Текст книги "Поиск в тайге"

Автор книги: Любовь Арестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

15

До заветной дедовой полянки шли долго, но было еще светло, когда вышли, наконец, к ней.

Сорока замер у края леса, предостерегающе поднял руку – полянка была обитаемой. На ней разбита палатка.

Они поняли, что стоять у опушки нельзя – опасно. На вопросительный взгляд Николаева Сорока лишь едва заметно пожал плечами.

Чуть придержав деда за рукав, Николаев шагнул на поляну первым, за ним – остальные.

И здесь Сорока громко и весело заговорил:

– Кто тут есть, добрые люди, встречайте гостей!

Николаев снял с предохранителя пистолет, лежащий в кармане куртки. Догадливый Вадим быстрым движением сбросил с плеча рюкзак и держал его теперь в левой руке, готовый в любую минуту прийти Николаеву на помощь.

На голос Сороки полог палатки откинулся, и из нее вышел загорелый человек в плавках.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровался он. – Здравствуйте, – повторил он, удивленно глядя на напряженно замерших людей.

– Давненько здесь обитаете? – продолжал Сорока. – Что-то раньше я вас в этих местах не встречал. Геологи?

– Геологи, – ответил человек и надел очки, висевшие, как оказалось, на крючке у входа в палатку. – Вот теперь и я вас разгляжу. Проходите, гости.

– Мы к озеру поохотиться пришли, надоели консервы, решили побаловать своих свежениной. А вы здесь как? – вмешался в разговор Николаев, решив не открывать карты, пока не выяснится обстановка.

– Мы здесь уже третью неделю. Такой нам маршрутик достался. Двое наших ушли с утра к шурфам, а я вчера ногу повредил. – Геолог показал на пятку, заклеенную пластырем. – Один домовничаю.

«Один», – отметил про себя Николаев.

– Я тебе, парень, травку привяжу, заживет как… – дед Сорока, не договорив, засмеялся, – в общем, быстро заживет.

– Спасибо, попробуем. А вы местный, дедуся, охотник? – Геолог вопросительно посмотрел на Сороку.

– Ну да, – кивнул Сорока, – охотник и местный. Вот тоже геологи. – Он показал на Николаева и Вадима. – Попросили к озеру проводить, поохотиться им надо, подкормить своих, а я все равно сюда собирался, каждый год хожу за уткой. Ну вот и притопали. К моему шалашу шли, да в гости попали. Ночевать тут придется, не возражаете?

– Отчего же возражать? – ответил неторопливо геолог. – Нам веселее будет. Новости расскажете. У нас рации нет, мы без связи совсем забурели. – Он засмеялся, показав ровные белые зубы, – скоро ребята подойдут, будем ужинать. Я уже ушицу варю, – повернулся к Сороке и опять спросил:

– А не вас ли это рыбак ждет на озере?

Сорока тревожно взглянул на Николаева и ответил на вопрос вопросом:

– Рыбак? Какой это рыбак, где ждет?

Николаев замер, ожидая ответа.

– Ну, не рыбак, а в тельняшке, – поправился геолог. – Мы на шалаш случайно вышли. Это километров десять – двенадцать отсюда будет, а там рыбак этот. Говорит, жду деда-охотника, пойдем с ним дальше в тайгу. Я и подумал, не вас ли он ждет?

Николаев отметил про себя, что геолог не назвал дату встречи, хотел уточнить, но Сорока опередил его и равнодушно протянул:

– А-а, это Андрей, видно. Когда вы его видели-то?

«Ах, какой молодец Сорока, – подумал Николаев, – никак нельзя сейчас выдать себя, ничем нельзя».

– Дня два назад. Нет, три, – поправился геолог, – точно, три дня. А имя не знаю. Не знакомились. Мы спешили, надо было сюда, – он показал на палатку, – вернуться.

– Понятно, – сказал Сорока и обратился к Николаеву: – Ну, Александрыч, кажется, нам попутчик будет, Андрей. Охотник он хороший, не помешает.

– Да мне-то что, пусть себе. Дичи всем хватит, тайга большая, – как можно спокойнее ответил Николаев, а мысль его уже лихорадочно работала в поисках решения.

Ясно, что на стоянке геологов Игошина нет, но он где-то поблизости. Контакта с геологами он, по-видимому, не испугался.

До шалаша Сороки не менее десяти километров, значит, сегодня засветло не дойти. Самое лучшее – отдохнуть сейчас, поужинать, набраться сил и во второй половине ночи, соблюдая крайнюю осторожность, направиться к шалашу, подойти к нему обязательно до рассвета и устроить засаду. Если Игошин в шалаше Сороки, они быстро обнаружат его и тогда задержание будет обеспечено. Геолог не должен ничего понять, они не знают, что это за человек.

«С дедом надо срочно обговорить все», – решил он и сказал:

– Давай, Вадим, располагайся, еду доставай, есть хочется, – и приложил ладонь к губам.

Вадим наклонил голову, он все понял. Подошли к костру, над которым устроен был таган и варилась уха. Вадим развязал рюкзак, достал хлеб, кружки, банку тушенки.

– Я, ребята, отлучусь на минутку. – Николаев встал и пошел к лесу в противоположную сторону от тропы, по которой они пришли.

Понятливый Сорока тоже встал, попросил геолога снять с ноги пластырь, посмотрел на рану, покачал головой:

– Эк тебя, парень! Сейчас я травку принесу, – и тоже направился к лесу.

На поляне было проще. Войдя в лес, Николаев вдруг ясно понял, что их маленький отряд легко обнаружить. Пока они были более уязвимы, чем жестокий и хитрый преступник, которого нужно обезвредить. С тревогой вспомнил Николаев об отряде Колбина. Ребята не знают, что Игошин где-то близко.

«Только бы не выдали чем-нибудь себя, – подумал он. – Нужно первым выйти к шалашу, чтобы не случилось нового несчастья».

Николаев оглядывал тайгу, невольно отмечая, что она может укрыть Игошина за любым деревом, за валежиной, в высокой густой траве. Даже вот в тех роскошных цветах можно схорониться. Сейчас тайга казалась ему не нарядной красавицей, а коварной сообщницей Игошина.

Неслышно подошел Сорока, тихо окликнул:

– Давай-ка, брат, обмозгуем дело. Быстро только. Что думаешь предпринимать?

Николаев рассказал, что он решил на поляне. Сорока задумчиво покачал головой.

– Александрыч, пугать не хочу, но скрывать не стану. Опасно стало. Андрей зверя скрадывал, ему нас выследить – раз плюнуть. До темноты с поляны нельзя уходить, но глядите в оба. С геологами – молчок, так я советую. Незачем нам лишний шум. Они пока в безопасности. Андрей их не тронул раньше, сейчас подавно не тронет, меня ждет. Если утром Андрея не найдем – вернемся, предупредим. А сейчас нельзя. Как погуще стемнеет – тронемся, но не по тропе – вдоль тропы пойдем и очень тихо, с оглядкой. – К удивлению Николаева, зло выругался и добавил: – Ты пушку свою поближе держи, на зверя идем. Дуй к костру, я следом.

Николаев вернулся к костру, где Вадим увлеченно и громко обсуждал с хозяином какие-то геологические проблемы.

Вскоре подошел Сорока, принес травку, пополоскал в озере, привязал к ране геолога, дал про запас, наказал сменить повязку утром.

– Мы-то до свету тронемся, а простимся с вечера, – пояснил он.

Сняли с костра готовую уху, вскипятили чай. Николаев и Сорока, казалось, без слов понимали друг друга.

Стараясь казаться беспечным, Сорока громко шутил, смеялся, подтрунивал над ребятами, а сам настороженно прислушивался, незаметно оглядывал тайгу.

Николаев был начеку. Улучив минутку, он осторожно переложил в карман куртки наручники, приготовленные для задержания, – вдруг понадобятся, пистолет тоже был под рукой.

Собираясь ужинать, Сорока и Николаев сели у затухающего костерка лицом к лесу, чтобы не упускать из вида всю поляну. Геологи расположились рядышком напротив них, лицом к озеру.

Отведали свежей наваристой ухи. Разлили в железные кружки черный, обжигающе горячий чай. Хозяин палатки вынес в мешочке из-под проб сахар, стал угощать. Куски сахара были крупными, неровными, и геолог похвалился:

– Завхоз наш такой сахарок добыл. Самый таежный. Крепкий, сладкий, берите, не стесняйтесь!

Вадим взял кусок, стал прилаживаться, как удобнее расколоть его в ладони обушком ножа. Николаев отвлекся, следя за его веселой возней, и вдруг всем своим существом почувствовал, как напрягся старый охотник Сорока.

Вскинув голову, Николаев увидел стоящего за спиной геологов человека. Это был Андрей Игошин.

Высокий, широкоплечий, он казался еще выше от того, что стоял на взгорке. Выцветшая рыбацкая роба. Патронташ. Нож в чехле. Под правой рукой, стволами вниз – двустволка, он придерживал ее, палец на спусковом крючке.

Все это успел охватить Николаев единым взглядом и в тот же миг понял, что все они под прицелом.

Игошин видел их, улучив момент, застал врасплох и был сейчас хозяином положения, контролируя действия всей группы.

Недаром призывали к осторожности Сорока и майор Серов. «Андрей – Медвежье сердце» был опытным охотником, вышел из леса бесшумно и занял такую позицию, с которой мог отразить любое нападение, стреляя навскидку. Уж он не промахнется.

А жертв допустить нельзя.

– Привет, – сказал Игошин, не изменяя позиции. На звук его голоса мгновенно обернулся Вадим, да так и застыл, а Игошин обратился прямо к Сороке:

– Ты, дед, что рано прибежал? Кого привел?

Сорока равнодушно ответил:

– А-а, Андрюха, ты. Подходи чаевничать. Да я давно в тайге, вот геологи попросили к уткам подвести, я и пришел, все одно собирался сюда. А ты что рано?

– Да так. Дома-то чего сидеть? – Игошин не двигался с места, настороженно следя за сидящими.

Кстати вмешался гостеприимный хозяин палатки:

– Подходи, садись с нами. Сколько гостей у меня сегодня, как в городе, – засмеялся он. – То за полмесяца одного его встретили, – он кивнул на Андрея, – а тут за час – целая толпа!

«Спокойно, спокойно, – опять подумал Николаев. – Сорока уже оценил обстановку, понял, что нужно хоть немного отвлечь Игошина. Только бы не сорвался Вадим!»

Но строгий инструктаж не пропал даром. Вадим, глянув на следователя, тоже изобразил равнодушие, хотя голову вновь повернул к Андрею.

Нельзя было немедленно приступать к задержанию. Игошин может среагировать даже на резкое движение, если оно покажется ему подозрительным.

«Ему терять нечего», – вспомнил Николаев слова Серова.

Но и особенно медлить было нельзя. Скоро подойдут геологи, увеличится число людей на стоянке. Люди эти ни о чем не знают, как поведут они себя при задержании Андрея? Не бросятся ли ему на помошь? Не станут ли сами жертвами, если возникнет перестрелка? А такую возможность Николаев не исключал.

«Только бы он положил ружье, только бы положил», – твердил про себя Николаев, а Сорока между тем продолжал разговор:

– Ты, Андрюха, что столбом встал? Застеснялся, что ли? Проходи давай, присаживайся. Мы тут ночевать вздумали, а завтра поутру тронем к шалашу. А ты, коли хочешь, давай с нами. Есть-то будешь? Уха знатная у геологов, навострились варить, – похвалил он.

– Сейчас чашку дам, подходи. – Хозяин палатки приподнялся было, но Андрей опередил его:

– Не беспокойтесь, сыт я, есть не буду.

И Николаев увидел, как Игошин при движении геолога чуть заметно повел стволом в его сторону.

«Точно, – понял Николаев, – Игошин будет стрелять».

Сорока продолжал:

– Ты направился куда или меня ждешь?

– Я тебя, дед, одного ждал, а ты с целым полком прибыл, какая тут охота, – ответил Андрей. – Нет, не пойду я с тобой, на гольцы пока подамся. А у тебя хочу патронами разжиться, дашь?

– Отчего не дать, дам, конечно. Много у самого нет, но поделюсь. Да ты куда торопишься-то? Сам не хочешь пить, так мне не мешай! Погоди, напьюсь чаю, дам тебе патроны и катись, торопыга, – сердито говорил Сорока, и под эти слова Игошин подошел ближе, сел на чурку возле костра, но ружье из руки не выпустил, по-прежнему держа всех под прицелом.

Николаев мучительно искал выхода. Тянуть долго нельзя. Не бросит Андрей ружье, осторожен. Нужно брать его сейчас, у костра, пока он немного успокоился.

А что если..? Николаев принял решение. Автоматизм – вот что он использует.

На практикумах по психологии они, тогда еще студенты, часто забавлялись этим свойством человека. Каждый из нас, занятый мыслями об одном, автоматически, бездумно выполняет многие действия.

Напряжение и настороженность преступника помогут обезвредить его. Только бы удалось!

– Утки много видел? – спросил Сорока Андрея. – А гуси? Нагуливают жирок?

– Есть утки, и гуся много, нагуливают, – отвечал односложно Игошин, а в это время Николаев, держа в левой руке кружку, правой взял хваленый геологами большой кусок сахара.

– Ничего минерал, – весело сказал он и быстро протянул сахар Андрею: – Расколи-ка, парень.

Сработало! Андрей, разговаривая с Сорокой, машинально протянул свободную руку, чтобы принять сахар, а Николаев, молниеносно распрямившись, быстро схватил его за руку и что было силы рванул на себя прямо через неостывшее кострище, где стояли котелки с ухой и чаем.

Николаев рассчитал верно. Игошин не успел выстрелить. От неожиданного сильного рывка он не удержался, повалился прямо на старшего лейтенанта, не выпускавшего его руку. Ружье оказалось под ними.

Думая освободиться, Игошин выпустил ружье, рванулся от Николаева.

Старый Сорока одним прыжком оказался возле двустволки, мигом схватил ее, а Вадим бросился на помощь работнику милиции.

Игошин сопротивлялся отчаянно, изо всех сил, чо Николаев цепко держал его. Вадим же пытался укротить ноги Андрея.

Николаеву удалось завернуть за спину руку Игошина, сильным приемом уложить его лицом вниз, тот на мгновение затих, следователь сумел, наконец, достать наручники. Один браслет он надел быстро, но тут Игошин возобновил борьбу, и Вадим держал его, пока Николаев пытался поймать Игошина за вторую руку.

Вадим помог захватить запястье Игошина. Защелкнулся второй браслет наручника, но Игошин не сдавался, пытаясь подняться, сбросить с себя работника милиции.

Скованные наручниками руки ослабили сопротивление Игошина, а тут еще Вадим сумел сесть на его ноги, и Николаев быстро связал их ремнем. Игошин затих, лежа вниз лицом.

– Слушай… – задыхаясь от усталости и волнения, сказал Николаев, – я старший лейтенант милиции… я искал тебя и нашел… догадываешься, зачем я тебя искал?..

И тут вздрогнули все находившиеся на поляне от крика. Хватая крепкими зубами притоптанную траву, Андрей Игошин бился лицом о землю и дико, нечеловечески кричал.

Ни раньше, ни потом не слышал старший лейтенант такого крика. Вадим непроизвольно зажал уши руками. А Сорока, повидавший всякое на своем долгом веку, бегом бросился к озеру, зачерпнул воды и вылил ведро на Игошина. Тот замолчал.

– Эх, люди-человеки, – горестно вздохнул старый охотник. – Что ты наделал, Андрюха?!

16

Успокоились не скоро. Подняли, посадили на колоду Игошина, который теперь опустошенно молчал.

Из-под его опущенных век непрерывно катились слезы, оставляя светлые дорожки на грязном, испачканном золою и землей, сразу осунувшемся лице.

Всплеснул руками дед Сорока:

– Батюшки-светы, да на кого же вы похожи, ребята?!

Ожесточенная схватка происходила на кострище, Николаев и Вадим были измазаны грязью. Только сейчас почувствовал Николаев боль от ожога – вылившийся из котелка чай ошпарил ему руку. Под глазом Вадима всплывал огромный кровоподтек.

– Спасибо вам, товарищи, – тихо сказал Николаев. – Дело сделано. А сейчас давайте обсудим, как будем охранять этого. – Он кивнул на Игошина.

– За тобой слово, Иван Александрович, – ответил Сорока. – Ты приказывай, мы исполним.

– Когда подойдут ваши? – обратился Николаев к геологу.

– К заходу солнца будут здесь.

– Так вот, охранять Игошина будем по трое… Товарищ… – Следователь вопросительно посмотрел на геолога.

– Никонов Виктор Иванович, – быстро подсказал тот.

– Виктор Иванович, извините, что напугали вас. Но мы не могли вам объяснить все сразу, пошли бы расспросы, разговоры, а нам нельзя было этого делать. Как видите, мы были правы, Игошин находился близко, мог слышать, насторожиться и в лучшем случае уйти. Этот человек подозревается в убийстве двух человек из ленинградской партии, – сказал он.

– Мы за этим псом сколько дней идем, – со злостью вмешался Вадим и крикнул Игошину: – Ты бы нашим мужикам попался, гад, они бы тебя под орех разделали! За что ты Олега? А завхоза? За что?

Пришлось Николаеву успокаивать теперь Вадима, но он извлек урок из этого разговора: нужно было опасаться не только побега Игошина, но и самосуда над ним. Значит, в каждой группе охраны должен быть работник милиции. Сейчас он один, но скоро прибудут Колбин и Балуткин.

«А пока, – подумал Николаев, – смотри, Ваня, в оба и за тем, и за другими. Ночь впереди».

Нужно было оформлять документы.

Разложив бумагу на ровном пне, торчавшем у костра, лейтенант составил протокол задержания и приступил к обыску Игошина.

Тот не сопротивлялся, равнодушно разрешая снимать с себя вещи, которые узнавал кипевший от ярости Вадим.

На руке Игошина были часы убитого главного геолога Олега Нефедова – их хорошо знал Вадим, в кармане нашли нефедовский складной нож. Ружье – двустволка с вертикальными стволами принадлежала завхозу Горбуну.

– Рюкзак у него должен быть, – подсказал Сорока. – Где твой сидор, парень? – обратился он к Игошину. Тот молча кивнул в сторону тропы.

«Хороший признак, – обрадовался Николаев, – значит, будет давать показания».

Старший лейтенант попросил Сороку поискать рюкзак Игошина, и охотник вскоре принес его к костру.

– Спрятал у опушки, недалеко от тропы, – пояснил он.

Тут Андрей впервые поднял лицо, грязно выругался:

– Иуда ты, дед, – хрипло сказал он. – Поверил я тебе зря. Я за вами вдоль тропы километров десять шел, надо было перестрелять всех, как уток, – пожалел. Знал бы, зачем идете, – всех порешил бы.

– Вот как? – Дед Сорока направился было к Игошину, но старший лейтенант предостерегающе поднял руку, и он остановился. – Ты род людской опозорил, тайгу опоганил. Зверем бы назвал я тебя, да боюсь зверя обидеть. Э, да что говорить! – Сорока устало махнул рукой.

В рюкзаке Игошина тоже обнаружили вещи убитых.

Николаев все тщательно записал.

Между тем наступали сумерки.

Возвратились из маршрута геологи – два здоровенных парня.

Долго кипели страсти, когда узнали они о происшедшем – убийстве, розыске, задержании Андрея Игошина.

Опять Николаеву пришлось напомнить людям, что нельзя допускать самоуправства.

Игошину устроили постель, но он отказался прилечь, сидел, прислонившись к дереву, запрокинув голову, смотрел в небо.

На землю опускалась ночь. От озера пополз клочковатый туман. В костре потрескивали ветки. Измученного и потрясенного событиями Вадима отправили спать. Сорока отказался:

– Не усну я, Иван Александрович, да мне по-стариковски много ли сна надо? Посижу с тобой.

Вместе с ними дежурил один из геологов.

Напряжение понемногу спадало. Николаев думал теперь о том, как организовать конвоирование. И еще очень хотелось ему допросить Игошина, но он чувствовал, что нужно подождать, пока схлынет злость Андрея, погаснет надежда вырваться, уйти в тайгу и захочется облегчить душу признанием.

– Иван Александрович, – тихо сказал Сорока, – как бы Балуткин в шалаше нас не стал дожидаться, время потеряем.

– Я думал уже об этом. Придется сходить к шалашу. Там нужно и обыск сделать, может быть, вещи еще найдем. Я оставить его, – Николаев кивнул на Андрея, – не могу. Вадим заплутается, геологов наши ребята не знают, остается вас просить.

– Господи, зачем меня просить, – обиделся Сорока, – зачем просить, когда я сам хотел предложить. Я до свету уйду налегке, а ты Колбину напиши, что нужно сделать. Дождусь их, сделаем, что положено, и вернемся.

– Что бы я делал без вас, Семеныч? – благодарно ответил Николаев.

– Брось, парень, общее дело делаем.

– Конечно, общее. Я очень рад, что познакомился с вами.

Николаева клонило ко сну, сказывались усталость и напряжение, и мудрый Сорока, оставив попытки уговорить его поспать, развлекал старшего лейтенанта разговорами, рассказами о таежной жизни.

Сменили друг друга геологи. Выполз из палатки заспанный Вадим, глаз у него заплыл окончательно.

– Это он меня сапогом стукнул, – пожаловался он, прикладывая к щеке намоченный в озере платок.

– До свадьбы заживет, парень, не горюй, зато как лихо ты его оседлал, – утешил и похвалил его Сорока.

Ночь проходила. Начинало светлеть за Саянами небо. Засобирался в путь Сорока.

– Вы, Семеныч, Колбину передайте, чтобы тщательно осмотрели шалаш и вокруг тоже, пусть протокол составят. Пока они там будут работать, вы отдохните, это просто приказ, – как можно строже сказал Николаев. – Когда вас ждать?

– Ладно, приказ, – усмехнулся Сорока, – ты за меня не волнуйся, я свои силы знаю. А ждать нас… – Он задумался. – Когда они подойдут? Спешить будем, но только раньше полудня не поспеем.

Ушел Сорока.

Геологи рядышком сидели у костра, молчали.

Николаев подсел поближе к Игошину, который, запрокинув голову, тоскливо глядел в розовеющее небо. Всю ночь он тоже не спал, неподвижно и молча сидел, то уставившись в небо, то прикрывая глаза набухшими от слез веками.

– Пить дайте, – вдруг сказал он.

Геолог принес ему кружку остывшего чаю, Игошин жадно выпил.

– Воды дайте, – попросил он еще. Дали воды.

Напившись, Игошин тихо спросил:

– Как вы про меня узнали?

– Уж узнали, – ответил спокойно Николаев, – все про тебя узнали. И как из отпуска не вернулся, и как в тайгу ушел, как с геологами встретился.

– Не хотел я… геологов, – Игошин отрицательно закачал головой, – не хотел я их убивать, так получилось, я сейчас расскажу…

– Давай-ка по порядку все, – посоветовал Николаев.

И Игошин начал свой рассказ.

– В море я с охотой пошел. Надоело дома. Мать, сестры сперва приставали – учись, учись. Потом стали приставать – иди в колхоз работать или в леспромхоз. Ну, я жить хочу, как хочу, а они – нет, зудят меня. Один раз Балуткин – это участковый наш, прискакал: «Нехорошо, – говорит, – Андрей, надо трудовую книжку заводить, чего ты, как босяк, живешь?» Надоели мне. Списался с дядькой, думаю, избавлюсь от зануд, буду самостоятельный…

Андрей помолчал, потом продолжил:

– Я и учиться не хотел, не по мне это было. Подрос – в тайгу пошел, там мне только хорошо и было. Сам себе хозяин и вокруг всему хозяин. Вот меня и прозвали «Андрей – Медвежье сердце».

– Почему прозвали?

– А потому, что характер у меня такой. Я в тайге хочу – казню, хочу – милую… Ну вот, дали мне отпуск, приехал домой, сходил в тайгу – ну, не хочу больше никуда. Думаю, не поеду обратно. Сестре сказал, а та в слезы. Виталий заругался. Плюнул я на них, наврал, что обратно еду, а сам – в тайгу. Боеприпасов взял потихоньку у Виталия – это зять мой, Татьянин муж. А ружье оставил, чтобы не подумали, что я в тайге. Возле Васильевской я раньше косарей видел, у них ружья были в шалаше… там на лагерь геологов наткнулся, – продолжал Игошин, – а в лагере один завхоз. Степан его звали. Ночевать меня оставил, накормил. Я смотрю – ружье у него отличное, такое для тайги – клад. Стал думать, как ружье это взять. А тут вижу под брезентом ящиков полно, укрыты. Ну, я решил, что продукты там – тушенка, молоко, мука. Геологов, я знаю, хорошо снабжают. Вот бы, думаю, мне эти продукты да ружье, так бы год из тайги не вышел. Переспали ночь, утро пришло – надо решать. Я поначалу хотел прихватить ружье – и тягу, а вот когда мне продукты взять захотелось, тут я и надумал. Вроде в шутку подумал, а прицепилась эта мысль ко мне. Думаю, кто узнает? Какие следы в тайге? А геологи решат, что обворовал их завхоз и сбежал. Утром Степан чай вскипятил. Банку тушенки с ним разогрели. А ружье у него в палатке было. Оба ствола заряжены, я видел. Пошел Степан к речке посуду мыть, а я – в палатку, взял ружье. Он и не оглянулся – я ему в спину… Он – бульк в воду. Подбежал к речке – его уж нет. Я как-то и не расстроился. Стал ружье смотреть. Гильзу пустую вынул, свой патрон вставил в ствол – с картечью. Собираюсь. Поднял брезент с ящиков, а там – камни! Зло меня такое взяло! Ну, думаю, возьму что есть. Брезент снял, палатку, вещи собрал, какие поцелее. Хотел подальше в тайге спрятать…

Игошин замолчал. Он молчал долго, потом зло сверкнул глазами, выкрикнул:

– Не хотел я геолога! Я и сам не пойму, как это получилось.

Передохнул, хватил ртом воздуха, продолжил:

– Когда я уже почти собрался, слышу – мотор на реке. Я ружье сграбастал и – по берегу навстречу. Чуть отошел, вижу из кустов – он в лодке плывет, не стережется. Это меня взбесило. Думаю, сейчас все прихватит и зря я старался. Распалился, а тут и он – напротив. Поднял ружье – картечью. Он в воду. Гляжу, на берег лезет, как раз напротив лагеря. Я бегом к лагерю, схватил патроны, зарядил стволы, жахнул. А он голову поднял и смотрит. Я еще раз выстрелил – он и упал там… Но я же не знал, что он приплывет, откуда мне знать? А он приплыл. И под горячую руку… Страшно, – выдохнул он.

– А одежда? – напомнил Николаев.

– Почему одежду-то снял? Могла мне пригодиться. Мне надолго надо было в тайге залечь, вот я и решился. Я вначале за лодкой побежал. Мотор у лодки заглох, она недалеко ушла, быстро по берегу догнал, ее к завалу прибило. Мотор завести не мог, с шестом на лодке вернулся к тому, что на берегу. Он неживой был, у самой воды лежал. Посмотрел – часы на руке, идут. Снял часы, ножик взял, ну и другое. А тело потом в воду. Переехал на лодке в лагерь, отошел малость – тайник вырыл, там вещи зарыл, мотор с лодки.

– Нашли мы твой тайник, – сказал Николаев. – Лодка где?

– На лодке я вниз спустился почти до Кирея.

«Вот почему и следов не было, – отметил Николаев, – угадал дед Сорока про лодку».

– Палатку я вез, – продолжал Игошин, – она тяжелая. А в устье вода спокойная, там я лодку притопил. Думал, сгодится. И тайник там же – палатка и вещи. А сам налегке сюда, к озерам. У меня патронов маловато, хотел разжиться и на гольцы податься. Уж там бы меня не нашли!

– Нашли бы мы тебя, Игошин, и под землей бы нашли, – устало сказал Николаев. – Тайга таких не прячет, а земля не держит. Перелюбил ты себя.

Игошин молча опустил голову.

Позади бессонные ночи и трудные дни.

Игошин благополучно доставлен на базу геологов к Васильевской заимке. В сложнейших условиях тайги преступление было раскрыто. Прилетел вертолет. Николаев и Колбин прощались с людьми, которые стали для них близкими за эти дни. Пожимали руки геологам.

Балуткин отказался лететь в райцентр:

– Мне здесь до дому – рукой подать!

Николаев представил себе это «рукой подать», засмеялся, обнимая Ивана Михайловича.

А Сорока успел набрать спелой голубики и теперь совал туесок с ягодой в руки Николаеву:

– Отвези своей дочке, прошу!

Николаев смущенно отказывался, а Сорока обиженно вскидывал брови:

– Что ты за человек, задавит тебя туесок, что ли?

Так и пришлось Николаеву лететь с подарком охотника. Голубика, закрытая в тонкой бересте, вобравшая в себя свежесть леса, источала тонкий аромат, нежный и стойкий, как сама жизнь.