Текст книги "У каждого свой путь. Книга четвертая"

Автор книги: Любовь Рябикина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Прошу простить, двойной ромштекс с картошкой будет готов через пять минут и я в этом не виноват. Это повар жарит, а не я.

Николай оторвался от салата и вновь посмотрел официанту в глаза:

– Хорошо. Принесешь сразу, как будет готово.

Тот быстро сказал:

– Я все понял! Если что-то еще потребуется, зовите…

Николай наклонился над тарелкой, четко сказав:

– Свободен.

Официант подошел к бармену и остановился у стойки. Тот попытался расспрашивать, что случилось с его болтливым дружком, но ответа впервые не получил. Роман молчал, украдкой разглядывая широкоплечего красивого незнакомца с седыми висками. Он все еще видел стальные глаза, смотревшие без угрозы, но так, что становилось ясно, обладатель таких глаз опасен. Этот парень кого-то ему напоминал. Через минуту Рома бросился к телефонной кабинке. Когда Горев вышел из кафе, к нему приклеился «хвост». Николай не заметил парня в спортивном костюме, идущего за ним, как приклеенный. Его мысли были заняты другим…

Бредин позвонил Марине на работу и сообщил об освобождении Горева. Еще раз спросил:

– Ты веришь в то, что он вернется?

Услышал:

– Верю! Когда у него поезд?

– В восемь двадцать вечера. Ты что, собралась проводить? Да тебя на вокзале каждая собака узнает! Не компрометируй себя связью с таким типом, как Горев. Я запрещаю!

Степанова хмыкнула:

– Я и не собираюсь. У меня времени нет. Просто поинтересовалась, чтобы прикинуть, во сколько он в деревне появится…

Степанова посмотрела на часы. Быстро взглянула на Капустина и юриста, что-то прикидывая в уме. Они разговаривали с посетителями и, похоже, не слышали ее разговора с генералом. Когда очередной посетитель вышел, Марина выглянула в коридор – народу оставалось всего три человека. Через полчаса она закончила с людьми. Хлопнула по столу ладонью и потянулась, разминая мышцы:

– Господи, как же я устала! Ну, что, на сегодня похоже все! Который-нибудь до шести можете посидеть здесь, вдруг, кто придет? У меня одно дело появилось…

Капустин с готовностью кивнул:

– Я останусь. Если что, вам на мобилу позвоню. Игорь Львович тоже может идти отдыхать. Справлюсь!

Игнат последнее время чувствовал себя весьма нужным и страшно гордился оказанным доверием. Родители на Брянщине буквально молились на сына, ставшего «личным секретарем самой Степановой». Именно так они, с придыханием, говорили соседям.

Из собственной приемной Марина позвонила в общежитие и попросила отдыхавших парней помочь. Поехала домой. По дороге подбросила юриста к управлению и легко обнаружили слежку. Мужики поморщились:

– Во, наглецы! Может проучить их, Марин?

Она махнула рукой:

– Плюньте. Я тороплюсь! В следующий раз разберемся.

По дороге рассказала, что собирается делать. Оленин попытался отговорить, но она уперлась. Младший сержант, вздохнув, согласился.

Вошли в квартиру. «Волга» осталась у подъезда. Метрах в ста от нее нагло встала серая «Тойота». Степанова и спецназовцы видели это через стекла квартиры, но ничуть не обеспокоились. План, как действовать в этом случае, давно был составлен. Когда она появилась, в квартире ждали ребята. Невысокий Швец мигом натянул на голову светлый парик и кепку. Прихватив в охрану Сабиева и Мухаметшина, спустился вниз и, сжав плечи, чтобы они казались поуже, сел в машину. Было весьма похоже на Марину. «Волга» отъехала от подъезда, и за ней тотчас двинулся «хвост».

Настоящая Марина в это время торопливо переоделась в спальне в темно-синий шерстяной костюм с белоснежной блузкой. Надела на руки тонкие синие перчатки и шляпу с полями. Обула туфли на шпильке и вышла в гостиную. Все этой ей купила Зоя Шергун у какой-то артистки. В гостиной стоял в роскошном мужском костюме «с искрой» Игорь Оленин. Парень был красив. Женщина оценила его стать, слегка наклонив голову и выразительно приподняв брови. Младший сержант смутился и покраснел, как девушка.

В обычном спортивном костюме ждал Володя Бутримов. Он изображал телохранителя у типичного «нового русского». Смущение Оленина вызвало на его губах довольную улыбку. В последнее время парни слишком часто подкалывали его насчет Марии Половцевой, с которой он повел интенсивную переписку. Дело двигалось к свадьбе. Поначалу настороженные письма женщины становились все более теплыми и откровенными. Степанова надела темные очки, повесила на руку маленькую дамскую сумочку и подхватила Игоря под руку:

– Пошли! Володя, ловишь машину на проспекте и быстрее на Ярославский! Что-то мне тревожно.

Они беспрепятственно вышли из подъезда. Не имея за спиной «хвоста», легко поймали машину на проспекте и рванули на вокзал. Степанова постоянно погоняла водителя, капризно вякая:

– Побыстрее, пожалуйста! Мы и так опаздываем. Мой брат обидится, если мы его не встретим. – Укоряла сидевшего рядом Оленина: – Это ты виноват, что мы опаздываем! Неужели трудно было отправить проверить машину?

Игорь еле сдерживался, чтоб не расхохотаться. Настолько манеры этой капризной, нудной дамочки не вязались с Маринкой. Он уныло оправдывался:

– Кто же знал, что колесо хулиганы проколют? Всегда стояла, и никто не трогал, а тут… Так получилось.

Пожилой водитель морщился: в своей жизни он встречал немало подобных фифочек и искренне жалел мужика. Не выдержав, заступился:

– Вы бы, мадам, на супруга поменьше ворчали! Чаще всего мы опаздываем из-за таких вот, как вы! Как начнете краситься да мазаться, конца краю нет! А потом нам же и попадает! Что он, виноват, что колесо прокололи? Нет! А вы его загрызли уже! Извините, что вмешался, но, сколько можно мужику плешь проедать? Заткнитесь и сидите, пока я вас не выбросил! Мужику спокойнее будет!

Водитель с яростью посмотрел на нее в зеркальце, и Степанова поняла, что лучше помолчать. Бутримов на переднем сиденье закашлялся, и шофер несколько раз стукнул ему между лопаток со словами:

– Хозяйку вашу на место давно надо поставить. Мужики вы или не мужики? От таких вот дамочек одно расстройство. Мордочка красивая, а мы и языки высунули! Охи-вздохи, а потом каемся всю жизнь…

Все тираду водитель умудрился показать еще и в лицах. Рука Оленина ощутимо подрагивала на ее плече. Марина поглядела на Игоря. Тот повернулся, часто вздрагивая всем телом. Она увидела ярко-бардовую физиономию с бегающими глазами. Младший сержант с трудом давил смех. Она, разозлившись по непонятной причине, больно ущипнула парня за руку. Игорь пришел в себя после этого щипка и вновь нахмурился.

Бутримов расплатился с водителем. Выбрались из машины. Частник сразу отъехал, еще раз попросив мужиков приструнить «дамочку». Мужики не выдержали и расхохотались, глядя на старшину. Степановой и самой было смешно:

– Ой, мужики, я чуть не подохла в машине! Надо такую отповедь получить! И от кого? От водилы-частника!

Просмеявшись, она поглядела на парней из-под очков:

– Ладно, посмеялись, а теперь пошли…

Глава 4

В двадцать двадцать уходил только один поезд, на Шарью. Номер вагона был не известен, женщина уточнять не стала, чтоб не насторожить генерала. До отправления оставалось больше часа, и Марина не сомневалась, что сумеет обнаружить Горева. На табло появился номер платформы. Люди устремились туда, с недоумением поглядывая на шикарную дамочку в шляпе. Степанову никто не узнавал. Она внимательно осматривала толпу, хлынувшую на перрон. Прошлись вдвоем с Олениным вдоль всего состава, оставив Володю на входе на платформу.

В вагоны еще не пускали. Люди с вещами толпились возле дверей. В полумраке вагонов за стеклами мелькали силуэты проводников. Откуда-то доносился капризный детский плачь. Очень часто объявляли электрички, уходящие и прибывающие поезда. Вернулись к Бутримову. Николая не было. Встали, делая вид, что ожидают кого-то. Горев появился без десяти восемь. Марина тотчас спряталась за широкоплечую фигуру Оленина, сделав вид, что поправляет ему воротник рубашки. Шепнула:

– Идет…

Сразу заметила, что за Николаем следуют два типа. У обоих в руках имелись чемоданы, но они несли их так легко, что даже глупому становилось понятно – они пустые. Еще их выдавали глаза, не отрываясь глядевшие в спину Горева. Степанова шепнула:

– За ним слежка.

Когда Ахмад и шпики прошли мимо, троица разведчиков незаметно двинулась за ними. Прошли уже пять вагонов, шесть, семь. Возле следующего Николай остановился. На перроне перед дверями гудела толпа, но он терпеливо ждал и не рвался вперед. Поставил чемоданчик возле левой ноги. Марина заметила, как оба преследователя сунули руки в карманы. Спины у обоих застыли, словно у гончих. Женщина скомандовала Бутримову и Оленину:

– Взять этих двоих под видом воров!

Сунула в руки Володи свой кошелек. Заметив, как руки впереди идущих мужчин начали медленно выползать из карманов, метнулась вперед и отсекла преследователей от Николая собственным телом. Развернулась, мигом заметив тускло блеснувшие лезвия. Ее крик:

– Воры!!!

Заставил Горева обернуться. Два дюжих мужика выкручивали руки еще двоим, а дамочка в синем костюме, в которой он с удивлением узнал Маринку, дурным голосом визжала:

– Они украли мой кошелек!

Толпа отшатнулась. Горев заметил валявшийся на асфальте нож, и ему все стало ясно. Он вгляделся в лица и узнал обоих преследователей. Когда-то он встречался с ними в Чечне. Бутримов гаркнул на собиравшуюся толпу:

– Мы из милиции! – Якобы вытащил из кармана задержанного красивый кожаный кошелек Марины и протянул ей: – Ваш?

Она кивнула. Все почему-то поверили и успокоились. Настоящих милиционеров поблизости не оказалось. Полная дама заехала одному из задержанных по плечу зонтиком:

– Подобные вам типы украли у меня в прошлом году целый чемодан вещей. Дай Бог, чтоб вы из тюрьмы больше не вышли, аспиды!

Бутримов и Оленин поволокли все еще не опомнившихся мужиков к вокзалу. Те никак не могли понять, из-за чего их повязали? Марина на секунду оказалась рядом с Николаем и шепнула:

– Уходи в вагон! Больше никого не было…

Он не успел ничего ответить, так как их оттеснили друг от друга пассажиры. Начиналась посадка. Горев сквозь просветы в толпе увидел, как Марина торопливо шла по перрону вслед за своей охраной. Она почти бежала, на ходу набирая номер Бредина. Объяснила ситуацию, извинилась:

– Я снова не подчинилась вашему приказу. Тревожно было на душе…

Генерал понял, что ругаться уже поздно. Быстро сосредоточился:

– Машина будет через полчаса. Ждите у входа в вокзал со стороны площади. Постарайтесь не привлекать внимания милиции. Вырубите задержанных, если потребуется. Выдайте за напившихся приятелей. Никто ни о чем не должен догадаться!

– Есть, товарищ генерал-полковник!

Арестованные опомнились и попытались заорать, но два коротких и не заметных удара по почкам, а затем быстрый женский шепот:

– Будете орать, вырубим!

Заставили их притихнуть. Удары были весьма болезненны, и получить еще раз что-то не хотелось. Парни мрачно смотрели в асфальт, прислонившись спинами к гранитной стенке у перехода. Оленин и Бутримов стояли по обе стороны от них, а Степанова перед ними, повернувшись лицом к Казанскому вокзалу, отсекая от возможного пути бегства.

Две черные «Волги» остановились рядом с подземным переходом через двадцать три минуты. У одной опустилось стекло на дверце, и Марина заметила лицо генерала. Шагнула вперед. Мужики подхватили задержанных и потащили к машинам. В каждую, на заднее сиденье, посадили по одному, зажав между собой. Один из покушавшихся на Горева сидел между Мариной и генералом. Впереди сидел подполковник Козлов.

В первой машине задержанного держали Бутримов и Оленин. Всю дорогу Марина и Бредин молчали. Женщина видела, как генерал хмурился и его брови «ломались» посредине, словно барометр, показывая высшую степень раздражения. Въехали во внутренний дворик разведуправления. Задержанных ждал конвой и их сразу увели. Бредин вздохнул, поглядев на женщину:

– Снова отличилась… Кой черт тебя на вокзал понес?

Она твердо взглянула в лицо начальника:

– Тревога позвала. Вы можете ругать меня, сколько хотите, но я должна была убедиться, что с Колюней все в порядке. Он должен попрощаться…

Евгений Владиславович открыл дверь и пропустил ее вперед:

– Та-а-ак! Тревогу за него ты почуяла, а что же ты тогда тревогу за себя не чуешь? Когда стреляли в окно…

Степанова улыбнулась, чуть обернувшись и глядя в серо-голубые глаза генерала:

– Чего бояться, когда стекло пуленепробиваемое! Я обнаружила в первый день. Отсвет голубоватый, если сбоку смотреть. Вы побеспокоились. Видела, как мужики, прячась, гранату с моих дверей снимали и делали вид, что замок заклинило. Я все вижу, просто не говорю. Пока у меня есть такие друзья, как вы и они, мне ничего не грозит. Чувствам своим я привыкла доверять, вы уж простите. Не могла я Горева бросить, не могла…

Бредин положил руку ей на плечо:

– Вот за это я тебя и люблю. Ты всегда придешь на помощь, даже врагу, если он в чужую ловушку попал… Ты считаешь, что этот враг только твой и другие на него прав не имеют… – Степанова побледнела и качнулась в сторону. В памяти всплыло: «…другие любить тебя не имели права…». Генерал схватил ее за предплечье. Торопливо спросил: – Что с тобой? Врача вызвать?

Она резко остановилась. Словно во сне, прошептала:

– Не надо. Господи, как же все соединено друг с другом…

Генерал ошеломленно сказал, глядя в ее немигающие глаза:

– О чем ты, Марина?

Она смотрела на него спокойно и отрешенно. Глухо сказала:

– О жизни… У каждого свой путь, но однажды две дорожки сливаются в одну и так постоянно…

До самого генеральского кабинета она шла, словно под гипнозом. Бредин молчал. Шел рядом, время от времени глядя в неподвижное лицо подчиненной. Он чувствовал, что что-то случилось с ней, но не мог понять – что, а спрашивать не решался, понимая, что Марина сама должна вначале разобраться в себе. Бутримов и Оленин шли следом и переглядывались. Для них состояние женщины тоже было загадкой, хотя они считали, что знают ее достаточно хорошо.

Подробно рассказав все, что произошло на железнодорожной платформе военным следователям и, закончив дела в управлении, Марина соединилась со Швецом. Тот устало ответил:

– Осточертело мне по городу мотаться! Голова под париком взмокла. Парни все из продуктов купили и даже сверх того. Марина, где ты?

– В управлении. Можете возвращаться в квартиру. Мы скоро будем.

Втроем спустились в метро. Причем на Марину все оборачивались. Слишком уж необычно выглядела дама в шляпе и дорогом костюме в спешащей толпе. Да и ее атлетически сложенный спутник привлекал внимание. Выбрались на поверхность. До дома оставался какой-то квартал. Степанова вздохнула:

– Нас наверняка «пасут». Сделаем так…

В первый подъезд дома вошло три человека. Бутримов ткнул красной книжечкой разведуправления в нос консьержки и жестко сказал:

– Чердак откройте! Их пропустите на крышу и запрете, как было. Я спущусь с вами назад. Если проболтаетесь кому, век вам придется дожить в тюрьме! Ясно объяснил?

Пожилая женщина побледнела:

– Все сделаю, как вы приказали. Клянусь, что никто не узнает!

Володя спустился вниз, вместе с перепуганной женщиной. Еще раз предупредил и вышел из подъезда. Сделал вид, что делает пробежку, неторопливым бегом добрался до третьего подъезда и заскочил внутрь. Поднявшись на последний этаж, без труда отпер отмычкой замок и впустил Марину и Оленина. Облегченно вздохнув, спустились в квартиру.

Горев ехал в плацкартном вагоне. Он был полностью забит пассажирами. Многочисленные торговцы везли товар, закупленный на рынках в Москве, что бы перепродать его и получить прибыль. Огромные клетчатые сумки из полиамида свисали с багажных полок, стояли под столиками. Шум и гомон царил вокруг, временами нарушаемый громким детским плачем. Поезд тронулся. На столиках появилась немудреная снедь: куски вареной и копченой колбасы, сыр, хлеб, яйца. Кто-то предпочитал молоко, кефир или газировку, но большинство выставляло водку или пиво.

В купе Николая ехали два мужика и женщина. Мужики были солидными, в костюмах, несмотря на жару, в галстуках и очках. Они переговаривались между собой короткими репликами. Чувствовалось, что в дорогу их толкнуло общее дело. Покосившись на крепкого красивого Горева, молча выложили на стол еду: жареную курицу, тепличные помидоры и огурцы, финский сервелат, два пакета кефира. Быстро поели и попрятали остатки в портфели. Дождавшись проводницы, потребовали чай. Торопливо попили и устроились на полках. Они не обращали внимания на Николая и даже не поздоровались, но ему было все равно.

Бабенка оказалась тертым калачом. Втащив два огромных тюка, окинула взглядом попутчиков и попросила Горева помочь. Женщина пристально смотрела на крепкие руки, перевитые мышцами и обтянутую голубой рубашкой широкую спину, когда он, играючи, поднимал наверх сумки. Николай пропустил ее к окну. Сел чуть поодаль на нижней полке, поймав странный взгляд темных глаз.

Она дождалась, когда оба деятеля напротив устроятся на полках. Взглянув на чемоданчик Николая, женщина распаковала большой пакет со снедью. Накрыла стол газетой и небрежно повыкидывала продукты. Чего тут только не было! Водка, жареный палтус, колбаса, огурцы, курица, помидоры, вареные яйца, сыр, конфеты, печенье и даже пирожные. Появились два пластиковых стаканчика и бумажные тарелки с салфетками. Она взглянула на Николая черными глазами:

– Присоединяйся! Мне все равно не съесть, а ты явно не позаботился о еде…

Горев попытался отказаться:

– Я перед отъездом плотно перекусил. Спасибо.

Она не отставала:

– Да ты не дергайся! Мне просто в одиночку есть претит. Еда в глотке колом встает. Сколько хочешь… Водочки дернем?

Он махнул рукой:

– Ладно, давай!

Она всунула ему в руку бутылку, чтоб открыл. Принялась резать колбасу:

– Меня Ольгой зовут. А тебя?

– Николай.

Женщина искоса взглянула на него, принимаясь за сыр:

– Коленька, значит… Хорошее имя! У меня брата так звали…

Он насторожился, ожидая услышать об Афгане или Чечне:

– Что с ним случилось?

– В детстве помер от воспаления легких. Три годика было…

– Ты замужем?

Ольга хмыкнула:

– И да и нет…

– Как понять?

Она горько усмехнулась:

– Да так и понимай! Пьет, как свинья! Я в квартиру несу, а он из квартиры. Был бы ребенок, бросила бы его к чертям, а так и рожать боюсь – как бы урода не получилось и все надеюсь – может исправиться? Ведь не плохой он у меня. Когда трезвый, все сделает: и полы помоет, и грядки прополет, и корову подоит! Помогать мне не желает – торговля, видите ли, не по нему! Действительность наша чертова испортила, безработица…

Горев вздохнул и разлил водку по стаканчикам. Выпили и закусили. Молча принялись за еду. Ольга искоса поглядывала на красивое лицо мужчины. Затем, украдкой, покосилась на полки напротив и сбоку: деятели похрапывали. В вагоне тоже медленно устанавливалась тишина. Допили бутылку. Она вдруг приникла к его плечу:

– Коленька, ты не осуждай меня, но я ребенка хочу. Возраст у меня уже не тот, чтобы ждать, а от своего идиота не родить мне. Боюсь! Ты крепкий, красивый, такой, о каком мечталось. Ты понимаешь?..

Алкоголь ли был тому виной или отчаяние, но он схватил женщину в объятия и принялся неистово целовать. Люди давно спали и не видели, как два тела слились в одно…

Утром, перед тем, как сойти в Мантурово, Николай попросил у нее, протянув листочек бумаги:

– Если забеременеешь, дай телеграмму вот по этому адресу. Я не стану преследовать тебя и предъявлять права на ребенка, но мне очень нужно знать, что от меня что-то осталось на земле…

Ольга взглянула ему в глаза, отметив боль и отчаяние в серых глазах. Она ни о чем не стала расспрашивать, почуяв женским сердцем, что не скажет правды сероглазый незнакомец. Пока никого в тамбуре не было, прижалась к нему на мгновение, быстро поцеловав сжатые губы мужчины, подумала и кивнула:

– Слово даю, дам телеграмму!

Он не стал дожидаться рейсового автобуса, где его могли опознать водители. Проскочил между станцией и багажным отделением. Пешком дошел до трассы и принялся «голосовать». Третья машина, старенький ГАЗик, остановилась. Заднее сиденье было сплошь заложено какими-то коробками, но впереди место оказалось свободным. На его счастье, шофер ехал именно туда, куда ему требовалось попасть. Николай легко согласился на ту цену, что запросил водила, и заранее протянул половину, чтоб парень не сомневался.

По дороге шофер пытался расспрашивать, кто он и откуда, но получив два-три односложных, ничего не прояснивших ответа, замолчал и включил радиоприемник. Он любил поговорить и молчаливость незнакомца ему не понравилась.

Следуя укоренившейся привычке разведчика, Горев проехал чуть дальше родной деревни, через стекло с жадностью разглядывая родные места. Он с горечью констатировал факт, что многое изменилось с тех пор, как он уехал в Москву. Кустарник возле остановки разросся, и будки практически не было видно. Разлившаяся река доходила до окраины деревни, и вода еще не собиралась спадать, нестерпимо сверкая под солнцем. По водной глади плыла лодка, похожая на черную черточку. От земли на полях шел пар, и тонкие серые косички ясно прослеживались под солнечными лучами. Было еще только восемь утра. Яркие вкрапления мать-и-мачехи сияли тут и там на еще только начавших покрываться зеленью пригорках. Лазурно-голубое небо раскинулось над горизонтом. Все дышало весной, тишиной и покоем.

Николай почувствовал, что ему хочется взять лопату в руки и, как когда-то, вскопать пару грядок, а потом, опершись на черенок, стереть пот ладонью и оглядеться. Именно так он поступал раньше. Сердце замирало с каждым встреченным названием деревни. Все вокруг было до боли родным! Он и сам не заметил, как пара слезинок прокатилась по его щекам. Водитель, увлеченный сложной трассой, этого не видел.

Горев попросил остановиться, проехав три километра от родной деревни. С одной стороны раскинулось поле, со второй росли густые кусты. Шофер удивился, хотя и остановил машину:

– Мужик, здесь нет домов! До следующей деревни три километра будет…

Но Николай, не слушая, сунул ему вторую половину денег в карман:

– Спасибо, друг, но я дойду пешком. Я так давно здесь не был…

Подхватил чемоданчик, стоящий у ног и пружинисто выскочил из УАЗика. Шофер замолчал, глядя на лицо своего странного пассажира. Тронулся с места, продолжая глядеть на него в зеркальце…

Ахмад немного постоял на обочине, оглядывая черневшие поля с разгуливающими грачами и галками. Жадно вдохнул в себя запах нагретой земли. Посмотрел на обочину с пробивающейся травой, на яркое солнце, на покрытые зеленым маревом кусты вдалеке. Перешел на другую сторону дороги. Спустившись с насыпи, зашагал по чуть заметной тропинке между берез к далекой дамбе.

В некоторых местах ему пришлось обходить огромные лужи, кое-где перескакивал или, найдя сучки покрепче, бросал перед собой, чтоб перебраться. На душе было радостно: он снова видел те места, где прошло детство и юность. Он не вспомнил о том, что его ждет. Николай был счастлив, что приехал сюда. Заметив старый огромный дуб на отшибе, подошел к нему и дотронулся до шершавой коры. Нашел полузатянутую надпись: «Колюня, Витек, Толян, Леха, Маринка = дружба навек». Провел ладонью по черным буквам и присел на корточки рядом, уронив чемодан на пробивавшуюся траву.

Прижался спиной к коре, не обращая внимания на то, что пачкает дорогой пиджак. В глазах стояли слезы. Он потянулся и сорвал распустившийся цветок мать-и-мачехи. Поднес к носу, вдохнув медовый аромат. Вспомнилось…

Стоял такой же весенний день. Он тогда вырезал эту надпись… Их пятерка, после школы, встретилась возле дуба. Маринка сорвала несколько желтеньких цветков и понюхала. Кончик ее носа стал лимонно-желтым от пыльцы. Мальчишки захохотали, не объясняя причины. Маринка смотрела на них злыми зелеными глазами и молчала, а он тогда стер эту самую пыльцу с ее носа и именно в тот день впервые обратил внимание, что она красивая…

Горев испугался, что и сам испачкался и начал тереть кончик носа. До его ушей наконец-то донеслись детские крики и неясный шум. Он вскочил, прислушиваясь. Схватив чемодан, кинулся к дамбе со всех ног, не обращая внимания на лужи и грязь. До насыпи оставалось не более трехсот метров.

Выглянув из-за кустов, увидел: смуглый высокий мальчишка с шапкой черных кудрей отчаянно дрался с двумя мужиками, не подпуская их к девочке с двумя портфелями в руках. Его движения были вполне профессиональны и мгновенно напомнили ему спецназ. Парнишка не давал возможности схватить себя, но силы были не равны. Он медленно отступал, а девчушка упорно не убегала и плакала, сжавшись в комок на обочине. Рядом стояла иномарка с распахнутыми дверцами. Что-то в движениях мальчишки показалось ему смутно знакомым. Он увидел, как сбоку из-за машины, к парнишке подкрадывается третий мужик…

В мозгах, словно вспышка мелькнуло: это же дети Маринки и их хотят похитить! Николай, не задумываясь, вылетел на дамбу, бросив чемоданчик на обочине. Шея первого треснула от его рук, как скорлупа и труп свалился к ногам. Он перешагнул через тело, сходясь со вторым противником и прикрывая спиной парнишку. Не поворачиваясь, гаркнул:

– Уходи! И сестренку забери…

Коротким броском сцапал за обе руки второго противника и развернул его спиной к третьему бандиту в тот самый момент, когда тот принялся палить из пистолета. Все пули попали в парня, которым прикрылся Николай. Ахмад отшвырнул труп в сторону, по выстрелам просчитав количество щелчков. Шагнул навстречу третьему и услышал удивленное:

– Ахмад?..

Перед ним стоял Василий Кожевин, его собственный телохранитель. Василий опустил бесполезный пистолет:

– Ты же в тюрьме? Нам приказали схватить этих щенков…

Договорить он не успел. Горев шагнул вперед и свернул ему шею. Обернулся. Мальчик и девочка не убежали. Девочка теперь стояла, прижавшись к братишке. Они смотрели на него с испугом. Николай глухо произнес:

– Уходите! Вы ничего не видели. Понял, Саша?

Мальчишка шагнул к нему. Глядя черными блестящими глазами, утверждающе произнес:

– Ты дядя Коля Горев, да?

Николай ничего не сказал. Странно было слышать эти слова «дядя Коля». Так его никто и никогда не называл. Отчаяние охватило душу. Сердце вдруг сжало со страшной силой и перед глазами все почернело. Очнулся на песке. Девочка с серыми глазами по-взрослому держала его голову на коленях, поглаживая маленькими мягкими ладошками по вискам, а мальчик сидел рядом и мрачно смотрел перед собой. Заметив, что он открыл глаза, Саша сказал:

– Нам в школу надо. Лодка в кустах привязана. Спасибо. Мы пошли…

Схватив сестренку за руку, потянул за собой. Юлька, по-детски поцеловала Горева в щеку и улыбнулась:

– Я тебя не забуду.

По взгляду, который Саша кинул на сестренку, Николай понял – она просто не знала, кто он такой. И брат не хотел ей говорить, чтоб не пугать. Ахмад сел на пробивавшейся траве, глядя вслед уходящим детям. Щека все еще чувствовала прикосновение двух нежных детских губ. Забросил трупы в иномарку, закидав кровь на дороге грязью и сел за руль. Дождался, когда дети скроются за поворотом, спускаясь с дамбы к реке. Нажал на газ. На огромной скорости пронесся по насыпи. Перед самым обрывом выскочил из машины, прокатившись по весенней грязи в своем шикарном костюме, ободрав лицо и руки.

Иномарка сделала в воздухе огромную дугу. На секунду зависла и вонзилась носом в бурлящую поверхность. Какое-то время держалась на плаву, а затем ушла под темную весеннюю воду на средине реки. Николай не хотел, чтобы в деревню нагрянули журналисты и следователи. Он не желал, чтобы его родных беспокоили, поэтому и поступил так. Дети ничего не видели, находясь за кустами, но они расслышали громкий всплеск. Бросились к реке и ничего не увидели, кроме огромных расходящихся кругов…

Горев с трудом встал на ноги, держась за вывихнутую левую руку. Подойдя к молодому дубку, оперся на него выбитой костью и резко ударил плечом, ставя сустав на место. С трудом сдержал рвущийся из груди крик. Когда боль немного утихла, поглядел на то, что осталось от старого моста. Медленно побрел назад. По дороге спустился с насыпи и постарался привести себя в порядок, умывшись в широкой и прозрачной луже, слегка почистился. Забрал чемодан, так и лежавший на обочине, поглядел на далекие крайние дома и направился в обход деревни. Горев шел к старому родительскому дому. Он чувствовал себя страшно усталым…

После четырех часов дня Алексей Гаврилович Горев решил проведать старый дом. Что-то тянуло его туда именно сегодня. Он не сказал жене ни слова. Витек и Татьяна находились на работе, которой с наступившей весной прибавилось раз в пять. Алексей Гаврилович понимал, что больше уже не помощник сыну. Мария Александровна почти не вставала с постели. Лишь в самые теплые дни, с помощью мужа, выбиралась на скамеечку перед окнами и сидела там, держа сморщенные ладошки на палке. Грелась на солнышке, щуря подслеповатые глаза. Силы у обоих стариков уходили, глаза стали хуже видеть, и вся их помощь теперь заключалась в охране дома. Но Витек и не требовал от родителей большего. Марлен и Сашка подросли и теперь целыми днями пропадали либо в школе, либо рыбачили на разлившейся реке с лодки.

Алексей Гаврилович брел по пустынной улице, изредка отвечая на приветствия прибиравших огороды мужиков и баб. Люди убирали мусор с грядок, разводя дымные костры. Со всех сторон тянуло горьковатым дымком. Кто-то уже начал копать огороды. Он опирался на крепкую дубовую палку при каждом шаге. Солнце начало клониться к горизонту, но все равно было очень тепло. Старик чувствовал, как спину припекают горячие лучи и радовался весне.

Зашел в дом, отперев немного поржавевший замок. Сразу подумал, что в следующий раз надо захватить с собой машинного масла и смазать его. Потер пальцами ржавчину. Постоял посреди пустой горницы, глядя на заколоченные снаружи окна и чувствуя, как холод пробирается к телу. На потолке явственно проступали темные пятна от воды. Сквозь щели в досках проникали солнечные лучи и узкие желтые полосы лежали на пыльном полу.

Алексей Гаврилович знобко передернул плечами. Зашел за перегородку и тронул ее сморщенной высохшей ладонью. Вспомнил, что здесь стояла когда-то двуспальная кровать и на ней Маруся родила первенца… Николая принимала его прабабка. На душе стало тяжело. Он вспомнил старшего сына и заторопился уйти. Постукивая палкой, вышел на крыльцо. Запер дом, спрятав ключ над дверью. Встал, опираясь ладошкой на подгнившие перила и прищуря глаза от яркого света. Огляделся. Солнечные лучи вновь согревали его лицо и тело. Старик заметил приоткрытую дверь в дровяник и проворчал:

– Будь ты не ладна, опять кто-то лазил! Ну, неймется! И что за жизнь такая пошла…