Текст книги "На берегах Альбунея"

Автор книги: Людмила Шаховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Людмила Дмитриевна Шаховская
На берегах Альбунея

От составителя

Большинство произведений русской писательницы Людмилы Дмитриевны Шаховской, совершенно незнакомой нашему читателю, составляют романы из жизни древних римлян, греков, геллов, карфагенян. По содержанию они представляют собой единое целое – непрерывную цепь событий, следующих друг за другом. Фактически ею в художественной форме изложена История Древнего Рима.

Книга, предлагаемая вниманию читателей, является как бы первым томом Собрания сочинений Шаховской. Но мы в данном издании не намерены нумеровать выходящие книги. Этому есть несколько причин. Первая – внешняя: поскольку издание рассчитано на длительный срок, и участвовать в его выпуске будет несколько типографий, то может статься, что по техническим причинам какие-то книги задержатся с выходом, другие, наоборот, выйдут раньше. Согласитесь: приобретя, к примеру, 1-й, 7-й и 12-й тома, и не имея информации об их выпуске или невыходе, читатель будет испытывать некий дискомфорт. Вторая причина – внутренняя: издание построено по хронологическому принципу, а материал для него изыскивается в «глуби веков». Процесс подготовки, редактирования и т.п. осуществляется по мере поступления первоисточников. Сейчас в работе около 15 романов на эту тему, а всего их у писательницы свыше двадцати.

Поэтому мы не собираемся ни стеснять читателей нумерацией томов, ни лишать себя возможности иногда издавать что-нибудь подобное – промежуточное или параллельное в хронологическом значении. С этой целью все последующие книги отредактированы таким образом, что в начале их будут указаны годы происходящих событий, чтобы читатели имели возможность разобраться, в какой последовательности им знакомиться с творчеством Людмилы Шаховской, если они хотят придерживаться хронологического порядка чтения.

С этой же целью здесь приводится перечень романов не по времени их написания, а по ходу действия, придерживаясь хронологии согласно принятому в исторической науке разделению эпох.

ОТ ОСНОВАНИЯ РИМА ДО ЗАХВАТА ЕГО ЭТРУСКАМИ

На берегах Альбунея...действие: 750 г. до н. э.

При царе Сервии... 578

Вдали от Зевса...

Набег этрусков... 536-500

Тарквиний Гордый...

Три последних романа составляют серию бытовых картин, сгруппированных вокруг личности Турна Гердония.

ПЕРВЫЕ ВРЕМЕНА РЕСПУБЛИКИ

Сивилла – волшебница Кумского грота 510

Данное произведение как бы закрывает предыдущую тему, конкретно к этой эпохе относится лишь первая часть романа.

По геройским следам... 362

ПУНИЧЕСКИЕ ВОЙНЫ И ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА РЕСПУБЛИКИ

Карфаген и Рим... 213-200

Над бездной... 79-62

Жребий брошен... 62-50

Эти романы не имеют общности в фабуле ни с предыдущими, ни с последующими, но два последних из них тесно связаны между собой и отчасти с романом «Нерон».

ЭПОХА КЕСАРЕЙ

Молодость Цезаря Августа... 45-38

Под властью Тиверия... 4 г. до н. э. – 38 г. н. э.

Эти романы связаны между собой общностью фабулы, а исторической стороной слиты с романом:

Нерон... 54-68 г. н. э.

Роман слегка касается фабулой предыдущих и относится к «Над бездной» в плане воспоминания потомками своих предков, как сравнение быта помещиков и поселян той и другой эпохи.

ПЕРВЫЕ ВРЕМЕНА ХРИСТИАНСТВА

Весталка... 77-85

Ювенал... 85-100

Потомки героев... 96-109

Серебряный век... 109-119

Кесарь Адриан... 119-124

Конец римской доблести... 124-138

Римляне в Африке... 136-140

Последние три романа имеют общих героев фабулы; тем, кто придает этому значение, следует читать их в вышеозначенном порядке.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК

Бесчинства преторианцев и гладиаторов от эпохи Марка Аврелия и дальше до слияния римской Истории с византийской, галльской, сирийской и других стран, где от перемещения центра действия расплывается интерес в событиях, относящихся к Риму уже косвенно.

Сила духа... 138

Любимец Кесаря... 155-192

По праву сильного... 192-217

Первый из указанных романов, хоть и относится по времени к гонениям эпохи Кесаря Адриана, но совершенно отстоит от нее в смысле происходящих событий. Два последних произведения не имеют с предыдущим общей фабулы, но тесно связаны ею между собой.

Особняком в ряду исторических произведений Шаховской стоит роман «Лев-победитель», относящийся к 6-му веку нашей эры. Никакой связи с римской Историей он не имеет. Интересен тем, что является первым в русской литературе романом из Абиссинийской жизни.

Намерены мы показать и другую сторону творчества Людмилы Шаховской, в частности, опубликовать роман «Женщины моего века», состоящий из двух различных серий рассказов, охватывающих по времени вторую половину прошлого столетия.

Одним словом, наших читателей ждет знакомство с интересным и неординарным автором. И я им искренне завидую: ведь им еще только предстоит это прочесть.

Борис АКИМОВ

ГЛАВА I
Дикари страны быков

Во времена доисторические Италия была пустынна, безлюдна; ее аборигены (первобытные обитатели) были, как и везде, людоеды, не знавшие ни прочной оседлости, ни догматически-установленной религии, никакого начальства и закона, никаких обрядов и правил жизни.

Аборигены не умели ковать металлов, не варили себе пищи, не пряли, не ткали. Они были звероловы, пастухи, рыбаки, питавшиеся добычею охоты и ловли, мясом и молоком стад прирученных животных и тем, что море само им выбрасывало на сушу после бури, или тем, что оно им давала в сети, сплетенные из древесного лыка, закинутые с лодок из выдолбленных стволов.

Греки называли их страну «Страною Бычачьею» – «Италией» – от древнего слова «Italos» – бык.

Но греки так назвали страну много позже; они не знали ее аборигенов; в древности не узнал их никто, потому что от них не осталось на поверхности земли никаких памятников вроде жилищ, могил, посуды.

Теперь их знает наша геология, но в древности о них носились лишь преданья – гипотетические грезы народной фантазии, какие иногда вернее выводов логики совпадают с истиной.

Откуда пришли эти первые жители полуострова, римляне не знали; в их преданьях не составилось никакой легенды о том, но мы, основываясь на названии этих аборигенов «япиги», можем предполагать, что имя их родоначальника – Япег, – которого впоследствии греки считали за сына Зевса, – это имя есть искажение имени библейского сына Ноя, Иафет.

Япиги были пришельцами с Севера, – это заключают из того, что они не походили на греков, финикиян и этрусков ровно ничем.

Это были мрачные племена потомков Иафета. Чем дальше шли они от своих братьев, потомков Сима, сохранивших в племени Евера (евреев) стройные, истинные верования единобожия Библии, – тем туманнее запутывали свои представления о сверхъестественных отвлеченных Силах, правящих миром, пока совершенно не утратили Истины, забыли ее, одичав среди зверей и стад, как утратили и понятия о прежде известных им искусствах.

Главною причиною такого одичания можно считать то, что эти племена перебрались из Азии в Италию не морем (быстро в несколько дней), а сушею – много сот лет брели туда по тем местностям Европы, какие тогда находились в совершенно диком состоянии – безлюдные пустыни, заросшие высокою травою, девственными лесами, где предательски крылись вязкие, гибельные болотные топи.

В Европе господствовал суровый климат так называемого «ледникового периода». В Италии тоже было холодно, – не теплее нынешней Швеции, – потому что (как полагают некоторые) полюс вращения Земли находился тогда гораздо ближе к этим широтам.

Холод, естественно, погнал бродячие племена к Югу, где они нашли более приветливую, хоть тоже холодную, страну для поселения.

Смутные предания об этих стихийных условиях жизни аборигенов явились римлянам в виде ужасной эпохи людоедов, конец которой положил добрый царь Сатурн, давший Италии счастливый «Золотой Век», длившийся очень много времени.

Геологи полагают, что этот Сатурн был – мощное солнце, осветившее и согревшее Италию, давшее ей климат нынешней Африки, когда полюс вращения земли отклонился, заморозив кипарисы, росшие в Гренландии, и мамонтов Сибири.

В этом «Золотом Веке» на Аппенинском полуострове Италии жили пещерные медведи, обезьяны, львы, огромные кабаны, особой породы олени, даже морские змеи и крокодилы выходили на ее берега обсушиваться при жарком солнце.

От этих чудовищ стремительно убегали и прятались в пещеры или кое-как смастеренные лачужки боязливые, нагие дикари, ютившиеся кучками, каждая семья отдельно, вразброс по раздольной шири никем больше не заселенного полуострова.

«Золотой Век» Сатурна прошел; экваториальный климат в Италии постепенно снова стал умеренным, а затем охладился до того, что этот полуостров сделался страною более холодною чем она теперь.

По мере того, как охлаждался климат, там вымерли львы, крокодилы и др. существа, способные обитать только в жаркой зоне.

Суровость природы развила в пастушеских и рыбацких племенах дикарей-япигов склонность к практическому взгляду на жизнь, стремление соблюдать материальные выгоды, не давая никакого значения идеальным добродетелям.

Жизнь отдельного члена семьи или орды соединенных родов не ставилась ни во что, если его гибель, как жертвы, могла дать предполагаемую пользу остальным ближним, – поэтому человеческие жертвоприношения были неизбежным актом при начале и окончании всякого важного события в делах япигов.

Добродушные относительно своих, эти дикари были не гостеприимны к чужеземцам, подозрительны и не любопытны, не падки до новизны, считая, напротив, первейшим правилом соблюдение заветов старины, в чем япиги явились прямою противоположностью мечтательным, изящным грекам, кровожадным сирийцам и мн. др. народам древности.

Их представления фантазии и житейские обычаи были очень суровы, мрачны, но в то же время и просты, однообразны.

Япиги долго были людоедами, подобными знаменитому Циклопу «Одиссеи», которого можно считать за представителя фантастических преданий греков именно об этих первобытных насельниках Италии, живших там во времена троянской войны, около 1500 г. до Р. X.

Одичавший, дошедший до людоедства и житья без одежды, народ япигов мало-помалу начал снова возвращаться к утраченному свету цивилизации.

Они научились делать посуду, варить пищу, прясть, ткать, валять шерсть, сеять лен и зерна хлебных растений, из которых толкли муку каменными пестами, варили из нее кисель и пекли лепешки, еще далекие своими качествами от настоящего хлеба. Они сеяли горох, бобы и др. овощи, но еще не ковали металлов, хоть и имели их в своем племени, занесенными случайно извне.

В домашнем обиходе япиги употребляли каменные пилы из кремня, такие же топоры, ножи и копья, а швейные иглы делали из рыбьих костей.

Они с неумолимой жестокостью уничтожали контингент лишних членов семьи, хоть уж и не ели больше человечины, – обязательно убивали всех стариков, старух, некрасивых вдов, уродливых детей, неизлечимо больных и изувеченных на войне или охоте.

Практический материализм япигов допускал существование только нужных особ, не доставляющих собою отягощения ближним, и это, привитое воспитанием из поколения в поколение, правило внедрилось в понятия дикарей до такой степени, что обрекаемые смерти не только не противились обычаю, как неизбежному, но сами готовились к фатальному завершению жизни насильственным способом, как к желанному благу, стараясь лишь о том, чтоб не осрамить себя трусостью перед свидетелями их кончины, подать своим поведением пример последующим и перещеголять виденных предшественников.

Кроме таких, обреченных на смерть субъектов, как отживших свой век, ненужных, обременяющих племя, япиги убивали и всех провинившихся, – убивали за малейшую грубость, за непочтительность к старшим, за небрежность в исполнении обязанностей.

Они строго соблюдали одинаково как женское, так и мужское целомудрие, брали себе лишь по одной жене, и их брак был нерасторжим, но муж имел право убить свою жену во всякое время без вины, если она стала ему неугодною, чтоб жениться на другой.

Невинных людей убивали в жертву богам за благо племени очень нередко, хоть тогда еще и не было правильного культа, не было и никакого определенного понятия о богах.

Настало время, когда у япигов сложились преданья, будто, покинув поселок своей родной семьи Лаврентум, чтобы не отягощать его многолюдством, один из старшин Эней (что значит «медный» – aeneus)[1]1
  По созвучию имени с греческим Aeneas, на этого человека впоследствии перенесены все подвиги гомеровского героя Энея.


[Закрыть] со своими ближними перешел в другую местность – на плодородную почву, удобренную текшею тут в незапамятные времена лавой, и основал на высоком холме новый поселок Лавиний.

Его сыновья, которых предание называло обоих Асканиями (может быть, раздвоив личность одного человека), разделились наследством таким образом, что один остался владеть Лавинием, а другой удалился на Восток к озеру и основал там Альба-Лонгу.

Таковы предания, признаваемые учеными нашего времени за чистые, свободные от наслоения позднейших примесей фантастических легенд об Энее-троянце и его жене Лавинии.

ГЛАВА II
Построение нового дома

Один из потомков Энея, живший в Лавинии, вследствие размножения семьи, решил отделиться от своего брата, предоставив ему доживать век в родительском доме.

Это намерение сурового япига вызвало удивление и разнообразные толки его ближних по той причине, что противоречило заветам старины: решивший переселиться на новое место был старшим из братьев; уступка прародительского дома в линию потомков младшего брата, совершалась не по обычаю; многие видели в этом уклонение от правил жизни уважаемого человека.

– Этому старику давно в землю сойти пора, а он себе новый дом строить затеял!.. – говорили соседи с усмешкой.

Но старик был уважаем всем поселком до такой степени, что никто не осмелился говорить ему самому что-нибудь о его необычной затее.

Старик после нескольких передумываний, но ни с кем не советуясь, собственным соображением выбрал место для переселения своей семьи и стал строить новый дом довольно далеко от Лавиния, в лесистой и холмистой местности, на берегу р. Альбунея (впоследствии названной Тибром).

Этот человек был веселого, доброго нрава, строго исполнявший все предписания несложного культа стихийной религии япигов и обычаи житейского обихода, но при этом сильно любивший своих сыновей, внучат, брата и всю родню, которая у него была очень многочисленна.

Он был уже стар возрастом, поэтому и говорили, что ему «пора в землю», но никто еще не осмеливался напомнить ему неизбежный подвиг, потому что уважаемый дикарь ничуть не одряхлел ни телом, ни духом, являясь взорам ближних, как сильный крепыш-здоровяк, среднего роста, широкоплечий, с крупною, круглою головой, покрытой густыми, курчавыми, седыми волосами, с едва приметными зачатками лысины над выпуклым лбом почти без морщин, носившим отпечаток самородного ума, с выразительными, веселыми, черными глазами, ласково смотревшими на ближних, когда этот старый глава рода в добрые минуты придумывал, что бы такое ему еще сделать хорошее и для себя и для них к общей пользе.

Несколько лет протрудился старик с сыновьями и внуками, складывая из огромных камней новый дом больших размеров, смазывая промежутки глиной без извести, которой эти аборигены Италии тогда еще не употребляли.

Постройка мастерилась циклопическая – такая прочная, которую, предполагали, ни волна при разливе реки не смоет, ни огонь не истребит, а враги разорять поленятся – так крепко сложены стены, в которых каждый камень другим держится и сам следующему упор дает, чтоб не сходил с места.

Все эти годы семья жила на берегах Альбунея в вырытых землянках.

Наконец постройка завершена тяжелою, плотною крышей из бревен, земли и камней; на три выходных двери навешены створы; для окон прилажены ставни; внутри утрамбована земля пола, поставлены скамьи, столы и др. незатейливая мебель, и дом затворили – туда уже никто больше не смел входить до дня новоселья.

Но старик продолжал посещать новое здание, оставаясь там целые дни.

Многих родичей это удивляло, и они подглядели, что дед копается в яме, которую вырыл внутри дома, не имевшего разделения на комнаты, так как дикари держались своеобразных примитивных понятий о семейной жизни и не стыдились многого, что немыслимо среди более развитого общества.

Дом разделялся только врытыми стоймя, толстыми столбами, подпиравшими балки, на которых держалась крыша.

Родичи напрашивались помогать старику, но он никому не позволил войти в дом.

Сыновья его догадались, что он мастерит нечто «тайное», «священное», и осторожно решились заговорить с ним об этом, не дерзая переступать заповедный порог нового дома, а лишь всовывая головы в дверь.

– Поведай нам, батюшка, что такое ты решил устроить тут около печки?

– А вы сами-то не догадываетесь? – отозвался крепыш, продолжая работать.

– Перед печкой очаг... а яма в нем зачем же?

– Эх, сыновья!.. глупыми вас не считают, бороды ваши до пояса выросли и седеть начали, а без моих указаний не знаете, что такое я смастерил здесь.

– Растолкуй, пожалуйста!..

– Ведь дом-то новый; ему надобен «хозяин»; это я «хозяину» строю пещерку, помещу его у вас под самой печкой, чтоб ему было тепло да сухо, – чтоб «он», ваш «Добрый Лар», не гнил.

Сыновья знали, что в каждом доме свой Лар есть.

Этим таинственным охранителем считался человек, непременно живым замурованный под очагом нового дома, причем варварский обряд посвящения в «домовые» выполнялся обыкновенно над каким-нибудь беззащитным индивидом семьи[2]2
  Это совершали почти все дикие народы. Следы таких обычаев видны даже у евреев в эпоху царей, при широком развитии культуры. При закладке стен восстановляемого Иерихона поместили в фундамент двух живых мальчиков. В наши дни это практикуется кое-где у дикарей Африки и Океании, а почетное умерщвление стариков – у чукчей Сибири.


[Закрыть].

Это было до того обычно, что слышавшие ничуть не содрогнулись, а спокойно спросили:

– А у тебя кто из нас намечен в Лары?

Старик ласково улыбнулся, отвечая:

– Дорогие мои, я сам для вас туда засяду.

– Ты?!..

– Чему же вы дивитесь, сыновья?.. это мой дом, я и буду его Ларом.

– Батюшка, дорогой наш, милый!.. как ты домовит!..

– Как ты заботлив о нашем благе!..

– Как ты любишь нас!..

Старик глубоко вздохнул и поманил сыновей к себе, разрешая проникнуть через заповедный порог.

– Я делаю, сыновья, то, что сделать я должен. Я пожил на свете очень счастливо и долго. Довольно с меня!.. пора мне в землю; уж и так, я догадался, дивятся, что я не иду туда. Желаю и моему потомству такого же благополучия, какое я имел в жизни, желаю и такого спокойствия духа перед кончиной, какое у меня теперь. Если я останусь с вами, смерть скоро смежит мои очи; поэтому я хочу, чтоб она пришла ко мне в пользу для вас. Кто лучше моей тени станет охранять новый дом, который сложили мои собственные руки? кто заботливее меня будет глядеть из могилы на живущих тут потомков, которых я сам произвел на свет? кто ласковее меня встретит и примет души умирающих, когда вы все один за другим станете переходить в мир теней?!..

– Как ты любишь нас!..

– Как ты заботишься о нас!..

– Никто, никто лучше тебя, батюшка, не может стать нашим Ларом. Мы все исполним над тобою, как ты прикажешь.

ГЛАВА III
Первый обитатель

Одобрив решение старика, сыновья принялись рассуждать о подробностях этого.

– Яма-то зачем же, батюшка? так будет нам неудобно стряпать, а Лару нужна только пещерка, его коробка из камней в земле.

– Глупыш!.. а как же вы меня без ямы-то в эту коробку засадите? для того и яма; после, когда вы со мною справитесь, все кончите, зарыть ее надо.

Сын оглядел коренастую фигуру старого здоровяка и наклонился под очаг с великим сомнением, соображая предстоящее ему дело на глазомер.

– Для тебя тесна эта коробка, батюшка; мы тогда на тебя много холстины навьючим.

– Навьючивайте! чем теснее сидит Лар в каменной коробке, тем лучше – кости свои по разным углам не разбросает, весь навсегда цельным останется, – связывать Лара нельзя ведь, сыновья; поэтому пусть он держится в целости самою коробкой. Мне там будет не тесно, а как следует. Это вот ямка для ног, чтобы спустить их с сиденья; сюда Лар будет вами посажен, чтобы лицом был к Востоку, а тут на камень вы перед Ларом поставите горящий факел; жертвенное, что я сам себе приготовлю, поместите мне на колени.

– А ты бы влез, сел, попробовал, примерился!..

– Ни, сын!.. раньше времени этого нельзя; да я и так знаю, что все будет ладно; я себя поясом мерил.

– Когда же угодно тебе, батюшка, переселиться сюда с нами?

– Дом совсем готов, готово и твое помещение.

– Торопиться я не хочу, сыновья, но и откладывать это не к чему. Мы уж очень давно живем в лесу; боялся я, что умру, не достроив дом, и вы меня в землянке нашей похороните. Вот сноха родит; взгляну на нового внука, имя ему дам, благословлю... да и с виноградом еще вы не управились... надо, чтоб ваши бабы для меня платье новое на смерть хорошо вышили всякими узорами и строчками. Я всегда рядиться любил; хочу и Ларом у вас сидеть по-праздничному. Когда со всем этим управимся, тогда уже... тогда и попирую я с вами в последний разок... как можно веселее, кончу жизнь, чтоб и в землю-то сойти веселым. Ко дню будущего новолуния, полагаю, все вы мне изготовите. Назначу я тогда день, созову родных, устрою пир. Следите тогда за мною, глядите на меня и запомните все, как у нас будет это. Я вам подам на себе пример, как надо сходить в землю – с веселым духом, охотно – чтоб новым хозяевам в доме весело и легко жилось, Лар должен сесть весело.

– Все исполним, батюшка, что прикажешь нам к этому дню.

– Живите, как я жил, а когда наступит время, ваши сыновья станут клониться к старости, а вы совсем состаритесь, тоже сядьте Ларами дома заживо, охотно и добровольно, без понуждения от родных. Вас трое, сыновья; поэтому я сделал в этом доме три двери. Старший пусть сядет Ларом вот здесь под главный ход, против очага; эта дверь ведет к лесу; Лар будет охранять охотников; второй поместится пусть вон там, под боковую дверь; она ведет в поля и горные пастбища; ее Лар назначается для пастухов и пахарей; ты, третий сын, будешь Ларом рыболовов и огородников; садись под ход, ведущий к реке и ее берегу, где мы посеяли репу и все другое.

Если вы любите ваших сыновей, как я вас люблю, и желаете им всего хорошего, как я вам желаю, то поступите, как я поступлю: садитесь в Лары, как я, при полных силах, гораздо раньше того времени, когда станете хиреть, дряхлеть, сделаетесь сыновьям в тягость, как лишнее бремя, и они примутся уговаривать вас уйти из семьи.

Сыновья молчали на эту речь старого дикаря; ни один из них не осмелился произнести возражений из того сорта, что «старик не надоест им или их сыновьям», – во времена япигов это было невозможно, как и никакая неискренность, никакая критика или хоть тень несочувствия тому, что свято, как обычай племени.

Семья деятельно занялась приготовлениями к пиру для новоселья; оповестили всю родню об этом и о решении их главы сойти в землю, стать Ларом жилища.

Родня одобрила желание старика, как похвальное дело, по понятиям этих дикарей, и приветствовала его заранее присланными разными дарами, нужными в новом хозяйстве его семьи; переселенцы благодарили, но ничего из подаренного не внесли в новый дом: после устроения пещерки он был заперт; первою утварью туда должно было внести утварь жертвенную, а первым обитателем ввести и поселить Лара; он должен был своею рукою отпереть все входы и перешагнуть все пороги прежде других. Так решено веселым стариком сообща с его сыновьями, так одобрено и его братом с другими старшими родичами.

В назначенный день с самой утренней зари япиги сошлись на берега Альбунея к переселенцам праздновать их новоселье.

Яства и напитки дикарей были незатейливы, изготовляемые лишь в натуральном виде без приправ. На пиру не подавалось ничего такого, чего каждый из участников не имел бы у себя на трапезе в будни. Мрачные орды итальянских аборигенов не только не старались удивлять своих ближних кулинарными новостями, но никто и не стал бы есть ничего нового, если бы это подали им. Всего неизвестного они опасались, не проявляя склонности изведать его.

Пир новоселья переселенцев состоял не из лакомств, а из совместной беседы; главная сущность заключалась в ласковых словах, любезностях, выражаемых другу другу, особенно старику, решившему умереть в этот день не попросту, а для блага семьи, которой он стал теперь не нужен живой, но может пригодиться в качестве ее Лара.

В средине лужайки врыт большой горшок из глины. В нем сделали священную смесь жертвенных веществ для помазывания нового дома и Лара его.

Сам старик, его брат, сыновья, как старшины рода, прежде всего нацедили в горшок своей крови из порезанных ими рук. Потом туда прибавили крови заколотых животных, влили молока, вина, масла.

Каждый из старшин отпил этой смеси из общего ковша с пожеланиями, чтобы в них была общая душа, чтобы они жили в дружбе между собою и впредь, как жили до этого, в старом доме.

Богов у япигов еще не было; они чествовали мертвецов, веря в вечность души, а теперь, на новоселье, чествовали друг друга – души еще живых людей.

Кончив жертвоприношение «общей дружбе», они принялись пировать, стараясь накормить своего Доброго Лара в последний раз живым как можно сытнее, наперерыв потчуя самыми лучшими кусками мяса и медом, напоили его вином до того, что этот здоровяк крепко уснул в полуденное время на мягкой овчине.

Его не трогали, не будили, предоставив все дальнейшие действия его усмотрению.

Старый дед сладко выспался и несколько времени лежал, потягиваясь, взялся было за кружку с вином, чтобы снова пировать, но, вспомнив, что его кормили «на смерть», отдернул руку, говоря:

– Больше нельзя; кончено мое пированье, детушки!.. ничего, ничего больше нельзя. Я должен проголодаться, чтоб охотнее съесть «пищи мертвых».

Он приподнялся на подостланной овчине и сел, оглядывая пирующих.

– Не смейте выть! – прикрикнул он на женщин, начавших было петь причитанье, – не мешайте слушать мою прощальную беседу.

– Ты бы отложил твое новоселье хоть до завтра! – возразила жена одного из сыновей.

– Плохо будет мужчинам нашего племени, если они станут думать бабьим умом! – с усмешкой отозвался старик, снова обращаясь к пирующим, – дорогие мои, прощайте!.. начнем наше расставанье!.. я не хочу откладывать моего входа; хочу войти Ларом в мой дом на новоселье, пока не закручинился; хочу войти веселый духом. Тяжко мне будет; знаю это, но думать о смерти раньше времени не хочу, не надо, да и не долго будет тяжко-то... скоро успокоюсь. Чем охотнее идет жертва к жертвеннику, чем больше пьет и ест освященного корма, какой ей дают перед смертью, – тем благоприятнее становится она. Следуйте свято по стопам отцов ваших, исполняйте неуклонно заветы старины, как бы тяжко это не казалось!.. этот выстроенный мною дом да будет и вам всем могильником!.. когда кому придет надлежащее время и общий совет старейших одобрит, принимайте кончину пред очагом этого дома, сходите в землю в нем, под мою охрану, пока не отделятся новые семьи по многолюдству, как роятся пчелы от одного улья в другой.

Все мужчины, принадлежавшие к семье старика, обещали исполнить его завет. Женщины не участвовали в этом обряде прощанья, и приказ не имел для них значения по той причине, что умерших или убитых женщин вывозили без всякой обрядности и уважения вдаль от поселков, куда-нибудь в лесную трущобу и зарывали там без надгробных памятников.

Зарывание живой жены с мертвым мужем, весьма распространенное у дикарей северной Европы, в Италии у япигов не практиковалось.

Уважение к «матроне» или к «весталке» тогда еще совершенно не было известно. Женщина япигов уподоблялась рабочему скоту, как бесправная самка, терпимая в доме, пока нужна, и убиваемая, как корова или овца, без снисхождения, по простому решению хозяев.