355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Людмила Улицкая » Русское варенье (сборник) » Текст книги (страница 2)
Русское варенье (сборник)
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 05:01

Текст книги "Русское варенье (сборник)"


Автор книги: Людмила Улицкая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Дусю поднимают в кресле над головами и с пением выносят на крыльцо. Картина третья Двор Дуси. Крыльцо. Видна дорога. С крыльца спускается процессия с Дусей. На крыше сидит Маня Горелая. В руках у нее лопух, свернутый кулем. Она свешивается с крыши, стряхивает содержимое лопуха на Дусю и ее хожалок.

Маня . Помазуется раба Божия Авдотья! Дуся . Ах, грех какой! Грех тебе! Не тронь меня, Настя. Слышь, не чисти! Нам говно нипочем. Мы в говне родились, в говне помрем. А враг пусть ото зла треснет! Пусть треснет!

Маня . У, гордая какая! Какая гордая! А все равно в одной яме лежать будем!

Дуся . Несите! Что стали-то! Хвалите Господа с Небес, хвалите его в Вышних!

Хожалки подхватывают молитву и с пением идут по дороге к церкви. Процессия исчезает из виду. Маня кривляется на крыше. Потом спрыгивает, начинает плясать.

Маня . Мироносицы пошли, в жопе миро понесли! Подходите, бабоньки, подходите, мужики! Маня всех миропомазует! У Мани на всех хватит!

Слышно удаляющееся пение хожалок. Пение прерывается двумя воплями. Возгласы толпы. С той стороны, куда только что ушли хожалки с Дусей, появляются два красноармейца , один с погасшей папироской во рту. Они как будто ослепли, идут шатко, ощупывая землю ногами, шаря в воздухе и спотыкаясь. Маня подходит к ним, дергает одного сзади, тот отводит руку, но Маню явно не видит.

Первый красноармеец . Филипп, руку дай… Ты сам-то где? Вроде земля? Дорога? Чтой-то было?

Второй красноармеец . Ваня, ты-то где? Что темно так сделалось?

Первый . Никак шарахнуло?

Второй. Вань, не видать ни хрена… Ты видишь что?Первый. Хер я вижу, Филипп. Дай подержусь за тебя. Где ты, а?

Хожалки с Дусей, гордо восседающей в кресле, возвращаются, продолжая пение.

Маня (поражена не меньше красноармейцев. Забирается на крышу и звонко поет).

Ой, Дусенька,

святая новая,

хорошо бы поплясать,

да нога хромая!

(Спрыгивает с крыши и вприсядку проходится между красноармейцев. Кривляясь, подходит к Дусе, отвешивает ей земной поклон. Отпрыгивает в сторону, отбивает чечетку босыми пятками и голосит частушку.)

А наш поп лежит

Ай! – на девушке,

чтой-то нету никого

Ай! – на небушке!

Картина четвертая В доме у Дуси, две недели спустя. Ночь. Горят лампады. Дуся в постели. Хожалки поют последнюю молитву из акафиста Божьей Матери. Раздается троекратный стук в дверь. Хожалки продолжают петь.

Настя . Стучат.

Марья . Ночь. Кто идут? Не открывай.Дуся . Огради, Господи, Силою Честного и Животворящего Креста. (Крестит все углы.) Открывай, Антонина.

Антонина открывает дверь, перед ней красноармеец в форме, он кланяется.

Антонина . Господи помилуй, никак Тимоша. Дуся . Сымайте с него одежу с печатями, пусть входит.

Марья плюет на пол.

Дуся (плачет). За что мне такое страдание? Послал Господь хожалку хуже татарина. В дому плюет, воровка. (Марье.) Сыми с него одежу пропечатанную и неси в сарай, а сама сиди там в сарае и в дом не заходи. Чтоб глаза мои тебя не видели. И спи там теперь. Всегда там спи. А ты, Тимоша, ты ко мне не подступай. Стой там, где стоишь, и хорошо. (Марья начинает его раздевать.)

Марья . Сама сарай сиди…

Настя . Тимоша…

Дуся . Говори, чего пришел.

Тимоша . Матушка Дуся, убег я. Нет мочи. И еще одно дело вышло. Только быстро не скажешь.

Дуся . Говори как можешь.

Тимоша . Два дня прошло, как церковь закрыли, пришли ночью, забрали меня и повезли в Городок, прямо к главному, то есть к Рогову. Пять лет мы не виделись, больше. Он как на Германскую ушел, так вот и не виделись. Я совсем еще малой был. Видом он совсем другой, я б его не узнал, даром что брат. Даже волос черен, раньше не такой был. Он ведь партийный теперь стал, и как вернулся, домой-то и не показался. Когда матушка узнала, что он в Городке объявился, мы туда пошли. А он ее на глаза не пустил. Служку своего выслал, секлетаря, что примет ее, когда она из церковных старост уйдет. Все знает… И как черт лютый.

Дуся . Не к ночи…

Тимоша . Меня к нему привели, он сразу меня признал. Братка, говорит, хватит тебе в темноте жить, я тебе новую жизнь покажу. А сам живет в господском доме, в Баскаковском, в полдоме у него совет, а в полдоме чека тюрьму устроила. Решетки на окнах и стража при дверях. И сам там живет.

Дуся (достает кукол и начинает ими играть). Катерина Прокловна, ты Егорушку не забижай, не забижай…

Тимоша . Он говорит, мамаша у нас отсталая, боговерующая, и вся темнота от нее, что она церковная. А ты, говорит, новой жизни достойный и прекрасного будущего. Смотри, какой елдак отрастил, а небось баб еще не мял. Повел он меня в баню, с ним двое товарищей его, а прислуживают бабы голые все, и пошла между ними игра, и меня зовут. И я с ними тоже играл. А потом повел он меня к себе в комнату, ему ужинать принесла девка молодая, на сносях. Красивая. Но не жена ему, так. Тут он говорит, скажи, что там Дуся Брюхинская натворила. Допрос с меня берет: ты, говорит, там был? Я говорю, был. Видел сам? Видел. Чего видел? Я и говорю, что один у отца диакона чашу взял, а второй в нее цыгаркой тычет, а тут Дусю Брюхинскую вносят, а она с молитвою… И вроде как будто свет засиял… Сильный, как от молоньи, но грома нет никакого…

Дуся (глуповато смеется). Верно, верно, так и было…

Тимоша . Я же не вру. Говорю, они как завопили и за глаза схватились, а отец диакон за руки их из церкви вывел, а они и ружья свои побросали… А брат послушал и говорит: надо мне самому разобраться, что это там ваша Дуся народ мутит. Нет никакого чуда, болезнь у них глазная.

Дуся (хихикает). Болезнь… Верно, болезнь. Кто же и противуречит, она и есть болезнь.

Тимоша . Он меня у себя дома не оставил, послал в казарму. Стал я там жить. Ох, забыл сказать. Те двое-то… Один в уме повредился, сидит в исподнем и плачет, в больнице он, хотя развиднелось у него. А другой, он тоже не совсем слепой оказался, как пришел – запил, а ночью у него, что ли, живот схватило, он в отхожее место пошел и оступился в яму-то, там в казармах ямища большая, только поутру его и выудили. А жизнь там, Дусенька, матушка, очень плохая, такая плохая, что описать невозможно. Меня при тюрьме стеречь поставили. Уж каково мне плохо, а про них и сказать не могу, каково тем-то. И отец Василий там. Хлебушек твой они взяли, а его уж не отпустили. Я видел его несколько разов. Я, Дуся, сразу решил, что убегу, да страшно было. Они, кого ловят дезертиров, расстреливают. Но и там невмоготу.

Дуся . Боишься смерти?Тимоша . Кто же не убоится? Все боятся. А вчера, Дусенька-матушка, он меня призвал и говорит: обманул нас ваш поп Василий. Икону-то припрятал где-то, один оклад остался. Запирается и не признается, где схоронил. А я осмелел и спрашиваю: на что она вам сдалася, Чудотворная наша. Маменька-то нас с малолетства все к ней таскала… А он смеется: дров у нас мало. И места наши очень зловредные через близость Святой Пустошки. Дай, говорит, время, все развалим, все запашем, а потом плясать пойдем. Такая меня тоска взяла, Дусенька, не могу боле. Дусенька, душенька, Христа ради, спровадь меня в леса, какому старцу служить, да хоть самому одному жить… Я бы и Чудотворную на себе унес, стерег бы ее там.

Дуся раскладывает на одеяле кукол, долго молчит.

Дуся . Чудотворную… Где я те ее возьму… Тебя видел кто, как ты сюда шел?

Тимоша . Нет, я тайно ушел.

Дуся . Антонина, яйцо печеное есть?

Антонина . Должно, есть.Дуся . Дай ему яйцо. Два дай. И хлеба, и грибов дай. И сахару дай кусок, отчепи ему. Пусть все ест.

Антонина подносит еду к Дусе, та крестит все.

Дуся . Ешь теперь. А вы пойте.

Тимоша (крестится). Спасибо.

Дуся . Поешь, Тимоша. А к матушке своей не ходи. Мы тебя здесь схороним пока. А там видно будет. Антонина, на чердаке, где хлебы лежали, сундук щелявый стоит. Постели в нем малому. Будешь там лежать да Богу молиться. Да не высовывайся. Антонина есть тебе будет носить.

Тимоша . А долго ли мне лежать, Дусенька?Дуся . А сколько надо, столько и полежишь. Я вона сорок лет все лежу. А тебе не век лежать. (В сторону Марьи.) Эта вон бегает, а проку что? (Марья плюет.) А ты, Марья, что стоишь столбом, неси в сарай одежу поганую. И сама там сиди. Идите все куда сказано.

Антонина с  Тимошей поднимаются на чердак. Тимоша на ходу стягивает с себя нижнюю солдатскую рубаху. Марья уносит с собой шинель, гимнастерку. Остается одна Настя.

Дуся . Настя, хлебу возьми цельный каравай. И себе четверть от другого каравая отрежь. И луку возьми. И ступай к старцу. Дорогу не забыла?

Настя . Как можно, матушка?

Дуся . Дорогой «Богородицу» читай, а как речку перейдешь, читай «Царю Небесный». И скажи ему про малого-то. Если сразу тебе ничего не скажет, ответа не жди. Иди обратно скорей. Времени-то у нас мало, а он любит помусолить, потомить. Нету времени совсем. Но знаки все его примечай. Может, не скажет словом, а знак какой подаст.

Настя . Буду примечать. Жалко Тимошу-то.

Дуся . Чего жалеть? Нас есть кому пожалеть. Скажешь: Дуся кланяется и молится. Масла вот возьми. (Роется в постели, достает из нее пузырек.) И сухари тоже. Беги прямо сейчас, пока не рассвело. Не мешкай. Деревни обходи стороной. Тайно иди, тайно. К ночи и будешь на месте. С Богом, с Богом, голову преклони, доченька. Иди. (Настя уходит.) Антонина! Антонина! (Спускается с чердака Антонина.) Устроила малого?

Антонина . Как лег, сразу и уснул.

Дуся . Что Марья там?

Антонина . Ругается. Говорит, холодно в сарае.

Дуся . В аду будет гореть, этот холод вспоминать. Зипун ей отнеси. (Антонина снимает зипун с крюка.) И в дом пусть не заходит. Нечего в доме плевать. Грех какой! Не носи зипун. Пусть поморозится. И крюк на сарай наложи. А зипун у кладбища на березу повесь.

Антонина . Чего повесить? Зипун?Дуся . Говорят тебе, повесь зипун на дерево, на березу повесь возле кладбища, за церковью. Бестолковые какие!

Антонина уходит.

Дуся . Настя! Антонина! Марья! Воды испить никто не подаст… (Плачет, вынимает из постели кукол, раскладывает.) Бедная Дусенька, больная, и никто не пожалеет. Только одни вы, мои деточки, мои доченьки, да Царица Небесная пожалеет! Чего ни попрошу, Она все для меня делает. Говорю Ей: попроси Сына своего, пусть накажет нечестивцев, и наказует. А хожалки меня не слушают. Нет… Сиротами без меня будете. А и нет, а и вас с собой заберу… Антонина! Как провалились все. Картина пятая За оградой кладбища свежий холм, на котором лежит Маня Горелая . Она в кофте, в юбке, грудь обвязана платком.

Маня (начинает заплачку). На кого ты меня покинул, родненький, на кого оставил? Кто теперя меня обогреет, кто приголубит? Уж как жили мы с тобой душа в душу, голубчик мой! Словом не с кем без тебя перемолвиться… (Деловито встает, ломает два молодых деревца, связывает их крестом, ставит этот крест на могилу, опускается перед ним на колени. Входит Антонина, выбирает маленькую березку, вешает на нее зипун и уходит.) Ох, всему срок подходит, и тебе подошел, и мне подойдет. Вышел весь, помер, горемычный… Сколько годов мы с тобой прожили, сколько дорог оттоптали. Ото всего оборонял меня, сердечный… Вперед ты, и я за тобою… (Встряхивается, встает, отирает слезы.) И ладно. И будет. (Отходит от могилы, приплясывает и присвистывает.) На могиле нищий дрищет… (Делает круг, замечает зипун на березе.) Е-бе-на мать… А вот и новый зипун мне Бог послал! Хорошенький ты мой! Новенький. Да красивый! Да петли красные! А пуговки, пуговки-то! (Снимает с дерева, вертит, гладит, накидывает на голову, расправляет.) Старый схоронила, и новый явился! (Надевает, крутится, бьет босыми ногами оземь, пускается в пляс.)

На могиле нищий дрищет,

в брюхе ветер, в жопе пар,

приходи ко мне, миленок,

вместе вздуем самовар!

Картина шестая У Дуси. Антонина возле нее поет псалмы .

Дуся . Помолчи-ка. Чтой-то мне слышится, идут на нас.

Антонина . Кто идет, матушка?

Дуся . Кто, кто… С рогом кто… По нашу душу. А где мои деточки? (Роется в постели, достает кукол.) Ты читай, читай! Свое дело знай… (Стук в дверь.) Не отворяй. Погоди. (Снова роется в одеялах, достает из тряпья бутылку с водой, крестится, кропит вокруг себя и куда может достать. Стук сильнее.) Погоди, дочка, погоди, головку преклони. (Крестит Антонину.) С нами Крестная Сила! Отворяй. (Дверь сотрясается от стука. Антонина открывает. В дверях – Рогов. Высокий, ладный, в военной форме. С порога бросается перед Дусей на колени.) Рогов . Матушка, Дусенька, здравствуй! Пришел тебе поклониться, угоднице и чудотворице. Ай не признала?

Дуся приободряется, поправляет цветочек в фате, раздумывает.

Дуся (скорее всего, польщена). Ирины Федоровны сын старшой. А-а… пришел, значит. Рогов . Чтой-то набздено очень. Дух зело крепок. Узнала меня… А может, ожидала? Нас по деревне пацанов много гоняло, а Дуся-то у нас одна, мы-то все Дусю знали, повсеместно известная Дуся… Мне люди говорили, ты на меня серчаешь? Погоди. Я с угощением… (Встает с колен, шарит по карманам шинели.)

Со двора раздается вопль: «Пусти! Пусти меня!»

Дуся . Пусть Марья войдет.

Рогов . А зачем ей? Подождет твоя Марья. Мы земляки, столько годов не виделись. Нам потолковать надо. Пусть во дворе побудет. Я там при дверях солдатика поставил, чтоб не мешали поговорить-то. Народ, сама знаешь, какой: и лезут, и лезут. Ни днем, ни ночью покою не дадут. (Вынимает бутылку самогону, еду в тряпице. Ставит все возле Дуси.)

Дуся (машет рукой). Убери, убери!

Рогов . Да зачем убирать? Мы сядем рядком, выпьем по рюмочке, закусим. Ты чего надулась-то? Может, пост какой?

Антонина . Да она от юности своей мяса не ест, а зелья твоего и сроду в рот не брала.

Рогов . Надо будет – возьмет. Не то еще возьмет. Стаканы-то принеси. А скажи мне, матушка Дуся, что это такое ты на моих ребят навела? А?

Дуся . Про чтой-то ты говоришь?

Рогов . А ты забыла? Запамятовала, значит…

Дуся . Это что… когда было…

Рогов . Давно, недавно… Что натворила над ними?

Дуся . Что – Дуся? Дуся – ничто. А их Господь Бог покарал.

Рогов . Нет никакого бога. Да если б он был, он бы разве меня потерпел?

Дуся . Антонина! Ниночка потерялась. Где Ниночка моя? (Антонина поднимает с полу упавшую куклу, Дуся раскладывает кукол рядком на одеяле.) Ниночка, Иванушка, Катенька, Егорушка… вот он…

Рогов (наливает в два стакана). А это Дусе. Смотри, бабушка, а все в куклы играешь.

Дуся . Доченьки мои…

Рогов . Какие доченьки? От тебя жених сбежал или нет?Дуся . Сбежал, сбежал. Прибежит обратно, куда ему деваться?

Входит Сидоренко .

Сидоренко . Товарищ Рогов, там в сарае старуха сидит. А под кормушкой шинель красноармейскую и гимнастерку нашли, вот что обнаружилось. И эт-та… меду два бочонка малых, и в сундуке холст штуками старого деланья, а в другом – крупа, все малыми мерами, в мешочках, и пшено, и гречка, и горох есть.

Рогов (выпивает). Шинель… интересное дело… Что же это, Дуся, у тебя за хожалки, в шинелях ходят… Чудеса… Вы там во дворе хорошо поищите, а мы здесь посидим, поговорим пока. (Подходит к киоту, рассматривает.) Смотри, какое у тебя имущество. Ризка-то серебряная?

Дуся . Руками не тронь.

Рогов . Не буду, не буду! Как можно? Все понял – святое. (Роется за пазухой, вынимает маленького щенка.) Ну, чего скулишь, дурачок?

Дуся . Ой, сколько же терпеть-то, Господи? В дом ко мне собаку поганую принес, басурманское отродье! Неси ее отседова!

Рогов . Да ты посмотри, маленький какой. Жрать хочет. Я вчера иду, чуть не раздавил его. Вишь, прибился. Пропадет. (Ставит щенка на стол. Дает ему кусочек мяса.) Еще не научился мяса есть. Научим. Иначе пропадет.

Дуся (закрывает лицо руками). Весь дом мой опоганили. Как же я теперя тут жить буду?

Рогов . А ты еще долго жить собираешься?

Дуся (выпрямляется, ставит палец себе на середину лба). Вот тута! Вот тута у тебя дыра будет. Трех лет не пройдет. Все. Антонина! (Снимает с себя фату, распускает жидкую косицу.) Поищи-ка вот. Да с гребешком, с гребешком ищи. (Антонина начинает искать вшей, продолжая читать псалмы.)

Рогов . Вишь, Жучка, они вшивые, нас с тобой не любят. Говорят, мы им дом опоганили.

Семенов (входя). Товарищ Рогов, старуха прям как сумасшедшая, рвется сюда, в дом просится. Говорит, я тут живу.Рогов . Ну, веди ее сюда, коли ей так хочется.

Врывается Марья с криком.

Марья . Полный сатана! Красноармейц твой дурак, сам дурак, сатана! (Слов у нее не хватает, она размахивает кулаками, кидается на Рогова.)

Дуся . Марья! (Та замолкает.)

Рогов (Антонине). Хватит тебе каноношить. Давайте разбираться. Чей дом?

Дуся . Дом мой, Авдотьи Ивановны Кисловой. И все. Больше слова тебе не скажу.

Рогов . Беда какая, не хочет она с нами, Жучка, знаться. Ну и не надо. А ты, говоришь, с ней живешь?

Антонина . Семь годов живу с Авдотьей Ивановной, хожу за ней.

Рогов . Звать как?

Антонина . Мещанка города Езельска Сытина Антонина Митрофановна.

Рогов . Монашка?

Антонина . Рясофорная.Рогов . Толковая мамаша. (Марье.) А ты кто?

Марья молчит. Антонина обирает вшей с Дусиной головы.

Рогов . Дуся, эта бабка тоже за тобой ходит? (Дуся молчит, Марья тоже.) Ты живешь здесь? Чего ты в сарае делала?

Марья . Срала делала!

Рогов . Смелая какая. Татарка, что ли?

Марья . Сам татарка. Я христиан православный.

Рогов . Теперь вижу, мордва настоящая. (Марья плюет.)

Дуся . Плюет! Опять плюет!

Марья . Прости мене, Дуся Божья.Рогов . Паспорт есть?

Марья показывает ему два кукиша.

Рогов . Нет паспорта, надо понимать. Будет Мария Мордвина, и хватит с тебя. Семенов, ты пиши, пиши. Стало быть, три. А где четвертая?

Антонина . К родне ушла.

Рогов . К родне… А звать ее как?

Антонина . Анастасия.

Рогов . А фамилия?

Антонина . Не знаю.

Рогов . Не знаешь, значит. (Тянется папироской к лампаде. Марья кидается на него.) Марья . Сам татарин! Мать твоя татарин! Место святое не знаешь!

Рогов сильным ударом отшвыривает ее к двери. В этот момент дверь отворяется, вводят Тимошу. Он в солдатском исподнем, босой.

Семенов . Лестницу на чердак приставили, а там нашли вот… в сундуке.

Рогов . Братан! Какая встреча! Бабка! Еще стакан неси! Ай, Дуся! Спасибо тебе, брата моего привечаешь, в сундуке укрываешь. Выпьем со свиданьицем, Тимофей!

Тимоша . Я не пью, Сеня.

Рогов . Сеня! Сеня я тебе! А раз я тебе Сеня, то уж пей! (Тимоша пьет.) Так чего ты в сундуке делал? Богу молился или бабкины сорочицы считал?

Дуся . Пресвятая Троица, помилуй нас!

Рогов . Врешь, Дуся! Здесь судить и миловать не Троица будет, а тройка. В первую голову будет тройка судить дезертира Тимофея Рогова, а уж потом за укрывательство Авдотью Кислову с ее сожительницами, как их там. А что двое красноармейцев через тебя, чудотворицу, ослепли, так я в это не верю, и потому за это тебе, Дуся, ничегошеньки не будет. А получишь по справедливому народному закону.

Марья . Народный, да? Где народ? Зови народ!Рогов . Мало получила. Народ – это я. Я – народ. А ты – навоз. Сидите и молитесь. (Заталкивает в смежную Дусину комнатку, и впервые закрывается дверь в выгородке или занавеска.) Семенов, ступай на улицу, приведи двух местных, первых, кто под руку попадет.

Семенов уходит.

Рогов . А ты, Тимофей, сядь, отдохни, дух переведи. В сундуке-то не вольный воздух. Мы не изверги какие. Все по-хорошему. Ведь сколько плохого про нас говорят. И все напрасно. А для нас первое дело – справедливость. Революционная справедливость. Чтоб по правде. (Стучит в дверь к Дусе.) Дусь, скажи, хочешь, чтоб по правде все было? (Пение из-за выгородки.) Деревня ваша, между прочим, на плохом счету. Сельсовет не выбрали, мужики – никакой активности. (Тимоше.) Или вроде тебя, недомерки.

Входит Семенов , приводит Надюи Голованов а. Голованов в глубоком похмелье, руки трясутся, свет не мил. Надя хочет перекреститься на икону, но останавливается, машет рукой.

Семенов . Товарищ Рогов, а баба годится?

Рогов . Отчего же не годится. Очень даже годится. Местная?

Надя . Из Салослова я. Здесь замужем.

Рогов . Чья?

Надя . Петра Фомича Козелкова.

Рогов . А, Петька Хромый. А я Рогов.

Надя . Ой? Самый Рогов?

Рогов . Самый и есть. На какую ж такую работу вы направляетесь?

Надя . Да тут бабка одна живет, у нее взять можно…Рогов . А тебе, значит, невмоготу стало?

Голованов мычит, трясется.

Надя . Похмелиться просит.

Рогов . Я чтой-то его не знаю. Он-то местный? И вроде знакомый, и вроде нет. А? Учитель! Учитель Голованов! Николай Николаич! Ну и хорош сделался! (Голованов устремляется к бутылке на столе, но Рогов ему не дает.) Ну, Голованов, что ли? (Голованов кивает, мычит, морщится. Рогов наливает стакан и ставит на середину стола, подальше от Голованова.) Хорош, хорош… Сколько лет не виделись! Десять? Восемь?

Надя . Да не мучь человека, дай ты ему.

Рогов . А ты добрая.

Надя . Да, я добрая. Попроси – чего хошь дам.

Рогов . А чего мне просить, мне все сами несут. На блюде. Как голову Иоанна Крестителя. А не принесут, сам возьму. Мы не просим.

Надя . Ишь вы какие… (Берет стакан со стола, передает Голованову, тот заглатывает и садится, закрыв глаза.)

Рогов . А ты ж, говорила, Козелкова жена?

Надя . Захочу – жена, не захочу – не жена. Это как мне угодно будет.

Рогов . Значит, себе хозяйка? Самостоятельная?

Надя . Именно что.

Рогов . Это хорошо. А как тебя, Надежда, по отчеству?

Надя . Григорьевна.

Рогов . Хорошо. Сделаем мы тебя, Надежда Григорьевна, большим человеком, будет тебя народ слушать.

Надя . Да кто меня послушает, смех один будет.

Рогов . Все послушают, и смеху никакого не будет. (Зевает.) Страх будет.

Голованов (открывает глаза, как будто отошел от обморока). Еще вот столько, и я… все… Аллес вирд ин орднунг. (Показывает, сколько.)

Рогов . Столько? (Наливает. Голованов выпивает, трясет головой.)

Голованов . Все. Хорош. Арсений Рогов, помню тебя. Местный фабрикант Талашкин Афанасий Силыч, из Городка, держался передовых взглядов и послал меня в Цюрих, а там два года учили, как преподавать разного рода рукоделие, включая и железное, крестьянским ребятишкам. Ферштеен зи? Вере ихь юнгер… Ентшульдиген битте… Но, вернувшись, стал я заниматься не педагогической деятельностью, а революционной. Ты тогда под стол пешком… А я – организовывал стачку на мануфактурах и арестован был в начале девятьсот шестого года за это самое дело. (Протягивает пустой стакан Рогову.) Еще чуток.

Рогов . Так ты меньшевик, что ли?

Голованов . Меньшевик, большевик… Какая разница? Об этом и разговору не было. Я – профессиональный революционер. В прошлом. В настоящем – профессиональный пьяница. Никаких теоретических вопросов не обсуждаю. (Рогов наливает ему чуть-чуть, Голованов выпивает, расслабляется.) Так вот, дорогие мои, по ходатайству Талашкина, того же самого местного капиталиста и буржуя, как вы говорите, уездный педагогический совет дал мне разрешение преподавать в ремесленной школе. До того мне преподавать запрещали – ссыльный был! И в первый же год моей педагогической деятельности учился в моем классе вот такой мальчишечка, Арсений Рогов. А? Какая память! (Подставляет стакан.) Чуть-чуть.

Рогов . Понял. И ты годишься.

Голованов . Честно говоря, я не особенно гожусь. Впрочем, Надюша, как? (Она кокетливо фыркает.) Но здесь, в деревне Брюхо, я кое на что гожусь. Могу за бутылку самогона крышу починить, печь переложить или гроб сбить. Учили хорошо в Цюрихе.

Рогов . Ладно, хватит. Вижу, что годишься. Найди, Николай Николаич, баньку у кого получше, истопи. Мы попаримся. Семенов, попаримся? А ты спинку потрешь? (Надя хихикает.)

Голованов . Она потрет, всем потрет. Она баба хорошая.Рогов . А потом, стало быть, и закусим. А ровно это… (смотрит на часы) в восемь часов по новому, по советскому времени вот тут, на этом самом месте, мы собираемся. Ты, Голованов, получишь за свои труды бутыль самогону, а ты, Надька, как будешь стараться… (Тимоше.) А ты что здесь сидишь, таращишься? Иди к своим! (Заталкивает Тимошу к Дусе и закрывает за ним дверь.) Семенов! (Входит Семенов.) Со стороны окон поставь Мухамеджина, а у этой двери – Сидоренку. (Стучит в дверь.) Арестованные! Что тихо поете? А то вас там не услышат! Можно и погромче. Нам не мешает. (Семенову.) Приказание выполняйте. (Шлепает Надю по заду, сует щенка за пазуху.) Пройтись, что ли, по деревне, навестить кое-кого. (Декламирует.) Вот моя деревня, вот мой дом родной…

Уходит. У двери в Дусину келью садится красноармеец Сидоренко , у первой двери – Семенов . Сидоренко сворачивает самокрутку.

Сидоренко . Егор, як ты разумиешь, до вичору управимся?

Семенов . Не. На восемь назначено. Пока то, другое. Раньше утра никак.

Сидоренко . Подывись, Егор, яки гарны сундуки. Бабка богата, як жид. Треба пошукать ее трошки, а?

Семенов . Пошукаешь еще, пошукаешь.

Сидоренко . Та ж не люблю без дила сидеть, я ж вроблять люблю.

Семенов . А ты посиди перекури. Чего тебе неймется старухины тряпки трясти…Сидоренко . Дуже не люблю без дила…

Стук в дверь.

Семенов . Открой, Федор.

Сидоренко . Ты же ближе.Семенов . Ты же вроблять любишь.

Опять стук.

Сидоренко . Та ж у мене дило – я курю. (Молчат некоторое время. Больше не стучат.) Поспешишь, людей насмешишь.

Семенов открывает дверь. Там Девчонка .

Семенов . Чего тебе?

Девчонка . Мне Рогова.Семенов . Ишь чего захотела. На что он тебе? (Девчонка убегает.) Рогова ей подай…

Из кельи: «Да воскреснет Бог, да расточатся врази Его…» Распахивается дверь, входит Рогов .

Рогов . Да, деревня, она деревня и есть… Отсталый класс. Глаза бы не глядели. Темнота. (Закуривает от лампады.)

Семенов . Девчонка вас спрашивала.

Рогов . М-м…

Сидоренко . Товарищ Рогов, а здесь не шукали.

Рогов . Да пошукаешь, пошукаешь. Никуда не убежит. Мы тут уже нашли, чего и не искали. Вот говнюк, думай теперь… (Входит Голованов.) Ну, как баня?

Голованов . Скоро будет. Воды натаскал. Сейчас прогорит, и все. Я насчет аванса. А то мне пора… подлечиться.

Рогов . Эх, Николай Николаич, культурный человек, хуже пролетария стал. Вон возьми, на столе стоит. Да скажи, у кого в деревне самогон хорош?

Голованов . У Кротихи. Второй дом над оврагом. Чисто варит.

Рогов . А Надька там что?

Голованов . А как же… Все лавки отмыла. Старается.

Рогов . Ну и мы постараемся. А, Сидоренко, постараемся?

Сидоренко . Га!

Рогов . Эка дубина… Скучно что-то… Вот моя деревня, вот мой дом родной… Флеровского привезли?

Семенов . Никак нет.

Рогов . Пойду посплю. Там в сарае сено-то есть?

Сидоренко . Нема.

Рогов (берет с крюка рваный тулуп). Плохое село. В хорошее село приезжаешь, председатель сельсовета все сам несет, советскую власть уважить. А здесь хоть по избам иди… После бани на стол соберете. Про Кротиху слышал? Вот там, Сидоренко, и пошукаешь. Второй дом над оврагом.Картина седьмая Там же. Вечер. Стол покрыт красным Дусиным платком. Заставлен едой. За столом в центре трое – Рогов , Голованов , Надя . По бокам красноармейцы Сидоренко и Семенов . Пьют, закусывают. Из Дусиной кельи слышится пение.

Рогов . Деревня, я говорю, плохая. Чтоб мужик сам нес, вот что нужно.

Надя . Принесет он, держи карман. Ему семью кормить надо, а тут так отдай.

Рогов . Что значит – так? А рабочий класс – как? Он кость всему. А крестьянин – он что? Так, требуха, сволочь.

Надя . Да перемрет народ, если весь хлеб отбирать.

Рогов . Кто перемрет, туда и дорога. Ты вон новых народишь.

Голованов . Надюшка нам народит, это точно.

Рогов . От нас такой народ пойдет, какого еще не было. Новый народ. Все будет общее, все будет новое. Государство будет новое. И земля, и небо новое. А теперешний народ ни на что не годится. Пусть и перемрет.

Голованов . Сам ты перемрешь, а народ не перемрет.

Рогов . Который народишко дрянь, туда ему дорога. Вот эти, к примеру (показывает на келью) , богомолки, попы, – на что они нужны?

Надя . А кому они мешают? Пускай поют.Рогов (наливает всем, Голованову – полный стакан). Тебе, Николай Николаич, полненький. Хорошо нас попарил. (Голованов пьянеет на глазах, клюет носом. Рогов тоже пьянеет, но другим манером, он возбужден.) Дура ты, Надька. Понимала бы что… Сидоренко, попа доставили? (Роется в карманах, достает бумажку, читает.) «И говорил на воскресной проповеди: “Облекитесь во всеоружие божие”». Это ваш поп говорил. Сидоренко, веди попа.

Сидоренко вводит отца Василия.

Сидоренко . Вот он. Там, товарищ Рогов, вас все девчонка какая-то спрашивает.

Рогов (машет рукой). Давай его сюда. Вот, гражданин Флеровский Василий Тихонович.

Отец Василий . Я хочу сделать заявление.

Рогов . Валяй.

Отец Василий . Ваш следователь Шестопалов требовал от меня признания в том, что я украл храмовую икону и укрыл ее от изъятия. Заявление мое состоит в том, что я в жизни своей ничего не крал, тем паче иконы, не утаивал, а во время изъятия церковных ценностей, производившихся согласно вашему указу, я находился по дороге в Городок, куда вез назначенные мне к сдаче хлеба, и тому есть свидетель, крестьянин села Брюхо Козелков Петр Фомич, который и вез меня для сдачи хлебов.

Надя . Было, было, и я тому свидетель.

Рогов . Молчи, дура. Тебя спросят, когда надо будет. И другой есть вопрос, гражданин Флеровский. Говорили ли вы за проповедью (читает по бумажке) «облекитесь во всеоружие божие»?

Отец Василий . Апостол Павел говорил.

Рогов . А что еще ваш апостол Павел говорил?

Отец Василий . «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, властей, против мироправителей тьмы».

Надя (плачет, подперев щеку). Красиво говорит. Непонятно, но до чего же красиво.

Рогов . Хватит. Подпишите, что говорили. (Рогов подставляет бумагу, отец Василий ставит подпись.)

Отец Василий . Пожалуйте.

Рогов . Так, батюшка, а вы ведь приговор себе подписали. Вот он, приговор-то. Поняли?

Отец Василий . Понял.

Рогов . А выход-то есть. Отрекайтесь. Снимайте с себя сан. Вы старый человек, жена больная. Никто вас не тронет. Будете жить спокойненько.

Отец Василий . Если бы я в Бога не веровал… Не подойдет мне это. Да у меня отец и дед были священниками, сын священник…

Рогов . А второй где?

Отец Василий . О нем известий давно не имею.

Рогов . А мы имеем. Он в Добровольческой армии, второй ваш сынок. Или нет?

Отец Василий . Да.Рогов . Уведите. К бабкам его.

Сидоренко уводит священника к Дусе в келью, Рогов разливает по стаканам.

Голованов . А ты, Рогов, дурак, однако. Иносказания не понимаешь. Я про всеоружие-то…

Рогов . Это ты не понимаешь, Николай Николаич. Какое же тут иносказание, прямо говорится: против властей.

Голованов . Я и говорю – дурак. Каких властей? Апостол Павел жил две тыщи лет тому, о каких властях-то он говорил? Власть была тогда римская, императорская…

Рогов (смеется). Народный ты учитель, Николай Николаич, одно слово… Здесь другое важно: кто признает над собой власть божью, для того всякая другая власть – тьфу! И советская им – тьфу! И потому нам церковники – первые враги. Головой надо думать, Голованов. Мне человек нужен целиком, с потрохами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю