Текст книги "Потерянные в Зазеркалье. Четыре книги в одной"
Автор книги: Людмила Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Людмила Романова
Потерянные в Зазеркалье
Фантастическая повесть в четырех книгах
Книга первая
Выход их положения
Пролог
Барабаны отбивали и отбивали свой монотонный ритм, легкий дым от тлеющих трав заполнял подземелье, а шестеро человек кружились вокруг чана с кипящим зельем, произнося заклинания в такт боя барабанов.
Один из присутствующих, зачерпнув чашей варево, поднес его вождю. Вождь медленно выпил чашу дымящегося напитка и ощутил, как каждая клеточка его тела очень быстро начала пропитываться чувством бегущего по венам огня, который был силен, но не сжигал, а наполнял его существо новой энергией, измерения которой еще никто не придумал. Запах благовоний и ритмы барабанов, вкрадчивой волной проникли в его мозг, и слились там с бегущей энергией жгучего напитка.
Вождь прикрыл глаза и почувствовал, как ритмичные звуки барабанов, стали превращаться в растянутые по времени звуки и краски. Вождь попробовал приоткрыть глаза, но уже не увидел знакомых лиц и привычных очертаний магического зала. Все что окружало его, минуту назад, уже превратилось в спиралевидное пространство, которое, со все увеличивающейся скоростью, начинало втягивать его, также потерявшего ощущение формы своего тела, в этот стремительный бег по кругу.
Присутствовавшие замолчали, увидев, как тело вождя вошло в вибрацию, а потом упало на отшлифованный веками пол подземелья.
– Он вошел в северное зеркало! – прокричал один из присутствовавших.
Легкое облачко появившееся в одном из зеркал, стремительно превратилось в точку, растаяв в нем.
Тело вождя положили на каменное ложе, два из трех зеркал накрыли тканью, а возле того, где мелькнуло воздушное облако, поставили курения и зажженный факел.
Глава первая
Мужчина, лет сорока, с задумчивым видом и мыслями, занятыми совсем другой проблемой, чем необходимость следить за пробегающими автомобилями, благополучно перешел дорогу и направился к подъезду своего дома. Пребывая в таком же задумчивом состоянии, он очень ловко миновал небольшие выбоины тротуара, наполненные весенней водой, и зашел в подъезд.
– Привет Витек, – махнул ему рукой седой мужчина, сидящий за столиком в сквере, когда он проходил мимо.
Но тот, к его удивлению, не заметил этого и не ответил на приветствие, быстрым шагом пройдя мимо.
– Уже глотнул, – показал второй мужчина в его сторону, и, щелкнув по горлу, стукнул фишку домино об стол.
– Да он не пьет! – ответил первый. Это мой сосед. Хороший парень. Наверное, с женой повздорил!
– Эти женщины, кого хош доведут, – согласился второй, присматриваясь к фишкам.
Они еще раз глянули вслед Виктору и продолжили свою игру.
Но Виктор ничего не видел, и ничего не слышал. Набрав код входной двери, и поднявшись в лифте на свой этаж, он машинально открыл ключом дверь и, зайдя в квартиру, не раздеваясь и продолжая свой мыслительный процесс, сел на табуретку в холле.
Взгляд его сразу же устремился в зеркало, висевшее над комодом напротив, хотя заподозрить мужчину в том, что он хочет увидеть в нем свое лицо, было бы трудно, потому что глаза его были устремлены в одну точку, как бывает, когда смотришь вглубь себя.
Через некоторое время глаза его устали. Но он, опустив их на минуту, и помассировав немного виски и лоб, снова вгляделся в зеркало, то, приближая и прищуривая глаза, то, немного удаляясь от него, как будто предмет, который он хотел уловить в зеркале, был очень небольшой, вроде невидимой царапины.
Это была самая обычная квартира, в южном районе Москвы, и в ней еще угадывались запахи стройки, и новой мебели. Мебель и квартира пока что привыкали к своим хозяевам, и мало что могли рассказать и о них, и друг о друге. Единственным предметом, который мог бы похвастаться возрастом и виденным, было старинное зеркало, напротив которого и сидел его хозяин.
Это зеркало уже не раз переезжало с ним из квартиры в квартиру, и было вещью, которая осталась ему от старых времен, как память. Зеркалу было около двухсот лет, об этом говорила цифра на обратной стороне рамы, рядом с которой была надпись, сделанная незнакомым шрифтом, и удивительное клеймо, изображающее какие-то символы. Виктор ощущал его значимость, потому что помнил зеркало с детства, когда оно еще висело в деревенском доме бабушки, над комодом. И отбери у него его, он потерял бы половину себя, столько чувств и воспоминаний было у него связано с этой старинной вещью.
Метровое зеркало было заключено в почерневшую от времени раму, которая представляла собой довольно скромное и тяжеловатое окаймление с несколькими резными канавками вдоль основных линий и вензелями по бокам, вырезанными на старинный лад. Казалось, что зеркало даже пахнет по особенному, стариной. Возможно, такой запах принадлежал особым свойствам этого дерева, которое не было покрашено, но было черным само по себе. И даже, поверхность зеркала источала из себя, какую-то тайну. Может быть, ее навевал оттенок зеркальной поверхности, имеющий особый вид, в котором не было солнечной сверкающей глади современных зеркал. Старое зеркало имело тяжело серебряный тон, с темно серой дымкой и металлическим отсветом, а на его поверхности кое-где были видны черные точки, которые только подчеркивали его возраст, но не мешали смотреться в него.
Возможно, такое ощущение от зеркала, усугубляло его вечное местонахождение в помещениях, в которых было мало солнечного света. И поэтому зеркало в большинстве своем, отражая только тусклый свет лампочки деревенского дома или сумрак дня в прихожей, незаметно и постепенно пропиталось таинственным полумраком. А может быть, таким особенным, представлялось оно только ему, Виктору?
* * *
В квартире никого не было. Жена, уехала в театр, и как всегда без него. Сын болтался с друзьями по своим делам. Дочь с мужем и внуком была у свекрови. Виктор был один. Но теперь он не тяготился этим своим одиночеством, и не обижался на жену, что она живет своей жизнью, где ему отведено только определенное место. Одиночество сейчас было ему на руку, потому что слишком о многом ему хотелось подумать.
Виктор уже полчаса смотрел в зеркало и не мог отвести от него взгляд, как под гипнозом. Наконец он оторвался от своих мыслей и попытки увидеть там что-то и глотнул коньяка.
– Ничего не получается, – с досадой подумал он. Как ни крутись перед ним, ничего не видно. Неужели все! И никто мне не подскажет и не поможет, как снова найти туда дорогу?! Эх! Если бы еще разок, хоть на половину того, что было! Хотя бы на минутку, как в гости. Посмотреть, обнять.
Но, увидев их, смогу ли я вернуться, или даже, захочу ли? – задал он себе вопрос. Нет, пожалуй, минутки не хватит, – подумал Виктор. Я хочу все снова еще раз! Даже если опять плутать по чужим дорогам и жить чужой судьбой, даже если снова повторить все радости и все страдания, – Виктор был готов на все.
– А было ли это? И возможно ли такое? – задал он сам себе вопрос.
Виктор улыбнулся, теперь он уже почти знал, что это возможно. Да что говорить, он почти был уверен, что был там! Не могло же это все ему присниться? С чего? Никогда до этого, такого не было, а если это был сон, то слишком он был длинный и подробный!
Но, все же, оставалось это «почти». Потому что, как можно сказать наверняка, о том, что не имеет физического подтверждения?!
– А стихи? А вся эта подробная нить событий? А эти женщины, поцелуи которых я чувствую и сейчас? – подумал Виктор. Фантазии, сон, иллюзии? Но сны забываются. А то, что было со мной, забыть не получается, как бы я ни хотел!
Он не мог отмахнуться от своих желаний, они назойливо возвращали, и возвращали его к той жизни. Они звали его так, как манит глубина пропасти, в которую хочется прыгнуть, если долго смотреть в нее. Вы замечали, как рождается непреодолимое желание, сделать этот шаг, когда смотришь в бездну, и мурашки по коже идут, от страшной расплаты за это, а нога двигается все ближе и ближе и взгляд уже летит туда, и тянет за собой желания и тело…
– Ерунда, – вздрогнул Виктор от такого исхода, – если я нашел возможность попасть туда, и выйти оттуда один раз, то, почему не найду способ сделать это снова? – подумал он. Нужно ждать. Искать и пробовать. А пока, можно попытаться написать об этом все с самого начала. И хотя бы в мыслях, снова пройти всю эту другую жизнь.
Он попытался увидеть в голове первую строчку своего повествования и удивился, почему это не пришло в голову сразу. Он быстро пробежался по предполагаемому тексту и уловил возвращение тех чувств и тех ощущений, которые присутствовали тогда. Это взволновало его, и по телу прошелся холодок, как будто его желания стали ближе, а чувства ярче.
– Да, да, почему бы, и правда, не написать? Со всеми подробностями, со всеми мыслями и со всеми этими, можно сказать, необычными экспериментами, которые привели его к конечному результату. Ведь, не сразу он додумался, а вернее, даже и не верил в эти вещи, пока…
Виктор снова посмотрел в зеркало.
* * *
Он не заметил, как открылась дверь, и в квартиру вошла жена.
– Опять у зеркала! Совсем свихнулся! – быстро заговорила она раздеваясь. Люди в театры ходят, а ты, никуда не вытянешь! Ну что ты в него уставился?
– Да я только что вошел. Вот смотрю, что-то под глазами у меня, какие-то мешки… – соврал Виктор, и встал, чтобы поздороваться с женщиной, которая вошла в квартиру вместе с женой.
– Поухаживай за Любой, – сказала жена, проходя на кухню и ставя чайник, она у нас сегодня останется ночевать.
– Люба? – Виктор взглянул на вошедшую женщину и постарался скрыть свое волнение. А вы меня уже знаете? – спросил он ее. Я вам никого не напоминаю? ОН смотрел на нее с надеждой, что получит положительный ответ.
– Не– ет, – сказала Люба, улыбнувшись, – а мы что уже виделись где-то?
– Мешки! Ну-ка, дыхни, ты что пил? – спросила Тамара, подойдя к нему ближе. Ну конечно, коньяк! И ведь не жалко деньги переводить!
– Да ладно тебе, Тамар. Я немножко, так в кофе, заодно стихотворение новое продумывал, вот и не разделся, все новую строчку хотел переделать, – продолжал выкручиваться Виктор, улыбаясь Любе.
– Не обращай на него внимания. У него такое бывает. Нырнет в свои стихи, а потом еще в жизни их ищет. Сдвиг, самый натуральный. Отход от реальности. У него там такие дамы, в стихах. То его в пучину затаскивают, то голову перевязывают, жизнь спасают. Я их даже по именам знаю. Вообще-то правда, у него и про тебя есть стихотворение.
«Закрой глаза, и шелест мой услышь…», – прочитала Тамара строчку из стихов.
– Вы пишите стихи! – обрадовалась Люба. Я тоже писала давно, а потом бросила. Почитаете нам их? – спросила она. И про меня обязательно. Очень романтично, мне понравилось начало.
– Лучше бы он не стихи, а роман какой-нибудь сочинил, – сказала жена. Кому они нужны, сейчас стихи? Вон по редакциям разослал, а толка нет. Никто и отвечать не хочет. Садитесь за стол, чай готов, – пригласила она их к столу.
– Тамарочка, не ругай его! – попросила Люба. Сейчас очень трудно пробиться. А в редакциях порой и не читают рукописи. Получили и сразу в корзину! Нужно самому ходить, обивать пороги. И вообще, сейчас действительно, больше прозу жалуют. И чтобы без всяких таких философий. Он не виноват. Пусть пишет, в жизни ничего зря не бывает. Значит это его путь. Когда-нибудь оценят. Главное писать. Ведь за день этого не соберешь. Это же чувства, мысли, события. А для этого нужны годы!
Виктор прочтите нам что-нибудь, – попросила она, пододвигая к себе чашку чая.
– Сейчас, с удовольствием! – обрадовался Виктор, взяв в руки свою тетрадь. И вы знаете, я чувствую, что лет так, – Виктор просчитал сам про себя известные ему формулы, – моя книга выйдет в свет, – сказал он, прижимая тетрадь к груди и улыбаясь. И ты Тамарочка, еще будешь мной гордиться. И тогда все что хочешь! ОН открыл свою тетрадь и начал читать выборочно, на его взгляд, самые проникновенные.
* * *
– Виктор, у вас прекрасные стихи, – сказала Люба, когда Виктор прочитал несколько. Берет за душу, иногда даже плакать хочется. У вас талант! Я бы не смогла так подметить жизненные ситуации. Столько историй из того, что мы не замечаем и проходим мимо! Вы знаете, начните с конкурсов, есть такие для самодеятельных поэтов. Только начните, а дальше все закрутится. Вас оценят там, я уверена. Я как раз сегодня в одной газете прочитала. Я дам вам телефон и координаты, если хотите.
– Конечно, давайте, я попробую, – согласился Виктор.
Тамарочка, поцеловал Виктор жену в щечку, я тогда пошел. Мысль хорошая пришла. Я знаешь, как раз и решил за прозу взяться, сегодня в голову стукнуло. Пойдет, точно! Фантастическая повесть наклевывается. Ты мне чайку в мою комнату принеси с бутербродиком. Ладно?
– Иди, пиши, «Пушкин», может и правда, что-нибудь получится! – кивнула ему жена. Сейчас принесу. Ей было приятно, что у нее такой талантливый муж, и ругалась она, чаще всего для порядка.
– А вы знаете, когда я писал стихи про вас, я такой вас и представлял, – сказал, глядя в глаза и держа руку Любы, Виктор.
– А я и правда мистику очень люблю, и немного занималась на курсах экстрасенсов, – ответила Люба, засмущавшись, длительного рукопожатия.
– Да, – утвердительно прошептал Виктор, и попрощавшись с Любой, сел за компьютер, довольный разговором, и своим красноречием.
Тамара и Люба еще долго болтали в другой комнате. Виктор же, сев за стол, глотнул чая, разбавив его коньяком, пока не видела жена, поставил чашечку рядом с собой, вызвал в компьютере команду, создать портфель и назвал его «Осколок зеркала». Первый лист Microsoft Word был открыт. И мысли стали ложиться на бумагу. С начала, с самого начала….
Глава вторая
– Странно, что я не догадался до этого раньше, ведь это так просто! – вывел Виктор первую строчку. Если отражается дверь, то отражается и то, что за ней. Просто в данный момент эта дверь закрыта. Секрет в том, что никто из окружающих пока еще не догадался, что в зеркале мы не видим всего отраженного мира, потому что его закрывают двери, стены, занавески, а поэтому и не придаем этому миру значения, которое он заслуживает.
Отодвинь занавеску, и ты увидишь в отражении улицу, а там бегают дети, растут деревья. И эта улица не кончается с этим узким углом обзора. Ведь это только наша проблема, что мы не можем видеть сквозь стену, или послать взгляд за угол. Улица от этого не делается короче, потому что можно приставить еще одно зеркало, изменив угол видимости, и увидеть дополнительный ее поворот. Можно увидеть самолет, пролетающий в облаках, и поезд бегущий по рельсам, в которых сидят люди и тоже веселятся и грустят, спорят и едят мороженое, как и в жизни. Странно? Изобрети каскад зеркал, позволяющий видеть больше и дальше, и ты это увидишь.
Виктор видел, вернее, он осознал в один момент, что в зеркало отражался целый мир, и этот мир жил, мало того он был бесконечен! Так же бесконечен, как мир, который был впереди зеркала.
– А то, что бесконечно, не может быть ничем, как мы его называем просто отражением, – решил он. Это такой же мир, может быть, колеблющийся с другой амплитудой жизненной волны, может быть, сдвинутый на долю какого-то своего измерения. Но он живой, потому что живое то, что растет, и умирает, что меняется со временем, что движется и имеет выражение своих чувств и желаний. Отраженный в зеркале мир все это имел.
Человек веками смотрел в зеркало и видел лишь себя, да и то короткое время. Но если бы он смотрел в него, не отрываясь, многие минуты, дни, годы, то он увидел массу изменений, происходящих плавно день за днем. Он бы увидел, глядя в отражение, смену времен года, когда деревья расцветают и тихо засыпают осенью, как за окном меняется время дня и за рассветом приходит закат. Он бы видел людей, которые, то появлялись на этой улице, а то и терялись куда-то. Он бы видел, как зеленая улица подмосковного поселка превращается в новый жилой район Москвы, и уже совсем другие люди въезжают в новые высокие дома. Он бы видел эту жизнь со всеми ее атрибутами и во всех проявлениях ее развития.
– Вы поняли жизнь! – лицо Виктора повеселело от этой мысли, которая, по его мнению, составляла основу его размышлений.
Если бы, он мог снять на специальную камеру отражение себя в течение лет сорока, то в отражении он бы день за днем видел превращение себя младенца в себя теперешнего. Его отражение кушало, писало, училось ходить и тоже жило изо дня в день, попивая мамино молочко, играя в мячик и постигая школьные предметы, постепенно превращалось в мужчину. В отражении зеркала отражалась бы его свадьба, его жена и дети. Его жизнь.
– Зеркало было бы экраном, на котором он мог следить за другой своей параллельной жизнью, в параллельном мире! – по телу Виктора побежали мурашки от такого вывода, он как будто шагнул в пропасть.
– Сколько же измерений должно быть в отраженном мире, и чем они отличаются от этого? – задумался Виктор. Ведь в том мире тоже были свои зеркала. Наверняка об этом можно было сказать, только попав туда пусть не в каждый, но хотя бы в несколько, из этих миров, в здравом уме и с памятью своей жизни, перед этим зеркалом? Это называлось бы опытом, проведенным на себе! – усмехнулся он. И неизвестно прошел бы он успешно, без потерь? Попасть в зазеркалье! Это слишком круто!
Конечно, можно было думать так, как привыкли все: «Отражение полностью повторяет движения человека, оно послушно ему, и не имеет возможности жить своей собственной жизнью». Но что это доказывает? Может быть, это человек повторял движения своего двойника, а тот считал его своим отражением. Ведь если отражается человек, то вместе с ним отражаются и запахи и воля, и мысли и все, все…. Ведь все имеет свою материю. И тот мир также удобен и реалистичен для тех отраженных людей. Они со своим миром одинаковы, и он приспособлен для них, как и этот для Виктора. Здесь Виктор с удовольствием ел свою котлету. А отраженный Виктор, с не меньшим удовольствием, ел отраженную!
Тысячи лет люди смотрели в зеркало и видели перед собой, все то, что и очень легко и просто объясняет наш мир. Смотрели и не видели. Увидел только он! Он открыл страшную тайну! – Виктор откинулся на спинку кресла, и взгляд его ушел еще дальше в себя. Почему, страшную? – подумал он.
– Да потому что воспользоваться ей, это все равно, что прыгнуть в бездну океана, надеясь, что возвращение будет таким же простым и безболезненным. Но даже Океан, предполагает вероятность благополучного исхода, потому что хоть он и велик, опасен и безграничен, но он свой, земной, немного изведанный и немного покоренный. А вот зазеркалье?! Войти в зазеркалье и вернуться назад, нет такого зафиксированного и проверенного метода, и не существует, написанного на эту тему, учебника.
Да, эти мысли часто крутились в его голове, но прежде, чем сформировать их в законченную теорию, он сделал еще два важных открытия, которые также не поддавались известным законам физики, а были гораздо ближе к загадкам психики и метафизики.
* * *
К первому своему открытию он пришел совершенно случайно. Тогда умер его коллега, и несколько человек вместе с ним поехали помочь семье и почтить его память. Виктор не считал этого человека своим близким другом. Беседы в курилке, какие-то мелкие стычки по работе и все! Поэтому Виктор очень удивился, когда, посмотрев на гроб, он вдруг начал давиться от рыданий, подступающих к его горлу. Он хоронил раньше и более близких людей. Но такого состояния у него не было никогда. Почти чужой человек выжимал из него массу страданий. И видно весь облик Виктора представлял очень впечатляющее зрелище, что какие-то женщины даже предложили ему успокоительное, потихоньку спросив у жены, – кто это?
Нет, он не был ни родственником, ни близким другом, и тем не менее! Мало того, это было странно еще и потому, что, посмотрев на сослуживца, лежащего в гробу, он вдруг понял, что это всего лишь тело, оболочка, а Сереги в ней нет! То есть, то, что представляло именно Сергея, не умерло вместе с этим телом, оно просто покинуло уже неудобное свое вместилище. И все! Он ощутил это очень ярко.
* * *
Потом Виктор стал прислушиваться к себе, и все старался уловить эту субстанцию, которая составляет часть живого человека, и покидает его потом, в своем теле. Он даже попробовал сделать такой эксперимент. Он представил руку, и ощутил ее. Он представил каждую частичку своего тела и ощутил ее. Он натренировался чувствовать каждый кусочек своего тела. Он ощущал даже свою родинку над губой. После этих экспериментов, наверное, его натренированное чутье, вдруг определило и то, что он не видел, но был уверен, что оно есть.
Он представил свое Я, и обнаружил его где-то посередине своей груди. Между кадыком и желудком. Он ощутил эту точку даже как-то тяжело, даже как-то навязчиво. Раньше он думал, что его Я живет в голове, но теперь он был точно уверен, что оно находится в груди. Оно как будто сразу защекотало его там внутри. Нежно и настойчиво! Именно в тот момент, когда он попал в точку его пребывания. И это было верным признаком.
Я не было выдумкой, потому что имело свою реакцию на его мысли и обрадовалось, что его, наконец– то заметили! Как и обрадовался этому бы каждый незаслуженно не замеченный человек, или как узник, которого наконец-то выпустили прогуляться.
Затем он пошел дальше! Он начал тренировать себя на том, что пробовал уловить реакцию Я на свои поступки. Оказывается, они иногда огорчали Я и тогда, в этой точке, где оно жило, возникал дискомфорт, он зудил, он пожирал и обличал.
– Почему? – думал Виктор. Ведь это сделал я, и мне от этого действия хорошо! Но, почему зудит внутри?
А как ликовало Я, когда он жертвовал собой, и делал добро. От его восторгов на глаза Виктора навертывались слезы умиленья самим собой, в такие моменты его Я сливалось с ним, и они были одним целым.
Потом Я, даже научилось говорить, старалось дать, и давало дельные советы и даже отвечало на некоторые мучившие его вопросы. И потом, он часто вел с ним беседы. Пока что мысленно, но всегда чувствовал, что теперь в нем живет два голоса, собственно, его мысли, и внутренний голос его Я. Он чувствовался свою вторую половину явно, особенно тогда, когда они отличались по своей оценке и по подходу к тому или иному событию. В конце концов, он даже стал раздваиваться, потому что его Я часто брало верх, и его увещевания и осуждения были очевидными, правильными и бесспорными.
Что делать? Он сам открыл ему дорогу к своим мозгам, и теперь Я пользовалось этим очень умело и часто. Он сам закалил и вырастил свое Я, помог ему адаптироваться с этим миром, со способом выражения мыслей и возможностью вести беседу. И теперь их было двое. Он телесный, и его Я, которое он никогда не видел.
Он как-то пробовал представить, как выглядит его Я, но видел только какой то сгусток серо дымчатого цвета, воздушное как облачко, легкое как туман, но все же, ощущаемое.
И так его Я существовало, уже по двум признакам. По своим собственным суждениям и по маленькому электрическому полю, которое не было опасно для его вместилища, но все же отделяло себя им от него, по пока неизвестным нам причинам, возможно чтобы не произошло полного слияния. И что очень вероятно, для своей собственной безопасности, и возможности сбежать, когда оно посчитает нужным.
* * *
Это было его первое открытие. Но оно не подкреплялось ничем вещественным, кроме его интуиции и его обостренного, внутреннего чувства. Он и сам, мог в некоторые моменты, сомневаться в присутствии внутри себя полноправного своего Я, и уж тем более, никому об этом не рассказывал. Тогда он жил на бывшей Блиновке, не далеко от больницы Кащенко и наслушался множество рассказов о ее пациентах, потому что, его соседка, тетя Варя, работала там нянечкой, и каждый день приносила всякие новые рассказы о несчастных больных.
– И ведь посмотришь, не скажешь, что они больные, говорила тетя Варя, сидя на лавочке возле дома. Как начнут рассуждать, профессора! Один все про то, как с ним картина разговаривала. Она, говорит, впитала в себя энергию художника и оригинала. А моя внутренняя субстанция очень тонкая, вот я и слышу, как она со мной говорит. Для этого нужно иметь чистую и тонкую душу. А вы, говорит, просто слишком, материальные, кроме барахла и денег у вас в голове ничего нет.
– И чего же она тебе говорит, милый? – спрашиваю его я.
– Многое. Она ведь, знает мою бабушку, и та через нее оттуда мне привет посылает. Говорит, чтобы я пока что лежал здесь и на свободу не просился. Переворот в Москве будет. А ты можешь в нем погибнуть. Отсидись, – говорит. Притворись, что ты больной. Я и притворяюсь. Я же здоровый. Что я не понимаю, что врач меня за психа держит, все вопросы свои, дурацкие задает, только я не такой глупый, как он думает. Это я такую роль играю, больного. А что, и пенсия моя сохраняется, и потом много денег накопится. А все в перевороте свои денежки потеряют. Так что, я пока что здесь полечусь еще. Таблетки сейчас ведь дорогие, а я их забесплатно глотаю. Вот так!
Говорят, у него дом сгорел, и бабушка в нем парализованная лежала. Вот он и свихнулся. Бабушка то раньше из богатых была, у нее картины настоящие остались. Так и они сгорели. Это такая сумма, говорят на миллион. Вот он и сдвинулся от горя. У него теперь ни дома, ни богатства. Бабка то и так бы померла. А ему видно ее жаль очень. Да у нас таких много. Кто на корабле в космос летает, кто с Есениным разговаривает, и все новые стихи пишет, которые он ему диктует. Когда не буйные ладно, даже интересно их послушать. А за теми только смотри. Сейчас все поняли, и смирные, и не подумаешь, что через минуту в тебя стулом заедут. У них ведь стулья в палате и коридоре к полу привинченные, а то не дай Бог! А сестрам зарплата повышенная, за риск. Вот так! А мне никаких денег не надо. Я лучше с тихими.
По рассказам тети Вари, Виктор сделал вывод, что очень подходит под подозрение на тихое помешательство. Попасть в число ее подопечных, Виктору не хотелось, и поэтому, пока что, внутренний Я и беседы с ним оставались его собственным секретом. Тем более, что этот секрет не просился наружу, и не был заметен окружающим.
Виктор не вел дневник, но он писал стихи, в которых темы обозначали вехи и события его жизни. И в его потрепанную тетрадку, была записана новая тема. В новом цикле героем его стихов, стало его Я.
« Когда бы, не было тебя со мной,
Сумел бы я добро и зло измерить?…»
* * *
В беседах со своим Я, Виктор провел несколько лет, но потом он пришел и ко второму своему открытию! Это произошло в его день рождения. В этот день ему исполнялось сорок. Роковая дата, отмечать которую даже не следует, как говорят приметы, выложила в этот день все свои прелести.
Этот день был тоскливым, тоскливым, хотя бы потому, что Виктор в день своего рождения был один, сам по себе и ему было очень плохо. Он сидел за журнальным столиком у телефона, в чужой квартире, со стопкой водки и куском яблока. Он сидел и ждал, что его вспомнят, ему позвонят. И уж что совсем было невозможно, приедут. Он ждал, что Тамара, как всегда, первой начнет уговаривать его вернуться, и он, поломавшись немного, вернулся бы! Потому что дома было хорошо. Там была его жена, его дети, его постель, и вкусненький супчик.
Но из телефонной трубки, не вылетело ни одного звука. Он был никому не нужен. Ни Тамаре, ни детям. И, наверное, он слишком перестарался в этот раз. Хлопнул дверью! Обиделся! Ну и обижайся теперь здесь один со стаканом! – линчевал он сам себя.
– Ну, ничего, потом поймут, кто был прав, а кто нет, подумал он глотнув водки, и подойдя к окну посмотрел вниз. Земля была далеко. Может быть, прыгнуть и покончить со всем этим? – подумал он, представив, как летит вниз, а сердце его успевает вздрогнуть. А мысли успевают представить, как сейчас он шмякнется, и будет больно, но тело уже ничего не может исправить, оно не сможет ухватиться за спасительную соломинку, зацепиться и прекратить свой полет, чтобы подумать еще раз.
Он представил, как лежит обезображенный на асфальте в луже крови, со сломанным носом, разбитый в лепешку. И прохожие… Да вряд ли, прохожие пожалеют его, они скажут, – «Выбросился! Вот придурок, выбросился! Наверное, алкаш или шизик, какой-нибудь!».
– Нет! – прервал свою садистскую картину Виктор. Уж нет! Так окончить свою жизнь он не хочет.
Но на душе было погано, от острого чувства своего одиночества, заброшенности и несправедливости жизни. Он не видел смысла жить дальше, потому что не видел просвета и решения своих проблем.
– Так и будет теперь он жить один, в чужой квартире. Потом со временем нужно будет искать новое жилье, и снова привыкать к чужой мебели, к чужим вещам. И называться жильцом, вечным жильцом! Это звучало даже унизительно. Если, в первые дни, Виктор был счастлив, что нашел, куда ему удрать от семейных проблем, то потом он вдруг понял, что этот выход хорош, как временное мероприятие. И каждый человек должен был иметь, свою собственную кухню, где хорошо сидеть зимой с горячей кружечкой чая, иметь свою комнату, в которой будут на полках стоять твои книги, где на стенках будут висеть твои любимые фотографии, и куда могут придти друзья. В конце концов, он должен иметь свою собственную кровать, а не чужую на которой спала какая-нибудь, ново представленная бабушка, или даже, может быть, и хороший, но совсем другой человек.
– Каждому просто необходимо иметь свой собственный дом, – думал он, – чтобы чувствовать себя хоть на половину счастливым. Сейчас он был несчастлив процентов на девяносто.
Виктор снова сел перед столиком, и снова налил себе водки.
– Гордый, оставил все и ушел. А что теперь? Нужно же было и о себе подумать, – сказал ему тихо внутренний голос. Может быть, нужно было разменять квартиру? А так, долго ли протянешь, жилец!
– А чего там было менять? Оставить детей в коммуналке? Нет, этого я сделать не мог, – пробормотал Виктор.
– Прав! – сказал внутренний голос. Так, может быть, тебе вернуться, и попробовать примириться? Если глубоко задуматься, не так уж все было плохо! Другие живут еще хуже! Что она требовала то! Всего лишь зарабатывать больше денег, крутиться. Она и права! Как-то ты застыл на месте. Нужно было и квартиру добиваться, и денег побольше зарабатывать, и связи с нужными людьми налаживать. Ничего плохого в этом нет. Посмотри на других, все так крутятся.
– Ага, льстить, унижаться, или идти на рынок торговать? И ради чего, ради денег, ну уж нет! – возразил Виктор. Я работал, а уж если не миллионы получал, так время такое. Не я один так попался! Почти все ящики и институты закрыты были. Нашел же я потом работу, чего ей еще? Не нравится? Пусть другого, богатого найдет! Ей только деньги нужны. А на меня ей наплевать. Раньше она такой не была, а сейчас! И днем и ночью пилила. Да и в чем собственно на сегодняшний день заключается наш брак. Одна квартира, общая кастрюля и все! Постель? Ее уже давно нет. Спим вместе, потому что тесно, некуда вторую кровать поставить. Вечера проводим каждый сам по себе. Семья?! Ее нет! Есть только видимость и ненужные узы. Обязанности, условности. Надоело! Уж лучше жить так, но иметь свободу и отсутствие необходимости врать. Выкручусь, – сказал сам себе Виктор, вспомнив обидные слова, сказанные Тамарой ему вслед. На коленках не приползу!
