на руках дочь и усаживающегося в «крайслер». Елена уже была там. Автомобиль мягко развернулся и поехал в сторону села.
К Виталию подошел капитан, тихо произнес, стирая со лба пот:
– Девочку эти суки снотворным напоили. В Привалово ее повезли. Там и врачи, и аппаратура соответствующая. Ладно, мы тоже к себе. До свидания. Спасибо за помощь.
Мужчины обменялись рукопожатиями, и милиционер пошел к своему «уазику».
– А мы куда? – спросила Татьяна, растерянно глядя на Виталия.
– К нам. Батя там переживает, наверное. Поехали! – ответил Виталий, открывая дверь «нексии», и сурово добавил: – У нее все-таки родители есть. Не надо уж тебе лезть туда.
Татьяна приняла душ, переоделась в Надеждин халат, пошла во двор, где мужчины уже накрыли обеденный стол.
– Ох, и исхудала же ты, племяшка, – жалостно покачал головой дядя Паша.
– Ничего. Были бы кости, а сало купим, – сострил Виталий, наливая в рюмки водку.
– Я не буду, – поморщилась Татьяна.
– А тебе никто и не наливает, – грубовато ответил Виталий и взялся за графинчик со смородиновой настойкой. – А от этой уж не отказывайся. Чистейший смородиновый сироп. Любимый напиток папаши Пуаро.
– Надо же, – подколола его Татьяна. – Грамотный.
– А как же. В телевизоре, чай, видели, знаем.
– Ладно уж, смородиновой попробую.
– Правильно. Лучшего лекарства от стресса не придумали. Кстати, водка тебя спасла от пневмонии. Так получается? Ты же говоришь, и кашель, и колотье в спине прошли. Не зря, видать, ее, родимую, придумали. Не зря! Ну давайте!
Они выпили и приступили к борщу из свежих овощей. На Татьяну вдруг напал такой аппетит, что она даже попросила добавки.
– Молодец! Так держать! – хвалил ее Павел Федорович, наливая в тарелку половник наваристого борща.
– Как там Дашутка? – ни к кому не обращаясь, спросила Татьяна, задумчиво глядя на белых голубей над крышей соседнего дома.
– Я думаю, что все будет хорошо. В Привалово отличные врачи, помогут, – уверенно сказал Виталий, наливая себе вторую рюмку.
– Это ж надо такое с невинным дитем вытворять! Живодеры чертовы! – выругался Павел Федорович. – Правильно одного-то укокошили. Туда ему и дорога.
– Я бы и второго уложил, будь моя воля, – со злостью сказал Виталий. – Много мы церемонимся с этим отребьем. Законы надо ужесточать, а наши депутаты, наоборот, ваньку ломают, видишь ли, высшая мера им негуманной показалась.
– Но ведь были случаи, когда невиновных расстреливали, – возразила Татьяна. – Проводили повторное расследование, и оказывалось, что «ошибочка вышла». А человека-то уже не вернешь.
– Да. Конечно, были единичные случаи. И все же я за смертную казнь обеими руками, – упрямо отстаивал свое мнение Виталий. – Да если бы с моим ребенком такое сделали, я бы своими руками порвал в клочья! Думаете, стал бы ждать, когда наш «самый гуманный в мире» суд начал с ними разбираться? Нет уж!
– А потом тебя этот же суд и посадил бы на десять лет за самоуправство, – резонно заметил Павел Федорович. – Нет, самосуд еще никого до добра не доводил.
– Ладно. Чего я разошелся, как холодный самовар? Ты, Татьяна, совсем позеленела за эти дни. Иди-ка спать на второй этаж. А я покурю с батей и тоже на боковую. На свежем воздухе, под яблонькой, часик давну. Мне еще сегодня в поле ехать.
Татьяна и в самом деле страшно устала. Она кое-как доплелась до комнаты на втором этаже и легла, не раздеваясь, прямо на покрывало. Через секунду она уже спала.
Ей приснился хороший сон, светлый, радостный. Как будто они с Андреем рвут ромашки на лугу. Луг огромный, необъятный. Солнце играет на лепестках, бабочки перелетают с цветка на цветок, а они стоят напротив друг друга, но не рядом, а в отдалении, срывают ромашки и говорят что-то веселое. Она смеется, а Андрей сдержанно улыбается. Вдруг она выпрямляется и, держа ладонь козырьком, осматривается вокруг.
– Даша! – крикнула Татьяна и проснулась. Солнце уже ушло на другую сторону дома. В комнате было прохладно от ветерка, влетающего в открытое окно. Тонкая прозрачная штора надувалась парусом и трепетала под его напором. На столе стояла ваза с ромашками. «Вот они откуда взялись!» – подумала Татьяна и пошла вниз, к телефону. Она набрала 09 и спросила, как позвонить в приемный покой приваловской больницы. В приемном покое долго не отвечали. Татьяна ждала, крепко сжимая в руке трубку, даже пальцы побелели. Наконец на том конце провода девичий голос ответил:
– Приемный покой. Слушаем.
– Скажите, пожалуйста, как самочувствие Даши Ермиловой?
– Это которую украли?
– Да.
– А кто спрашивает?
– Из кармашевской администрации.
– Состояние стабильное. Температура 36,4. Давление в норме, хотя и немного понижено. Сердце в порядке. Анализы мочи и крови у лечащего врача. В данный момент проводится курс терапии.
– Интенсивной?
– Зачем? Обычной. Девочка самостоятельно двигается. Поела. С ней ее родители. Так что все в порядке.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Улицы Кармашей, по которым шла Татьяна, изменились до неузнаваемости. Она с удовольствием разглядывала дома, палисадники, людей, как будто не видела ничего этого сто лет. Ее умиляли тигровые лилии, рыжими огнями полыхнувшие в высокой траве за штакетником, радовала яркая афиша нового фильма, наклеенная прямо на дверь магазина, тешили взор старушки в аккуратных платочках, семенящие с рынка с пустыми корзинками наперевес, – словом, все вокруг, что в суете дней мы привыкли не замечать, приводило ее в восторг.
Она вошла в калитку своего дома, остановилась, перевела дух. Как не хочется входить в пустой дом! Но ведь она сильная взрослая женщина. Хватит ныть! Надо жить всему вопреки – дурному настроению, болезням, вредному начальству, злым пересудам. Богом тебе даровано самое ценное – жизнь! Так живи, чего еще?
Она вынесла матрасы и одеяла на просушку, вымыла окна до хрустального блеска, даже побелила печь, найдя под навесом ведро с известью. Во дворе тоже навела идеальный порядок. Когда критически оглядела результаты своего труда, поднявшись на крыльцо, сочла, что не хватает последней изюминки, яркого пятна в слишком унылом дворе. Она пошла в сад и нарвала букет из всего, что там росло: ноготков, дельфиниумов, люпинов, ромашек и даже васильков. Когда входила с букетом во двор, открылась калитка, и в ее проеме показался Андрей. Бледный, худой, с ввалившимися глазами. У нее оборвалось сердце.
– Андрюша! А я ждала тебя. Видишь, даже букет нарвала. Как Даша? – без остановки говорила Татьяна, подходя к нему и с болью замечая трехдневную щетину, горькие складки в уголках рта, темные круги под глазами.
– Сейчас уже хорошо. Тебе привет передает. У Татьяны внутри разлилось тепло. «Девочка, солнышко мое! Не забыла обо мне!»
– А я по дороге пирог с рыбой купила в кулинарии. Поешь?
– Угу. Только в баню схожу.
– Я как раз натопила. Думаю, придешь, надо хоть помыться, побриться…
Она побежала в дом за чистым бельем, а потом проводила его, как маленького, в баню. Даже предложила потереть спину, но он отказался.
Татьяна застелила чистой скатертью стол, поставила на него банку с цветами, разрезала пирог, налила в чашки горячего чаю.
Уже смеркалось, когда они, напившись чаю, отдыхали, сидя бок о бок на крыльце. Андрей рассказывал о том, как освобождали Дашу. У него на глазах застрелили одного из бандитов, замахнувшегося на милиционера топором. А потом, когда капитан заглянул в сторожку и крикнул: «Все чисто!» – Андрей кинулся внутрь и увидел спящую прямо на полу, на какой-то телогрейке, Дашу. Личико ее было чумазым, с высохшими полосками от слез. Эта деталь особенно расстроила Татьяну. Не выдержав, она всплакнула.
– А что сказал лечащий врач? – спросила Татьяна, шмыгнув носом.
– Сказал, если бы эти отморозки дали еще одну дозу снотворного, то были бы необратимые последствия.
Андрей кашлянул, полез в карман за сигаретами.
– А я решила бросить, – сказала Татьяна.
– Что? – не понял Андрей, щелкая зажигалкой.
– Курить.
– Молодец. Вообще я давно хотел об этом сказать. Зря вы, женщины, все прерогативы мужские позабирали. Брюки, сигареты, профессии… От этого испортился ваш характер.
– Но женщины здесь ни при чем. Унификация, неотъемлемая составная прогресса и современной цивилизации, проникла во все сферы, в том числе и в так называемый человеческий фактор. Возьми, к примеру, моду «унисекс».
– Это ты сейчас с кем говорила? – иронизировал Андрей, озираясь по сторонам.
– Андрей! С тобой невозможно говорить о серьезном.
– Извини. Итак, унисекс. Но это преходяще, а ведь мы о вечном с тобой говорим или нет?
– О вечном. Но ведь «все течет, все меняется». В том числе и менталитет. Так что пора, господа мужчины, принять нас в свой лагерь.
– Хм. Ты это серьезно? И как ты это представляешь, эту унификацию полов?
– Я не о половой усредненности говорю. Зачем утрировать? Просто хватит смотреть на нас свысока.
– Но вы, как правило, ниже нас ростом. Как же на вас смотреть?
– Перестань дурачиться! Вот что ты сейчас делаешь?
– А что?
– Разговариваешь со мной снисходительно. А это и есть «смотреть свысока».
– А-а. Извини. Постараюсь взять другой тон – деловой, мы же партнеры, затем фамильярный, ведь мы на равных, далее… черт, какой еще-то? Да! Материться будем? А что? Мы же на равных.
– Перестань паясничать! Я вообще с тобой не хочу разговаривать. Никаким тоном. Понял? – надулась Татьяна, отвернувшись от Андрея.
Он обнял ее, привлек к себе, поцеловал, а потом поднял на руки и отнес в дом.
Утром они прощались с Дашей. Она уезжала с матерью и Станиславом в город. Татьяна собрала все Дашины вещи, уложила их в дорожную сумку, вынесла за ворота, где стоял «крайслер». Андрей сидел с Дашей на лавочке и просил ее почаще звонить, а также писать письма. Даша грустно обещала звонить и писать, а потом вдруг расплакалась, обняв отца за шею. Елена, сидевшая в машине, выглянула и нервно крикнула, чтобы Андрей прекратил травмировать ребенка.
– Андрей, – пищала она, – хватит уже этих мелодрам! Не на Луну же мы улетаем. Осенью приедешь, и будете видеться каждую неделю. Даша! Садись скорее в машину.
Даша подошла к Татьяне, стоящей возле калитки, взяла ее за руку.
– Тетя Таня, я вам напишу большое письмо. И вы тоже напишите, ладно?
– Напишу. Обязательно.
Она наклонилась, обняла девочку, поцеловала. Машина уехала, и Татьяна с Андреем как будто осиротели. И в самом деле осиротели. Пустоту, образовавшуюся после отъезда Даши, надо было чем-то заполнить. Татьяна предложила пойти на речку. Андрей согласился. Он решил после купания продолжить роспись. Татьяна видела, что внутренне он еще не готов к такой работе, но надеялась, что все со временем образуется.
Только они вышли за ворота, как столкнулись нос к носу с Инной, университетской подругой Татьяны.
– Таня! А я к тебе, как говорится, собственной персоной. Решила сама посмотреть, чего тут у вас для фельетона можно нарыть.
– Инка! Здравствуй, моя хорошая! – крикнула Татьяна, бросившись в объятия к полной шатенке в экстравагантном наряде. – Андрей, знакомься, это Инна, моя подруга по альма-матер.
– Очень приятно. – Андрей с улыбкой протянул руку Инне, которая с любопытством уставилась на симпатичного мужчину.
– Хм! А ты не говорила, что у тебя такой импозантный друг завелся, – кокетливо поправляя свои мальчишеские вихры, говорила Инна. – В альма-матер вышеупомянутой ты, кстати, в монашках долго ходила, а теперь, не прошло и…
– Инка, заткнись!
– Вас понял. Ладно, ребята, а угол-то у вас можно снять? Или отправите несчастного журналюгу в Дом крестьянина, на койко-место?
– Да ради Бога, Инна! Ты чего? Вон какой огромный дом, и почти весь в твоем распоряжении.
– Ну уж и весь, – скептически оглядела дом Инна. – Мне и чуланчик сойдет.
– Кончай прибедняться! Мы тебя сейчас накормим, а потом вместе пойдем на речку.
– За материалом?
– Купаться, дуреха!
– Да ты что! Неужели еще существует такая деревенская идиллия? А я купальник не взяла, – расстроилась Инна.
– Ерунда! По пути купим в местном универмаге.
– Ну, Татьяна, я просто в ступоре от качества местного сервиса!
Андрей ушел к своей росписи, оставив женщин на берегу.
– Слушай, Танька, какой он красавчик! – томно произнесла Инна, разомлев под лучами горячего солнца.
– Главная его красота – это душа.
– Угу. Рассказывай! Впрочем, ты права. Если вспомнить древний постулат, что глаза – это зеркало души, то душа у него должна сверкать и переливаться, как аметисты его глаз. О как! Кажется, я сочинила первую строчку сонета. Помнишь, как мне нелегко давались стихотворные формы? Ты, к примеру, писала такую лирику, просто суперическую. Помнишь нашего Федора? Как он таял на семинарах от твоих выступлений. Ха-ха-ха!
– Ты чего ржешь?
– Я вспомнила, как он решил приударить за тобой. Помнишь?
– А! Это ты про букет?
– Ну! Ха-ха-ха! Ой, не могу! Где он его достал, этот веник?
– Да перестань ты!
– Нет, но это анекдот какой-то, ей-богу! Достать из портфеля сначала бутылку дешевого портвейна, потом мыло с мочалкой и только после этого «букет» одуванчиков и всучить их тебе на глазах у всей группы! Ха-ха-ха!
– Ну, положим, не одуванчиков, а подснежников. Ни фига ты не смыслишь в романтике, Сорина!
– Ой, сто лет уже Федорова. Сориной-то и забыла, когда была.
– Как хоть он поживает, твой Федоров?
– Ой, подруга, он такой же мой, как и твой. Уже пять лет в разводе. Кто его знает, как он живет с этой… Сказала бы, да храм рядом. Грешить не буду.
– А второй раз не пробовала?
– Взамуж-то? А что, кто-то предлагал? Что-то не вижу очереди. Любовники были. Целых два. А серьезного ничего. Слушай, а твой Андрей, как он, хорош? Ну, в постели, я имею в виду.
– Ну, Инка, ты вроде не собиралась грешить возле храма.
– Ладно уж, можешь не отвечать. И так вижу, по глазам твоим. Как у кошки весной.
– Прекрати.
– Уже. Так мы идем на объект или нет?
– Идем. Одевайся!
Татьяна с Инной вошли в кабинет Симакова.
– Здравствуйте! – энергично поздоровалась Инна и протянула Симакову свое удостоверение.
– З-здравствуйте, – заикаясь, поздоровался Симаков и встал, уронив при этом на пол ручку.
Он прочитал Иннино удостоверение, вернул его хозяйке и предложил женщинам присесть. И вновь Татьяну передернуло при виде его бегающих глазок, лоснящегося от пота красного лица и паники, которая сопровождала каждое его движение.
– Наша газета заинтересовалась экологическими проблемами в вашем районе, – с ходу взяла быка за рога Инна. – В частности, речь пойдет о Красном боре. Не могли бы вы рассказать, что вами, главой сельской администрации, предпринимается для сохранения этого уникального лесного массива? Насколько мне известно, он относится к Государственному лесному фонду?
– Д-да, относится. Но…
– Значит, охраняется Лесным кодексом?
– Д-да. Но…
– А что означают вот эти огромные мусорные завалы в районе Красного бора? – хладнокровно вела атаку Инна, раскладывая на столе Симакова фотографии свалки.
– Но мы уже это как бы обсуждали недавно на совещании.
– «Как бы»?
– Нет, это к слову…
– Любопытно было бы узнать, что уже сделано по решениям этого совещания.
– Как «что»? Работает комиссия по экологии. Общественная.
– И что? Есть результаты?
– Наверное. Я пока не в курсе, но…
– Понятно. А кроме комиссии, что-нибудь существенное проводилось? Например, вы можете утверждать, что мусор перестали свозить за Огневку или по крайней мере уменьшился объем вывозимого мусора?
– Н-нет, конечно. Утверждать такое я не могу. Не стоять же мне на свалке день и ночь с секундомером?
– С секундомером стоит, насколько я знаю, тренер на тренировке.
Татьяна не удержалась, прыснула. А Инна, похоже, взяла след, как хорошая гончая, и добычу упускать не собиралась.
– Господин Симаков, а когда у вас новые выборы главы администрации?
– Через год.
– И что, вы собираетесь на второй срок?
– Собственно, какое это имеет отношение к разговору?
– Самое прямое. Вряд ли народ проголосует за вас.
– Это почему?
– Наша газета хорошо раскупается населением. К сожалению, мы мало охватываем сельских читателей. Надо бы это учесть и отправить распространителей в ваш район. Особенно после публикации статьи о загрязнении Красного бора.
– У вас все, Инна Борисовна? – спросила молчавшая до сих пор Татьяна.
– Пожалуй.
– Тогда у меня к Анатолию Григорьевичу будут свои вопросы. После нашего разговора о Федоре Кармашеве прошло достаточно времени. Что-нибудь сделано для реабилитации его честного имени?
– Нет, – с явной злобой ответил Симаков. – Этот вопрос меня не касается. Слухи о доносительствах ходили, еще когда я пацаненком сопливым был, так что не по адресу обратились, милые дамы.
Он, как крыса, загнанная в угол, перешел в наступление. Но видно, не учел, что перед ним не обычные посетители и «милые дамы», а журналистки, причем облеченные властью и определенными полномочиями.
– Вы хотите сказать, господин Симаков, что глава администрации такого крупного села может наплевательски относиться к судьбам и репутации своих односельчан? – с тихой яростью спросила Татьяна.
– К тому же фронтовиков, имеющих правительственные награды, – добавила Инна.
– Да, Федор Николаевич Кармашев, к вашему сведению, дважды орденоносец. Он награжден орденом Красной Звезды и орденом Красного Знамени, – жестко продолжала Татьяна.
– Кстати, такое, мягко говоря, аполитичное поведение руководителя села, не интересующегося ни людьми, ни историей, ни традициями родного края, вряд ли понравится односельчанам, да и вышестоящему руководству. А уж пресса поможет им раскрыть глаза на истину, это я вам обещаю, – глядя в упор на Симакова, твердо сказала Инна.
Женщины встали и, не удостоив Симакова взглядом, вышли из кабинета.
Инна с наслаждением вдохнула на улице вечерний воздух и брезгливо произнесла:
– Ох и пахнет этот твой Смердюков! Хряка бы ему в товарищи, вот парочка была б, близнецы-братья.
– Какой он «мой»? Пошел он к черту! А ведь непотопляемый этот Симаков. Думаешь, я не пробовала надавить на него? Ускользает, как червь.
– Ничего. Я такую статью напишу, мало не будет. Ладно, какие у нас планы на вечер? Ух и развернусь я тут у вас! Все женихи мои будут! На танцы пойдем?
– Инка! Тебе паспорт показать или так вспомнишь?
– Ты про дату рождения, что ли? Фи, как все запущено! Если хочешь знать, наш возраст самый сексапильный.
– Сексуально озабоченный, хочешь сказать?
– Какая хрен разница? Нет в тебе огня, Танька! И в молодости такая же вальяжная была, с этакой меланхолинкой. Впрочем, мужики на таких снопами падают.
– Ага. Совсем меня завалили. Под скирдой не видно.
Они так расхохотались, что Симаков, вышедший следом за ними на улицу, припустил от них чуть ли не бегом. От этой картины их разобрало еще сильнее.
– Добрый вечер, девушки! – услышала Татьяна голос Виталия.
Он выглядывал из своей «нексии» и улыбался.
– Кто это? – схватила Инна Татьянину руку. – Познакомь, а? Колоритный малый.
– Привет, Виташа! Что, так и будешь с «девушками» из машины разговаривать?
Виталий, почуяв игривое настроение сестры, выскочил из машины и бравой походкой подошел к женщинам.
– Виталий, – протянул он руку Инне.
– Инна, – жеманно ответила она, повернув ладонь тыльной стороной, как для поцелуя.
Виталий не растерялся, галантно поцеловал Иннину руку, благоухающую французскими духами.
– Очень приятно, – заглянул он в зеленые глаза Татьяниной подруги и, кажется, попался на удочку.
– А мы не знаем, как вечер убить, – пропела Инна, придав особую бархатистость своему музыкальному голосу.
– Ну! Это не проблема, – полностью заглотил наживку Виталий. – Есть два предложения: шашлыки на природе и ресторан в Привалове. Выбирайте!
– В ресторане, думаю, нет той романтики сельского приволья, – томно ворковала Инна, – а шашлыки – это заманчиво. Выбираем природу. Как, Таня? Согласна?
– Вполне. Можно у нас во дворе. Там и речка рядом. Будем купаться при луне. Сегодня же Иван Купала.
– Ах! Не травите душу бедной горожанке! – взмахнула рукой Инна, «нечаянно» касаясь бицепсов Виталия.
Пока Виталий ездил за свининой к другу, освежевавшему накануне борова, женщины разожгли мангал, принарядились, сделали «боевую раскраску» на лицах, кокетливые прически. Татьяна предупредила Андрея о вечеринке, и он обещал прийти пораньше. Виталий привез мясо, свежие овощи, вино и водку. Татьяна взялась мариновать мясо, а Инна с Виталием накрывали на стол, делали салаты, резали хлеб. К приходу Андрея шашлыки наполовину зажарились. Пока он ходил в баню, а шашлык дожаривался, Виталий развлекал женщин песнями под гитару. Оказывается, Татьяна и не знала, как он прекрасно играет и поет. Сердце Инны было покорено окончательно и бесповоротно. Уже в темноте, при свете свечи, сели за стол. Виталий был в ударе. Он шутил со свойственной ему грубоватой манерой сельского парня, но за внешней простоватостью угадывались незаурядный ум и природная хитринка. Он пустил в ход все свое мужское обаяние. Татьяна даже в глубине души чуть-чуть ревновала его к Инне. Ведь он старался сейчас не ради нее, а ради подруги. Андрей тоже в грязь лицом не ударил. Он смешил женщин анекдотами, байками из студенческой жизни, всевозможными подколами и шутками, на которые был мастер. А ночью пошли на речку. Разошедшаяся не в меру Инна предложила купаться в «костюмах прародителей, то бишь Адама и Евы», но мужчины, к их чести, не опьяневшие так сильно, как женщины, отказались от этой идеи. Тем не менее купание доставило всем ни с чем не сравнимую радость. Особенно Инне. Вода, нагревшись за день, была теплой и душистой. Виталий держал на руках Инну, которой непременно захотелось научиться плаванию на спине. А Татьяна с Андреем поплыли на середину, и Андрей, ныряя, пугал Татьяну русалками и водяными, хватал ее то за руку, то за ногу. Она ругалась, а он заглушал ее возмущенные крики поцелуями, и опять наступали мир и согласие.
