Текст книги "На границе"

Автор книги: Людмила Кригер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Людмила Кригер
На границе

1951 год, октябрь

По окончании Махачкалинского пограничного училища едем мы в Слащевскую, а оттуда – к месту назначения в Дальневосточный край. Где-то на 10–11 день прибыли мы во Владивосток. Коля уходит в управление пограничных войск, возвращается злой: оказывается, ему предложили должность адъютанта у генерала, он отказался. Мурыжили несколько дней, наконец, направили в Хасанский пограничный отряд, который дислоцировался в городе Посьет.

С нами выехало человек 5–6, однокашники Коли по училищу. Наш прицепной вагон отцепили, не помню где, и погнали нас куда-то медленно, медленно…

Наконец-то объявляют станцию Посьет, смотрю во все глаза – нет станции. Смеркалось, смотрю из вагона – перед нами стоит тоже вагон, без колес, на нем вывеска «Посьет»: приехали. Ребята сложили кучу чемоданов и ушли в штаб представляться, а меня оставили на перроне вокзала. Рядом доски, ящики, кирпичи битые и мусор, а также собаки бродячие. Темнеет, жутко. Вокруг никого. Наконец-то приехал дряхлый автобус, и нас увезли в отряд. Нам с Колей предоставили «номер» – маленькая комнатушка, где солдатская кроватка, тумбочка и радиоприемник. Ребята сложили у нас все чемоданы и ушли, а через некоторое время вернулись с водкой и закусью.

Празднование закончилось далеко за полночь. Поутру Коля мне рассказал, что его генерал со зла дал назначение на заставу, которая только строилась, и люди жили в землянках. Начальник отряда – полковник Шептунов – пожалел меня и Колю и направил на заставу Угловая, в 30 километрах от отряда.

Итак, что же такое застава Угловая?

Приехали к вечеру. Коля долго ждал начальника заставы, нашел где-то печку-голландку, обитую железом, топили тогда там углем. Принес матрас, набитый соломой (он еле-еле пролез в дверь), кинул на солдатскую кровать и ушел на заставу. А я начала налаживать быт: подбрасывала уголь в печку, раскладывала вещи. А что там раскладывать? Вещей – 2 чемодана. И была у нас такая корзина огромная, плетеная, как из чекана, похожая на сундучок, размером приблизительно 80 на 40 сантиметров, с крышечкой мягонькой, удобненькой. Кстати, после увольнения, когда мы уже жили в Волгограде, я посетила немецкую колонию Сарепта и увидела в качестве экспоната зембель. Оказывается, эта штука называлась по имени его изобретателя – немца Зембельта; так вот у нас было всего два чемодана и этот зембель.

Но вернемся к обустройству. Я хотела постелить простыни, но матрас оказался очень высоким для меня, мне было тяжело залезть туда, и я и так и этак – никак. Попрыгала-попрыгала – да и взяла табуретку. Увидела вдруг в окно, что за мной наблюдает часовой, я погрозила ему пальчиком, а он, засмеявшись, ушел. И я, взяв простыню и иголки, пришпилила ее к раме – негде уже было ночью брать гвозди и молоток. Пришел Коля, я стала его упрекать за то, что он так сильно набил матрас и что я даже залезть на него не могу, а он обхохотался: «Да он же примнется, облежится, и будет все нормально!» – сказал он. Муж подсадил меня на матрас, сам вскарабкался. И я, конечно, долго не могла уснуть на этой «пуховой» перине.

Утром пошла осматривать свои хоромы: большая комната, выходящая окнами во двор заставы, наша спальня, кухня, прихожая и кладовая. Большущая, в принципе, комната, но самую большую комнату не использовали: зимой дует сильный ветер с реки Хуньчуньхэ, жить невозможно было, так как были неправильно сложены балки или печи, все тепло выдувалось.

В кладовой, где хранились овощи, орудовали огромные крысы. Я ужасно боялась мышей. Кухня была довольно большая, но печка оказалась без колосников. Я пыталась разжечь, но, как только щепки прогорали, все падало и продувало. Все попытки мои приготовить обед были тщетными. Подключился и Коля: не получилось. На следующий день его вызвали на сборы у заместителя начальника заставы. У меня были консервы и хлеб, какое-то время продержались. Ходила в туалет, который был за территорией заставы, и на меня зло рычала собака начальника заставы, здоровущая овчарка, всегда лежащая на его веранде. Потом ко мне зашла жена старшины Наташа узнать, жива ли я. Повар Букин несколько раз приносил обед и хлеб, потом привезли колосники – сделали мне все. Купили примус на всякий случай, и быт стал налаживаться. Приехал Коля со сборов: «УРА, УРА, УРА!!!»

Пришла весна, и я посадила маленький огородик: картошечку и земляной орех – арахис, надземная часть которого похожа на кусты картошки.

К сожалению, я ничем не воспользовалась, так как нас перевели на Мурманскую. Коля занимался военной службой, нарядами, стрельбами и так далее. Однажды приехали с проверкой готовность заставы проверять, осматривать, как готова она отразить нападение противника. И я решила посмотреть. Сначала шла, а потом даже ползла, чтобы не заметили. Приподнялась немного, а стреляли в это время из винтовок по подвижным мишеням, и меня вдруг увидел проверяющий. «Это кто?» – спросил он. «Моя жена» – ответил Коля.

«А ну-ка идите сюда, – говорит он мне, – хотите пострелять?».

Я подошла и не поверила своим ушам: «Конечно, хочу!»

Мне дали винтовку Мосина, объяснили, как целиться, как нажимать спусковой крючок, и дали пять патронов. И оказалось, что я, впервые стрелявшая в жизни, поразила мишень на отлично.

Проверяющий начальник огневой подготовки отряда сказал Коле, что я должна тренироваться, так как скоро будут окружные соревнования, и в нашей команде вообще должно быть три женщины. Я была на десятом небе от радости, а пока – серая обыденность.

Ходили в окрестности заставы. Кругом сопки, среди них – небольшие низины, где росли чудесные дикие пионы розового цвета и слегка даже подернутые голубым, самые настоящие звездочки и багульник. Напротив заставы – небольшая сопка, на верхушке поросшая багульником, и я вскарабкалась: красотища! Застава внизу, как на ладони. Вдали сопки, покрытые соснами и кустарниками, цветущие низины и вершина в розовом облаке. Спускаться было труднее, вся расцарапалась.

Однажды подошла к вспаханному участку земли, шириной метров, как мне показалось, 20, за ним небольшая речушка, хотела перейти, шагнула одной ногой, но остановилась и не пошла. Оказалось, что это КСП. То есть контрольно-следовая полоса, а за ней Корея. Наряд доложил, что на КСП какая-то детская нога – одна. Так я чуть не нарушила границу.

В четырех километрах от нашей заставы располагалась комендатура – поселок Краскино. Мне надо было прописаться и поменять паспорт, закончила я эту процедуру к обеду и, сделав кое-какие покупки, потащилась обратно. Начался дождь, потом настоящий ливень, дошла до деревни Енчике, которая располагалась как раз на половине пути до заставы, остановилась у фельдшера Полины, чтобы обсохнуть, переоделась в ее халатик. Она заявила, что ни за что меня не отпустит, дескать, сбежал преступник и шляется где-то здесь. Была днем облава, но не нашли, да и волки пошаливают тут вокруг. Но где-то около 12 ночи я встала и потихоньку ушла. Погода утихомирилась, луна довольно часто появлялась, было тихо, безветренно. Красота! Вышла на дорогу – и вперед. Вдруг что-то с левой стороны грохнуло, и, как назло, луна спряталась. Я сняла сумку с плеча и присела – тишина. Выглянула луна, я осмотрелась и пошла дальше. Вдруг опять повторяется этот шорох и звук странный. Я присела у куста и затаилась: страшновато стало. Через некоторое время огляделась, и тут чуть ли не рядом вспорхнул один фазан, а потом другой и еще один. Страх у меня ушёл, и я пошагала дальше. И потом я стала петь. Переорала все песни, которые знала – для смелости.

Подхожу к заставе, как:

– Стой! Кто идет?

– Это я.

– Стой, стрелять буду!

Смотрю, а часовой новый, солдатик, меня не узнал. Прибежал дежурный по заставе, я прошла в свои покои, но на этом мои ночные приключения не закончились.

Я прошла на кухню, зажгла керосиновую лампу и увидела огромную крысу. С веником начала гоняться за ней, а она выскочила в прихожую и спряталась за корытом, которое стояло напротив входной двери. Я взяла щетку, в левой руке держала лопату и сильно стукнула ей по корыту. Каким образом она оказалась повисшей на подоле платья я не поняла, но орала я просто дико. Видимо, очень громко, потому что прибежал часовой, дежурный по заставе и повар. А он в это время уже ставил тесто на хлеб, потому что на всю заставу пек хлеб именно наш повар. Стыдище. Жуть. Позор.

Коля в то время замещал начальника заставы Янчихе. И представляете? Прибегают солдатики, а я не могу и слова выговорить от страха. В одной руке лопата, в другой веник и на подоле крыса, которая, видимо, тоже испугалась и висит на платье. Наконец я выдавила из себя, что боюсь крыс. Они сначала сами испугались, потом засмеялись, и после этого повар осмотрел все комнаты и мебель, даже в шкаф залез.

Конечно, уснуть я не могла, повсюду мерещились эти крысы. Утром взяла кое-что из вещей и ушла на заставу Янчихе.

Чем же еще примечательна наша служба на Угловой?

В Краскино приезжал ансамбль песни и пляски имени Александрова уже в то время, а время-то было послевоенное. На небольшой поляне поставили несколько грузовиков, опустили борта, и получилась сцена. А для танцоров скосили траву. Зрелище, конечно, незабываемое. А вечером в доме офицеров был дан концерт инструментальной группы во главе с самым главным солистом – Виноградовым, тенором. Это было что-то.

Наконец-то наступило время соревнований. Соревнования в Комиссарово, где было оборудовано специальное помещение для стрельбы и столовая.

Виды стрельбы: стандарт – стойка, с колена лежа. Где-то 10 выстрелов из боевой винтовки Мосина и малокалиберной ТОЗ-8, пистолета Макарова на 25 и 50 метров и снайперской винтовки на 600 метров. Я ужасно волновалась, так как женщины, приехавшие на соревнования с Камчатки, Сахалина и Курил, говорили о таких результатах, что я поняла, что мне до них еще о-го-го, как далеко. Коля меня успокаивал, что это провокация, чтобы испугать соперников. В результате я заняла 3-е место. Конечно, я этого не ожидала, была очень-очень рада, наградили даже грамотой. Ура!

Так прошли мои восемь месяцев.

Вскоре после соревнований мы переехали на заставу Мраморная. Расположена она в лесу, в основном из кедра и сосны, вокруг сопки. Прямо за заставой протекала небольшая речушка, холоднющая. По кустарнику и деревьям вились лианы, лимонник, дикий виноград. А на одной сопке, Чушка называется, рос даже инжир.

Итак, мы приехали – жилища для семей нет. Нас поселили в ружьечистке, отгородив ее от спортзала стрелковыми мишенями, прямо как в кинофильме «Офицеры». Солдатская кровать, плита, в полу люк, ведущий в подземную траншею. Пол пропитан оружейным маслом настолько, что, когда я стала мыть, при надавливании ножом из-под пола текло масло. Из-за стены-мишени были слышны разговоры солдатиков, каверзные анекдоты, мат.

Когда у меня уже были три месяца беременности, Коля настоял, чтобы я уехала рожать к родителям в Махачкалу. Почему? В соседней заставе произошел такой случай. Жена пограничника была на последнем месяце беременности. Застава находилась на склоне высокой сопки, и продукты им заносил маленький ишачок, которого боготворили. Так вот, у жены начались преждевременные роды. Муж ее поднял солдат, выстроил в ряд, бегает в нижнем белье и кричит: «Ребята, кто знает что делать? Помогите!» Представляете, кто-то что-то как-то знал – вылили весь одеколон в посуду и принимали хором роды, всем составом роты. А родилась еще и двойня – пацаны, старший ребенок тоже пацан. Из отряда прислали легковушку – увезли жену в больницу. Спускали ее из сопки вниз на простынях. Поэтому, дабы не произошло нечто подобное, Коля и отправил меня к маме.

Свекровь закидала меня письмами о том, почему я уехала к своим родителям. Ведь я уже их, и почему я решаю ехать к маме, а не к ним. Чтобы не обидеть их, я решила поехать к ним. Но я не понимала, не имела понятия, как к ним ехать зимой. Оказалось, что в зимнее время сообщение между определенными пунктами только на тракторе, который ездит за горючим. Был март, в поезде сообщили, что умер Сталин, а некоторые женщины закричали и заплакали.

Снега было очень много. Подъезжаем к Себряково. Меня встречает свекровь с тулупом, и мы пошли к трактору. К нему были прицеплены огромные сани, на которых стояли бочки с горючим, рядом была солома, на которой сидели пассажиры.

Первая ночевка была в большом доме у дороги, лежали все на полу. Я часто выходила на улицу в туалет и постоянно спотыкалась о чьи-то руки, ноги.

На следующий день доехали до Кумылженской. Переночевали там у родственников и к вечеру только следующего дня приехали в Слащевскую.

Итак, семьдесят километров ехали мы три дня. Сидеть на санях долго было трудно, болел живот и тянул низ. Я вставала и какое-то время шла за трактором пешком, а потом догоняла его и садилась. Один дедок посмеивался надо мной: «Гляди-ка, не разродись по дороге». Ему смешно, а мне было очень больно.

Пришла пора рожать. Свекровь отвела меня 13 мая в «роддом» – это четыре койки в местной больнице. Схватки длились 2 дня, я измучалась. Дедушка ругал мать, что я все-таки приехала, а вдруг что-то случится. Махачкала все-таки большой город и там уже цивилизованные больницы.

Дежурная акушерка, уходя спать, сказала, чтобы я позвала ее, когда начну рожать.

– А когда я начну рожать? Это же мои первые роды!

– А ты как будто в туалет захочешь.

Сказала – и ушла. Я взяла подушку и закрыла ей рот, чтобы не было слышно моего крика, и стала ходить и бегать вокруг кресла для родов. Вскоре захотела реально так, как будто в туалет. Разбудила санитарку-акушерку, взгромоздилась на кресло. Лампочка три раза мигнула и погасла как раз в тот момент, когда стукнуло 23:30 вечера. Раньше в это время отключали свет во всех домах и на всех производствах, типа экономия.

Вот так начались мои роды. Акушерка кричит санитарке, чтобы та принесла керосиновую лампу, она оказалась не заправленной керосином, и санитарка выкручивала фитиль. Разразилась к тому же времени сильная гроза, и были три вспышки молнии, и только во вспышках молнии я увидела, что пришла мать с мешком на голове, и от чего-то мне стало очень стыдно. В общем, в эту ночь с грозой в отсутствие света я родила 15 мая свою первую дочку – Наташку.

Когда принесли Наташу кормить, то она открыла рот и стала искать сиську. Удивительно, какой сильный инстинкт у малышей.

Заканчивался Колин отпуск, мы выехали. С месячной Наташей выехали в Москву, а предстоял еще путь длиной в 12 дней. В вагоне было душно. Наташу надо было купать. А как? Хорошо, что были вокруг чуткие пассажиры, и мы купали так: на постель я стелила клеенку, на нее несколько пеленок, Коля из чайника медленно лил воду на Наташеньку, и она засыпала прямо на мокрых пеленках. Я их потом отстирывала в туалете и развешивала в купе. Грязные пеленки стирала в раковине: затыкала дырку в раковине, конечно, тщательно мыла с содой, а детские пеленки стирала с хозяйственным мылом. А вот дырку в полу под раковиной я не догадалась заткнуть, и меня очень сильно продуло.

В Новосибирске меняли тепловоз. Было время, и мы сбегали к медику, так как чувствовала очень сильное недомогание, и оказалось, что у меня температура 40, хотели с поезда снять. А как снять? Остаться с температурой одной и с грудным ребенком на руках, непонятно где в конце страны. Коля побежал в медпункт и возвратился обратно с трехлитровой бутылкой хлорофиллипта, хлористый кальций взял и ещё какие-то таблетки – поехали дальше. На станции Барабаш сошли, и нас довезли на грузовой машине до гарнизона воинской части, вместе с солдатами. Дальше через реку, по мосту – в комендатуру.

Никто нас не предупредил в части, что накануне был сильный ливень, и мост вообще сорвало. Идем по берегу, и передо мной что-то непонятное, а это Коля был, обвешенный вещами. Его из-под вещей даже не было видно. Подходим, а моста нет, торчит только невысокий столбик и всё. Что делать-то? Коля раздевается, река неглубокая, но очень быстрое течение и холодная вода, перенес вещи на противоположный берег. Наташеньку уложили наверх этого столба, благо, что он был сучковатый, и Коля и меня тоже нес на руках, спотыкаясь о камни. А я, все это время, смотрела на маленький белый сверточек. Вдруг подбежала собака, стала посматривать на столб – я обмерла. Коля дико заорал, и она убежала. Хорошо, что ночь была тихая, лунная, теплая. Было не так страшно. Коля вернулся, взял Наташу на руки и перенес её тоже на другой берег.

Коля ушел в комендатуру, а я с вещами и уставшая, ни разу не заснувшая за все наши приключения, осталась на берегу ждать. И так мне жалко себя стало, что я разрыдалась и разбудила Наташу, она тоже плакала. Я покормила её, и она уснула.

Уже стало светать, когда Коля приехал за мной. Из комендатуры, уже на другой машине, нас отвезли на Мраморную заставу. За время моего отсутствия построили дом для нас, и уже в нем жили начальник заставы, его жена Лена с детьми, Сережей и Таней. У них было две комнаты, а у нас одна, и довольно маленькая.

С нашей стороны не было завалинки, и пол был холоднющий. Коля принёс списанный полушубок и устелил на пол, но все равно было очень холодно.

Я бегала полоскать пеленки на речку, чем усилила свое недомогание, стала болеть спина, низ живота. В конце концов, Коля повез меня к фельдшеру. Осмотрела меня врач и сказала, что у меня первая степень рака и жуткое воспаление и что мне нужно снять квартиру поближе к поликлинике и лечиться. «Тяжелое не поднимать, в воде холодной не барахтаться», – добавила она.

Я вышла от нее никакая. Конечно, я слышала про рак, что это неизлечимое заболевание. Коля рванул к ней и накричал, как она могла такое сказать вообще. Сразу подал рапорт о переводе, чтобы у меня была возможность лечиться. А я пока глотала хлористый калий и всякую гадость. Коля ходил по границе, по тайге и искал женьшень. Говорят, что женьшень от всех болячек помогает.

Однажды на заставу приехали отец с сыном – опытные женшеньщики. И Коля сам тайком за ними ходил, выслеживал, солдаты тоже. Но они были на займищах и, скорее всего, заметили, что за ними следили, и возвращались каждый раз пустыми. Наконец, через несколько дней сжалились, Коля рассказал им обо мне. Дали Коле корешок, рассказали ему, как и где искать корень, и подарили ему сразу пол литра водки и рассказали, как нужно настаивать. А настаивать нужно месяц.

После поисков корня он приходил настолько измученный, что было жалко на него смотреть. И вот однажды возвращается он с корнем, 12–15-летним. Это ему посчастливилось найти такой корень – очень ценный. Так как корень менее 10 лет возраста не является целебным.

«Женьшень» в переводе с китайского – «человек-корень», и выглядит он, как маленький человечек. При выкапывании нужно стараться не повредить мельчайшие корешки вокруг него в радиусе метра. Затем снять с кедра кору, насыпать туда земли, где он рос, и тщательно завернуть туда корень, быстро, чтобы не высох. А если он высохнет, то потеряет свои ценные свойства. Настаивают его дважды: сначала целиком, а потом можно резать на кусочки. Не обязательно резать деревянным ножом, можно просто порвать на части.

Коля сделал свои зарубки на кедрах и после увольнения все собирался съездить на полянку, посмотреть, выросли ли ещё женьшени, но время было не то, да и отношения с Китаем были натянутые. Многие заставы расформировали, и ходить по тайге было опасно, я его не пустила.

Итак, пока мы ждали перевод, я пила женьшень и знакомилась с окрестностями. Природа – чудо, что уж говорить.

Эта моя самая любимая застава за все время службы. Самое страшное, что не было никаких условий, вообще никаких. Но природу эту я запомню на всю жизнь. На противоположном берегу речушки был высокий утёс, поросший соснами, высокими кедрами и всякими кустарниками. На вершинах, вероятно, была маленькая плоскость, на неё стремительно выбирались дикие козочки, они грациозно плясали на тоненьких ножках. Вдруг они останавливались, словно застывая.

Раннее утро, солнышко только-только посылает свои лучи на землю, один из них падает на козочку. Она начинает перебирать ножками и смотрит по сторонам, вдруг разворачивается и стремительно убегает, и так каждое утро.

Дорога на заставу проходит по «чёртовому мосту» – через глубокий овраг перекинуты стволы кедра. Едешь по этому мосту, как по стиральной доске. По этой дороге я гуляла с Наташенькой и обнаружила самую настоящую беседку, обвитую виноградом. Словно её специально кто-то сделал. Вернее, высадил виноград так, что получилась беседка, и над головой по бокам – виноград, только сесть негде. Коля потом притащил пенёк, и я на нем отдыхала. Очень заботливый у меня муж.

Прямо около дома поднималась сопка, очертаниями похожая на свинью, поэтому и звали её – «чушка». На ней, на вершине, рос дикий инжир, так себе, тоненький такой, не тот, который в Баку я пробовала когда-то. В Баку инжир был настолько сладкий, что зубы склеивались, а здесь повсюду был вьющийся лимонник. Я с ним все варила: и компот, и варенье, заготовила на зиму сок – он не прокисает.

В плане питания эта застава была самая вкуснющая, если можно так выразиться. Мясо ходило по тайге само. Кто что отстреливал, то и ел: лоси, дикие свиньи, фазаны, барсуки, у которых не только мясо вкусное, но и жир целебный, особенно для туберкулезников. Кстати, о барсучьем мясе, я его как-то долго не решалась попробовать, повар каждый раз предлагал.

Как-то Коля мне принес мисочку жареных ребрышек. «Кабанчика подстрелили», – сказал он. Вкуснотища! Стала лопать с удовольствием и брать даже вместо мяса.

На всю жизнь запомню такой случай. Был хороший день, солнечный, теплый. Хотя была уже осень. Решили съездить в деревню за картошкой, соленьями. Перевозчик запряг лошадь, сели в повозку и поехали. Выехали на поляну, довольно большую, и я услышала какой-то шум с левой стороны, забеспокоились лошади, я стала присматриваться. И заметила какую-то темную точку во всю ширину поляны. Через некоторое время стало видно, что это никакая не точка, а огромное стадо диких сеней, они всегда переходят на новое место осенью в поисках пищи.