Текст книги "Эльфенок"

Автор книги: Людмила Гайдукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Повесть четвёртая. Орден Святого Игнатия

Часть первая. Изменить предначертанное

1

Окно было открыто. Густо-жёлтый свет предвечернего солнца свободно лился в него, застывая каплями драгоценного янтаря на переплётах книг. Под окном стояла прялка. Здесь, на грубой деревянной лавке, Фроди по вечерам занималась рукодельем: пряла, ткала тесьму или вышивала. На противоположной стене поверх потёртого войлочного ковра красовался целый набор новеньких метательных ножей, видавший виды турнирный меч и старый эльфийский лук Ярослава. Пол был застелен линялыми шкурами лис, как видно, не первый год служащими цели утепления жилища, а стену над старомодным диванчиком украшала роскошная шкура волка, выделанная вместе с лапами, хвостом и головой. Хозяйка по праву гордилась этим трофеем, подаренным ей главным егерем лесничества, и надевала только на самые важные праздники – берегла. Рядом с волком на той же стене висел большой шаманский бубен и широкий жреческий пояс с низками медных бубенцов вместо кистей. Ближе к двери, прямо на полу, грудой были сложены доспехи – сейчас они тоже светились жёлтыми солнечными бликами, как и все остальные предметы, составлявшие убранство этой необычной комнаты.

Среди столь экзотической обстановки присутствие двух женщин в старинных одеждах совершенно не казалось странным, скорее наоборот.

Руаэллин отбросила газету и с наслаждением растянулась прямо на полу, на лисьих шкурах. Её пышные шёлковые юбки зашуршали в такт музыке колокольчиков на браслетах.

– Что скажешь?

Фроди задумчиво смотрела в окно.

– Я за радикальное решение вопросов, – наконец строго произнесла она. – Все зубы пересчитаю, не посмотрю, что женщина! Дай только найти!

Руаэллин улыбнулась про себя: жрица неисправима! Сейчас Фроди готова порвать на кусочки неизвестную силу, вставшую на их пути, а когда всё закончится, станет первая просить пощады побеждённым. В том, что победа будет за ними, волшебница не сомневалась. Но не могла она предвидеть ни того, когда это случится, ни даже того, с кем им предстоит вступить в противоборство. Одно ясно: нельзя оставаться в стороне, когда чувствуешь в себе силу изменить ситуацию, разорвав цепь случайных совпадений и трагических финалов.

– Ты так уверена, что это – женщина?

Жрица вскинула голову: резкий, стремительный жест словно подвёл черту под её словами:

– Уверена! Что хочешь со мной делай, это баба! Причём, психически неуравновешенная.

Руаэллин закрыла глаза. Ленивое спокойствие волшебницы контрастировало с энергичной напряжённостью Фроди, но это были лишь разные проявления одного чувства. Возмущение и растерянность, смутная тревога и желание немедленно вмешаться владели ими с тех пор, как стало ясно, что «ведьмина болезнь» – не обычное психическое заболевание, а проявление чьей-то злой воли.

– Не знаю… – пробормотала молодой психолог. – Я ведь тоже совершенно уверена в мужском аспекте энергии, положившей начало всем этим безобразиям. Тут, видимо, всё не так просто. Думаю, нам надо серьёзно заняться средневековой теософией.

Фроди рассмеялась. Сверкнули в улыбке белые зубы, жгучие тёмные глаза отразили золото предзакатного солнца.

– Инквизиция, что ли? Глупости! Какой анахронизм! Всех порядочных ведьм уже давно истребили, как класс. То, что осталось – дешёвые гадалки, годные только на обрубку кармических хвостов!

Волшебница улыбнулась: она была того же мнения о современных экстрасенсах. Но ведь существуют и иные силы, далеко не всегда поддающиеся людскому контролю. Есть и общие для всех космические законы, которые невозможно игнорировать…

– Кстати, есть ещё карма – закон причины и следствия[37]37
  Карма (от санскр. «причина-следствие, воздаяние») – материальная деятельность человека и её последствия. Является одним из центральных понятий в философии индуизма, джайнизма, сикхизма и буддизма. Согласно общей концепции кармы, последствия действий создают прошлый, настоящий и будущий опыт, таким образом, делая человека ответственным за свою собственную жизнь. В религиях, принимающих реинкарнацию (переселение души в новое тело после смерти), действие закона кармы распространяется также на прошлые и будущие жизни человека.


[Закрыть]. Сама напомнила.

Фроди скептически пожала плечами.

– Ну да, так я и поверю, что все средневековые ведьмы резко воплотились в начале двадцать первого века от Рождества Христова! Большинство из них до сих пор тихонько сидит в Чистилище!.. Хотя, карма – хорошая мысль… Следует обдумать.

Подруги понимали, что это только одна из возможных ниточек, ведущих к решению проблемы, – ниточка тоненькая и зыбкая, – но им приходилось действовать наугад. К тому же, они не знали, с какой силой вступают в противоборство. Судя по огромному числу пострадавших от «ведьминой болезни» людей в разных странах (планетарный масштаб – не шутка!), сила эта способна быстро вычислить и попытаться устранить всех, кто осмелится встать на её пути.

– Времени у нас мало, – вздохнула Фроди. – Надо сделать всё возможное до того, как нас обнаружат.

Руаэллин удивлённо вскинула на подругу лучистые глаза:

– Ты не уверена в защитных свойствах Лориэнского Плаща[38]38
  Лориэнский Плащ – эльфийский плащ-невидимка (см. Дж. Р.Р.Толкин). Здесь: энергетическая защита, позволяющая человеку оставаться невидимым в тонких мирах.


[Закрыть]? Нас с тобой никогда не найдут, если мы сами не захотим!

– Не в этом дело, – возразила мудрая атани. – Мы имели глупость обзавестись учениками, и сейчас Итиль и Анариэ несут в мир вибрации нашей защитной оболочки. Они, пожалуй, единственное наше слабое место.

Руаэллин серьёзно задумалась. Действительно, открыв своё поле для учеников и распространив на них защитную силу Плащей, женщины тем самым признавали равноправие Итиля и Ласа в магических вопросах. В обычной обстановке подобное сотрудничество было одинаково полезно обеим сторонам, раскрывая многогранные натуры Учителей и Учеников для позитивного, радостного творчества. Но в условиях напряжённой борьбы и опасности мальчики становились «слабым звеном», поскольку именно через их неокрепшие полевые структуры неизвестная сила могла вычислить источник угрозы и воздействовать с целью его уничтожения.

– Остаётся только одно – быть вместе, – сказала волшебница. – Мы намного уменьшим степень риска, как для них, так и для себя, если ребята выступят с нами на равных. К тому же, – она лукаво улыбнулась, – эти неугомонные эльфы давно просились в большое дело, вот и будет им возможность оценить свои силы и повысить квалификацию.

Фроди покачала головой:

– Очень мало времени прошло, слаб ещё синдэ для больших дел. А бедовый: не удержишь – полезет в самое пекло! Кровь королевская, порода, будь ей не ладно!.. Твой эльфёнок покрепче будет, только опыта у него меньше. Не разглядит вовремя опасность – пропадёт мальчонка!

Руаэллин вздохнула. Она понимала, как велика опасность: Лас слишком неопытен, а душевные раны Итиля ещё не окончательно затянулись. Один неосторожный шаг – и любой из них способен погубить всё дело и погибнуть сам. Не исключено, что физически… Но на карту поставлена судьба множества людей – таких же студентов, школьников. Сколько их? Тысячи, миллионы? И если фея, жрица и двое юных эльфов имеют в сердце столько любви и веры, чтобы остановить страшную волну суицида среди молодёжи, то надо рисковать!

В ответ на мысли Руаэллин Фроди сурово кивнула:

– Будем рисковать! Чего мы сами-то стоим без доверия? Да и не поймут они нас, коли попытаемся соломки подстелить…

2

Такого алого заката не было давно. Всё великолепное разнообразие красных, багряных, розовых и оранжевых тонов в одночасье обрушилось на город, спешно перекрасив дома, деревья, машины и даже людей. Закатный художник постарался, стушевав границы перехода ярких цветов призрачной полудымкой, отчего нереальность всего окружающего ощущалась с особенной силой. Небо – ярко-розовое, с ядовитыми кляксами рыжих облаков – опрокинулось над розовым же городом, и непонятно было, где кончается небо и начинается город. Но там, где должна быть эта граница, в дымчатом мареве, растворяющем и примиряющем все цвета, уверенно прокладывало себе дорогу сумасшедшее алое солнце. Четверо эльфов заворожено наблюдали, как опускается оно за кроны великанских лип прямо в реку.

Парк, где ребята облюбовали скамейку, назывался «Центральным», хотя находился на одной из окраин города и несколькими своими аллеями спускался прямо к Оке. Здесь было всё, что пожелает душа студента, уставшая от суматошной радости начала сентября: красивые виды и тихие тропинки, аллеи высоченных древних лип и молоденьких клёнов, только-только начинающих примерять на себя осеннюю позолоту. В парке работали разнообразные аттракционы, конный парк и даже террариум. Где-то в глубине, по слухам, располагался вольер с птицами, но где именно находилось их обиталище, проверить было как-то недосуг. Сейчас друзья просто отдыхали, обмениваясь впечатлениями первых дней учёбы и радуясь наступившим выходным.

– Сэм, про такое чудо можно песню сложить! – воскликнула Алиэ, вскакивая со скамейки и восхищённо раскинув руки, словно пытаясь обнять сразу и небо, и солнце, и весь розовый город.

Глядя на Наташу, Лас тоже беспричинно весело улыбнулся. «…Чертит рдяный закат небо узором рун…» – пришли на память стихи. Или сам он их только что сочинил? Впрочем, это так и осталось для эльфёнка загадкой, поскольку ехидный смешок менестреля тут же вернул его с небес на землю:

– Петров-Водкин. Купание красного коня. Это не моя тема.

– Вечно ты… – надулась Алиэ. – Но ведь неспроста же такой закат!

– Знак небес? – предположил Лас.

– Вроде того.

– «Красное солнце садится, значит, сегодня была пролита чья-то кровь…» – задумчиво процитировал Итиль.

Он стоял, облокотившись на спинку скамейки, и внимательно изучал какую-то газетную статью. Друзья давно привыкли, что для Ярослава «отдыха» в общепринятом значении не существует. Он мгновенно переключался с одного дела на другое, и мог в одно и то же время поддерживать беседу на отвлечённо философскую тему, обдумывать план очередного исторического доклада и сочинять стихи. В рюкзаке его в самый, с точки зрения культурного отдыха, неподходящий момент мог обнаружиться томик Шекспира или Данте, а то и чего похуже – Конституция Российской Федерации, например…

Лас искренне восхищался способностью друга думать сразу о нескольких вещах. Но, несмотря на свои отчаянные попытки приобрести столь ценный навык, он всегда с большой долей разочарования признавал своё поражение. «Ты на верном пути, – утешил его как-то менестрель. – Мудрые китайцы говорят: «Когда моешь чашку – мой чашку». А на Ярика не смотри: таких идиотов один-два на тысячу!» Однако сейчас Лас многое отдал бы за то, чтобы проследить ход мыслей Итиля – эльфёнок смутно чувствовал, что думают они об одном и том же. Спрашивать напрямую было бесполезно: Ярослав, конечно, промолчит, по своему обыкновению, – он никого не пускает в свой внутренний мир, даже Алиэ. Оставалось только догадываться и анализировать собственные ощущения, которые совершенно не поддавались анализу.

Всё мысленное пространство Ласа без остатка заполнял этот алый солнечный диск, медленно исчезающий за липовыми кронами. Назар вздохнул. Как там Руа учила? – если не знаешь, о чём думаешь, надо прибегнуть к помощи ассоциаций. В памяти возник образ волшебницы, такой, какой она была на празднике Перуна этим летом – одетой в длинное алое платье, окутанной золотым сиянием силы и тайны. «Сейчас я думаю о тебе, Руа, – тоскливо констатировал эльфёнок. – И о том, какой я неспособный ученик! Напрасно, наверное, ты так веришь в меня…» Красное закатное солнце… Что на него похоже? Бантики Ники, его детской подружки! Лас невольно улыбнулся, вспомнив, как восьмилетняя девочка, шустрая и забавная, словно комнатный зверёк, стащила у мамы из сумочки помаду только для того, чтобы раскрасить бантики на своей чёрно-белой фотографии. «Зачем тебе это?» – спросил тогда Назар. «Не мне – тебе, серый волк!» – ответила Ника и протянула фотографию ему. Они не виделись с тех самых пор…

Не прекращая попыток разобраться в стихийно возникших ощущениях, Лас безотчётно повторил:

– Красное солнце садится… Сэм, я чувствую себя полным идиотом. Не знаешь отчего?

Менестрель сочувственно фыркнул.

– Знаю, – заявил он, посмеиваясь, – у дураков мысли сходятся! Держу пари, ты сейчас думал о том, что же Ярик такое читает, и отчего ему в голову лезут столь странные сравнения? На фоне его вездесущей сущности мы выглядим просто одноклеточными амёбами. Не так ли, пан профессор?

Последний вопрос был уже обращён к великому лучнику и окрашивался более в тона любопытства, нежели язвительности. Ярослав всё с той же неподражаемой серьёзностью протянул ему газету.

– «Ведьмина болезнь», – прочёл Семён заголовок статьи. – Ты что, Ярик, рехнулся? С каких это пор тебя медицинские темы стали интересовать?

Итиль терпеливо указал на какой-то столбец.

– «…один из бостонских санаториев на побережье Атлантики, уже около десяти лет поддерживающий самые тесные и дружественные отношения с российским гуманитарным университетом города…» Чёрт! Это же наш вуз! Пожалуй, статья действительно интересная, – И Сэм углубился в её изучение.

Лас и Алиэ переглянулись.

– Ну-ка, поподробнее, пожалуйста, – попросил эльфёнок.

– Извольте, – Итиль задумчиво прищурился на исчезающее солнце. – Среди молодого населения планеты стремительно распространяется неизвестное, но очень опасное психическое заболевание, вызывающее приступы суицида. Условно врачи называют его «ведьмина болезнь», поскольку одним из симптомов является самоотождествление больного с ведьмой или колдуном. Общая тема суицида такова: я – злодей, погубивший множество невинных жертв, а следовательно, недостойный жить на этом свете. И тут все подручные средства хороши. Печальнее всего, что такие самоубийцы действуют, как запрограммированные зомби, и в любом случае добиваются своей цели.

– А при чём тут наш вуз? – удивилась Алиэ.

– В Америке удалось выявить и спасти несколько подобных больных. Их свезли в один санаторий для наблюдения и лечения. И санаторий этот…

Итиль многозначительно замолчал, но Алиэ тут же подхватила, изумлённо захлопав ресницами:

– О! Тот самый, что ли, куда наши инязовцы ездят каждую осень на трудовую и языковую практику?

Ярослав утвердительно кивнул.

– Отъездились, – подал голос Сэм, внимательно изучивший статью. – С этой осени санаторий закрывают на карантин. Неизвестно ещё, что будет с той группой, которая уже сформирована и готова к вылету. Может, вместо студентов преподы отправятся, да и то не из нашего вуза, а из медицинского… Вот Руа там, например, самое место, – помолчав, добавил менестрель.

Лас недоверчиво покачал головой:

– Она не поедет.

– Почему? Студентов жалко бросить?

– У неё в марте защита кандидатской, – пояснил Назар. – Нам по такому случаю годовой курс философии упаковали на семестр. В январе сдадим экзамен – и прощай навсегда, дедушка Кант!

Алиэ согласно кивнула:

– Точно. Нам тоже интереснейший спецкурс по психологии сняли, он как раз с марта должен был начаться.

– Один сняли, другой поставят, – усмехнулся Семён. – Свято место пусто не бывает. А вот в Америку я бы слетал…

Наташа вдруг прищурила свои огромные глаза, и из-под длинных ресниц в сторону менестреля сверкнули две голубых молнии.

– На больных посмотреть, себя показать? – поинтересовалась она строго. – Только боюсь, Сэм, ничего там весёлого нет. Суицидники – тяжёлый народ. С ними и сам умом тронешься.

Семён оглядел Алиэ с ног до головы так, словно видел её впервые. В число университетских красавиц Наташа не входила, но многие парни откровенно завидовали Итилю, а вместе с ним – Сэму и Ласу. Последним – за ту дружескую свободу, с которой гордая принцесса позволяла к себе обращаться. Действительно, было в этой девушке что-то от особы королевских кровей: то, с каким достоинством она держалась, не оставляло сомнений в её высокородном происхождении. Но вместе с характерной презрительной усмешкой, появлявшейся порой в уголках её губ и заставлявшей бесславно ретироваться непрошенных воздыхателей, свойственна ей была также лёгкость в общении, твёрдость и свобода в проявлениях собственной воли. Наташа обладала практически безупречным эстетическим вкусом. Вокруг неё всегда витал флёр лёгкой недосказанности, интриги, тайны, словно аромат французских духов. Семён безошибочно называл это магическое обаяние «шармом». И в то же время жизнь Алиэ практически ничем не отличалась от жизни других студентов гуманитарного университета.

Сейчас, окинув Наташу испытывающим взглядом, менестрель понял, что она догадалась о его честолюбивых целях в данном предприятии. Но сразу сдаться в словесном поединке было противно его натуре, а потому Сэм насмешливо заметил:

– Получается, наша смелая, безбашенная эльфа струсила? И не поехала бы? А как же – помощь нуждающимся? Где наши рыцарские принципы, воинское бесстрашие?

Итиль и Лас переглянулись, но промолчали. Алиэ трудно было сбить с толку, поймав «на слабо».

– Меня пока ещё туда никто не звал, – не растерялась она, – поскольку мой английский даже хуже твоей латыни.

Менестрель опустил голову, признавая поражение: крыть действительно было нечем. Ещё в прошлом году он похвалялся друзьям самостоятельно изучить латынь, но пока дело не двигалось даже к середине. Свою лень Сэм оправдывал то недостатком мотивации, то внезапно возникающими более важными делами. «Не все же такие трудоголики, как Ярик! – разводил руками Семён в ответ на насмешки друзей. – Это он у нас – самый способный, а мне чужой славы не надо! «В многой мудрости много печали» – я полностью согласен с этим великим утверждением!» Слыша косвенную критику в свой адрес, Ярослав только улыбался и неизменно повторял: «Лодырь ты, Сэм, и болтун хороший!»

Сейчас урок, преподанный Алиэ, не пошёл менестрелю на пользу. Мысль о поездке в Америку не на шутку увлекла его. В порыве творческого вдохновения Семён уже представлял, как белый пароход везёт его к дальним неведомым берегам, где он – Сэм великолепный! – бесстрашно освобождает молодых суицидников от злых чар «ведьминой болезни».

– Туда самолётом добираются, – еле слышно заметил Итиль.

Занятый своими мыслями менестрель не обратил на эту фразу внимания, но Лас насторожился: снова Ярослав вёл какой-то отвлечённый внутренний диалог, далёкий от общего разговора. Наверняка он смог бы ответить на главный вопрос, интересующий сейчас Назара. Но как спросить? «Ты ведь знаешь, к чему это красное солнце! – думал эльфёнок, пристально глядя на друга. – Тогда почему молчишь? Отчего мне так тревожно, может, ты тоже это знаешь? И как спросить, чтобы ты мне ответил?» Итиль едва заметно вздрогнул. На мгновение их взгляды встретились, Лас почувствовал, как лёгкий неприятный озноб пробежал по его спине. Ярослав отвёл глаза, звёздные искры в них погасли, и Назар облегчённо вздохнул: минутное наваждение растаяло. «Знает!» – только и успел подумать эльфёнок, прежде чем на него обрушился шквал вопросов менестреля.

– Лас, а ты бы поехал в Америку? К больным? Помощь оказывать?

– Не знаю, Сэм. Я в своих силах не уверен. Зачем ехать, если не сможешь ничего изменить?

– А если тебе Руа скажет или Фроди, что ты великий чародей? Им-то ты веришь?

– Им верю, – подтвердил Назар, но тут же с сомнением покачал головой: – Да только ведь не всё в нашем мире подчиняется власти волшебников! К тому же, мне с трояком по логике никогда в супергерои не выбиться.

Наташа звонко рассмеялась. Семён вздохнул обречённо:

– Никто не хочет поддержать мой творческий порыв! – пожаловался он. – А ты, Ярик? Скажи, рванул бы в Америку? Помнится, ты рассказывал, что у твоего дяди в Бостоне пассия живёт?

Ярослав, улыбаясь, кивнул:

– Живёт. Звонит иногда, доводит дядю Валеру до истерики своей ревностью. Я теперь понимаю, почему он не хочет в Америку возвращаться! Но вообще-то Кейт добрая, и ко мне хорошо относится…

– Вот, – Семён многозначительно поднял брови, – значит, жильё у тебя будет не казённое. Интересно, чем они там питаются?

– Фаст-фуд, в основном, – ответил Итиль небрежно.

Менестрель усмехнулся:

– Жрут, что попало, а потом болеют! Вот тебе и корни всякого суицида… Зато, какое приключение! Только представьте: белый пароход, лихо рассекающий голубые волны Атлантики. Чайки, дельфины…

– Акулы, – подсказала Алиэ.

Оторопевший на мгновение от столь практического вмешательства Семён вдруг рассмеялся:

– Нет, акул не будет. Давай так: далёкий берег Заокраинного Запада[39]39
  Заокраинный Запад – он же Аман, Благословенный Край (см. Дж. Р.Р.Толкин)


[Закрыть] становится ближе. И наш белый пароход, несущий на борту бесстрашных воинов – освободителей от неведомой болезни, торжественно встречают стайки дельфинов. Не знаю, правда, водятся ли там дельфины? Но пусть будут, ради такого случая… Крики белых чаек раздаются повсюду, птицы летят за нами, вьются вокруг судна. Их голоса протяжны и прекрасны. Белые крылья отливают серебром на фоне ярко-голубого неба. А потом вечер, закат. Не такой, конечно, как здесь… Берег в огнях всё ближе, но вокруг ещё много моря и неба в звёздной россыпи. И вот, наконец, мы ступаем на незнакомый берег чудесной земли, воспетой в легендах и… Итиль, ты чего?

Лицо Ярослава действительно вдруг сделалось белым, словно крылья чаек, придуманных Сэмом. Юный принц стоял, прислонившись к стволу старой липы и, запрокинув голову, пристально вглядывался в небо, туда, где мерцали первые звёзды. Закат почти угас, парк окутали густые, уютные сумерки. Поймав на себе вопросительные взгляды друзей, великий лучник попытался улыбнуться.

– Ничего, – ответил он тихо. – Просто… я бы поехал в Америку.

И, не прощаясь, Итиль побрёл в глубину тёмной аллеи. Растерянные эльфы с недоумением смотрели ему вслед, не решаясь ни окликнуть, ни броситься вдогонку. Лас украдкой вздохнул: перед его мысленным взором всё ещё стояло красное солнце и синее море, а крики чаек из воображаемой дали слышались протяжными и прекрасными.