Текст книги "Дорога к призванию. История русской студентки, которая мечтала увидеть Америку"

Автор книги: Любовь Холов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Илья взял мой черный чемодан с железной тележки, на которой я тащила его за собой. А я уже двигалась в сторону выхода.

– Эй, эй…, русский человек, а сумка?

Обычно я зорко слежу за своими вещами и по несколько раз проверяю, не забыла ли чего. Но от понимания того, что я уже на родной земле, где все понятно и знакомо, а также от присутствия брата потеряла бдительность. И вот…

– Ну ты даешь! Нельзя же так! – озабоченно произнес брат.

На ручке тележки, на которой я везла свой багаж, беззащитно висела моя белая сумочка со всеми документами и деньгами.

– Спасибо, Илюх, что-то я слишком расслабилась.

– Такси, такси, такси… – наперебой кричали таксисты, когда мы вышли из здания аэропорта. Я в России никогда не ездила на такси, так как это дорого. Более того, у меня даже мысли такой никогда не возникало. Но после того как в Америке я спокойно могла себе это позволить, подумала, что Илье было бы интересно проехать на такси.

– Сколько стоит доехать до Павелецкого вокзала? – спросила я одного из таксистов. Нам нужно было сначала доехать до вокзала, оттуда 8 часов на автобусе до Воронежа и потом еще 5 часов до нашего села.

Быстро окинув меня оценивающим взглядом с ног до головы, выдержав 5-секундную паузу, как будто сражаясь у себя в голове со здравым смыслом и жаждой наживы, таксист тихо ответил:

– За 50 довезу.

– Ну, 50 рублей вполне можно потратить на такси, чтобы не мучиться в автобусе с таким огромным чемоданом, – подумала я и вопросительно посмотрела на брата.

– Вик, это долларов, – как будто прочитав мои мысли, произнес Илья.

– 50 долларов?

– Ну не рублей же!?! – ехидно хмыкнул тот.

Да, учитывая, что я привезла с собой только 1000 долларов, 50 долларов – ощутимая сумма, но я все-таки хотела, чтобы мой брат прокатился на московском такси до вокзала.

– Илюх, я могу заплатить, поехали, – уже не так уверенно предложила я.

– Нет, Вик, не надо, поедем на автобусе.

Сцена 19. НЕГЛУПАЯ БАБА

В университете занятия начались месяц назад. Я училась на отделении менеджмента экономического факультета. До отъезда в Америку я проходила собеседование в магистратуру сразу на две кафедры: на кафедру «Организации предприятия и предпринимательской деятельности», на которой я проучилась четыре года до этого и получила диплом бакалавра, и на кафедру «Управления человеческими ресурсами».

Меня взяли на вторую. Нас в группе было 6 человек, и занятия проводились 2 раза в неделю. В остальное время подразумевалось, что мы должны заниматься самостоятельно, писать диссертацию.

Моя радость от приезда домой и от того, что не надо больше работать в поте лица на кухнях ресторанов, продолжалась ровно две недели, пока я сдавала все хвосты в универе. Теперь жизнь снова потекла спокойно и обыденно.

Я жила в университетском общежитии на девятом этаже в комнате номер 345 вместе с двумя девчонками. Здесь было весело – пьянки, гулянки, песни под гитару.

В университете я была старостой, ко мне постоянно приходили люди то попросить лекцию переписать, то просто поболтать. Раньше меня все это радовало и воодушевляло, но сейчас что-то во мне изменилось, и я все чаще стала испытывать раздражение.

Сейчас я сидела в комнате, ждала, когда закипит чайник на кухне, чтобы попить горячего зеленого чая в полном одиночестве.

Да еще Светка на прошлой неделе разбередила мне душу своими разговорами о маске. Светка – одна из моих воронежских подружек. Мы с ней познакомились в загородном пионерском лагере, куда четыре лета подряд ездили работать вожатыми.

Ни Светка, ни я не учились в пединституте, но нам очень нравилось работать в лагере. Платили копейки, но дело было не в деньгах, а в атмосфере творчества, самовыражения, непосредственности, которой у детей всегда хоть отбавляй. И нас там по-честному ценили.

Прошлым летом нас обеих даже повысили – взяли работать старшими вожатыми, меня на первый поток, ее на второй. Это было чудеснейшее время, несмотря на то что мы буквально спали «ночку через трое»: днем работали с детьми, создавали миниатюры, писали конферансы, а ночью пели песни, жгли костры и пили пиво с бутербродами из хлеба, кетчупа и соленых огурцов.

На этот раз встретились мы со Светкой в парке возле моего общежития, выпили вина, спели пару песен группы «ДДТ». Она сыграла «Дождь» (там довольно сложное вступление, но у нее оно очень хорошо получалось). Светка как раз привезла мне назад гитару. Почему-то моя гитара ей нравилась больше своей, и она забирала ее на время моей поездки в Америку.

И вот на такой волне душевного расслабления Светка вдруг выдала:

– Вика, ты же баба неглупая, что ж ты все придуриваешься пустышкой?

Это заявление меня задело.

– Ты живешь в маске, – продолжила Светка. – Иногда люди живут в маске, сами не осознавая этого. Мне нередко попадаются такие люди. И ты знаешь, у меня обычно получается вывести их на откровенность.

Но и я всегда думала, что тоже так делаю – выступаю в роли того, кто может выслушать, задать вопросы и помочь человеку раскрыться или решить свои внутренние проблемы. Просто я никогда не говорила об этом. А получается, что Светка воспринимает меня как очень слабого человека. На протяжении всех четырех лет нашего общения я никогда не рассказывала ничего глубокого о себе.

Я всегда считала, что лучше ни о чем не думать, не загоняться. Нет…, вру, не всегда. В школе я все-таки задумывалась над смыслом жизни. Некоторые вопросы, которые я задавала учителям, ставили их в тупик. Конечно, они старались что-то ответить, выкрутиться. Иногда я сама понимала, что они говорят бред, а иногда они жаловались маме на то, что я задаю «неправильные» вопросы.

Кроме брата Ильи меня никто не понимал. Когда я пыталась поговорить о чем-то душевном с друзьями, часто слышала фразу: «Опять началось…» А после смерти отца я и вовсе оставила все попытки разобраться в себе.

– Триста сорок пятая, ваш чайник кипит, – донеслось из кухни.

В общежитии на каждом этаже была общая кухня с двумя газовыми плитами и двумя столами. В секции 8 комнат, и мы все знали, где чей чайник.

А я неплохая актриса! Вытерев слезы, навеянные невеселыми размышлениями, я совершенно невозмутимо вышла на кухню, как будто у меня внутри никаких переживаний не было и в помине. Поговорила с соседкой на отвлеченные темы, покивала ей с заинтересованным видом. Так происходило и раньше. Я могла быстро спрятать на самое дно свои эмоции и всегда гордилась таким своим «талантом».

Почему мне казалось, что я могла всех обмануть? Потому что не так много проницательных людей, способных отличить правду ото лжи? Многих легко убедить в чем угодно, в том числе и себя. У меня получалось это сделать в течение последних 6 лет.

Что происходило сейчас? Почему я не могла больше обмануть саму себя? У меня было мало занятий, на которые я могла отвлечься и заглушить эти размышления? А почему тогда раньше я могла найти такие занятия, а теперь не могу?

Из детства мне вспомнился образ алкоголика из какого-то фильма, который пил лишь потому, что в трезвом состоянии начинал задумываться о смысле жизни и не мог найти ответа.

Некоторым людям я помогала разобраться в себе, но вот сама в себе, похоже, не разобралась. Философ позавчера на лекции сказал, что чем больше брешь между нами и изучаемым объектом, тем легче его познать.

То есть между собой и собой бреши нет вообще и, соответственно, разобраться в себе сложнее всего. А возможно ли это в принципе? Интересно, хоть у кого-то получилось разобраться в себе?

– Не думать ни о чем – так легче! – призналась я Светке.

– А нужна ли тебе эта легкость? Ведь так не интересно! – ответила она.

– Да, но почему другим интересно, а мне нет?

– Потому что все люди разные!

И она была права. Значит, я пытаюсь плыть против течения, создавая иллюзию, что так проще, и еще дальше отдаляясь от себя настоящей. У меня же есть интуиция, хоть я и стараюсь убедить себя, что это не так. А может, стоит ей доверять?

За день до смерти отца я пропалывала грядки на огороде и, сделав очередную ямку в земле, как будто увидела образ могилы. Я испугалась и постаралась поскорее отмахнуться от этого видения. На следующий день отца не стало.

Как раз после того случая я и не чувствовала больше ничего – наверное, подсознательно боялась. Но ведь чувствовать, по идее, можно не только плохое! Мама всегда бежала от интуиции, от предчувствий. Наверное, и я так делаю. Но правильно ли это?

А еще одна странность – я постоянно пишу слова «чувствовать» или «чувство» с ошибкой. Потом мне приходится возвращаться к ним, чтобы исправить. Вот, даже сейчас, как ни старалась, ошиблась и в первом, и во втором слове.

Сцена 20. ГОСТЕПРИИМНАЯ ХАТА

Кромешная тьма. Луны на небе нет. Обильные хлопья снега, которые падали целый день, укрыли землю толстым ковром. Время за полночь, а я еле волоча ноги по глубоким плотным сугробам снега и постоянно оглядываясь по сторонам при каждом шорохе, направлялась к дому на другой стороне села. При нормальной погоде от нашего дома туда можно было дойти меньше чем за 15 минут.

А сейчас я шла уже минут 20, но, наверное, не прошла еще и полпути. Людей на улице нет, машины не ездят. Каждый раз, когда я слышала, или мне казалось, что слышала треск позади себя, я пыталась идти быстрее, падала в холодный неприветливый снег, поднималась. При этом сердце от испуга выстукивало бешеный ритм.

Моего брата Илью бросила девушка, которую он очень сильно любил. Ну как бросила? Она сказала ему, что устала от однообразия, ей надоело, что каждый раз при встрече он дарил ей одну розу и еще какую-нибудь мелочь – конфеты или шоколадку. И она решила взять паузу в отношениях. Для моего брата это был страшный удар, означавший разрыв, что оказалось для него полнейшей трагедией. Вот уже несколько дней он заливал свое горе алкоголем.

Я не знала точно, где он, но предполагала, что в доме одного из наших друзей. В этом доме еще пару месяцев назад жила старушка, но теперь ее не стало, и дом превратился в хату, где постоянно проходили какие-то гулянья.

Никита, мой второй брат, хотя и переживал за Илью, считал, что не нужно лезть к нему. Дескать, он взрослый пацан, и сам разберется со своими чувствами. Мама не могла пойти его искать, так как знала, что только разозлит Илью своим приходом. Он мог решить, что она его опекает и этим унижает перед друзьями. А он уже взрослый девятнадцатилетний мужик!

Наконец-то я добралась до этой хаты. Во дворе и в доме горел свет, слышалась музыка. Я зашла, делая вид, что тоже пришла просто повеселиться и отдохнуть. Посреди зала стоял большой стол с обильной выпивкой и закуской. У стены ютилась лысоватая елка с несколькими игрушками. Брат сидел за столом, уронив голову на грудь. Кроме него здесь было еще трое ребят в разной стадии опьянения. Когда я зашла, Илья медленно поднял голову. Его покрасневшие глаза выражали сильную боль и отчаяние.

– О, Вик, привет… – сказал он, ничуть не удивившись моему появлению.

– Всем привет, – я бодро и весело поздоровалась, – а я к вам, выпить нальете?

Я пыталась своим настроением подбодрить брата и не показать, что на самом деле пришла забрать его домой.

– Да, давай, сеструха, выпьем, – потянулся он к двухлитровой бутылке водки, которая была еще на треть полной. Другие ребята играли в карты и не захотели отвлекаться.

После того, как стограммовые стаканы были наполовину наполнены, брат поднял свой стакан и сказал:

– За нас, Вик. Они еще увидят, какие мы!

Мы чокнулись, он выпил, поморщился и быстро запил каким-то компотом. Я подержала стакан возле губ, сделала вид, что пригубила, и поставила стакан на стол.

– Мне сказали, что видели Таньку с каким-то пацаном. Это на него она меня променяла, – еле ворочал языком Илья.

– Я поймаю его и изобью по полной программе, – его голос окреп, а глаза стали злыми.

– Илюш, ну может вы еще помиритесь, – всеми силами старалась я поддержать брата, хотя сердце мое разрывалась от жалости, а душа беспомощно стонала. Видеть его мучения было невыносимо. Я думала, что лучше бы Бог мне дал это испытание и пожалел его.

– Нееет, Вик, нееет! Я никогда не приму ее после кого-то. Это будет уже не моя Танька.

– Не говори так, Илюш. Скорее всего, это неправда. Ты же знаешь, как в деревнях сплетни распространяются. Я стояла возле бани, а сказали – возле Вани, – пыталась пошутить я.

Он замолчал, уткнулся взглядом в пол и несколько минут о чем-то думал.

– Знаешь, Вик, я сейчас чувствую такую же боль, какую испытывал, когда умер отец. Терять людей – очень больно, – сказал Илья, и по его щекам тихо потекли слезы.

– Давай еще выпьем, – ему действительно было очень тяжело.

– Давай, Илюш, еще по одной, и потихоньку будем собираться домой. Что думаешь? – осторожно спросила я.

В это время ребята закончили играть в карты и подошли к столу.

– Наливай, давайте еще раз выпьем за новый 2006-й год, – произнес один из них. – Пусть мы уже не первый день за него пьем, но надо же наступившему году показать, что мы его уже полюбили и ждем от него только хорошего. Илюх, забудь ты ее. Пусть она останется у тебя в прошлом году. Найдешь себе лучшую. Ты сейчас любой подмигни, и она будет у твоих ног. Мы все встали, с криком «Ура-а-а-а» чокнулись и выпили налитое до дна.

На этот раз я тоже выпила. Как бы я не старалась быть сильной и поддерживать брата, мне самой было невыносимо больно. У меня прочно засел тяжелый комок в горле, который 40-градусный алкоголь растопил лишь чуть-чуть.

После этой рюмки Илья решил, что пора домой. Все согласились, и мы с песней «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой…» впятером покинули гостеприимную старенькую хатку.

Сцена 21. ТЕСНО МНЕ, ТЕСНО!

Если вы намеренно избираете меньшее, чем то, на что вы способны, то я предупреждаю вас: вы будете глубоко несчастны до конца своей жизни…

А. Г. Маслоу

«Мне тесно в Воронеже!» – записала я на новой чистой странице своего дневника. Почему-то я так подумала, сидя на кухне в общежитии, и решила поделиться этой мыслью со своим дневником.

Я надела темные очки, пытаясь превратиться в невидимку и сделать вид, что меня ни для кого нет.

«Я не могу концентрироваться на вещах, которые раньше считала очень важными, – продолжала строчить я. – Например, книги из библиотеки, которые я должна была вернуть еще 2 недели назад. Я понимаю, что, возможно, придется платить штраф за каждый день просрочки. А мне все равно. Мне не страшно. Мне не важно.

Завтра нести научному руководителю доклад на конференцию. Уже 6 вечера. Результат: не приступала. Мне не страшно, как раньше. Я знаю, что напишу его до утра.

Неспособность организовать себя в учебе наблюдается у меня после возвращения из Америки. Несмотря на это, результаты учебы у меня не ухудшились, а скорей, наоборот.

Почему? Я всему научилась? Вряд ли.

Я повзрослела? Может быть. Ну и что? Сложность учебы тоже возрастает с каждым годом, соответствуя уровню развития человека.

Скорее всего, меня закалили трудности, которые мне пришлось пережить в Америке, и постоянные проблемы в семье. Это намного серьезнее, чем канитель с учебой. И я не боюсь наказаний, которые могут последовать из-за несданных вовремя работ в универе. Все это мелочи жизни.

Я чувствую себя как в клетке: ограниченной в возможностях расти и развиваться. Не в том смысле, что я уже все знаю. Конечно, полет фантазии безграничен, но все это теория. А я хочу жить практикой. Мне требуется больше пространства – мне тесно и в четырех стенах комнаты, и в стенах универа пару раз в неделю.

Кроме того, проблемы других (слишком многих других) выжимают из меня все соки. Причем большая часть этих людей мне совершенно не нужна. У меня вырабатывается стойкая аллергия на некоторых личностей. Я начинаю бегать от людей.

Второй день я одна в комнате – девочки уехали домой. Я никому не звоню и, как ни странно, мне тоже никто не звонит. Я только рада.

Нет, все-таки, люди не понимают… На кухню вышла Оксана из 342-ой. Видит, что я сижу в темных очках, в подавленном состоянии, пишу что-то. Занята! Нет, чтобы просто оставить меня или хотя бы помолчать, она давай рассказывать про проблемы со своими женихами.

Тем, кто пытается быть моими друзьями, абсолютно нет никакого дела до моих внутренних переживаний, мыслей, желания их выслушивать, в конце концов. Их интересуют только собственные узкие проблемы. Иногда просто вырубает, насколько человек слеп и ограничен.

То, что мне тесно здесь, в Воронеже – это точно. По крайней мере, на данном этапе моей жизни. Между прочим, так же было и в старших классах школы, когда я еще жила в своем родном селе. Я уже с 8-го класса начала считать, сколько времени осталось до окончания школы. Как сейчас помню, говорила своей лучшей подруге тогда: «Осталось 4 года!»

А есть ли у меня настоящие друзья? Или есть только люди, сосущие из меня энергию и только делающие вид, что им интересно мое внутреннее состояние? Кажется, людям просто неинтересно думать о более высоких вещах? Да…, может, поэтому я и стараюсь выглядеть поверхностной дурой. Не зря же Светка сказала: «Ты же неглупая баба, зачем же ты пытаешься тупить?» Она раскусила меня.

Стоит ли продолжать? Все же, в некоторых случаях я считаю, что стоит. Думаю, как раз такое поведение называется гибким. А это тоже искусство. Вот только душа иногда не выдерживает такого «тупого со– стояния».

Кстати, Светка все же вывела меня из своеобразной спячки. А то я уже начала привыкать быть дурой (т.к. показывать свою глубокую сторону приходилось довольно редко). Вокруг меня мало людей, с которыми хочется это сделать. И все же, нужно не забывать, что я на самом деле баба неглупая.

* * *

Я подняла голову от дневника, сняла очки, взгляд мой упал на мусорное ведро, которое стояло возле умывальников, и было явно переполнено. Шелуха от лука и яичные скорлупки небрежно валялись вокруг. Сегодня дежурными были девчонки из 342-й комнаты. А ведь Оксана только что выходила на кухню рассказать мне про женихов. Наверное, мусор – это мелочи жизни для нее.

Я закрыла дневник, взяла ведро, выбросила мусор в мусоропровод и скрылась в своей комнате, чтобы начать печатать доклад для конференции, который я должна была завтра показать своему научному руководителю.

Сцена 22. СЛУЧАЙ В ТЕМНОМ ПРЕДБАННИКЕ

– Какая у нас Оксана сегодня сексуальная! – донеслось из кухни общежития. Раннее утро. Я стояла в преддушевой комнате, которую мы называли «предбанник», с растрепанными волосами в зеленом стареньком халате и чистила зубы.

– Что это у нас за мачо и секси, да еще в такое время? – подумала я, и мне стало неудобно за свой непрезентабельный внешний вид.

Я прислушалась.

– Ой, ну что ты, Влад, – засмеялась девушка. Комплимент ей явно понравился.

Влад!?! Я продолжала недоверчиво прислушиваться. Влад был нашим соседом по секции, из 343-й комнаты. Мы учились на одном потоке, только в разных группах. Это был тихий и застенчивый мальчик – длинный худой, как щепка, отличник, иными словами, ботаник.

Со второго курса все знали, что он ко мне неравнодушен, но его робкие знаки внимания меня скорее смешили, чем впечатляли. Я никогда не обращала на Влада внимания, а иногда даже подтрунивала над ним. Он явно не тянул на мужественного сильного парня, какого мне хотелось видеть рядом с собой. А тут такой комплимент: «сексуальная». Я думала, что он и слов-то таких не знает.

– И куда это ты такая красивая, с грудью нараспашку, идешь с самого утра? – продолжало доноситься из кухни.

Теперь и я уловила знакомые нотки. Голос явно принадлежал ботанику. Я не верила своим ушам!

– Не твое дело! – засмущалась Оксана. Послышалось быстрое шуршание по полу тапочек, размер которых явно не позволял их владельцу поднять ноги хоть чуть-чуть повыше. Оксана бежала в комнату, и ее путь пролегал через предбанник.

– Ах, какая девушка! – Влад шел за ней, продолжая в том же духе.

– Что ты к ней пристал? – растерянно произнесла я с зубной щеткой во рту, когда они проходили мимо меня.

Он остановился. Оксана успела убежать. В его глазах я увидела столько дерзости и решимости. Их никогда там не было раньше. Передо мной предстал высокий стройный красивый мужчина.

– А ты что, хочешь, чтобы я к тебе приставал? Так только скажи, – без малейшей доли стеснения, присущей этому человеку раньше, выдал Влад. Он смотрел мне прямо в глаза и не отводил взгляда, как это было всегда.

А в моих глазах вместо прежнего сарказма на этот раз он видел недоумение. Еще у меня изо рта продолжала торчать зубная щетка (я про нее совсем забыла), а губы были испачканы пастой.

– Отойди, мне нужно дочистить зубы, – скомандовала я, открыла кран и стала полоскать рот.

– Ну что ты смутилась, красоточка? Эта щетка тебе очень к лицу, – Влад продолжал дерзить или, может, издеваться, а я продолжала не верить своим ушам.

Справившись с чисткой зубов и несколько раз умыв лицо, особенно глаза, я подняла голову от умывальника. Нет, ничего не изменилось: передо мной стоял Влад.

– Что случилось с тобой? Где ты этого набрался? – спросила я.

– Чего набрался? Девочки любят плохих мальчиков, разве не так?

– Ну да, так, наверное…

– Я придумал новую теорию, вот тестирую ее на вас, девчонках.

– Какую теорию?

– А-а-а, тебе скажи… – хитро улыбнулся этот новоиспеченный красавчик. Назвать его сейчас ботаником ни у кого не повернулся бы язык. – Много будешь знать, скоро состаришься. Да и эксперимент получится не чистым.

– Слушай, ну это просто кощунство!

– А разве плохие мальчики не кощунственны? К вам, девушкам, если относишься хорошо, то вы на голову садитесь.

– И откуда это ты, интересно, знаешь? Можно подумать, ты с кем-то встречался, чтобы сделать такие выводы. Или это ты в книжке прочитал и сделал чисто теоретическое заключение? – наконец-то я вернулась к своему привычному саркастическому тону по отношению к Владу.

– Ты многого обо мне не знаешь…, все меняется, – загадочно произнес он и ушел в свою комнату.

Я осталась в полутемном предбаннике. Окон в нем не было, а лампочка перегорела еще вчера, и никто ее до сих пор не поменял. Здесь было только два входа с противоположных сторон секции, из кухни сюда просачивался слабый свет.

«Как это, я многого о нем не знаю? – подумала я. – А что о нем знать? Вот если к парням из 344-й постоянно приходят в гости разные девчонки, я знаю. Вся секция знает. Если у всех девчонок из 347-й есть парни, и они к ним приходят, все тоже об этом знают. А Влад со своим соседом постоянно сидят в комнате как в изоляции: учатся, играют в компьютерные игры, никогда не приходят на наши вечеринки. Чего, интересно, я могу не знать?»

Я вернулась в комнату. Моя соседка только что проснулась.

– Веееер, – произнесла я, обдумывая свой вопрос. – Почему Влад из 343-й стал каким-то не таким. Он же раньше был тише воды, ниже травы. Что случилось?

– Ты че, Вик, когда это было? – искренне удивилась Вера. – Летом, когда ты была в Америке, он встречался с девушкой из своей группы. Но через пару месяцев они расстались. После этого Влад сильно изменился. И теперь флиртует и заигрывает со всеми девчонками в нашей секции.

– Вер, так сейчас же уже февраль. Почему я этого не замечала?

– Так ты ж постоянно погружена в свои мысли. Сидишь, строчишь что-то в своем дневнике каждый день. После Америки ты стала какая-то депрессивная.

Я ничего не ответила и села на свою еще не заправленную кровать. У меня в душе появилось странное чувство, как будто я упустила что-то важное. Хотя мне Влад никогда не нравился, но оказывается, мне очень льстила его влюбленность.

Сцена 23. DELETE ЛЮБОВЬ ИЗ СЕРДЦА

Уже несколько дней у меня болело сердце. Я пила валокордин, но он ни чуточки не помогал. Раскалывалась голова – казалось, что ее поместили в железные тиски и давили со всех сторон. День и ночь я пыталась решить задачку всего из двух переменных.

Вернее, переменных было много, но возможных вариантов ответа – всего два. Несмотря на то что математика – сложная наука, мне она давалась гораздо легче, чем решение задач, которые ставила передо мной жизнь.

После того утреннего случая в темном предбаннике я больше не могла ни о чем и ни о ком думать, кроме Влада. Я заметила, как он изменился: начал стильно одеваться, делал комплименты девушкам и, вообще, вел себя как хозяин секции.

В университете его тоже уважали. Он занял первое место в нескольких межвузовских конференциях по вопросам экономики. Я тоже в них участвовала, но цели занять какое-то место у меня не было. Участие в конференциях для всех магистров было обязательным, и мне нужно было просто отчитаться.

Тема моего доклада: «Управление творческим коллективом в креативной компании» мне очень нравилась, я даже выступала с ней на экзамене в конце четвертого курса. В отличие от нервного списывания ответов со шпаргалок на госэкзаменах, с этой работой все было по-другому.

Я написала ее полностью сама и выступала, даже не подглядывая в тезисы, которые разрешалось держать перед глазами. Мне было очень интересно, какие вопросы мне задаст выпускная комиссия. Хотелось подискутировать со знающими людьми на такую захватывающую тему.

Но после того как я закончила свою речь, повисла длинная пауза. Кто-то из преподавателей взял мою работу, начал судорожно листать страницы, как будто стараясь придумать хоть какой-то вопрос.

– Интересная у вас тема, – сказал другой преподаватель, – инновационная. У нас на кафедре еще таких не было.

В итоге они задали мне вопрос, почему я выбрала именно эту тему, и все. Многие студенты хотели бы оказаться в такой ситуации – без вопросов получить пятерку, но я тогда расстроилась.

На лекциях Влад начал спорить с преподавателями. Не в смысле вести себя как раздолбай, а наоборот, у него была своя точка зрения по многим вопросам, и он не боялся ее озвучить. Лекторам это даже нравилось. Особенно молоденьким, только что окончившим аспирантуру преподавательницам.

Мне Влад тоже уделял знаки внимания. Каждый день заходил к нам в комнату, садился на кровать, и мы по несколько часов беседовали о философии, о политике, об учебе, о жизни. Поговорить с ним всегда было интересно. Он был ходячей энциклопедией, мог поддержать любую тему. Но дальше флирта и разговоров ничего не шло.

Однажды, когда я очередной раз думала над тем, стоит ли рассказывать все секреты друзьям, я спросила у него: «Влад, а ты кому-нибудь рассказываешь все, что у тебя на душе?» Он ответил: «Только тебе…»

Это явно означало, что он ко мне неравнодушен. Но нравлюсь я ему как девушка или просто как друг, было непонятно. Неопределенность сводила меня с ума.

Когда он выходил из своей комнаты (а я слышала, как крякала их защелка, и по шагам могла определить, вышел он или его сосед), сердце мое замирало в надежде, что он зайдет. Становилось трудно дышать, и я металась по комнате, как раненый зверь в клетке.

Но стоило ему зайти, я вела себя безразлично, делала вид, что чем-то занята, и его приход мне абсолютно неинтересен. Очень не хотелось превратиться в «подопытного кролика», на котором он испытывал свои теории. Когда он пытался меня приобнять, я со злостью отталкивала его. Было страшно растаять в его объятиях, а потом осознать, что это был всего лишь эксперимент. Он потешит свое самолюбие, напишет трактат, а я страдай.

А иногда мне и вовсе казалось, что он мстит за то, что я не обращала на него внимания в течение трех лет. Я боялась, что он поставил цель влюбить меня в себя, а потом сказать, что это была лишь игра.

Наша комната находилась рядом с кухней, и мне всегда было слышно, что там происходило. Я слышала, как он флиртует с другими девчонками, а когда тоже выходила на кухню, он еще сильнее начинал заигрывать с ними. Иногда даже упрекая меня в том, что я помешала им.

Восьмого марта я не выдержала: Влад расстилался перед каждой девчонкой на секции, да еще у нас появилась новенькая. Красивая, стройная, женственная… У нее был парень, но парень – не муж. Я стала часто видеть ее и Влада на кухне вместе.

В тот день я решила, что если не убегу куда-нибудь, чтобы всего этого не видеть и не слышать, то мое сердце просто разорвется. Валидол, корвалол, тем более валерьянка уже не помогали. Я оделась, на улице было холодно, и пошла куда глаза глядят.

Сначала я просто бродила по городу, пытаясь отвлечься, и думала об Америке. Визу на лето мне уже дали, и в конце мая я должна была уезжать.

Еще пару месяцев назад я думала, что получив визу, стану самым счастливым человеком. Ведь у меня будет гарантия того, что я опять поеду туда, где мне было не тесно, где я развивалась, могла встретить интересных людей. Я даже подумывала продлить визу и остаться в Америке подольше, а может, и навсегда. Но теперь эта перспектива уже не казалась такой радужной.

«Ну и зачем мне этот Влад? – старалась логически мыслить я. – Да, он умный, глубокий, не пьет, не курит, он даже красивый, хотя для мужчины это не важно. Но вот уже месяц, как он треплет мне нервы, доводит до полуобморочного состояния. Не могу думать о чем-то, кроме него. Зачем мне все это, если никаких конкретных шагов он не предпринимает? Может, он решил, что я никуда не денусь, а пока есть возможность „попробовать“ других девчонок, что он и делает?»

Темнело. Я решила пойти к подруге. С ней я жила на первом курсе в съемной квартире. Теперь она обитала в новой квартире, которую ей купили родители, и всегда была рада меня видеть у себя.

«А может, он тоже, как и я, боится, что я посмеюсь над его чувствами, если он сделает какой-то шаг? Ведь я и правда раньше смеялась. Все же, как это больно! И все эти комплименты другим девчонкам. Возможно, это просто попытка меня позлить и заставить ревновать?» – продолжала рассуждать я, шагая по пустынным темным улицам.

Сделав еще пару шагов в темноте, я не заметила ямку на дороге, оступилась и подвернула лодыжку.

«Ай-яй-яй», – вырвалось у меня из груди, не столько из-за боли в ноге, сколько от душевной боли. Я присела на корточки, закрыла лицо руками и зарыдала. Теперь ко всему букету страданий добавилась еще физическая боль. Ох, зачем мне все это?

«Не надо меня любить чуть-чуть, оставлять все действия на потом, а сейчас заставлять так сильно страдать! Господи, если то, что я чувствую – это любовь, избавь меня от такого безответного чувства! – взмолилась я. – Это очень больно! Теперь я понимаю брата». После расставания с девушкой он бросил институт и уехал в Питер работать на стройке, чтобы не видеть ее и не слышать. Я тоже бегу из общежития, чтобы не видеть его и не думать…, но не думать не получается.

Сделав глубокий вдох, я медленно поднялась и, прихрамывая, пошла дальше. Слезы постепенно высохли. И я решила, что не хочу и не буду больше страдать. В конце концов, все в моих руках. Влад оказывает мне знаки внимания, давая понять, что неравнодушен, но дальше никаких шагов не предпринимает. Морочит голову, одним словом.