Текст книги "Прогульщик"

Автор книги: Людмила Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Первая драка

Алла Шикляева в последнее время получила прозвище, которое ей самой очень нравится. Ее теперь зовут Алла гордая.

Она и всегда считалась девчонкой, которая знает себе цену. Лишнего слова не скажет, а главное – взгляд. Алла Шикляева смотрит так, что любому сразу понятно: лучше не приставать. Даже Ира Косточкова к ней не лезла. Даже Климова Алла не боялась. И казалась Шикляева высокой, хотя была среднего роста. Никогда ни в какие конфликты не ввязывалась, а на вопросы чаще всего отвечала: «Не знаю». И с таким видом отвечала, как будто не знать – лучше. И сама она, Алла Шикляева, лучше всех.

«Алла Шикляева! Где у нас ключ?» – «Не знаю». «Алла, куда ушел Китаев?» – «Не знаю». – «Шикляева, какой сегодня день?» – «Не знаю». Тут же высунется быстрый Хватов или еще кто-нибудь: «Сегодня четверг, вчера была среда. У нас же сегодня география была». Все верно, но отчего-то Хватов выглядит в эти минуты глупее, чем Шикляева.

Но прозвище Алла получила недавно. Произошло очень важное событие в жизни Аллы Шикляевой.

В этот день в интернат вошла женщина, одетая во все белое. Беленькая шубка, белая шапочка из меха с хвостиком и белые сапоги. Гоша сначала заметил только сапоги: он вместе с Денисом Крысятниковым мыл в вестибюле пол. А когда моешь пол, видишь прежде всего всякие ноги.

– Снегурочка, – сказал Денис и продолжал возить длинной тряпкой туда-сюда. Пол блестел как лакированный.

Гоша тоже возил мокрой тряпкой, ему досталась другая половина вестибюля, та, где стояли аквариумы. Эти аквариумы всегда наводили на Гошу тоску. Зачем они нужны, аквариумы без рыб? Мертвые аквариумы, и вода в них неживая – синяя, розовая.

– Денис, а зачем здесь эти аквариумы?

– Как зачем? Чтобы ребята не бегали и не бесились. Все боятся опрокинуть, разбить эти шары. Ну и ходят спокойно.

Вот тут и вошла Снегурочка.

– Снегурочка, – сказал Денис, совершенно не смущаясь от того, что она слышит.

Она остановилась. Потом пошла к директору.

Хорошо, что им достался вестибюль, а не коридор. Здесь намного интереснее – кто-то пришел, кто-то ушел. Входная дверь – вот она.

Из кабинета директора, если прислушаться, голоса слышны хорошо.

– Я ее искала целый год. И я так рада, что нашла племянницу. Она моя единственная племянница.

– Родная? – У директора голос хриплый, но громкий. – Родная племянница?

– Двоюродная. Ее мать была моей двоюродной сестрой. Но у нее, у Аллочки, ближе меня нет никого. Мать лишена родительских прав, верно?

– Значит, вы решили забрать Аллу Шикляеву из интерната?

Тут у Гоши сердце подскочило к самому горлу. Вот какое счастье бывает на свете! Вот так же и за ним она придет. И не тетя двоюродная, у него их сроду не было, никаких теть. Мама родная – вот кто за ним придет. «Вы хотите забрать Гошу из интерната?» – «Конечно, хочу. Он мой родной сын. И больше у меня никого нет». Вот так это все бывает. Мама войдет в эту дверь, смахнет снег с сапог или стряхнет дождь с шапки… Нет… не будет в тот день ни снега, ни дождя, ни тумана. Будет ясно гореть солнце, зеленеть трава и засветятся желтые одуванчики. От мамы будет пахнуть духами, как от Галины Александровны. На ней будет белая шаль с длинными тяжелыми кистями, как у Ангелины Ивановны. И золотые туфли на очень высоких каблуках, каких нет ни у кого. И директор выйдет из-за своего тяжелого стола и пожмет маме руку. У нее тонкая рука, как у Галины Александровны. И мама повезет Гошу в зоопарк, прямо сразу. А потом в бассейн, где теплая голубая вода даже зимой. Потому что мама сразу поймет, как плохо ему в интернате. Не может быть хорошо тому, кто живет не у себя дома. Мама это сразу поймет…

– Гошка! Ты чего? Воду разольешь, на ведро прямо пошел, – тряхнул Денис его за плечо. – Уснул, что ли?

Нет, он не уснул. Мечта тоже похожа на сны. Но мечта может осуществиться. Даже скоро. Вот приедет к нему на этих днях бабушка, навестит же она его в конце концов. И он возьмет у нее мамин адрес. А письмо напишет заранее, прямо сегодня и напишет. Останется только черкнуть адрес и опустить письмо в почтовый ящик.

Белая шаль с длинными покачивающимися кистями…

– Я понял вас отлично, – говорил за дверью директор. – С опекунством пока повременим. А на выходные Аллу к вам будем отпускать. Согласны вы на такой вариант?

– Это очень стыдно – подкрадываться к двери и подслушивать разговор, который вас не касается.

– Мы не подслушиваем, – сказал Денис, – мы пол моем.

– Вижу. – Ангелина Ивановна иронически поглядела на них.

Они дружно стали возить тряпками. А она некоторое время постояла у директорской двери с задумчивым видом. Ей тоже, наверное, было интересно, чем закончится этот разговор.

– Мы, Шикляевы, порядочные люди, – пищала двоюродная Снегурочка. – Вы меня в чем-то подозреваете?

– Помилуйте! – Директор там, за дверью, наверное, разводил руками. – В порядочности Шикляевых сомневаться не имею права. Но по документам вы носите другую фамилию. Вы дальняя родня. Мы вынуждены соблюдать осторожность, не обижайтесь.

Присмотритесь к девочке, и она пусть к вам присмотрится.

– По мужу я Треухова, а урожденная Шикляева. Так в прежние времена говорили – урожденная.

Скоро тетя Снегурочка вышла из кабинета. Ангелина Ивановна отпрянула от директорской двери и пошла с деловым видом к лестнице.

Мальчишки быстро домывали пол.

Вот тут примчался Вова Климов.

– Ирку Косточкову не видели?

– Не видели. – Денис подмигнул.

– Ты чего подмаргиваешь? – пошел на него Климов. – Чего улыбаешься? Я ей тетрадку несу, а он подмаргивает еще.

Климов, как всегда, выпятил грудь, нагнул голову, как будто хотел забодать Дениса. А Денис, квадратный, крепкий, попятился. Напор на всех действует даже больше, чем сила.

Гоша вдруг решился:

– Чего ты на него прешь? – Он оттер плечом Дениса и стал перед Климовым. И тоже нагнул голову, смотрел на Вову Климова исподлобья.

Удивился Климов. Но не растерялся и двинул Гошу в скулу так, что у него искры из глаз посыпались. Отступить? Ну нет! Разве у Гоши нет кулаков? Разве он не мальчишка? Разве он боится? Надоело ему придумывать разные отговорки и отговорочки. И Гоша двинул Климова изо всей силы. Хотел в подбородок, а попал в нос. Кровь потекла. Сцепились и покатились клубком по всему просторному вестибюлю. Когда Гоше удавалось оказаться наверху, он сжимал Климова железной хваткой, так ему представлялось. «Не выпущу ни за что». Но тут же он опять оказывался внизу, и Климов лупил его, сидя на нем верхом. Давняя злость накопилась у обоих.

Все это происходило какие-то мгновения. Они катились по блестящему полу. Вдруг над ними раздался хрипловатый бас:

– Ну-ка вставайте, петушиная команда.

Директор Андрей Григорьевич стоял над ними. И глядел из-под кустистых бровей то на одного, то на другого. А сам крепко держал за шиворот одной рукой Гошу, а другой – Климова.

– Остыньте, Климов и Нечушкин. И сейчас же отправляйтесь наверх. Никаких драк, слышите?

А сам думал: как же, никаких. Эти двое еще не раз сцепятся.

Если бы Гоша умел читать мысли директора, он бы очень удивился. «А этот Нечушкин – молодец» – так подумал директор и заспешил назад, в кабинет, где надрывался телефон.

Но Гоша не умел читать мысли.

Он шел наверх, победно насвистывая. Он сегодня не победил Климова. Но его победа была гораздо серьезнее. Самое трудное, наверное, победить себя.

Гордая Алла Шикляева

Теперь Алла Шикляева каждый выходной уходит из интерната.

В субботу после уроков тетя Снегурочка приезжает за ней, берет за руку, уводит за ворота. Ребята смотрят в окно. Идут по асфальтовой дорожке двое – тетя Снегурочка и девочка Алла. И Алла какая-то другая. Как будто не она чуть не всю жизнь спит вот за этой стенкой. И ест за одним столом с Людой и Ирой и с Гошей Нечушкиным. И все в ней давно знакомо до слова, до жеста, до поворота головы. Но сейчас, когда тетя ведет ее за руку, она, эта девочка, совсем новая, совсем другая. Потому что ее берут на выходные, а их нет.

Несколько воскресных дней провела Алла у тети Снегурочки и действительно стала другой. Еще более замкнутой, надменной. Ни с кем не разговаривала. Позовут на хор – споет. Запишут на гимнастику – перекувырнется. И отстаньте. Алла Шикляева не с вами, Алла ждет субботы.

Они не сердились на Аллу, они стали звать ее «гордая».

Галина Александровна присматривалась и никому ничего не говорила. Была во всем этом какая-то загадка: Алла не производила впечатления счастливой. Гордость гордостью, но какая-то тревога в глазах, замкнутость, сдержанность. Неужели ей не хочется ничего рассказать о своей жизни у тети Снегурочки? Не рассказывает. А почему?

Галина Александровна прикоснулась к плечу Аллы.

– Мне хотелось бы с тобой поговорить. Посидим в игровой.

Все были в кино. Пустая игровая. Сели на низкие скамеечки.

– Расскажи, Алла, нравится тебе у тети?

– Нравится. – И ничего не добавила.

– Расскажи, как прошло прошлое воскресенье. Ну расскажи подробно. Вот вы встали. А потом?

– Я не люблю рассказывать, не умею. Отпустите меня, Галина Александровна.

– Неспокойно мне что-то, – призналась воспитательница.

– Не надо беспокоиться. Я в порядке. – Гордая Алла пошла к ребятам смотреть мультфильмы.

А позже прибежала Настя, зашептала:

– Галина Александровна, Алла гордая кофту выбросила. Нет, честно.

– Как – выбросила? Куда выбросила?

– В мусорный бак, который во дворе, огромный.

– Позови ее, пожалуйста, Настя. И запомни ты наконец: ябедничать стыдно.

– А как бы вы тогда про кофту узнали? – Настя убежала.

Галина Александровна удрученно вздыхает. Настя искренне не понимает, почему нельзя ябедничать. «Я же не обманываю, я говорю про всех только правду». И честно смотрят Настины ясные, прозрачные глаза. И сердиться нельзя: ей, этой девочке, никто никогда не объяснял, почему ябедничать нехорошо. А теперь она уже привыкла.

И Алла Шикляева беспокоит воспитательницу. Алла отмахнулась от расспросов: «Я в порядке». А какой там порядок. Грустный, настороженный взгляд. Глухое молчание. Теперь еще кофточку выбросила. Непредсказуемая девочка Алла. Дикий поступок.

Пришла Алла, подбородок гордо вскинут. Не троньте меня, все равно ничего не добьетесь. И недобрый взгляд больших карих глаз.

– Алла, принеси, пожалуйста, свою синюю кофточку.

Алла смотрит насмешливо. Она видела, как побежала сюда недавно Настя. Зачем же вы, Галина Александровна, притворяетесь и хитрите? Вы же взрослая, воспитательница. Не стыдно? И Галина Александровна краснеет. Действительно, не так надо было разговаривать.

Смутилась Галина Александровна. Зато Алле Шикляевой совсем не было стыдно, и она сказала спокойно:

– Я выбросила кофту. Она мне надоела, а теперь еще клеем рукав измазала.

Воспитательница всплескивает руками:

– Алла! Ну как можно? Хорошая еще кофта, и вдруг на помойку? Как же так?

– Да что особенного? Кофта старая. Мне же выдадут вместо нее новую. Тетя говорит, что государство должно обеспечивать.

Галина Александровна пыталась втолковать Алле свое, но Алла ее не понимала.

В игровую постепенно собирались ребята. Денис стал чинить репродуктор. Алеша Китаев читал. Ира Косточкова мечтательно смотрела в окно. Лида Федорова в очередной раз разглядывала фотографию известной киноартистки. Лиде казалось, что кинозвезда очень похожа на Лидину маму. Вера Стеклова пришивала свежий пододеяльник к кукольному одеялу.

Все прислушивались к разговору о кофточке, и никто особенно не удивился – выбросила и выбросила. Многие из них иногда выкидывают надоевшую одежду. Галина Александровна у них недавно, вот и не знает. Лида на днях колготки выкинула в форточку, они зацепились за верхние ветки старого тополя и долго висели, развевались на ветру. А Климов выкинул ботинки, ему хотелось новые, как у семиклассника Бориса. А Ира Косточкова однажды затолкала платье под шкаф, чтобы не пришивать пуговицу.

Галина Александровна кажется им наивной. Она пытается втолковать Алле гордой, что с вещами так не обращаются. Кофточку можно выстирать. Надоела? Но ведь можно с кем-нибудь поменяться насовсем или на время – на всех девочках кофточки разные. В интернате стараются, чтобы дети не были одеты в одинаковое. Ботинки стали маловаты? Вымой, вычисти, сдай кастелянше, получи другие, побольше. А эти пригодятся кому-нибудь из младших. Алла не понимает, смотрит неприязненно.

Поздно вечером Галина Александровна ехала домой и всю длинную дорогу думала об этом. И дома тоже думала. Какие ей достались дети. Они ей не нравились сегодня, но она не должна их осуждать. Она воспитатель – обязана разобраться и понять.

А все дело в том, что эти ребята жили и росли не дома.

Дома, когда покупают какую-нибудь вещь, все об этом знают, видят, как все происходит. «В следующую получку мы, наверное, купим для дочки новое платье. Если в следующую не купим, то через одну постараемся. То самое платье, о котором она мечтает». И дочка ждет, она уже любит это платье. И она понимает, что такое деньги, что такое мамина зарплата. На ее глазах мамины труды на работе превращаются в деньги, а деньги превращаются в вещи. И вещи – свои, собственные, домашние.

А здесь? Эти дети живут «на всем готовом». Так говорится. И это так и есть. Все казенное. Шнурки на ботинках и те не твои, их выдают из кладовки. И пальто, и белье, и рукавички, и школьная форма, и ночная рубашка. Ничего своего у них нет.

На всем готовом. А как же? Родители не справились со своими обязанностями. Государство взяло на себя эту заботу, оно обеспечивает детей всем. Хорошо? Для быта, для повседневной жизни вроде все хорошо. Есть крепкие сапоги – у ребенка сухие, теплые ноги. Есть теплое пальто – не зябнет ребенок. С этим все в порядке. И пусть в интернатах будет побольше хороших одежек. А вот для воспитания нормального человека чего-то не хватает. На всем готовом воспитать трудно. У ребят ненормальное отношение к вещам. Полное безразличие к чьему-то труду. Казенное – значит, ничье. Потеряешь вещь – дадут другую. Порвалось – выбросил. Посадил пятно на брюки – не нужны они больше.

Когда человек дрожит над тряпками, мы над ним смеемся. А когда он совсем не любит, не ценит то, что на него надели? То, что ему купили? А кто купил? Его не видно. Его нет. Казенный дом, казенные вещи. «Государство обязано обеспечивать». Должно, обязано. Хорошо, что так считает государство. Плохо, что так считают дети. Они от этого становятся потребителями, становятся хуже.

Значит, ее дети плохие? Галина Александровна никогда с этим не согласится. Детей надо воспитывать хорошими, и они будут хорошими. На то она и воспитатель.

Ох, тяжелую ношу взвалила Галочка, то есть Галина Александровна, на свои хрупкие плечи.

В этот вечер Гоша сидел в углу игровой и писал письмо. «Мама», – вывел они долго смотрел на это коротенькое слово. Тот, кто произносит это слово сто раз в день, не может понять того, кому некому сказать «мама». Но Гоша не разрешил себе предаться печальным мыслям. «Мама, я в интернате. Кормят нас нормально. И дают третье. Приезжай за мной. Бабушка больше со мной не может, потому что старая. Я хочу жить у тебя и ничем тебе не помешаю. Твой родной сын Гоша Нечушкин».

Некоторое время Гоша смотрел на птицу, нарисованную на конверте – длинный клюв, как шило. Птицу звали чибис. Потом он положил письмо в конверт, лизнул, заклеил.

Он запрятал письмо в тумбочку у кровати. Теперь оставалось только дождаться бабушку, спросить у нее адрес и отправить письмо.

«Беги, Нечушкин»

В класс во время урока вдруг заглянул первоклассник Валиков.

– К вашему Нечушкину бабушка пришла! Внизу сидит у раздевалки! Мне помидорку дала!

Географичка Лидия Федоровна хотела сказать, чтобы Гоша досидел до конца урока. Бабушка подождет. Но взглянула на него и махнула рукой:

– Беги, Нечушкин, к своей бабушке.

Бабушка сидела на скамейке и держала на коленях сумку. Увидела Гошу, закивала и зашмыгала носом. Ему жалко стало ее, колени тощие, глазки бесцветные, руки дрожат.

– Нечего, нечего слезу пускать, – сурово одернул он бабушку. Что же теперь, лизаться с ней?

Сидели рядом, он ел помидоры, потом печенье и опять помидоры.

– Ты вот что, дай-ка мне адрес мамы. Я ей письмо написал тут. – Почти небрежно сказал. Обычное дело – родной сын пишет письмецо родной матери. – Адреса не знаю. Скажи адрес.

Бабушка засуетилась, заволновалась. Руки открывали и закрывали «молнию» на сумке.

– Гошенька, не помню я адрес. Дома записан где-то. В белой книжке, вспомнила, вот где он записан – этот адрес. Там еще и номер индекса указан, и название улицы. Все есть, все есть. В белой книжке. Знаешь, как мы сделаем? Ты мне письмо давай, я сама адрес напишу и письмо отошлю. Так быстрее будет, правда?

Гоша согласен. Толковое предложение. Он сбегал в спальный корпус, взял в тумбочке письмо, отдал его бабушке. Она бережно убрала письмо на самое дно клеенчатой сумки и застегнула «молнию».

– Смотри, не потеряй.

– Ну что ты, Гошенька. И не думай даже, не потеряю ни за что.

– И адрес не перепутай, смотри. Это очень важное письмо.

– Не перепутаю, Гошенька, не перепутаю. Разве я не понимаю?

И стало так спокойно Гоше. Все делается толково, и скоро мама получит его письмо. Она прочитает письмо и не сможет не отозваться. Она приедет и заберет. В первый раз ему понравились заросшие зелеными листьями окна, цветные аквариумы, плакат на стене. На плакате мальчик в школьной форме улыбался, большими буквами было написано: «Отличная учеба – вклад в перестройку!» Всегда этот мальчик-отличник казался Гоше фальшивым и противным. А сегодня вдруг показался довольно симпатичным, похожим на Славку Хватова.

– Ты почему так долго не приезжала? – спросил Гоша уже не так сурово.

– Да все дела. – Бабушка прятала глаза. «Знаю, какие у тебя дела, – беззлобно подумал он. – Дела».

– Смотри, баб, сопьешься. Руки-ноги отнимутся, что тогда?

Бабушка замахала ручками:

– Типун тебе на язык. Ляпнешь такое – слушать страшно. Мое здоровье еще хорошее. И вообще мы с Маргаритой выпиваем только для разрядки нервных напряжений.

«Врет и не краснеет, нервные напряжения всегда приплетет», – Гоша не станет с ней спорить.

– Твое личное дело. Когда приедешь-то?

– Скоро, скоро. Как передачку соберу, так и приеду. Кормят вас как? Ничего? Интернат считается хороший, Маргарита узнавала в районных организациях. Из лучших интернат. В других, говорят, и еда тощая, и холод, и грубость. Никакого внимания детям – безобразие такое.

Гоша хмыкнул.

– Хороший интернат, заботливые вы с твоей Маргаритой. Теперь везде налаживается – Детский фонд знаешь? Голодных не будет.

– Значит, ничего тебе здесь живется?

Она с надеждой заглядывала в его лицо. Повзрослел, что ли? Замкнуто глядит, скрывает что-то. Но одет чистенько и не похудел вроде, даже, наоборот, поправился.

– Нормально живу, бабушка. Все нормально.

Она прощается и семенит к двери. А он добавляет про себя: «Все здесь хорошо, почти отлично. Только все до одного хотят жить дома».

– Смотри, бабушка, письмо отправь! Прямо сегодня! Слышишь?

– Слышу, слышу! И ушла.

Теперь надо только набраться терпения и ждать.

Что делают на фабрике?

Уроки приготовлены, но Галина Александровна сегодня не стала читать им книжку.

– Быстренько собирайтесь, мы поедем к шефам, – сказала она, – шефы нас ждут.

– В институт физкультуры! Там большая сетка, на ней можно прыгать! Батут называется!

– Нет, лучше к научным сотрудникам! Там в микроскоп дают поглядеть, у мухи нога, как мохнатое чудовище!

– А зато на автозаводе газировка бесплатная, пей сколько влезет!

Галина Александровна послушала все эти предложения. У интерната много шефов. Потом сказала:

– Мы пойдем на фабрику. У нас появились новые шефы – одна совершенно необыкновенная фабрика. Там делают особенные вещи.

– А что там делают?

– Мороженое?

– Пирожное?

– Шоколад?

– Мармелад?

– Какие вы у меня практичные дети, – вздыхает она, – даже чересчур.

Интернатские ребята действительно умеют прикинуть, где слаще накормят, где подарки хорошие дадут. Ничего удивительного – с родителями им не повезло, надо самим о себе позаботиться. Кто их за это осудит?

Фабрика оказалась небольшая – трехэтажный дом, только вместо подъезда проходная будка. И вахтер с усами, похожими на бантик. Он строго прочитал справку, которая была наготове у Галины Александровны. Поправил усы:

– Разрешаю пройти в цех номер четыре.

Им навстречу вышла женщина в черном рабочем халате.

– Пришли, вот и умники. Меня зовут Зоя Викторовна, я бригадир.

Зоя Викторовна повела их по узкому коридору, они немного толкались.

– Толкучие какие, – смеялась Зоя Викторовна.

Тут она открыла большую дверь, и все сразу засверкало, засветилось, засеребрилось. Вот это был цех! Кругом лежали, вертелись, звенели елочные игрушки. Да, да, это был цех елочных игрушек. Золотые шары и серебряные шишки, стеклянные орехи, хрупкие даже на вид серебряные цветы. Иней из стекла и снег из стекла, а также стеклянные сосульки.

А домики разрисовывали за другим столом.

Ребята разбежались по цеху номер четыре. Надо же какие на свете бывают цеха. Девушки за столами подзывали к себе Настю, Гошу, Люду – всех. И позволяли брать игрушки в руки, не дрожали, что разобьют. «Наверное, сразу поняли, что ребята пришли аккуратные», – так подумал Гоша. Он держал в пальцах невесомый грецкий орех в золоченой скорлупе.

У Алеши Китаева серебряный самовар, у Лиды – петух с горящим красным гребнем.

– Смотрите, белые морковки! – позвал Женя Палшков.

– Да! И яблоки белые! И огурцы беленькие! – шумела Вера Стеклова в другом конце цеха.

– А мы на что? – Зоя Викторовна своими короткими полными руками повела вокруг себя. – Покрасим и станут яркие, как надо. Морковки, вот посмотрите, Аня и Таня как раз красят.

Девушки сидели на высоких табуретках, а рядом на столе лежали только что выкрашенные огурцы, лимоны, яблоки. И огненные, оранжевые морковки.

– А теперь подойдите ко мне, – позвала Зоя Викторовна. – Она была толстая, уютная, и на локтях из-под засученных рукавов халата виднелись ямочки.

– Меня зовут Ира, – сообщила Косточкова.

– А меня Настя!

– А я Слава Хватов, а он Денис Крысятников!

Настя спросила невинным тоном:

– Вы наши шефы? Значит, будете дарить нам игрушки?

Мягкая, сдобная Зоя Викторовна ответила вдруг без всякого умиления:

– Нет, мы пригласили вас не для этого.

– А для чего? – Настя не хотела уступать так легко. Шефы должны заботиться, так всегда бывает.

– А вот для чего. – Бригадир Зоя Викторовна подвела их к ящику с шарами. Взяла золотой шарик с ягодками на боках. Нежный, легкий, в нем отражались лампы.

– Нам нужна ваша помощь. – Зоя Викторовна говорила деловым тоном. Гоше почему-то это понравилось. Бригадир, а не добренькая бабуля. – Эти шары почти готовы. Осталось только вдеть в каждый шар вот такую проволочную петельку. Без нее не повесишь на ветку. Понятно?

На длинном столе в больших пластмассовых коробках лежали шары, а в других коробках были тоненькие проволочные петли.

– А вставляются они вот так. – Зоя Викторовна взяла одну. – Видите усики? Их надо вправить внутрь шара, а колечко должно оставаться снаружи. Простая работа, правда? Она мгновенно вставила петлю в шарик. – У нас это всегда делают ученики – те, кто приходит на фабрику и еще ничего не умеет. Я сама тридцать лет назад начинала с петелек.

– А можно мне попробовать? – спросила Люда Федорова.

– И я хочу!

– И я смогу!

– Мы все сумеем!

– А чего тут уметь-то? – Это, конечно, сказал Вова Климов. Не может он не похвалиться.

– Попробуйте, пожалуйста. Только не разбейте игрушки и не порежьте руки.

Все сразу бросились к ящикам и схватили шары. Нехитрое дело – вдеть проволочку. Вот она, проволочка, а вот оно – специальное для нее отверстие. Гоша воткнул один усик, стал вставлять другой, и тут же первый пружинисто выскочил. А шарик стал выскальзывать из пальцев – его ведь не сожмешь, он очень хрупкий.

Гоша пыхтел, проволока колола руки. Рядом старался Вова Климов. Вова даже вспотел. Гоша не глядит на Климова – не до него. Вот-вот у Гоши все получится – и тут пружинистая проволочка выпрыгнула из пальцев и ускакала далеко под стол.

Рядом раздался голос Климова:

– Ой, моя упрыгнула! Не найду никак!

А тут и вовсе – нежный звон и громкий рев:

– Ой-ой-ой! У меня шарик разбился! Совсем на мелкие осколочки. – Это плакала Лида золотистая.

– И у меня раздавился. – Женя Палшков, маленький, расстроенный, развел руки в стороны. – Совсем нечаянно получилось.

– Эх вы, нескладехи! – Климов тыкал в них пальцем и смеялся. Он старался хохотать как можно громче, чтобы слышала Ира. А она не слушала, старалась сделать работу быстро. Пусть удивится Галина Александровна, она считает Иру ленивой. А вот и убедитесь, дорогая воспитательница, кто раньше всех задачку решит здесь, на фабрике, а не там, в классе, когда уроки готовит.

– Ты перестань смеяться. – Зоя Викторовна строго глянула на Вову. Она обняла за плечи Лиду, погладила по голове Палшкова. – Не расстраивайтесь, сначала работа у всех из рук выскакивает. Спросите у наших девушек – в первый раз ничего не получалось. И слезы лились, да еще какие горькие. И Аня ревела, и Таня. И вот эта, Алена. Помнишь, Алена?

Кудрявая Алена выглянула из-за лампы на высокой ножке. Она сидела на вертящемся табурете, разрисовывала зайца. Серые уши, красные глазки, белый хвост-помпончик. И розовый бант на одном ухе.

– Ой, что вы! – Алена охотно болтает, а заяц продолжает ловко поворачиваться в ее пальцах. – Это был конец света. Столько игрушек перепортила, ревела. Хотела уйти с фабрики. Решила твердо – уйду. А потом – ничего. – Алена покивала им, не надо, мол, расстраиваться, и все получится со временем.

– «Теперь ничего», – засмеялась Зоя Викторовна. – Не «ничего», а лучшая наша работница Алена Кузанина. И скромная – сил нет.

Все девушки засмеялись, Аня и Таня – громче всех. Алена спряталась за высокую коробку с зайцами. Зоя Викторовна сказала ребятам:

– Вы не спешите, никакого соревнования не устраивайте. Эти проволочки пружинят, поэтому они выпрыгивают. Тут главное не торопиться, вот так, вот так.

Гоша заметил, что от ее голоса его пальцы стали двигаться спокойнее. Гоша первым вправил петельку в золотой шарик. Вот теперь это был настоящий елочный шар, полностью готовый к тому, чтобы висеть на ветке.

Гоша держал шарик за стальную тоненькую петлю, и он подрагивал, сияли его золотые бока. И тут Климов завопил:

– Я самый первый! У меня получилось!

Все стали смеяться, потому что видели, что самый первый – Гоша Нечушкин. И Климов сказал:

– Надоел мне этот Нечушкин – надо с ним разобраться.

Но Гоша не очень-то обращал на него внимание. Хотя, конечно, жалко, что нельзя проучить этого Климова раз навсегда. Почему ничего нельзя сделать навсегда?

Через минуту у всех получилась первая игрушка. А Гоша и Климов скоро закончили и следующий шар.

И оказалось, что это не так уж трудно. Даже весело. И все стали просить:

– Еще, еще!

– Пожалуйста. – Зоя Викторовна подвинула к ним ящик с серебряными шишками.

И они быстро стали вставлять петельки в шишки. Потом им достались светофорчики. А под конец – сверкающие стеклянные клоуны в пестрых колпаках. В самый кончик колпака надо было вдеть петлю. Минут через пять целая куча клоунов была готова. И до чего приятно было смотреть на все это богатство – игрушки, которые они помогли подготовить к празднику.

– Ну что, – Зоя Викторовна весело спросила, – устали, труженики?

– Не очень, – не совсем уверенно ответили они.

– Устали, – твердо сказала она, – и пальцы накололи, и глаза утомили. А как же? Работа есть работа. Вон и ваша воспитательница палец сосет, искололась.

Доброе, сдобное лицо Зои Викторовны стало строгим и серьезным. Твердая складка губ, твердый подбородок.

– У меня к вам деловое предложение. Каждую пятницу вы будете, как и сегодня, приходить к четырем в цех. Работы хватит. Мы найдем вам дело по силам, фабрике нужна ваша помощь. Рабочих рук не хватает. Вот в общих чертах и все.

Ребята стали растерянно переглядываться. Работать? Каждую пятницу? Почему вдруг? Зачем? Они живут на всем готовом, им никогда не приходило в голову – работать. До сих пор для них все делали другие. Белье стирали прачки. Посуду мыли специальные посудомойки. Картошку чистили тетя Полина и тетя Валерия. На всем готовом. И вот новость – работать. Немножко, ради развлечения, для разнообразия, как сегодня, – это хорошо. А так… Какой, скажите, пожалуйста, работник из Женьки Палшкова? Маленький, как второклассник. Или Китаев – какая от него работа? Он копуша, ему только в шкафу сидеть да книжки глотать. Что вообще могут дети?

Но тут Галина Александровна сказала:

– Сможете, сможете. Не сомневайтесь.

Гоша догадался, что она все это заранее придумала, с пятницами. На всем готовом – это не так уж хорошо, вот что она решила.

А Галина Александровна уверенно говорила:

– Они смогут, Зоя Викторовна. Это же вон какие старательные и работящие ребята. Вы сами видели, Зоя Викторовна.

Климов выскочил вперед:

– А чего? И поработаем. Деньги нам будут платить?

– А как же? – Зоя Викторовна была довольна. – Вот это настоящий разговор. Будете сами зарабатывать. Сколько заработаете, столько и получите. В собственные руки.

Они зашумели:

– Согласны!

– Деньги получим! Денежки!

– На что захотим, на то потратим!

– Мороженое, шесть пачек!

– Пирожное с кремом!

– Восемь, нет десять шоколадных батончиков! Они мечтали, они шутили и дурачились.

– В пятницу мы вас ждем к четырем. – Зоя Викторовна провожала их до проходной. – Мы – ваши шефы. А вы теперь – наши шефы. Будем помогать друг другу.

Тут она отдала Насте большой сверток. Там были апельсины, бананы и пирожные с кремом.

– Все-таки вы нам дали гостинцы, – весело сказала Ира Косточкова. – А мы думали, не дадите. Только работу дадите, мы думали.

– Отчего не угостить хороших детей? – улыбнулась бригадирша Зоя Викторовна, и добрые ямочки заиграли на ее щеках, на локтях, на подбородке. – Только это не самое главное – получать от всех гостинцы.