Текст книги "По факту исчезновения"

Автор книги: Любовь Арестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Понедельник. 9.00

Сразу после совещания навели справки о Чернове. Оказалось, что Чернов Михаил работает слесарем на железнодорожном вокзале. Работа сменная, и Чернов сегодня отдыхает, а вот в субботу работал ночью и сменился в воскресенье после 8 часов. Факт интересный: было известно, что именно из автомата на привокзальной площади шантажист звонил Печказовой в такую рань.

Чернов же работал на вокзале всю ночь – что ему стоило позвонить рано утром?

Это было еще не все. Выяснилось, что к Чернову часто приходит друг, некто Сергей, иногда просиживает у слесаря целыми днями. Он невысокого роста, ходит в светлой пыжиковой шапке. Где работал и работал ли вообще, сослуживцы Чернова не знали. Однако же приметы обоих совпадали с теми, что называли Лузгин и соседка Печказовых. Волин не сомневался, что друг Чернова отыщется, раз уж на его след напали, а сейчас горел нетерпением встретиться с Черновым.

Потому и казалось ему, что старенькая дежурная машина, погромыхивающая на обнаженных весной колдобинах, идет чересчур медленно.

К Чернову с капитаном ехали Карцев и Владимир Пахомов – эксперт настоял на своем присутствии при посещении квартиры Чернова, вполне резонно заявив:

– Помешать не помешаю, да еще и пригожусь.

…В квартире Чернова звонок не работал, сорвана была даже кнопка.

– Непорядок какой, – вздохнул Карцев и постучал.

В ответ на стук из квартиры раздался басовитый лай, затем послышался голос – кто-то прикрикнул на собаку. Наконец дверь открылась.

Высокого роста смуглый парень лет двадцати пяти стоял на пороге.

– Здравствуй, Чернов, – негромко сказал Карцев, – разреши к тебе войти. Не в гости, по важному делу.

Парень пожал худыми плечами, не ответив на приветствие, взял за ошейник огромную старую овчарку.

– Входите, – сказал он и пошел в комнату первым.

Теперь, в затылок, Волин узнал его – высокая, не по моде стрижка, худоватая длинная шея, покатые плечи. Сомнений не было – свидетели описывали Чернова или очень похожего на него человека.

Глянув на Пахомова, капитан заметил, что эксперт тоже узнал в Чернове черты фоторобота, с которым столько возился. Володя, заметив взгляд Волина, глазами показал на вешалку, где висела старая дубленка – уже залоснившаяся, сильно загрязненная на сгибах. Бежевая дубленка! Свидетели говорили и о ней.

Однокомнатная квартира Чернова была сносно для холостяка прибрана, только пустовата. Сухой рационализм – ничего лишнего. Чернов сел на диван, застеленный серым одеялом, покрытым клочьями собачьей шерсти – собака, видимо, обитала именно здесь. Волин и Карцев сели у стола. Пахомов остался стоять, внимательно оглядывая комнату.

– Так что, Миша, – начал участковый, – с серьезным делом мы к тебе. Это, – он показал на Алексея Петровича, – капитан Волин из уголовного розыска, а тот, – он кивнул в сторону Пахомова, – эксперт-криминалист. Я к тебе, Миша, по-хорошему обращаюсь – расскажи, какая за тобой вина числится?

– Нет за мной ничего, а личная жизнь, мне кажется, не ваше дело.

Выходило, что Чернов рассказывать ничего не собирался.

Еще несколько минут назад Волин горел желанием видеть Чернова. Ну вот, увидел, и что же дальше? Похож на фоторобот? Ну и что?

Если даже и узнают его свидетели, что с того? Никаких других доказательств нет – да что там доказательств, самого Печказова нет, ищем пока ветер в поле.

Карцев между тем спокойно продолжал разговор. Спрашивал о работе, зарплате, о здоровье спросил. Чернов отвечал односложно, настороженно, контролируя каждое слово.

Карцев перешел к вопросам о знакомых, друзьях, сослуживцах Чернова – те же односложные ответы, и ничего, буквально ничего интересного. Пора было и Волину вступать в беседу – не зря же ехал. Но он не мог решить, с чего начать.

Внимательно слушая, капитан не сразу обратил внимание на знаки, которые осторожно делал ему Пахомов, стоявший в коридорчике, а когда обратил, то с удивлением увидел, что эксперт показывает ему на детскую коляску, стоящую в узком коридорчике. «Что там с коляской, – подумал Волин, – что там может быть?» – и вопросительно приподнял плечи. Ордера на обыск квартиры у них не было – кто же даст разрешение на обыск, если есть только подозрения, да и то неопределенные. Поэтому и поехал Пахомов – приглядеться ко всему во время беседы. И вот его заинтересовала детская коляска. Почему? Какое она может иметь отношение к розыску Печказова?

И капитан решил сыграть напрямую.

– Вы знали Печказова? – спросил он.

– Печказова? – переспросил Чернов и ответил, не отводя взгляда: – Нет, Печказова я не знаю.

«И не спросил, кто такой этот Печказов», – отметил про себя Волин.

– Кто приходил к вам вчера на работу?

Чернов дернул плечами, собака забеспокоилась, и Волин, не получив ответа, понял, что нужно настоять на своем, обязательно настоять. Ответ покажет, лжет Чернов или нет. Ну какие могут быть основания скрывать имя товарища, просто приходившего на работу?!

– Ваши сослуживцы говорили об этом, так что скрывать нет смысла, – капитан решил сказать, что Чернова проверяли уже по месту работы.

– Пусть тогда сослуживцы и назовут вам его, – не сдавался Чернов.

– А почему вы не хотите назвать? Причины есть к тому? – настаивал капитан, и Чернов, видимо, понял, что трудно объяснить это упорство. Понял и сделал правильный вывод.

– Сергей приходил. Суходольский.

«Суходольский! Что это? Опять совпадение? За матерью Печказова ухаживает Лена Суходольская! Так совпадение или… на этот раз нет?»

– Расскажите о нем, – потребовал Волин.

Чернову явно не понравилось это требование. Он молчал, затем хлопнул рукой по дивану рядом с собой. Собака тотчас вспрыгнула на диван, положила голову на колени хозяина, продолжая глазами следить за Волиным. «Обезопасился, – подумал Волин, – боится нас, что ли?»

В разговор вмешался Пахомов:

– Разрешите, товарищ капитан, один вопрос?

– Давайте, – разрешил Волин, и эксперт спросил Чернова, показывая на коляску:

– Это ваша вещь?

Чернов ответил нарочито небрежно, но за этой небрежностью почувствовалась тревога:

– Это я брал у сестры, еще когда жил с женой. Ребенка мы ждали. Потом жена уехала, а коляска так и осталась.

– Алексей Петрович, я прошу вас перенести беседу в милицию, – попросил Пахомов. Волин хорошо знал эксперта. Для этой просьбы были, видимо, самые серьезные основания.

Сам капитан тоже подумывал об этом. Знакомство Чернова с Суходольским настораживало. Чернова следовало подробно допросить, а в условиях горотдела это проще сделать, да и проверить показания можно быстрее.

Пахомов внимательно следил, как Чернов запирает дверь, попросил показать тонкий стальной ключ с причудливыми бородками на конце.

– Изготовили сами? – поинтересовался он. – И замок тоже?

– Что здесь сложного? – опять пожал плечами Чернов. – Я ведь слесарь.

По дороге Волин пытался выяснить у Пахомова, что его заинтересовало, но эксперт лишь шепнул тихонько: «В отделе».

Едва приехали, Пахомов, пообещав позвонить, направился в лабораторию, а Волин, проводив Чернова в свой кабинет, поручил Карцеву собрать в паспортном столе сведения о Суходольском, разыскать участкового инспектора Гука, справиться о Елене Суходольской.

– И еще, – добавил он просительно, – пожалуйста, о Лузгине узнайте.

Карцев молча кивнул.

В отделе все закружилось с молниеносной быстротой. Первым удивил всех эксперт. Не успел капитан приступить к допросу, как его пригласил Николаев.

Войдя в кабинет начальника, Волин увидел, что полковник вместе с экспертом разглядывают тонкие блестящие стерженьки. «Да это же обломки отмычки из замка печказовской кладовки», – узнал Волин.

– Я думал, откуда они могли быть? – возбужденно говорил эксперт. – Сравнивал с вязальными спицами, со спицами от зонтов – нет, все не то. – Он обернулся к Волину:

– Алексей Петрович, эта отмычка, – эксперт кивнул на стерженьки, – она из верхнего остова коляски, что в коридоре у Чернова стоит! Вы прошли к столу, – продолжал эксперт, – а я как раз возле коляски остановился. Гляжу, верхний остов, ну, на который тент натягивается, в коляске лежит, клеенка с него снята и несколько спиц откушено кусачками. Пригляделся – очень похожи спицы на детали отмычки. Мне теперь нужны те спицы, из коляски, проведу экспертизу и дам точный ответ. Но мне кажется, я не ошибся.

– Если Володя не ошибается, надо у Чернова обыск делать, – задумчиво сказал Николаев, – может, еще что отыщется. Буду просить санкцию прокурора на обыск. И вот еще что, Алексей Петрович. Ваш Лузгин очнулся и подтвердил наши худшие опасения. Напали на него. Он решил посмотреть на дом Мавриди, затем пошел вслед за человеком, показавшимся ему знакомым. А парня этого, говорит, девица ждала, и вышла она из подъезда, где живет Мавриди. Жаль Лузгина – хороший, неравнодушный человек. Гордиться такими нужно! В общем, сейчас Суходольскую привезут, поехали за ней. Старушку договорились пока в больницу устроить.

Полковник замолчал. Волин тоже молча обдумывал услышанное. За несколько минут два таких важных сообщения!

Хотя эксперт торопил с обыском у Чернова, решено было вначале провести опознание Чернова соседкой Печказовых.

– Лузгина беспокоить нельзя, а если Чернова опознают, будет у вас предмет для разговора – раз, и основание для обыска – два, – так посоветовал Волину начальник и оказался прав.

Уже через полчаса соседка Печказова безошибочно указала на Чернова, стоявшего спиной к ней в целом ряду мужчин.

– Он это, можете не сомневаться, – заявила женщина, – я его хорошо разглядела. Сначала в глазок, а потом видела в затылок, когда они по лестнице спускались с Георгием Ивановичем. Куда вы его дели? – горячилась она.

Чернов молчал, опустив голову. Ничего не отрицал, ни в чем не признавался. Молчал – и все. Но подавленность его была явной.

Увидев Пахомова, обвешанного аппаратами, с внушительным саквояжем в руках, и узнав о предстоящем обыске, Чернов помрачнел еще больше, хотел сказать что-то, но, передумав, только махнул рукой. И молчал всю дорогу до дома.

Пригласив понятыми соседей, Алексей Петрович попросил на время обыска оставить в их квартире собаку. Те согласились.

Чувствуя тревогу хозяина, собака в чужой квартире хрипло взлаивала, подвывая. Под этот аккомпанемент и пришлось проводить обыск.

В большом ящике для слесарных инструментов нашли части металлических стержней с явными следами обработки. Стержни сняты были с каркаса детской коляски, который тоже изъяли.

Понедельник. 11.20

– Смотрите, ребята, как набухли почки на этой березе! Пройдет еще немного времени, почки лопнут, появятся ярко-зеленые листочки…

Лидия Ивановна, юная учительница третьего «А» класса, проводила урок природоведения в лесу за поселком. Сегодня он был посвящен весне. Совхозный поселок находился в 60 километрах от города, и Лидия Ивановна считала своим долгом прививать ученикам любовь к родной природе.

Лес постепенно очищался от снега. На полянках сквозь мокрую прошлогоднюю траву проглядывала первая смелая зелень.

Дорога на взгорках была почти сухой – песчаная почва не держала влагу, в низинках же стояло топкое месиво. За поворотом дороги у речки росли вербы, к ним-то и спешила Лидия Ивановна со своими ребятами. На их тонких ветках, как стая маленьких птичек, сидели пушистые желто-белые соцветия. Внезапно она заметила, что возле нее остались только девочки, да и те нетерпеливо поглядывают за поворот, куда побежали шустрые мальчишки.

– Догоняем! – крикнула она своим спутницам и первой побежала по лесной дорожке. За ней с восторженным визгом бросились девочки. Ребячьи голоса звонко разносились по гулкому лесу.

Лидия Ивановна бежала впереди – молодая, легкая, радостная. Через несколько метров изгиб дороги закончился. Лидия Ивановна выбежала к реке и сразу увидела, что ребята столпились у красной легковой машины, глубоко, по самый кузов засевшей задними колесами в низинке.

Молодая учительница подбежала туда, остановилась у красной машины. Обычно шумные, ребята притихли и стояли кучкой.

На заднем сиденье машины, неудобно подогнув под себя ноги, лежал полный мужчина в распахнутом сером пальто. Лицо было полуприкрыто клетчатым пушистым шарфом, но Лидия Ивановна заметила неестественную бледность этого лица.

– Плохо человеку, – заговорила она и сильно постучала по стеклу. – Вам плохо, товарищ?! – теперь уже прокричала учительница. Может быть, слишком громко в окружавшей ее тишине.

– Лидия Ивановна, он мертвый, – вдруг сказал кто-то из мальчиков.

Учительница снова заглянула в машину и вновь увидела странную неподвижность, какую-то нелепую позу лежащего.

– Мертвый?! – повторила она, и это показалось ей настолько неестественным, что она не поверила.

Кругом было столько солнца, таяли последние островки ноздреватого снега, на вербе кудрявились пушистые шарики… А здесь смерть. Немыслимо!

Понедельник. 12.00

– Разрешите, товарищ полковник? – В кабинет Николаева вошел участковый инспектор Гук, расстроенный, целиком еще находящийся под впечатлением утреннего нагоняя, полученного за легковерие и безынициативность.

– Входите! – Голос полковника прозвучал доброжелательно. Он знал меру разносам. Обескураженный инспектор нуждался в поддержке – он получит ее.

Гук почувствовал, что полковник больше не сердится, расправил нахмуренный лоб.

– Товарищ полковник, я Суходольскую привез, – он показал рукой на закрытую дверь. – К зубному врачу она в субботу не ходила.

– И что? – поинтересовался Николаев.

– Все, – смутился инспектор, – плачет теперь только.

– Ну, видите, Гук. На вашей ошибке мы два дня потеряли и, возможно, очень нужных нам два дня.

Гук виновато опустил голову, затем обратился к начальнику:

– Возможно, это не имеет значения, но вдруг пригодится. Сейчас в коридоре Суходольская поздоровалась со смуглым таким человеком из магазина «Радиотовары», с которым Ермаков работает. Он в коридоре сидит.

– Спасибо, Гук, за наблюдательность, сообщим-ка об этом мы Ермакову, пусть поинтересуется, – полковник взялся за аппарат селектора.

Переговорив с Ермаковым, Николаев попросил Гука:

– Зовите Суходольскую.

Волин был на обыске у Чернова, Ермаков занимался с Урсу, и никто в отделе лучше полковника не знал обстоятельств этого дела. Допрос Суходольской должен был дать интересные результаты, и Николаев решил, не откладывая, встретиться с ней сам. Кое-какие справки о ней навести успели. Молодая женщина обладала явными авантюристическими наклонностями. Чего стоит, например, только одна ее служба у Мавриди. В ее-то годы, когда все дороги открыты: учись, работай!

Последние события, и в частности, нападение на Лузгина, позволяли думать о том, что Суходольская как-то причастна к печказовскому делу. Для простого совпадения все слишком сложно.

Николаев решил дать Суходольской возможность рассказать то, что она сама считает нужным. Если в чем-то замешана – будет шанс признаться, заслужить снисхождение: это немаловажно для человека, попавшего в скверное дело.

– Так что, будем рассказывать? – полувопросительно сказал полковник, когда Суходольская появилась в его кабинете. – Начните со знакомства с Печказовым.

Суходольская молча кивнула, достав платок, вытерла слезы. Многое из того, о чем она рассказала, полковнику было известно. О посещениях ею квартиры Мавриди, о связи с Печказовым рассказывали соседи Мавриди и Нелли Борисовна. Лена пыталась приукрасить события своей жизни – явно не хотелось ей признаваться в своей несостоятельности.

– Печказов мне 200 рублей в месяц предложил, а на стройке я меньше получала. Вот и согласилась. Он сказал, у Эммы Павловны есть сбережения, из них и будет платить…

– А теперь о вчерашнем расскажите. Есть основания полагать, что вечер у вас был беспокойным.

Глаза Суходольской опять налились слезами:

– Как это? – переспросила она.

– Вот я и хочу услышать от вас, как это. Почему вы поздно ушли от Мавриди?

– Эмма Павловна беспокоилась.

– А мужа не ждали?

– Мужа?

– Да, мужа, – подтвердил Николаев.

– Ну, обещал он прийти. – Голос Суходольской дрожал.

– Пришел?

Суходольская опустила голову, не решаясь ответить.

– Так пришел муж? – настаивал Николаев.

– Пришел, – прошептала Суходольская и заплакала уже в голос.

Николаев налил ей воды, переждал минуту и предложил:

– Давайте-ка, Лена, все начистоту. Мужчина тот, Лузгин, тоже ведь кое-что рассказал.

Суходольская открыла лицо, явно обрадованная словами полковника.

– Значит, жив он? – с облегчением переспросила она.

– Жив, в больнице.

– Господи, а я так переживала, – сказала Суходольская, и Николаев поверил ей. Переживала она, иначе так не среагировала бы на сообщение о том, что Лузгин жив. Но что крылось за этим переживанием? За кого боялась Суходольская? За Лузгина или за себя и своего спутника?

Николаев молча ждал.

– Я расскажу, – торопливо заговорила Суходольская. – Муж за мной обещал зайти. Я вышла, жду его за домом Мавриди, там скверик такой. Вижу – идет. Только прошел дорожку, вдруг за ним мужчина – бегом. Мы – от него, встали за дерево, а когда он поравнялся с нами, Сергей его и ударил.

– Чем ударил? Только правду!

– Кастет у него в перчатке.

«Немудрено, что Лузгин столько времени без сознания пролежал», – подумал Николаев и спросил:

– И за что же он ударил мужчину?

– Сказал, что этот тип за ним охотится. И все.

– Где сейчас Суходольский?

– Не знаю, – быстро ответила Лена, – правда, не знаю. Я ему говорила, чтобы в милицию шел, а он только ругался – поздно, говорит. И сказал мне, что сам меня найдет. Может, у родителей? – предположила она. – Уехать куда-то хотел… Я ему денег обещала достать…

Попросив Лену подождать в приемной, Николаев распорядился о розыске Суходольского. И все это время полковника не оставляла мысль: какое же отношение к делу Печказова имеет нападение на Лузгина?

– Давайте теперь к Печказову вернемся, – предложил Николаев. Суходольская покорно кивнула.

– Куда он исчез, как по-вашему?

Суходольская пожала плечами:

– Не знаю. Угрожали ему, он и скрылся.

– Кто угрожал?

– Ну, рассказывал же он мне, что женщина ему звонила, сказала, чтобы остерегался, а то убьют.

– Убьют? – переспросил Николаев. Суходольская отвела глаза:

– Убьют, так он сказал.

– Может быть, и убили? – Николаев внимательно смотрел в лицо Суходольской, она испуганно замахала руками:

– Да что вы, что вы такое говорите, не могли его убить!

– Откуда такая уверенность? Почему не могли? Кто мог звонить? Кто чужой приходил в квартиру Мавриди? Почему был беспорядок в комнате старухи?

Четкие, быстрые вопросы так и сыпались на Суходольскую, не давая ей опомниться.

Лишенная возможности что-то придумать, Суходольская терялась, и в ответах ее появились шероховатости, несуразности, не ускользнувшие от полковника. Он все более убеждался, что Суходольская не до конца искренна. Но она рассказала о нападении на Лузгина! Значит, то, что она скрывает, важнее для нее?

Николаев окончательно понял, что Суходольская лжет, когда спросил ее:

– С Василием Урсу знакомы?

– Нет, – коротко ответила Суходольская.

– Ну, знаете! – Николаев возмущенно развел руками, но пристыдить Суходольскую не успел.

Послышалось ровное жужжание селектора. Полковник щелкнул клавишем.

– Да…

В кабинет ворвался взволнованный голос дежурного:

– Товарищ полковник, срочное сообщение! В лесу за совхозным поселком школьники обнаружили красные «Жигули». В машине труп мужчины. По всей видимости, это Печказов. Оперативная группа к выезду готова.

Николаев не прервал, как хотел вначале, сообщение. Слушая, он не отрывал взгляд от Суходольской, и его поразила происшедшая в ней перемена. Побледневшее, изменившееся лицо Суходольской, остановившийся Взгляд, тонкие руки, хватающие горло, – все говорило о сильнейшем потрясении.

– Убили… Значит, убили. – Голос Суходольской был едва слышен, она, казалось, говорила сама с собою – растерянно, горестно.

Видя, что Николаев встает из-за стола, она вдруг резко тряхнула плечами, сбрасывая оцепенение, и сказала:

– Нет, не согласна я.

– С чем? – переспросил полковник, думая о том, что придется еще раз отложить допрос Суходольской: надо было выезжать на место происшествия.

– На убийство не согласна, – окрепшим голосом, не замечая нелепости такого заявления, серьезно сказала Суходольская. Потом попросила:

– Выслушайте меня, не уходите.

И Николаев понял: допрос откладывать нельзя. Суходольская решилась сказать правду. Он молча кивнул, вновь сел за стол.

Монотонно, бесцветно, как будто пережитое потрясение лишило красок не только лицо, но и голос, Суходольская сказала:

– Я их обманывала, понимаете? Мой муж, Сергей, от Васи Урсу узнал – они одноклассники, – что у Печказова много денег. А я подтвердила, я ведь раньше их знала – Мавриди и Георгия. Ну и сказала, сама не знаю зачем, что, мол, да, деньги у него есть, золото, драгоценности в тайниках. В квартире Мавриди мол, в полу тайник, там деньги и брильянты. Ну, они меня уговорили к Печказову пойти работать. Когда он предложил мне за матерью ухаживать, они обрадовались – давай, мол, тайник найдешь. А какой там тайник, – она безнадежно махнула рукой и продолжала: – Замучили они меня – подавай им тайник, уж чего я им только не выдумывала. Они злиться начали, сами, говорят, найдем. Тогда я сказала, что тайник пуст, деньги Печказов забрал, перепрятал. Они говорят, что придется его прижать, а жаловаться не станет: деньги нечестные. Я испугалась. И позвонила ему по телефону. Постаралась изменить голос. Сначала просто угрожала. А потом сказала, что его хотят убить. И пусть он осторожнее будет… Но Георгий Иванович всерьез этого не принял. И все-таки я надеялась, что после такого звонка он будет настороже и ничего страшного не случится.

А вечером после праздника Сергей с другом пришли к Мавриди, пьяные оба. Сергей ударил меня, обзывал… Все перерыли – не поверили мне про тайник. Телефон зазвонил – трубку разбили.

На следующий день я узнала, что Печказов исчез, но они уверили меня, что он куда-то смылся. Я не хотела думать о плохом. И вам не хотела об этом говорить, может, думаю, отыщется Георгий Иванович. И вот… Отыскался… – Она закрыла лицо руками.

– Кто это – друг мужа? – спросил наконец Николаев. – Урсу?

Суходольская затрясла головой:

– Нет, нет, что вы! Чернов это. Чернов.