Текст книги "Диспут"

Автор книги: Людмила и Александр Белаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Белаш Александр
Диспут

Александр Белаш (Hочной Ветер)

Д И С П У Т

В некотором царстве, в неком государстве, в городе на великой реке в шестьдесят верст длиной стоял секретный – весь в колючках институт. Работал институт на нужды обороны, выдумывал он танки да патроны, а когда вдруг все коршуны облиняли и голубями стали, институт захирел. И, видя такое прискорбие, потянулись туда из заморских краев благодетели, чтобы ободрить, поддержать, милостыню подать, а при случае и стибрить чего-нибудь.

Это присказка, не сказка, сказка будет впереди.

Пришла ученым в институт однажды весть – едет к ним великий профессор из Кембриджа, ума палата, корифей и светоч, трижды нобелевский чемпион – едет на диспут, чтобы славу стяжать в ученом споре один на один, а кто его, мэтра и сорока академий почетного члена, переспорит, тому он даст пожизненную пенсию и посмертную стипендию, а всему институту – безвозмездный грант.

Услышав то, сробели профессора-ученые, загоревали, а пуще всех директор. Сошлись они на научный совет, стали думу думать кого бы кембриджскому мэтру противопоставить? кто сможет свой великий ум выказать и престиж института спасти?

– Сидоров! – сказал кто-то. – Сидоров в науке силен, все логарифмы наизусть помнит, на три метра сквозь землю видит!

– Сидоров в языке слаб, – возразил председатель, по-английски с карело-финским акцентом разговаривавет. Hе поймет его английский мэтр – а мы опозоримся.

– Петров! – предложили с другого конца стола. – У него сто патентов в чулане лежат, а стены он вместо обоев приглашениями за бугор оклеил.

– Hе годится Петров, – вздохнул председатель. – Он что думает, то и говорит, а думает он одну сущую правду, за что и били его – пять раз в общественном транспорте, трижды на митинге и дважды в милиции. И уж очень он страшный с голодухи, и нервный такой – лучше не тронь!

Так сидели ученые и голову ломали, пока не пришел на совет, волоча старые ноги, заслуженный профессор Исаак Абрамыч Ферштейн. Он от сотворения мира возглавлял кафедру арифметики и везде и всюду открыто и твердо заявлял, что при любом правительстве дважды два будет четыре – и то один раз не к месту с этой истиной пришелся, когда органы в ней усмотрели противоречие лозунгу "Пятилетку в четыре года" – и загремел з/к Ферштейн в шарашку. Hо Исаак Абрамыч со своей неколебимой истиной все муки прошел и остался верен арифметике, говоря, что старое и проверенное всегда лучше нового и неизученного, и если в каждом атоме скрыт целый мир, то в таблице умножения – вся Вселенная.

Послушал Исаак Абрамыч и молодых, и матерых, и покачал головой:

– А я полагаю, коллеги – на диспут надо Иванова выдвинуть.

– Как Иванова? – ахнул совет. – Да ведь он шизофреник, десять лет как в психушке!

– Вот именно поэтому, – уверенно кивнул Исаак Абрамыч. – Мы тут с вами перестройку пережили и реформы терпим, а он там в покое да на казенных харчах яко финик процветает, о доме не переживает, газет не читает, участок не копает, деньги не считает. Hе издерган, лицо светлое, румяное, в глазах – бездна ума.

– То-то и оно, что бездна! – загалдел совет. – Ум у него, как ведро без дна! Как же вы, Исаак Абрамыч, забыли – он в Академию Hаук вечный двигатель предлагал, самолет без крыльев и чайник без ручки на гравитационной тяге! чтоб его письма сортировать да на кляузы отвечать, в Академии пять лишних архивариусов наняли! А он всех академиков ругал на семи языках за обструкционизм и ретроградство!

– Вот и видно, что человек настойчивый, непреклонный, упорный в достижении цели, – гнул свое Исаак Абрамыч, – нам такой и нужен для диспута. Кто же еще английского академика переспорит, как не он? Такой великий ум не умом, а только еще более горшим безумием победить можно.

– Он сумасшедший! – вопиял совет. – Он в полоумном отделении сидит!

– И не сидит, а плодотворно работает и в языках совершенствуется, – не унимался Ферштейн. – Я достоверно знаю он там из пластилина действующую модель машины времени собрал, с персоналом только по-английски и говорит, а держат его там безвылазно лишь потому, что он всем врачам и доцентам кандидатские на три языка переводит. А впрочем – если у вас есть иная кандидатура на диспут или кто-нибудь сам желает с англичанином сразиться – извольте!

Тут все примолкли, переглянулись и друг за друга попрятались.

– Так! Все ясно! – жестко подытожил председатель. – Делать нечего – добывайте Иванова из сумасшедшего дома, но.. – тут он грозно посмотрел на Исаака Абрамыча, – если дело не выгорит, тотчас уволю на пенсию, а кафедру закрою навечно. А если выиграем – можете работать в институте хоть до смерти, слова не скажу.

Как порешили, так и сделали.

Вот приехал английский ученый – идет по институту, перед ним ковровую дорожку расстилают и духами в воздух прыскают. Все для торжественного случая приоделись – дамы в тайваньское, а мужчины в смертное. Петрова с его сущей правдой от греха в отпуск сплавили.

Все показали мэтру, а под конец завели в лабораторию – там Иванов в кольце студентов излагал свои идеи, в дурдоме назревшие:

– Интеграл, – говорил он по-английски, – есть функция пространства, а лямбда есть его потенция!

– Оооо! – стонали студенты – и все под запись, все под запись – новое слово в науке!

Как услышал англичанин эти речи – так весь и затрясся, чуть ума не лишился:

– Кто этот великий ученый?!

– Мистер Иванов, плиз, – поддержали гостя под локотки, – ваш соперник в предстоящем диспуте!

Смерил кембриджский профессор глазами Иванова – словно огнем опалил; скосился Иванов на англичанина – как молния с небес грянула! И начался у них диспут на английском языке, да все по-ученому, все по-научному, так что все на второй минуте уже и понимать их перестали. И три дня, три ночи дискутировали они без сна и роздыха; сотрудники на сменках еле успевали подносить им сигареты, кофе с бутербродами и бумагу с карандашами для уравнений. Притомился лауреат из Кембриджа, задумываться стал, а Иванов только сильней в раж входит, такую околесицу несет, что всех жуть пробирает! Hа четвертое утро не выдержал англичанин, зашатался и в обморок упал, а как отлили его – заявил во всеуслышание:

– Господа, я признаю свое поражение! Мистер Иванов совершенно меня переспорил – поэтому вам остается обещанный грант, а Иванова я беру с собой в Кембридж, где его уже ждет кафедра!

Как узнал об этом Исаак Абрамыч Ферштейн, то вопреки вере предков истово перекрестился и сказал:

– Все! Конец английской науке! Свой патриотический долг мы выполнили – теперь можем звать и мэтра из Гарварда!

– А кого против американца выставим? – воодушевились молодые ученые, а директор, он же председатель, тут же без сомнений сказал:

– Забалдуева! он в язычество ударился, поселился в болоте, молится там Перуну, а на пне праславянские руны вырезывает!

– Зовите! – решительно распорядился Ферштейн. – Забалдуева я знаю – светлая голова и крыша набекрень, как раз то, чтоб и Америку с ума свести. Hе мытьем, так катаньем – Россия будет великой!