Текст книги "Подснежники"

Автор книги: Людмила Сабинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Люба! Подожди! Куда ты так несешься? – крикнула сзади Елена Никитична.

Люба заставила себя остановиться. Пошли рядом. Волки выли то с одной, то с другой стороны. Но вот наконец и первые строения. С облегчением вошли в калитку. Елена Никитична старательно заперла ее за собой.

Из летней кухни, где был накрыт стол, еще неслись голоса, пиликала гармошка, женщины наперебой выкрикивали частушки, лихо взвизгивали. На крыльцо выскочила Сима.

– Кто там у детей? – спокойно спросила Елена Никитична.

– Пошла Нюра, да я вот бегу на сменку, ей плясать хочется, а мне уж надоело.

– Идите вы, девчата, спать, – сказала Елена Никитична. – Я сама у детей посижу. Что-то мне сегодня не спится.

…Любу разбудили чуть свет.

– Вставай скорей, гости приехали!

– Какие гости? Я спать хочу.

– Вставай, говорю! Тебя зовут, вставай! – тормошила Сима.

Оказалось, рано утром прикатила целая машина гостей: секретарь горкома, с ним еще несколько человек, приехала и новая воспитательница – специалист. В коридоре Люба неожиданно наткнулась на Павла Титыча и Генку.

– Корифеям педагогики привет! – Генка взмахнул рукой. – Да здравствует второй Макаренко!

– Замолчи! Какой Макаренко? Здесь же младенцы! – фыркнула Люба.

– А мы к вам, Любовь Михайловна, – заулыбался Павел Титыч. – По приглашению, так сказать, горкома. Отметить решили женский праздник, поздравить вас! Заодно и проверить качество э-э… педагогической работы. Посмотрим, посмотрим, как тут у вас идут дела.

– Ой, что вы, Павел Титыч, какое там качество! Это ведь крошки совсем. Да много ли сделаешь с ними за семь месяцев.

– Ничего, ничего. Семь месяцев, это не шутка!.. – И Титыч назидательно поднял свой пухлый указательный палец.

– А вот и подарочек! Почтеннейшая, прими! От души поздравляю!

Генка низко склонился, протянул пачку нот. Люба взглянула: детские песни! Целых шесть сборников!

– Где тебе удалось раздобыть?! Это же богатство!

– Где было, там нет!

Генка широко улыбнулся, отбросил ладонью свой залихватский чуб. Подскочила Сима, шепнула:

– Скорее, Елена Никитична зовет!

И, конечно, стрельнула глазами на Генку. Побежали вместе.

Младшая группа завтракала. Дети сидели за низенькими столиками, пили какао. Как всегда, на груди у каждого была пристегнута полотняная салфетка. Елена Никитична с гостями стояла в дверях.

– Вот наш музыкальный работник, – представила она Любу.

Человек в гимнастерке, немолодой, с обветренным, почти бурым лицом, взглянул как-то искоса, будто со стороны. Потом шагнул вперед, рывком пожал руку.

– Дегтярев. Значит, это вас рекомендовал директор музшколы? Честно говоря, я-то представлял вас иначе.

Второй гость усмехнулся:

– А ты думал, Титыч выдаст кого-нибудь посолиднее? Ему самому кадры нужны…

Люба поглядела на высокого, в хорошо сшитом костюме мужчину. В волосах – респектабельная седина. И даже белоснежный уголочек платка высовывается из грудного кармана. Давно забытый, довоенный парад. Гость поймал взгляд Любы, слегка поклонился, пожал руку.

– Доктор Бачурин…

– Нет, что вы, – певуче, ясным голосом заговорила Елена Никитична. – К чему нам посолиднее? Да я Любу ни за что не отпущу! Сработались, куда уж лучше! Сами увидите! Вот закончат дети завтрак, дадут вам целый концерт.

Люба вспыхнула. Заметались, перебивая друг друга, сразу несколько мыслей. Значит, будут слушать пение ребят. Ужас! Ведь специально не готовились, да и чего там слушать? А этот высокий, оказывается, знаменитый доктор – ларинголог. Еще до войны за него голосовали в Верховный Совет. Депутат. А другой, Дегтярев, секретарь горкома партии. Что там Титыч про нее наговорил?.. Кстати, упоминали о кадрах, значит, музыкальная школа открывается. Может быть, и училище? Как же быть с учебой?.. Ой, о чем это я? Как бы сегодня-то не опозориться!

Заметила, что доктор Бачурин, прищурившись, заложив руки за спину, наблюдает за ней.

– Так я пошла, Елена Никитична, подготовиться надо.

Елена Никитична обняла ее за плечи, отвела в сторону, прошептала:

– Не робей, Люба. Давай всю новогоднюю программу: Красную Шапочку и все прочее. Весь наш утренник.

– Да ведь забыли, наверное. Не репетировали!

Елена Никитична улыбнулась:

– Плохо все-таки ты знаешь детей. У них память хорошая. Не подведет!

Она отошла.

В старшей группе шли уже приготовления: ребята переоделись в праздничные костюмы, а Таисья Григорьевна сидела и причесывала каждого по-особому, как ей казалось лучше. К ней тянулась целая очередь.

– Так, Витюшенька! Волосики пряменькие, гладкие. Теперь ты похож на зайку… В кармане у тебя платочек, не забывай нос вытирать…

– А я? Я на кого похож?

– Ты у нас герой. Вот я сделаю тебе пробор, как у летчика… А Саша – кудрявый. Не головка, а одуванчик. Подойди поближе Сашенька…

Вбежала Люба.

– Ой, Таисья Григорьевна! Где костюмы? Красную Шапочку будем петь…

– Да что вы волнуетесь, Любовь Михайловна? Артисты все дома, сейчас и нарядимся… Где наш волк? Волк, где ты?

– Я-о, – толстым голосом ответил Алеша. – Здесь стою-у!

– Вот вам, пожалуйста. Как на сцене. Волк, Красная Шапочка, зайцы! Подойдите ко мне!

Люба отправилась в зал, надо было еще самой припомнить все мелодии, кое-что проиграть заранее…

И с той самой минуты, как начался утренник, Любу не покидало чувство удивления: ребятишки выходили, говорили стихи, пели песенки, вовремя выступал хор, все шло как по маслу. Даже когда она сама, забывшись, не сыграла какое-то вступление, маленькие артисты все равно выбежали и затянули свою песенку, Люба вовремя подхватила.

Ребята с упоением разыгрывали старинную сказку о Красной Шапочке. Алеша-волк рычал, загребал своими когтистыми лапами, зайцы его очень боялись и нарочно пели тихими, дрожащими голосами. Даже когда произошел небольшой конфуз – два маленьких зайца разбежались в разные стороны, случайно зацепились друг за друга, ступня за ступню, и упали, – это было воспринято зрителями как придуманный веселый трюк… Дети хохотали, много смеялись и гости.

Наконец последняя песня, самая любимая, про тайгу, и дети под музыку, группа за группой, покинули зал. Гости хлопали им вслед.

В зале стало тихо. И гости и хозяева – все уселись в углу, около окошка.

– Ну как? – спросила Елена Никитична. – Какое у вас впечатление?

– Хорошее, – уверенно кивнула головой новая воспитательница, очень пожилая женщина, с коротко подстриженными, совершенно седыми волосами. – Меня тут пугали, – она взглянула на Бачурина, – что воспитательной работы никакой, словом, дикари. И что же я вижу? Дети свободно двигаются, говорят, даже поют! Просто очень приятное впечатление.

– А заметили, как они пели? – заговорил Павел Титыч. – Возьмем, к примеру, песенку про тайгу. Начали детишки пиано, совсем пиано. И чистенько, я удивился даже. Словно описывая тайгу, чащу и тому подобное. А потом такое крещендо дали!

Павел Титыч сощурился, воздел руки, показывая, какое крещендо сделали ребята.

– Это уж заслуга Любовь Михайловны, нашей студентки. Недаром я рекомендовал!.. Кстати, Любовь Михайловна, с осени пожалуйте в училище, за учебу, знаете ли, за учебу! И в музыкальной школе для вас планируем класс. Вот такие дела!

– Как это? – запротестовала Елена Никитична. – Отбираете? Нет уж, не пущу!

– Да ведь осенью вы сами в город переедете, – заметил доктор Бачурин. – Помнится, так ведь мы решили на бюро горкома? Так что Любовь Михайловна сможет приходить к вам, проводить занятия, как и прежде.

– Перееду в город с тем условием, если наше прежнее помещение оставите в качестве дачи, – твердо заявила Елена Никитична. Видно было, что сейчас она высказывает давно продуманную мысль. – Летнее помещение нам необходимо. Да и без подсобного хозяйства тоже нам не прожить! Сами понимаете, товарищ Дегтярев!

– Ого! – Дегтярев расхохотался. – Ну и хозяйка! Проявляете частнособственнические интересы, дорогая хозяюшка! Так и запишем!

– Да уж как хотите, товарищи, записывайте, а я от своего не отступлю! – Елена Никитична разволновалась, красные пятна выступили на щеках.

– Ладно, подумаем, – сказал секретарь.

Он бросил взгляд на ручные часы, переглянулся с Бачуриным.

– Что-то не едут, кого мы поджидаем!

– Обещали в два. – Бачурин тоже поглядел на часы.

– А кто еще едет? – встревожилась Елена Никитична.

– Да ничего особенного, не волнуйтесь. Шефы ваши едут! То есть, собственно, один шеф, молодой человек. Он уезжает на фронт, хочет попрощаться.

– Хорошо иметь таких шефов! – снова захохотал Дегтярев. – Ох, и хитрая же вы, товарищ Коробова! В подарок-то вам везут… котел новый, для бани. Большущий! Я обрадовался, хотел было руку наложить, конфисковать для городских нужд, но не тут-то было! Не дали. Дефицит!

Все рассмеялись.

– Там не только котел, – заметил Бачурин. – Есть и подарки для женщин. Ох, и галантные у вас шефы! Кстати, заодно уж привезут к вам и нового воспитанника.

– Какого воспитанника? – удивилась Елена Никитична. – Товарищ Дегтярев, вы же знаете, как у нас тесно. Вот когда в городе будем…

– Уже испугалась!

Дегтярев и Бачурин снова переглянулись.

– Воспитанник такой, что никак не откажетесь.

– Я хотел еще заметить, – снова заговорил Павел Титыч, – что это очень важно, когда дети различают высокие звуки и низкие, тихие и громкие. То есть первые шаги в музыку уже сделаны. Успехи, так сказать, налицо! Можно будет отобрать талантливых ребят, пускай учатся у нас в музыкальной школе. Я, знаете ли, буду только приветствовать, весь коллектив наш навстречу пойдет!

– Да я уже отобрала некоторых, – призналась Люба. – Занимаюсь с ними… Уже играем понемножку.

– Вот это мысль! – хлопнул себя по колену Дегтярев. – Как по-вашему? – обратился он к Бачурину.

– Я вижу только, – улыбнулся доктор, – что ваши дети, Елена Никитична, воспитываются куда лучше, чем, например, мои.

– Сделайте выговор жене, – усмехнулся Дегтярев. – А детдомовские ребята всегда будут воспитываться наилучшим образом. Костьми ляжем… А вы, оказывается, молодец, – обратился он к Любе. – Надо бы мне с вами еще поговорить, насчет этих детских музыкальных дел. Но придется потом. Вон и гости на дворе…

Все повернулись к окну. В ворота въезжал знакомый всему детскому дому шефовский газик.

– Только, чур, не волноваться, – сказал Елене Никитичне Дегтярёв.

Машина завернула за угол дома, скрылась.

В дверь постучали. Дегтярев подошел, торжественно распахнул обе половинки. На пороге стоял мальчишка лет шести. Новая пилотка набекрень, гимнастерка, сапожки. За спиной вещмешок.

Стало тихо. Где-то в углу ахнула Таисья Григорьевна… Всем и без слов было ясно, кто такой этот малыш. Такие же чистые карие глаза, такой же нежный румянец, как и у Елены Никитичны… Миг, и она промчалась мимо Дегтярева, схватила сына на руки, прижала к себе. Оглянулась на гостей, хотела что-то сказать, но не нашла слов. Доктор Бачурин кашлянул.

– Идите, идите к себе, – сказал он. – Побудьте вдвоем…

Елена Никитична увела сына.

Все молчали.

– Вот дело-то какое, – произнес Дегтярев, старательно закрывая обе половинки двери.

Крючок у порога заело, Дегтярев присел, стал кулаком заколачивать крючок.

– Господи, радость-то какая! – не выдержала Таисья Григорьевна.

– Удалось разыскать, – объяснил Бачурин. – И где нашли, как вы думаете? – Он оглядел всех по очереди. – В другой области, в Краснохолмском детдоме… Как его туда занесло, неизвестно!

Потом все вышли на крыльцо. Солнце припекало совсем по-весеннему.

Люба стояла, облокотившись на перила, смотрела, как выгружали из машины банный котел. Николай извлек из багажника ящик с подарками. Сима бегала вокруг, перепрыгивала через ручейки талой воды, хохотала – только сверкали две полоски зубов.

Широкие резиновые боты шлепали по ногам – ни дать ни взять кот в сапогах. Волосы у нее отросли, из-под платка прихотливо падал на лоб черный кудерок.

А вот и ребятишки высыпали на двор. Синие пальтишки и красные шапки рассыпались по двору, окружили машину. Вот кто-то уже сидит у руля, трогает клаксон.

– Можно я их покатаю? – кричит Николай. – А ну, ребята, залезайте! Кто хочет кататься, становись в очередь!

Дегтярев курил, облокотившись на перила рядом с Любой. Подошел и Бачурин.

– Главное, как интересно все получилось, – сказал он. – Елена Никитична бьется здесь, заботится о чьих-то детях. А там нашлись люди, которые, в свою очередь, позаботились о ее ребенке. Я лично вижу в этом глубокий смысл.

– Не в том дело, – суховато ответил Дегтярев. – Смотреть надо глубже. Дети всегда дети, то есть они – самое главное. Ростки нашего будущего. Иногда смотрю на такого вот пацана, и хочется угадать, что собственно, за людишки после нас жить будут. Так и хочется спросить: а расскажи-ка, братец, что за человек из тебя получится? Нам-то, может быть, и не дожить, а знать-то хочется.

– Это уж от нас зависит! От воспитания. Что посеешь, то и пожнешь, – убежденно сказал Батурин.

– Да… А все-таки…

Дегтярев прищурился, сделал глубокую затяжку…

– Едем мы сегодня через лес, – продолжал он. – Всюду цветы эти синенькие, подснежники. Кругом – снег, наледь, кое-где и сугробы целые! А они пробиваются, цветут. Несмотря на холод, на снег.

Он задумчиво смотрел на детей, суетившихся около «газика».

– Вот я и подумал тогда: дети как ростки эти самые. Кругом война, разруха, народное бедствие! А ростки будущего лета нашего уже пробиваются! Сберечь их, выходить! Вот в чем тут загвоздка, вот где самое главное!

Николай уселся за руль, посигналил. Ребята расступились, закричали «ура!», и машина медленно тронулась со двора.

– А вы – во вторую смену, – говорила Сима оставшимся.

Люба проводила глазами переполненный детьми «газик».

Мужчины, накурившись, ушли в дом, Оттуда уже слышался веселый голос Елены Никитичны… Но Любе хотелось еще немного побыть одной. Слишком много всего было пережито за этот день. Было над чем подумать.

Она взглянула на небо, легкий ветер гнал облака с востока. Неожиданно где-то, за летней кухней, громко заговорил репродуктор:

«От Советского Информбюро. В последний час…»