Текст книги "В глуби веков"
Автор книги: Любовь Воронкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
СЫН ЗЕВСА
Войско Александра отдыхало. Страна кормила щедро. Лошади отъедались на свежих пастбищах.
Феллахи молчали, но между собой озабоченно шептались о том, что запасы их скоро кончатся, что их луга, сады и огороды почти опустошены. Хоть не враждебно им македонское войско, все же содержать его тяжело. И тихонько спрашивали друг у друга: не слышно ли, когда Александр покинет Египет? Неужели придется терпеть до того благословенного дня, когда Нил начнет разливаться? До летнего солнцестояния еще не так близко. Но зато уж тогда македонянам придется уйти. Нил затопит землю так, что города и селения окажутся стоящими на островках. Где же помещаться армии?
Великое божество Нил, дающее жизнь и спасающее от нашествия чужих!..
Все эти дни, среди путешествий по стране, дел и забот Александра не оставляла мысль: как же провозгласить себя здесь, в Египте, сыном бога?
В детстве он не раз слышал таинственные разговоры о том, что отцом его был сам Зевс. Эти разговоры шли из гинекея, от матери его Олимпиады: она уверяла, что молния, посланная Зевсом, ударила в ее чрево.
Александр не знал – верить ли этому? Ведь, может быть, это и в самом деле было так? Вот и Елена Прекрасная, как говорит предание, была дочерью Зевса… Александр вполне допускал, что все это было или могло быть.
Однажды, в бессонный час, когда чужие звезды смотрели с неба и странные запахи чужой земли заполняли шатер, Александр велел позвать Черного Клита.
Клит пришел сонный, недоумевающий:
– Что у тебя случилось?
– Послушай, Клит, – Александр пытливо глядел ему в глаза, – ты ведь был во дворце в Пелле, когда я родился?
– А что мне было делать во дворце? Повитуха я, что ли? Мы с царем Филиппом в это время воевали, мы брали Потидею. Лихое, веселое было время, клянусь Зевсом. Помню, помню – это был особенный день, Александр. Только что взяли Потидею – гонец. Парменион победил иллирийцев. Только что выпили за здоровье Пармениона – гонец. Лошади царя Филиппа взяли приз в Олимпии! Только подняли чаши за коней Филиппа – гонец. У царя родился сын! Ох и гнали мы коней в Пеллу, чтобы посмотреть на тебя!
– Я все это знаю, Клит. Но что говорили тогда о моей матери? Ты должен это помнить.
Клит слегка поморщился.
– Сказать правду, Александр, мало хорошего.
– Я не об этом, Клит. Я о моем рождении. Что ты знаешь?
Клит усмехнулся.
– А-а! Вот ты о чем. Так ты лучше спросил бы об этом у своей матери.
– Я спрашивал. Она боится говорить. Она боится Геры… Она кричит каждый раз: «Перестанешь ли ты клеветать на меня перед Герой!» Я молчу – богиня Гера ревнива и мстительна, ты сам знаешь. Но есть ли тут правда? Мне рассказывали о молнии…
– А! – прервал Клит. – О молнии. Помню. Царица Олимпиада кричала, что молния ударила ей в чрево и что от молнии ты и родился. Но мало ли что привидится сумасбродной женщине?
– Клит, ты говоришь о моей матери! – сурово напомнил Александр.
– Так я говорю правду. Ты спрашиваешь – я отвечаю.
– Значит, по-твоему, Зевс моей матери не являлся?
– А царь Филипп тебе плох! Он был тебе плохим отцом? Он научил тебя воевать, он подготовил тебе такое войско! Он обеспечил тебе нынешние победы! Ты что теперь – будешь отрекаться от него? Тебе нужен в отцы Зевс?
У Александра задрожали губы от подступившей ярости. Он еле сдержался, чтобы не оскорбить Клита.
– Ступай, Клит.
И, отвернувшись, ушел в спальный покой, задернув за собой тяжелый занавес.
Зевса не было. А впрочем, откуда это знать Клиту?
А молния все-таки была. Об этом все шептались во дворце. Чувствуя, что должен войти в эту страну не простым смертным, а чем-то высшим, Александр искал для себя ореол бога. Так легче будет ему заставить египтян повиноваться.
Наутро Александр объявил, что пойдет в храм Аммона, стоящий в оазисе Сива Ливийской пустыни. Жрецы из города Солнца – Гелиополя – предупреждали Александра:
– Дорога туда трудна и опасна. Там пустыня.
Слова «трудно», «опасно» не вразумляли. Македонянин не понимал их. Но если можно преодолеть горы и море, то почему не преодолеть пустыни?
– Я хочу услышать, что скажет бог Аммон – Зевс обо мне самом. Я должен знать это. Мне известно, что его предсказания исполняются.
Взяв с собой отряд гипаспистов и ближайших друзей-этеров, Александр отправился к оазису Сива, где стоял храм бога Аммона – Зевса.
Страбон, древний географ, писал:
«Ливия похожа на шкуру леопарда, которая покрыта пятнами обитаемых мест. Египтяне называют их оазисами».
В таком вот оазисе, в пяти днях пути от моря, находилось святилище Аммона.
Пустыня встретила македонян огненным дыханием желтых раскаленных песков. Солнце обрушилось на людей удушающим зноем. Казалось, оно льет с неба белую расплавленную лаву, стремясь спалить их и уничтожить. Македоняне шли молча. Укрывались от солнца чем могли – плащами, полотнищами походных палаток… Но терпели и шли. Царь шел впереди. Он так же, как и все, страдал от тяжкого зноя. А тут еще снова заныла не совсем зажившая рана, полученная под Газой.
Запасы воды в отряде быстро исчезали. На четвертый день у всех запеклись уста. Иногда в тяжелом желтом зное вдруг начинала сверкать на горизонте серебряная вода, возникали зеленые пальмовые рощи… Неопытные македоняне радостно спешили к этой воде. Но подходили ближе, и все исчезало. Только безжизненные пески лежали перед глазами…
Но испытания еще не кончились. Вдруг с юга налетел горячий ветер, пески поднялись, словно черная завеса, сразу стемнело. Македоняне укрылись плащами, прижавшись друг к другу, чтобы не отбиться от отряда.
– Войско Камбиза… – прошептал кто-то.
И умолк. Все знали, что где-то здесь погибло войско персидского царя Камбиза, сына Кира. Камбиз, в безумье своем, послал пятьдесят тысяч воинов разгромить храм Аммона. Войско не дошло до Аммона, но и назад не вернулось. Все пятьдесят тысяч остались здесь, под песками…
Буря продолжалась недолго. А когда песок стал оседать и малиновое солнце проглянуло сквозь песчаную тучу, проводники увидели, что дорога потеряна, песок засыпал тропу. Куда идти? Ни горы, ни холма, ни дерева, только барханы еще дымятся кругом и без конца меняют свои очертания. Вот теперь-то – смерть.
Но тут, неизвестно откуда, появились черные вороны и с криками, покружившись над отрядом, полетели дальше. И всем стало ясно, что птицы летят туда, где есть жизнь. Спасение!
Очень скоро в зыбком мареве на горизонте встала густая зеленая полоса финиковых пальм. Опять мираж? Боялись поверить, боялись обрадоваться… Но подошли уже совсем близко, а пальмы не исчезли. Оазис!
Сразу, как только македоняне вступили на цветущую землю оазиса, деревья окружили их, отгородили от пустыни, одели их блаженством прохлады. Этот зеленый мир, полный ароматов и пения птиц, был прекрасен и невероятен. Раскидистые маслины, яблони, смоковницы и еще какие-то плодовые деревья теснились в этом сплошном саду, окруженном зарослями высоких пальм, на которых огромными гроздьями висели темно-золотые финики. Всюду среди буйной травы и ярких цветов журчали источники, освежая воздух.
Жрецы Аммона встретили македонского царя, едва он подошел к их владениям.
– Они как будто знали, что я приду, – удивился царь, – почему так?
– Жрецы знают многое, – уклончиво ответил Аристандр.
Он не стал объяснять, что уже сообщил гелиопольским жрецам желание царя и что гелиопольские жрецы успели передать жрецам Аммона, что Александр придет, и сообщили, зачем придет. А самому царю знать об этом вовсе не нужно.
Это было огромное счастье – омыться свежей водой, выпить пальмового вина. Воины лежали в зеленой тени деревьев, прильнув лицом к влажной траве. Спали. Александр, мучимый нетерпением, ходил по всему оазису, сопровождаемый жрецами. Он знал, что нужно совершить положенные обряды прежде, чем войти к Аммону. Но спать, когда столько чудесного кругом, он не мог.
– А бывает здесь жара в летние месяцы?
– Нет, жары не бывает никогда.
– А холод зимой?
– Тоже нет. У нас вечная весна, вот так, как сейчас. Тепло и прохладно. И плодов круглый год в изобилии. Кроме того, у нас есть соль.
Жрецы показали Александру место, откуда они выкапывают соль. Несколько маленьких корзинок, сплетенных из пальмовых листьев, стояло рядом. Жрец достал из ямы горсть соли – это были чистые, крупные кристаллы, прозрачные, как вода.
– В этих корзинах мы возим нашу соль в Египет. Благочестивые люди кладут ее на жертвенники – она ведь чище морской.
– Но откуда же здесь соль? – удивился Александр. – Соль бывает в озерах у моря или в самом море. А ведь от Аммона море так далеко!
Старый жрец, с желтым, морщинистым лицом, но очень черными, густыми бровями, задумчиво ответил:
– Сейчас далеко. А когда-то, в давние времена, наш храм стоял у самого моря, и все корабли подходили к нашему берегу почтить святилище и принести жертву богу. О нашем храме и прорицалище великая слава шла по всему миру – она с тех пор и осталась. Но если бы наш храм всегда стоял в пустыне, о нас знали бы лишь очень немногие.
Александр быстро взглянул на него – это он уже слышал у Зеленого озера в Гераклейском номе.
– Ты хочешь сказать, что там, где сейчас пески, было море?
– Именно это я и хочу сказать, царь. Доказательств тому много. В песке всюду находят морские раковины, даже у самых пирамид. Раковины, окаменелые моллюски. Да и вот соль. А соль в песках встречается у нас нередко. Бьют ключи, возле них вырастают пальмы, а вода в тех ключах соленая.
– Пальмы не боятся соли?
– Нет, не боятся. Даже любят ее.
Жрецы показали Александру еще одно чудо – священный источник бога Аммона. Вода в нем в полдень была холодная, а ночью – горячая.
Александр, очарованный, ходил по садам Аммона. И каждый раз, возвращаясь в свой шатер, напоминал Евмену, который так же, как и ближайшие друзья, всюду неизменно следовал за ним:
– Скажи писцам, чтобы записали: здесь много дивного!
– Они пишут, царь.
Евмен заботился о дневнике, который вели в его канцелярии во время похода. Краткий, но точный дневник содержал в себе всё – приказы, передвижения войск, число убитых, число пленных, число дня и года, когда случилось то или другое событие в их походной жизни. Царь сам следил за точностью записей – тут все его военное хозяйство лежало как на ладони.
– Но ведь пишут и твои историки, царь! – напомнил Евмен.
– А! – Александр махнул рукой. – Боюсь, что они часто пишут не с желанием сохранить истину и понять человека, о котором пишут, но руководствуясь своим отношением к этому человеку и к его делам.
– Я думаю, что и Аристотель напишет о тебе, царь. А он напишет хорошо! Аристотель любит тебя.
– Любил. Однако видишь, даже море могло уйти и оставить после себя пустыню!..
Македоняне с наслаждением отдыхали в прекрасных садах оазиса. Но Александр уже торопил жрецов. Он и так слишком долго задержался в Египте. Перед тем как идти к Аммону, он получил донесение о том, что Дарий снова собирает войско. И жрецы, уступая царю, сказали, что прорицатель бога Аммона – Зевса готов отвечать на его вопросы.
В этот торжественный день Александр, омытый в теплом источнике, с венком на голове, вступил на порог храма. Кругом толпились воины Александра. Затаив дыхание они следили за священным обрядом. Все уже знали, о чем будет спрашивать бога Александр.
Жрецы, чисто обритые, в белоснежных одеждах, встретили царя. Из глубины храма вышел высокий, худой старец – прорицатель Аммона. Вглядевшись подслеповатыми глазами в Александра, он протянул к нему руки и сказал по-эллински:
– Привет тебе, сын бога!
Это слышали все стоявшие у храма – жрецы, этеры, гипасписты. Волнение легкой дрожью прошло по безмолвной толпе – бог признает Александра сыном!
Прорицатель увел царя в храм. Македоняне ждали в молчании. Стояла тишина, только птицы пели в благовонных кущах.
Царь вышел из храма взволнованный, с блестящими глазами. Друзья подступили к нему:
– Что сказал прорицатель? Какое было пророчество?
– Я спросил: настиг ли я всех убийц моего отца или кто-то еще остался? А жрец закричал на меня: «Не кощунствуй! Нет на земле человека, который мог бы злоумыслить на того, кто родил тебя. А убийцы Филиппа все понесли наказание. Доказательством же твоего рождения от бога будет успех в твоих великих предприятиях. Ты и раньше не знал поражений, а теперь будешь вообще непобедим!» Вот что он мне сказал.
– А что еще?
Александр вдруг замкнулся:
– Этого вам не довольно?
Он так и не сказал никому, что он еще услышал в храме. Этеры, вернувшись из храма Аммона, всюду рассказывали о том, что Аммон – Зевс признал Александра своим сыном.
– Прорицатель назвал Александра сыном бога, – клялись этеры, – мы все свидетели этому!
Воины охотно поверили в божественное происхождение их царя. В Элладе и прежде не раз случалось, что их властители оказывались в родстве с богами. Но были и такие, особенно среди старых македонян, которые недоуменно поглядывали друг на друга. Правда ли?
Но правда или неправда – это хорошо, что жрецы признали Александра: македонянам будет легче воевать, если их полководец – сын самого Зевса.
КРАСАВИЦА АНТИГОНА
Услышав о том, что Александр объявлен сыном Зевса, Филота иронически усмехнулся.
Это заметил Гефестион. Заметил и Кратер. Гефестион любил Александра таким, как он есть: для него Александр был самым близким человеком, которым он восхищался и за которого пошел бы в огонь. Кратер любил Александра как лучшего из полководцев и царей и тоже не задумываясь пошел бы на смерть по любому его приказу.
И оба ненавидели Филоту.
Филота, завладев большими богатствами в Азии, вдруг почему-то забыл родной язык, разговаривать по-македонски он считал для себя унизительным: он говорил только на аттическом наречии. Ему стало казаться, что во всем войске нет вельможи, равного ему. Его роскошные одежды, его надменные повадки, даже походка его: это иду я, Филота, а вы все – пыль под моими ногами! – все это раздражало не только знатных этеров царя, но и простых воинов. Филота был хорошим военачальником, умел командовать, войско повиновалось ему мгновенно. Повиновалось – но не любило.
Много раз Гефестион заговаривал об этом с Александром. Однако тот останавливал его:
– Пусть он распускает хвост, как павлин, над этим можно слегка посмеяться. Но он умеет воевать, а это – главное.
Теперь, подметив эту недобрую усмешку Филоты, Гефестион возмутился. Он, с глубокой обидой за царя, понял, что Филота смеется над Александром.
– Ты видел? – спросил Кратер, стоявший рядом.
Гефестион сразу догадался, о чем он говорит.
– Я видел, – ответил Гефестион, – я уже давно многое вижу и слышу. А когда говорю об этом, царь становится глухим.
– Отойдем, – сказал Кратер.
Это было на празднике очередного жертвоприношения богам в благодарность за то, что они позволили царю благополучно вернуться из храма Аммона.
Гефестион и Кратер, два знатных военачальника, незаметно отошли в сторону.
– Ты видел пленницу Филоты? – спросил Кратер.
– Какую пленницу? Откуда?
– Красавицу Антигону. Он привез ее из Дамаска.
– Она любит его?
– Она его ненавидит.
– Он жесток с нею?
– Не то. Он даже как будто ценит ее. Но этот человек даже и любя не может не унижать.
– Это так. Но почему мы говорим об этой женщине?
– Если эта женщина войдет в шатер к царю и расскажет, что она слышит в шатре Филоты, царь не останется глухим.
Гефестион понял.
– Я берусь устроить это.
Александр готовил войска к выступлению в глубь Азии. Забот было много, он любил все проверить сам: и как одето войско, и в каком состоянии вооружение, и как обеспечивается провиантом, и в исправности ли осадные машины, и хватит ли фуража для лошадей и для вьючных животных – ослов, верблюдов, мулов…
Среди всех этих дел он успевал побывать и в будущей Александрии. Стены Александрии заметно росли, главные улицы, выложенные гладко отесанным камнем, уже лежали посреди города; закладывались фундаменты будущих храмов и царского дворца; понемногу возникали широкие дороги…
– Вот это будет город! – гордо и самодовольно говорил Александр. – Мой город. Он останется на века – и мое имя останется с ним. Александрия!
И вот в эти дни, когда ему не терпелось ринуться дальше в азиатские владения царя Дария, когда он, чувствуя свою военную силу, укрепленную многими победами, стремился к новым завоеваниям, до него стали доходить назойливые слухи. Друзья сообщали о недовольстве в войсках. Старые македонские военачальники недоумевали: зачем им надо идти в неизвестную и такую огромную азиатскую страну? Они и так не мало захватили богатств и земель – пора бы домой, в Македонию…
– Я уже слышал такие разговоры и раньше, – нетерпеливо отвечал Александр, – войска пойдут туда, куда я прикажу.
Эти слухи его раздражали, но не задевали. Однако когда ему стало известно, что македоняне кое-где подшучивают над его божественным происхождением, это его ранило.
– Ничего не понимают, ничего! – с досадой жаловался он своим друзьям. – А если эти жрецы меня признали сыном бога – это не победа ли?! Тупицы! Побеждают не только мечом… Но где им понять это!
Вскоре Александру принесли из лагеря письмо от Филоты. Очень любезное, даже слишком любезное, а, как известно, все, что слишком, часто обращается в свою противоположность.
Филота поздравлял царя с великой победой – сам Зевс признал Александра сыном. Но вот каково-то им, бедным, будет служить под руководством сына Зевсова!
Александр тотчас почувствовал острую насмешку, которая своим ядом пронизывала письмо. У него по лицу пошли красные пятна, он швырнул на пол папирус и молча стиснул зубы.
В это время к нему заглянул Гефестион:
– Что случилось, Александр?
Александр небрежным жестом указал на свиток, лежащий на полу:
– Прочти.
Гефестион поднял, развернул, прочел.
– Я как раз хотел поговорить с тобой об этом человеке, – сказал Гефестион, – вернее, я бы попросил тебя, Александр, выслушать, что он говорит о тебе… как он отзывается…
– Ты сам слышал это?
– Нет. Но с тобой будет говорить человек, который сам слышал.
– Хорошо, – хмуро ответил Александр, – пусть придет и скажет.
Гефестион быстрым шагом вышел из шатра. И тут же в шатер Александра вступила высокая стройная женщина, закрытая покрывалом, как облаком.
– Сними покрывало, – сурово сказал царь, – говори, что знаешь. Кто ты?
Женщина откинула покрывало.
Александр сразу узнал в ней эллинку – нежный овал лица, прямой, как у Геры, нос, золотистые, мелкозавитые волосы, гордый взгляд…
– Кто ты?
– Антигона.
– Почему ты знаешь Филоту?
– Я его пленница.
– Почему же ты пришла ко мне?
Большие глаза женщины почернели от гнева.
– Потому что я хочу, чтобы ты, царь, знал своих друзей. Ты ведь считаешь его своим другом…
– Конечно.
– А он зовет тебя мальчишкой. Он смеется над тобой. Он издевается, когда говорит, что ты теперь стал сыном Зевса, но вряд ли станешь умнее!
Александру казалось, что он вступил в полыхающий костер, так хлынула ему в голову горячая кровь. Он еле удержался, чтобы не схватиться за меч, как будто сам Филота стоял перед ним.
– И говорит, что прорицатель в Аммоне плохо знает эллинский язык и что он хотел сказать «сын мой», а сказал «сын бога», ошибся на одну букву!
– Что же он еще говорит?
– И говорит, что это его отец, Парменион, сделал тебя царем. Что Парменион дал тебе царство.
– Если он дал, так он может и отнять? – усмехнулся Александр, стараясь владеть собой. – Они, как видно, необычайно могущественны – и Парменион, и его сын! А что же говорит сам Парменион?
– Я не знаю. Он никогда ничего не говорил при мне.
– А без тебя?
– Я не знаю. Филота говорит, что ты потерял разум, что твои случайные победы сбили тебя с толку, что давно пора вернуться домой, в Македонию, а ты со своим безумным честолюбием стремишься покорить всю Азию. Но что ты Азию не покоришь, а погубишь себя и погубишь войско.
– Эти речи я уже слышал. И мне известно, откуда они идут.
Александр прошелся взад и вперед, опустив глаза, словно разглядывая шелковые узоры ковра. Потом остановился против Антигоны и пытливо поглядел ей в лицо.
– Ты не любишь Филоту?
У Антигоны вздрогнули плечи и губы исказились отвращением.
– Я могла бы убить его.
Александр вздохнул. Он снова прошелся, размышляя о чем-то. Лицо его стало печальным.
– Нет, Антигона, – сказал он, – убивать Филоту не надо. Он мог сказать что-нибудь в минуту раздражения, так бывает. Вдруг вырвется что-то ненужное, а потом человек спохватывается, что зря это сказал. Тем более, что и не думает вовсе так, как сказал… Надо проверить это, и не один раз. Убить можно всегда. Но не так легко убивать друзей. Я могу довериться тебе?
– Царь!
– Тогда условимся. Как только Филота что-нибудь скажет враждебное о царе Александре Македонском – ты запомни. А потом опять приди и скажи мне. Достойней служить своему царю, нежели человеку, оскорбляющему его!
Женщина молча склонила голову, накрылась белым облаком-покрывалом и ушла из шатра. Александр видел ее лицо, озаренное злой радостью. Она придет, она все сделает, чтобы погубить Филоту.
Александр долго сидел неподвижно, с окаменевшим лицом. Ярость и горе мучили его, и он сам не знал, чего было больше – горя или ярости. Что делать полководцу, если ближайшие друзья начинают изменять ему?
Годы юности – вместе. И первые битвы и дальнейшие – вместе. Раньше Филота командовал отрядом конницы этеров, теперь командует всей конницей. Неприятным он стал человеком, слишком надменным, но в битвах не подводил никогда… Впрочем, Линкестиец тоже не подводил царя в битвах. Но – изменил Александру. Изменил!
Александр крикнул дежурного этера, – юноши из знатных македонских семейств служили при царском дворе, служили царю и в походах. Стройный, с широкими плечами, Гермолай, сын македонского вельможи Сополида, тотчас явился перед царем.
– Узнай, как там Линкестиец. И тотчас вернись.
Александру показалось, что тонкое, нервное лицо юноши побледнело и узкие губы дрогнули. Гермолай исчез. В чем дело?
Теперь Александру будут всюду мерещиться недоброжелатели, даже среди этих мальчишек!
Гермолай скоро вернулся. Он узнал: Линкестиец по-прежнему в цепях.
– Уже скоро три года, – добавил юноша.
Он сказал это бесстрастным голосом, но Александру послышался скрытый упрек.
– Выйди, – приказал он.
Может быть, ему, царю, надо еще и этому мальчишке объяснять, что он держит Линкестийца в цепях потому, что Линкестиец так и не смог оправдаться, хотя он дал изменнику достаточно времени для этого? И не казнит его потому, что все еще надеется на какую-то неведомую случайность, которая поможет Линкестийцу оправдаться? Но, видно, теперь уже нечего этого ждать…
Огорченный, расстроенный, Александр отодвинул деловые бумаги, которые принес ему Евмен. Не зная, куда деться от внезапного приступа тоски, он подумал о своих друзьях. Не предают ли и они его, как предает его Филота? Ведь он не может заглянуть в их души!
