Текст книги "Легкое цунами времени"

Автор книги: Любовь Овсянникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Знакомство

Кабинет Дмитрия Ивановича располагался напротив приемной директора. Я постучала и сразу же раскрыла дверь, а он, поняв, что пришло спасение, широко заулыбался, словно мы были давними знакомыми.

На месте все оказалось сложнее, чем говорила Настя. Типографии специалисты нужны не были, но в ней сложилась тупиковая ситуация с кадрами (тогда еще не употребляли слово «персонал»), заставившая искать неординарный выход. Его нашли в том, чтобы пригласить на работу образованного человека, эрудированного члена партии, способного к общественной работе, и заменить Замулу Дмитрия Ивановича на посту секретаря партийной организации.

Суть дела: уже четыре года подряд здешние коммунисты избирали его секретарем партийного бюро, причем без освобождения от основных обязанностей. Поручение это было очень ответственным, трудоемким и поглощало времени больше, чем длился рабочий день у рядовых работников. Партийный представитель коллектива наравне с директором был первым его лицом и отвечал за предприятие и его деятельность перед партией в такой же мере, как директор – перед государством. Разница была лишь в том, что директора государство назначало своей волей, присылало сверху, а партийного лидера избирал сам коллектив, выдвигая с низов. Ну и в том, что партия спрашивала за результаты работы чаще и строже, ибо была ближе к народу и обладала более мобильным аппаратом, хотя фактических рычагов для работы не предоставляла. Арсенал партийного лидера состоял из Устава КПСС, и действовать он мог только методами влияния на сознательность членов партии, через понимание ими своего долга – гражданского и профессионального. Конечно, как нигде в других сферах общественной деятельности, тут важен был личный авторитет, вес в коллективе, подаваемый людям пример. Партийный лидер должен был быть образцом во всем, он не имел права на ошибку и слабости.

Неосвобожденным партийным лидерам приходилось вдвойне трудно. Получалось, что при одном окладе и без доплат такой человек исполнял две серьезные функции, уставал за двоих, нес ответственность за двоих и получал взыскания за двоих.

Основная работа Дмитрия Ивановича, требующая частых командировок, от этого неимоверно страдала, а сам он выбивался из сил. Ближайшая перспектива шансов изменить положение не сулила. Почему? Потому что остальные коммунисты, имеющие ненормированный рабочий день, по разным поводам не привлекались к поручениям неслужебного характера (преклонный возраст, многодетность, удаленность жилья от места работы). А люди из цехов работали по сдельному тарифу, и отвлекать их на общественные дела означало не только срывать план, но и бить по карману.

Рассуждения дилетантов об общественной деятельности в свободное время не выдерживали критики.

Итак, прежде всего я нужна была типографии в качестве опытного партийного работника. Как меня оформить и сколько платить, решал директор.

– Выручайте, – проникновенно завершил ознакомительный рассказ Дмитрий Иванович. – Оклады у нас высокие, работа стабильная, коллектив хороший. А по партийной работе я обязуюсь вам помогать в качестве законно избранного заместителя.

Свое слово он сдержал. Двенадцать лет мы в тандеме занимались партийной работой. Конечно, ее львиная доля лежала на мне, хотя вскоре я тоже обрела штатную должность, правда, менее хлопотную, чем была у Замулы.

В истории этого предприятия я стала партийным лидером с наибольшим стажем этой работы, самым заслуженным. Увы, и самым последним. Печально и почетно – именно я провожала нашу партийную организацию в историю…

А потом грянуло крушение страны, возникли новые царьки, безответственные и безнравственные, и начали играть в игру «охота на красных руководителей»… Трагическая участь прежде других коснулась директора, потом главного бухгалтера. Ну а я оказалась крепче и отделалась потерей должности. При этом горько мне было видеть, как мои друзья и коллеги опускали глаза в стремлении удержаться на своих должностях и предавали меня – никто за меня не заступился перед выскочками, никто не сказал им отрезвляющего слова. Ну ладно, директора предварительно подвели под преступление, и его было за что увольнять. А меня зачем?

Прошло уже почти двадцать лет, а я, как ни оглядываюсь и как ни присматриваюсь к прошлому, остаюсь в уверенности, что приносить кого-либо в жертву изменившимся обстоятельствам не требовалось. Ведь к нам никто не пришел со стороны, в коллективе оставались все те же сотрудники. Это были репрессии ради перестраховки, ради самого их кричащего факта, чтобы продемонстрировать свое соответствие внешним переменам. Это было подлое и ненужное деяние, потому что в новых условиях практически ничего не поменялось, у нас по-прежнему не было конфликта интересов.

Можно долго анализировать прошлое, но это бесперспективная затея. Жизнь прожита, и ничего в ней не изменить. Скажу одно – предательство мне помнилось, обида не унималась.

Каждый за себя ответит

На звонок ответила жена Дмитрия Ивановича, когда-то узнававшая меня по голосу. Но теперь я представилась и сухо попросила его к телефону.

– Сейчас, – отозвалась она, как будто ждала моего появления и даже знала, чем оно вызвано.

Стало слышно, как там, передавая трубку, произнесли мое имя, дальше что-то зашуршало, стукнуло, шаркнуло пододвигаемой легкой мебелью.

– Я у телефона. Здравствуйте, – слабо произнес Дмитрий Иванович, слишком слабо, чтобы его можно было узнать.

– Это вы? – неосознанно переспросила я с полным сумбуром в голове, с недоумением, почему его голос так изменился. – Как вы поживаете? – я говорила на автомате, ибо поняла: из трубки на меня пахнула неотвратимость, черная дыра преисподней, ввергающая в интуитивное содрогание.

– Нормально, только вот приболел немного, – сказал он, а я уже догадалась, чем он «приболел»; это было как удар; я вспомнила нескольких знакомых, звонивших в свои последние сроки, чтобы услышать людей, сопровождавших их счастливые дни, чтобы в последний раз взбодриться, вдохнуть что-то живое, остающееся после них.

Все, тревожащее меня до этого, отлетело, словно было мелким и смешным. Но нельзя же было выдавать собеседнику охватившее меня смятение – вдруг он не знал своего диагноза.

– Наверное, это не страшно, – сказала я, взяв в себя в руки и придав словам как можно более беспечный тон. – Однако мы так давно не виделись, что я потеряла многие телефоны, – но он не дал мне договорить, словно спешил куда-то; перебил, предвосхищая и вопросы и просьбы.

– Да, Раиса Васильевна звонила, говорила, что вы интересуетесь Зоей Михайловной. – Дмитрий Иванович говорил по-прежнему доброжелательно, только с непривычной усталостью в голосе, с какой-то сиплостью. – К сожалению, о ней я ничего не знаю. Она уволилась с типографии лет за восемь до закрытия. И потерялась из виду. А телефон Светы записывайте, сейчас продиктую.

– Спасибо, пишу, – я записала цифры под его диктовку и принялась откланиваться: – Как жаль, что вы приболели, я…

– Не отключайтесь, – вдруг перебил меня Замула. – Мне надо кое-что сказать вам.

– Да, Дмитрий Иванович, я слушаю.

– Хорошо, что вы позвонили. Я собирался сам это сделать, но вы меня опередили. Вы знаете, что не стало Валентина Николаевича?

Он говорил о нашем председателе профкома, с которым у него было подобие дружбы. Да и я относилась к нему приязненно – долгое время… пока не узнала подробностей его биографии, за которыми мне открылась его истинная роль и в судьбе директора и в моих несчастьях.

– Да, мне сказали.

По тому, что не прозвучало моих сожалений, Дмитрий Иванович понял, что я знаю не только это, но и то, как Валентин Николаевич притворялся другом передо мной и директором и как прислуживался нашим недоброжелателям. Но если он это понял, то сам обо всем знал! Выходит, он знал, какие интриги плелись вокруг нас, и никогда ничем об этом не намекнул. Возможно, тоже пособничал… Мои мысли сбивчиво зазвенели, закружились, скомкались, засовестились – и перед его болезнью отступили. Увы, это легкое цунами времени было бесполезным – уже ничего изменить нельзя, любые разоблачения не имеют смысла.

– Простите меня, если можете, – между тем продолжил Дмитрий Иванович.

– За что? Ну что вы…

– Вы всегда вызывали у меня уважение своей эрудицией и порядочностью, высокой нравственностью и принципиальностью, доброжелательностью к людям. Вам удавалось не лукавить, говорить правду и не наживать врагов. Это редкое качество.

– Представляю, как вам было смешно видеть, что я не разбираюсь в полиграфии и постоянно путаюсь в терминах, выступая на партсобраниях.

– Нет, не было смешно. Вы не долго путались, – успокоил он меня. – Та основательная база знаний, которой обладали вы, позволила вам быстро вникнуть в нашу специфику. Вот это меня поистине восхищало. Да что говорить – вы не только полиграфию освоили, вы стали издателем, главным редактором, писателем. Это впечатляет. Я счастлив, что был с вами знаком.

– Что вы такое говорите… – начала я.

– Не перебивайте, у меня мало времени. Так вот, я хочу сказать, что я не был вашим врагом.

– За что же извиняетесь?

– За то, что не стал настоящим другом. Дети… они тогда еще были подростками, надо было ставить их на ноги. Я не имел права рисковать работой. Поймите меня и простите. Прошу вас.

– Ну что за пустяки, – наконец-то я окончательно пришла в себя. – Нашли чем печалиться. Я сама не стала бы работать с новым директором. Кто он для меня был? Неуч и ворюга. Я же видела на книжном рынке, как он торговал там ворованными с типографии книгами.

– Каждый за себя ответит. Ответит и он. А меня простите. Мне это очень надо.

– Прощу, – засмеялась я, – если вы приедете к нам в Крым на отдых, хоть на пару недель. Мы послезавтра уезжаем туда на все лето.

– Спасибо. Мне сначала надо немного окрепнуть.

– Окрепнете. Я уверенна. Так что звоните и приезжайте, – до чего удивительной бывает сила убеждения – я говорила больному человеку подбадривающие слова и сама в них верила! Я готова была подставить ему плечо, выхаживать его. Он был последним из моих типографских сотрудников, кто оставался на земле.

Дмитрий Иванович поблагодарил меня и попрощался.

Света

Свете я позвонила не сразу, сначала побродила по квартире. Потом мне показалось этого мало, и я вышла на прогулку в сквер. Основательно проветрив душу, успокоившись, все же продолжила поиски.

После моего ухода из типографии там многое изменилось. Мое место пустовало не долго. Скоро издательский отдел ликвидировали, потому что новый директор учредил свою издательско-полиграфическую фирму и пустил поток заказов через нее. Обескровленная клиентами, типография начала простаивать без работы, люди – увольняться. В прежнем режиме работал только переплетный цех, где стояли уникальные машины для шитья книжных блоков. Новая технология, получившая повсеместное распространение, при которой блоки не шились, а склеивались, не пользовалась популярностью.

По каким-то причинам Свете, номер которой я набирала на диске, тоже пришлось претерпеть перемены, уйти из приемной. Она закрепилась там, где я начинала свою деятельность – в отделе кадров. Помню, в ту пору она звонила мне несколько раз, просила консультаций, а я никак не могла понять, с чем это связано. Мне казалось, что она в отделе кадров находится временно – заменяет заболевшего человека.

Но вот я дозвонилась и услышала ее бодрый, даже подозрительно веселый голос. Ради вежливости поговорив о пустяках, я спросила о Зое Михайловне.

– Зоя была моей соседкой, – наконец-то открыла она правду о своей к ней причастности. – Но лет пять назад продала жилье и куда-то уехала.

– В связи с чем возникло такое решение?

– Понадобились деньги. У нее же была двухкомнатная квартира. А переехала она в однокомнатную.

– И больше не появлялась, не звонила?

– Нет. Да что с ней может случиться!? – отмела Света мою озабоченность. – Все будет хорошо.

– А почему ты в рабочее время дома? – поинтересовалась я, обнаружив, что вполне законно могла бы к ней дозваниваться и дольше. – Ты работаешь?

– Нет, я отдыхаю.

– А чем занимаешься в свободное время?

– Как чем? Это даже смешно. Собой, конечно! Кстати, запишите мой мобильный номер.

Зоя Михайловна

На встречу Зоя Михайловна пришла вовремя и я ее заметила издалека. Может, и она меня заметила, но не сразу узнала. Не удивительно. Она помнила меня худощавой, стройной и высокой тростинкой, с копной волос, заколотой в высокую прическу. А теперь я являла полную противоположность тому облику.

Зато Зоя Михайловна, хоть и была немногим старше меня, совсем не изменилась. Казалось, даже стала моложе и красивее, о чем я тут же и сказала ей.

– Ой, спасибо, – она знакомо прикусила нижнюю губу, растрогав меня – так мило мне было прикосновение к прошлому.

Мы шли по площади, напротив окон моей квартиры, и я знала, что мой муж наблюдает за нами. Волнуется, ведь выявить причину этого неожиданного свидания нам так и не удалось.

Но вот я увидела, что он вышел из ворот дома, пересек трамвайные пути, направился в сквер, стараясь оставаться незамеченным моей знакомой. Остановился, поднял голову – наблюдает за белкой. Ладно.

Наш разговор не клеился. Наконец, я решила не тянуть кота за хвост.

– Вы чудом застали меня дома, – сказала я. – Сегодня мы должны были ехать на отдых. Задержались ради вас. Для чего я вам понадобилась?

– Не могу сказать. Просто так.

Я опешила.

– Как это «просто так»? Совсем без причины? Вы, конечно, шутите.

– Ну как вам сказать… Сначала мне приснился сон, о вас, – уточнила она. – Какой-то приятный, даже просыпаться не хотелось. А потом я подумала, что хорошо бы вас увидеть. Взяла и позвонила.

На следующий день мы уехали в Крым.

Все становится воспоминанием

Домой мы вернулись только в октябре. Через некоторое время, точную дату не помню, позвонила Света.

– Где вы ходите?! – воскликнула она, точно мы все еще сидели в кабинетах, находящихся рядом на нашем четвертом этаже. – Я вам весь день звонила.

– Странно, но я не слышала, – удивилась я. – Я все время дома, правда, вожусь на кухне. Что случилось?

– Умер Дмитрий Иванович. Я хотела позвать вас на похороны.

– Представляешь? – сказала я. – Словно кто-то отводит меня от этого, я никого из наших сотрудников не провожала в последний путь…

– Да, я заметила. И даже знаю, что по объективным причинам. Но не печальтесь, вам просто везет, – Света хихикнула, и у меня отлегло от души

– Позванивай, – сказала я. – Не забывай.

Она обещала.

* * *

Все становится воспоминанием. Стали воспоминанием и эти события. Только одного я так и не поняла – кто надоумил Зою Михайловну позвонить мне. Ведь этим звонком она положила начало цепи событий, в итоге приведших к нашей с Замулой беседе. Фактически она способствовала тому, чтобы предоставить ему возможность попросить у меня прощения, а мне – с легкой душой проститься с ним.