Текст книги "Сексуальные неврозы наших родителей (ЛП)"

Автор книги: Лукас Берфус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Лукас Бэрфус
Сексуальные неврозы наших родителей

Действующие лица:

Дора

Ее мать

Ее отец

Ее врач

Ее шеф

Мать шефа

Утонченный господин

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:

У врача

В квартире

У овощного лотка

В гостиничном номере

В кемпинге

В здании вокзала

1. У врача. Однажды тусклым днем

Дора. Ее мать. Врач

МАТЬ. Днем Дора была апатична, а среди ночи иногда так кричала, словно поросенка режут. Однажды заперлась в своей комнате на засов. Это было невыносимо. И когда появились пожарные и по лестнице через балкон забрались к ней в комнату, она вдруг сразу притихла и сказала, что я должна приготовить им кофе, что на улице холодно и вообще еще ночь.

ВРАЧ. Я слышал эту историю. В округе, благодаря юмору, отношение к ней снисходительное.

МАТЬ. Мы все перепробовали, все средства, все варианты, и не сдавались, пока не нашли правильное. Она становилась все тише и тише, благодаря моей любви, упорству и выдержке врачей.

ВРАЧ. Хорошо, что Доре стало лучше.

МАТЬ. Не знаю, лучше ли. Да, она больше не кричит, но она почти не смеется, не плачет, ест то, что ей подадут. Уже два года у нее не было ни одного нормального разговора, она только фразы повторяет, подхваченные. Время от времени мурлычет под нос какую-то мелодию, и никто не знает, откуда она взялась. Не поймите меня неправильно. Это не моя неблагодарность, но иногда мне хочется вернуть припадки и смех Доры, который был громче, чем смех моего мужа. Казалось, в моей девочке скрывался моряк или мясник с бойни.

ВРАЧ. А Вы говорили об этом с моим предшественником?

МАТЬ. Я не решалась. Он так много сил вложил в нее. Дора была его страстью, он испробовал все. Писал о ней. Приходил к нам домой, когда нужно было: и в выходные, и по ночам. Говорил, что никогда не встречал подобной девочки, хотя на первый взгляд она, как все остальные дети. «На волосок в параллель с нашим миром и все же непреодолимо отделенная от него.» Он любил нашу дочь. Она была его – больше, чем наша. Теперь он мертв. И я хочу получить мою дочь назад.

ВРАЧ. Не понимаю.

МАТЬ. Я хочу, чтобы Вы отменили медикаменты.

ВРАЧ. Вы хорошо подумали?

МАТЬ. Если не получится, этот вариант у нас всегда останется. Прописан врачами. К нему мы всегда можем вернуться.

ВРАЧ. Ваша дочь завязана на медикаменты.

МАТЬ. В то время, когда Дора еще была моя, она была ребенком. Теперь она почти взрослая. Я видела, как меняется ее тело. И хочу увидеть, как меняется ее внутренний мир и что кроется за этим вечно равнодушным лицом.

ВРАЧ. Когда я просматриваю историю болезни…

МАТЬ. Не надо мне зачитывать. Я все хорошо знаю. Прекрасно. Но решаюсь на этот шаг. У меня достаточно свободного времени. Мой муж много работает и других забот, кроме Доры, у меня нет. Хочу попробовать вместе с Вами. Или с каким-нибудь другим врачом.

ВРАЧ. А Дора понимает меня?

МАТЬ. Конечно.

ВРАЧ. Здравствуй, Дора.

ДОРА. Привет.

ВРАЧ. Как ты себя чувствуешь?

ДОРА. (высовывает язык)

МАТЬ. Ладно, Дора. Можешь закрыть рот. Он же тебя не осматривает.

ВРАЧ. Что ты думаешь по поводу маминой идеи?

ДОРА. Не знаю.

ВРАЧ. Она хочет отменить твои медикаменты.

ДОРА. Ух ты!

ВРАЧ. Тебе это не нравится?

ДОРА. Не знаю.

ВРАЧ. Ты боишься?

ДОРА. Не знаю.

ВРАЧ. Ты привыкла к ним?

ДОРА. Не знаю.

ВРАЧ. А ты вообще понимаешь, что такое медикаменты?

ДОРА. Не знаю.

ВРАЧ. Конечно, знаешь, Дора.

ДОРА. Ах, да, знаю, конечно.

ВРАЧ. Ну вот.

ДОРА. Надо сначала папу спросить.

МАТЬ. Я говорила с ним.

ВРАЧ. И что он думает?

ДОРА. Да, что он думает?

МАТЬ. Он согласен.

ДОРА. Ну, тогда давайте. Чего еще ждать?

2. Овощной лоток у вокзала. Доносится звук поездов. Вечереет

Шеф, Дора, мать шефа

ШЕФ. Я видел, Дора. Я все точно видел. Все утро я наблюдал за тобой. Ты заметила?

ДОРА. Не-а.

ШЕФ. Я не спускаю с тебя глаз. Ни на секунду. Ни одно твое движение не ускользает от меня. Как ты себя чувствуешь?

ДОРА. Хорошо.

ШЕФ. Ты не собрана. Послушай, Дора, даже если у тебя и начинается теперь новая жизнь, в мире существует порядок, и капусту надо ставить самой последней в ряду. Смотри, расчет прост: сколько стоит капуста?

ДОРА. Франк девяносто.

ШЕФ. Правильно. И килограммом капусты семья живет два дня. Два дня. Тогда мы должны были бы обнищать и закрыть лавочку. Наша аренда слишком высока, чтобы капусту продавать. Но тебе пришлось бы продавать и свеклу, и кукурузу кормовую, если бы я их заказывал. Мы не продаем суповых наборов, Дора. Мы – не лавочка суповых наборов! Значит, в первом ряду у нас: спаржа, кресс-салат, черный корень, – и все вымытое, видишь? Салат китайский в первом ряду, канадский ранет с октября по ноябрь, а с ноября это уже складской фрукт. Но наше предприятие не занимается складским товаром. В первом ряду сидит нежнейший швейцарский горошек и простой горошек, понимаешь? Но не фасоль, фасоль в лучшем случае в третьем ряду, а возле свекла молодая с листьями и дурацкий тапинамбур. В первый ряд эта штука у меня никогда не проникнет, хотя по цене она трижды перекроет кресс-салат. Да только и в жизни самому ценному тоже не удается проникнуть в первый ряд, если лицо у него, как у семенного картофеля на третьем году в клети. Но ты это все и так знаешь.

ДОРА. Ага.

ШЕФ. Ну, так в чем дело?

ДОРА. Не знаю.

ШЕФ. Это из-за лекарств?

ДОРА. Не знаю.

ШЕФ. И что она со мной не посоветовалась! Меня же это касается. У меня тоже есть мнение на этот счет. Я с тобой работаю. Она должна была спросить, что я об этом думаю. Тут я на твою мать обижен. Вечно это дерзкое экспериментирование во всем. С тобой же все было хорошо, и зачем надо чего-то менять? За это я на нее действительно обижен. Не на тебя, Дора. На тебя нет. На тебя нет! Просто я чувствую, когда ты не спокойна и не собрана. Так вот уж оно. Это, словно я сам не собран. И если ты не пьешь лекарства, то в некотором смысле я тоже их не пью. Поэтому-то меня и волнует, что у тебя дела плохи. А нельзя, чтобы у нас дела плохи были. Хватит, что у нашей лавочки дела плохи.

Молчание.

Мы разоримся, Дора, хи-хи, тебе-то я уж могу сказать.

ДОРА. Ой!

ШЕФ. А мать загнется, если мы разоримся. Точно. Этого она не переживет. Но к счастью она ничего не знает.

МАТЬ ШЕФА. Это чего это я не знаю?

ШЕФ. Ничего, мама, ничего ты не не знаешь.

МАТЬ ШЕФА. С кем это ты все время говоришь?

ШЕФ. С Дорой, мама, я разговариваю с Дорой.

МАТЬ ШЕФА. Оставь дитя хоть на пять минут в покое.

ШЕФ. Мне надо было объяснить ей одну важную вещь.

МАТЬ ШЕФА. Оставь девочку в покое. У нас что, покупателей нет?

ШЕФ. Разумеется, у нас есть покупатели, мама, Разумеется есть.

Доре:

Уже через неделю она была бы в гробу, это точно, может даже, дня через три. И тогда уже не помешала бы нам. Но тогда… Да, что тогда, Дора? Что тогда стало бы с тобою? Что тогда стало бы с нами? Лотка бы не было. А без лотка мы не могли бы видется, но и вместе мы быть не можем. По известной тебе причине.

Знаешь, Дора, ты и я – оно не получится, мы слишком разные, нет, не получится, во всяком случае, не в этой жизни, не в этом мире.

И поэтому нам нужен наш лоток. И поэтому тебе надо собраться, с лекарствами или без них. Нам нельзя разориться. Лучше самим пропасть, чем разориться. Короче. Давай, за работу. Хотя уже конец рабочего дня. Ну, тогда поцелуй меня.

3. Дома. В постели. Мирно мерцает свет ночника, за окном темнотой дышит ночь

Мать и Дора

МАТЬ. (читает)

Жил-был один богатый человек, и у него был самый красивый чемодан, который только можно было найти в стране. И жила в том чемодане лягушка. Лягушка была большая, как ребенок. Она приносила ему счастье. Что бы он ни затеял: работу ли, дело какое или любовную историю, – все ему удавалось, потому что была у него эта волшебная лягушка. Лягушка сделала так, что все его любили. Президент страны был его лучший друг и часто приглашал отобедать и обсудить с ним свои проблемы. После чего они выпивали по рюмочке, рассказывая друг другу анекдоты. Потом человек уходил домой к своей лягушке, которая примерно сидела в своем чемоданчике. Лягушка была непритязательной, выпивала иногда по стаканчику сидра и была довольна, если получала каждый день по десятку сушеных мушек на обед. Мушек господин добывал в зоомагазине, и лягушке ничего больше в жизни не требовалось. Было только одно, что она требовала: раз в неделю хозяин должен был ее купать, и непременно в теплой мыльной водичке. Мыло могло быть простое, самое простое из универсама, по два восемьдесят за пять кусков. Хозяин должен был на сырной терочке натереть весь кусок мыла. Хлопья помещались в плоскую посудину, туда же наливалась теплая вода. Он сажал туда лягушку, которая при этом не делала ничего, не плавала, не плескалась, только пару раз удовлетворенно квакала. Четверть часа спустя, хозяин доставал свою волшебную лягушку, ополаскивал под струей воды, смывая пену с зеленого тельца. Светло-зеленые лягушачьи лапки свисали плетьми, словно была она уже мертвая, но хозяин знал, что его волшебная лягушка любит это больше всего. Бумажными кухонными салфетками промокал он свою лягушку, свою волшебную лягушку, от которой получал все. И сажал назад в чемодан. (Доре) Ты спишь?

ДОРА. Я не могу спать.

МАТЬ. Почему?

ДОРА. Сказка очень скучная.

МАТЬ. Ты не любишь лягушек?

ДОРА. Я сказки не люблю. И никогда не любила.

МАТЬ. А я стараюсь, по библиотекам бегаю, чтобы каждый вечер тебе что-то новенькое прочитать. Почему ты раньше мне не сказала?

ДОРА. Не могла.

МАТЬ. Почему?

ДОРА. Не знаю. Безразлично было. Я считала сказки глупостью, но мне было все равно.

МАТЬ. А у тебя и в другом тоже так? Считаешь что-то глупым, но не говоришь.

ДОРА. Не знаю. Хотя нет. Я вообще-то брюки не люблю.

МАТЬ. Какие брюки?

ДОРА. Никакие. Никакие брюки не люблю.

МАТЬ. А я покупаю тебе только брюки.

ДОРА. А мне больше юбочки нравятся.

МАТЬ. (смеется) Тогда мы просто выбросим все брюки вон.

ДОРА. Все?

МАТЬ. Ага, все.

ДОРА. Только джинсы оставим.

МАТЬ. Тогда выбросим все, за исключением джинсов. А завтра пойдем покупать юбки.

ДОРА. О кэй.

МАТЬ. Ах, деточка, я так счастлива! Все эти врачи с их медикаментами. Но теперь с этим покончено. Больше никаких таблеток, никогда. Обещаю. Добро пожаловать, Дора, в наш мир!

4. Овощной лоток. Ясное утро. Ночью прошел дождь

Дора. Шеф. Его мать. Утонченный господин

УТОНЧЕННЫЙ ГОСПОДИН (У.Г) (вежливо обращаясь к Доре). В такой день, как сегодня, предпочтителен крыжовник. Обворожительные ягоды. Для меня. Даже не могу объяснить почему.

ШЕФ. Сейчас не сезон крыжовника.

У. Г. Вы не получаете импортных товаров?

ШЕФ. Да нет, почти все импортное. Только крыжовника нет. Не ест никто больше. Попробуйте экзотические фрукты. Гранаты, например. Спелые, вручную собранные.

У. Г. (взгляд на Дору) У Вас экзотические, кажется, не только фрукты.

ШЕФ. Ха-ха-ха! А что тут такого? Мне даже нравится. Дора – просто золото! Золото!

У. Г. По девочке видно.

ШЕФ. Дора – часть нашего дела, в некотором смысле, мое пристрастие. Понимаете? Чему только у нее ни научишься! Невероятно! С ума сойти! Великолепно! Не случайно Господь на небе сотворил такое многообразие людей.

У. Г. Простите мое любопытство: насколько велика государственная поддержка?

ШЕФ. Государственная поддержка?

У. Г. Шутник Вы. Мама! Будь добра, пойди сюда!

МАТЬ ШЕФА. Что такое?

ШЕФ. (смеясь) Такого ты еще не слышала. Сей господин задает мне в лицо вопрос, насколько велика государственная поддержка.

МАТЬ ШЕФА. Какая поддержка?

ШЕФ. Поддержка государства за Дору.

МАТЬ ШЕФА. Да кто об этом думает? И значения не имеет. (Уходит.)

ШЕФ. Человек либо чувствует социальную ответственность, либо нет. А была бы она бесплатно, каждый был бы друг человечества. Этот молчаливый бойкот – вот, что усложняет нам жизнь. Никто не скажет мне этого прямо в лицо, но я не слепой. Вы думаете, что Дора, такая, какая она есть, не чистоплотна. Вы думаете, мои овощи и фрукты гигиенически небезукоризненны.

Пойди-ка сюда, Дора. (Дора подходит.) Покажи господину свои ногти, будь добра. (Дора показывает.) Ну, и как?

У. Г. Безукоризненно.

ШЕФ. Подними руки. Будь настолько любезна.

Дора исполняет. Утонченный господин бросает взгляд подмышки.

ШЕФ. Можете спокойно подойти поближе. Видите разводы? – Не видите. Мы весьма педантично следим за тем, чтобы наша Дора была опрятной. Но все напрасно. Люди думают, что девушка нечиста сама по себе и является рассадником бактерий. Не помогают даже справки из управления по гигиене. Народ не хочет, чтобы их овощей касалась такая девушка, как Дора.

У. Г. Притом, что люди эти ведь нормальны.

ШЕФ. (вдруг с подозрением) Какие такие люди?

У. Г. Такие, как Дора.

ШЕФ. А Вам претит это?

У. Г. Абсолютно нет.

ШЕФ. Вам не нравится Дора?

У. Г. У нее симпатичная улыбка.

ШЕФ. Лекарства портят ей зубы. Спасибо, Дора, можешь опустить руки.

Дора исполняет и на этот раз.

ШЕФ. Дора – уникальна. Наука интересуется ею, там, где надо, знают ей цену, а лекарства теперь отменены. Врач еще ничего не замечает, а вот я уже заметил. Просто чувствуется. Но я отношусь к этому, как к данности. Дора – моя девочка. Она открыла мне глаза на красоту мира. Показала, что в жизни главное.

У. Г. Ну, например, прошу Вас.

ШЕФ. Нет, это будет слишком.

У. Г. Прошу Вас.

ШЕФ. Вам надо это самому увидеть

У. Г. Я многое бы за это дал.

ШЕФ. Таких людей, как Дора, больше, чем принято думать. Просто надо раскрыть глаза. Ну, так я взвешиваю полкило гранат?

У. Г. Нет, я приобрету себе один единственный.

Шеф подает ему гранат, Утонченный господин уходит.

ШЕФ. От этого утонченного господина, Дора, держись лучше подальше. От него и от его колючего крыжовника.

5. У врача. Время обеденное, мир сыт и расслаблен

Врач, Мать, Дора

МАТЬ. Подарок судьбы! Ко мне вернулась моя дочь! Она говорит о себе: и что ей подходит, и что нет. Рассказывает, как прошел день, что ее тревожит, что веселит. Проявляет чувства. Снова смеется. За все последние годы мы не смеялись так много, как теперь за один единственный вечер.

ВРАЧ. И Дора не перевозбуждена?

МАТЬ. Это было правильное решение. Она опять человек. Если оглянуться на последние годы, меня охватывают угрызения совести, и я злюсь сама на себя. И на того врача с его проклятым честолюбием.

ВРАЧ. Он был убежден, что это самое лучшее для Вашей дочери.

МАТЬ. Может, Дора уже давно стала бы такой: вот здоровой, живой, жизнерадостной. Я имею в виду: за химической стеной годы летаргии.

ДОРА. (смеясь) За химической стеной

Годы летаргии.

МАТЬ. И правда, в этом рифма есть, случайно. Хорошо, что ты заметила.

ДОРА. (громко) За химической стеной

Годы летаргии.

МАТЬ. Видите, это просто чудо!

ДОРА. (почти в крик) За химической стеной

Годы летаргии.

МАТЬ. Хорошо, Дора, достаточно.

ДОРА. Конечно.

ВРАЧ. Что у тебя было за последнее время интересного?

ДОРА. У меня?

ВРАЧ. Да, расскажи.

ДОРА. Очень многое. Правда. Я наслаждалась. Правильное решение. Абсолютно. Правда. Могу только поддержать. Я двигалась дальше. Как личность, имеется в виду.

ВРАЧ. Хорошо, очень хорошо.

ДОРА. Если оглянуться на последние годы, меня охватывает…

Она вдруг умолкает.

МАТЬ. Ты не закончила фразу. Закончи ее.

ДОРА. Правда?

МАТЬ. Да. Ты сказала: если оглянуться на последние годы, меня охватывает… Что?

ДОРА. Если оглянуться на последние годы, меня охватывают угрызения совести, и я злюсь сама на себя. И на того врача с его проклятым честолюбием.

МАТЬ. (печально) Дитя мое!

6. В гостиничном номере. Слышны поющие

Утонченный господин, Дора

У. Г. Входите, прошу Вас, и садитесь. Может, тут вот, на кровать. У меня несколько тесновато, да и не убрано к тому же. Надеюсь на Ваше снисхождение. Девушка прибирает здесь только после обеда. Если кто порядок любит, приходится самому. А я порядок люблю.

Хотя я заплатил девушке. Имеется в виду, за уборку, понимаете? А это потери в деньгах, если самому убирать приходится. Дилемма! Ну, да ладно. Не хотите ли что-нибудь выпить, мадам? Вина? Пива? А может бокал шампанского? Приятно, что Вы так спонтанно можете принимать решения.

Дора не отвечает.

Да, болтливой сорокой Вас не назовешь. Но не волнуйтесь, для меня это не важно. Я только задаю себе вопрос: что такая женщина, как Вы, делает у овощного лотка? Можете не отвечать. Если мне будет позволено немного пофантазировать. Откуда Вы происходите? Где Ваши корни? В Вас есть нечто русское, не так ли? От той последней царской дочери, обедневшей, лишенной чести, выброшенной на берег, оказавшейся между картошкой и петрушкой. Оттуда берется это породистое, нежное, эта утонченная голубая кровь. Семья Ваша, я уверен, долгое время оставалась сама в себе, не смешиваясь в поколениях ни с кем другим, потому как другие были недостаточно хороши. Это и приводит к тому удивительному благородству черт, к подобной неспешности, к этой почти безучастности, царственной, императорской. Неужели я совсем не прав? А говорят, я неплохо разбираюсь в людях. И что мерцает в этих печальных глазах, как не воспоминания о кровавых воскресеньях и расстрелянных толпах. Я вижу в них обширные столетние парковые массивы и павшие той леденящей зимой посадки деревьев, дрова пожираются печкой-буржуйкой, единственной, что осталась от разнообразной меблировки просторных залов огромного дворца. И бесценные книги уже сожжены, картины и бальные наряды, и вот уже не осталось ничего, только старая медвежья шкура, давно уже теряющая шерсть. Подождите, не надо ничего говорить; я вижу это в Ваших глазах: вся семья собирается у огня, и старый, верный бледный, худой, больной камердинер бросает в печку последнюю чурку, и когда она догорает, вселенский холод охватывает зал, и врываются солдаты с примкнутыми штыками, в глазах их мерцает заря всемирной истории, она поджигает все вокруг, так что оно полыхает в зимней ночи, в которой они спасаются бегством. Ах, дорогая!

Он обнимает Дору, прижимает к сердцу, оглядывает изучающе и вновь отталкивает.

У. Г. Сколько тебе лет?

ДОРА. Не знаю.

У. Г. Тебе хотя бы шестнадцать исполнилось?

ДОРА. Не знаю.

У. Г. А документ у тебя есть?

ДОРА. Нет.

У. Г. А что у тебя там на шее?

ДОРА. Там записка с моим именем и номером телефона. А еще десять франков. Я, между прочим, уже однажды потерялась и забыла свое имя.

У. Г. Но ты же не собачка!

ДОРА. Нет.

У. Г. Нет. Ты красивенькая девочка. Встань-ка, я хочу на тебя посмотреть. Хорошо. Повернись. Прекрасно. Но попки у тебя все-таки нет.

7. Дома. Глубокая ночь. Свеча горит и стекает каплями

Мать, Дора, отец

МАТЬ. (плачет, баюкая, утешает дочь) Маленькая моя, повсюду синяки у моей малышки.

ДОРА. Это не страшно.

МАТЬ. Ты просто не понимаешь, что он тебе сделал. Даже деньги отобрал, мерзавец этакий.

ДОРА. Он сказал, что потерял портмоне.

ОТЕЦ. Но не всему же надо верить.

ДОРА. Окэй, папа.

ОТЕЦ. Почему ты пошла с ним?

ДОРА. Потому что я еще никогда не была в гостиничном номере.

8. У врача. Раннее утро, но день не заставит себя ждать

Врач, мать, Дора

ВРАЧ. Она хорошо перенесла все это. Парочка гематом в области желудка, царапины тут и там, ничего такого, что не исчезло бы через пару недель.

МАТЬ. Сволочь, проклятая!

ВРАЧ. Что, простите?

МАТЬ. Да не Вы. Тот, кто это сделал, он – сволочь.

ДОРА. Не говори так, мама. Он был очень мил со мной.

МАТЬ. Он только сделал вид, Дора, чтобы ты пошла с ним. Этот человек хотел недоброе от тебя. Он отобрал у тебя самое ценное.

ДОРА. Он обязательно отдаст мне назад десять франков, он обещал.

МАТЬ. Теперь хорошенько послушай меня, Дора, тебе ни за что нельзя больше туда ходить. Никогда. Обещай мне.

ДОРА. А что будет с десятью франками?

МАТЬ. Наплевать на деньги. Важно твое здоровье.

ДОРА. А я что, не здорова?

МАТЬ. Ты не слышала, что говорит доктор?

ВРАЧ. Ты должна верить своей маме, Дора. Она права. Есть люди, которые пользуются доверчивостью других.

ДОРА. Окэй.

ВРАЧ. Остается вопрос, будем ли мы заявлять?

МАТЬ. Я хотела бы предоставить это Доре.

ВРАЧ. Дора, ты не хочешь рассказать это полиции?

ДОРА. А они заберут тогда наши деньги?

МАТЬ. Дались тебе эти проклятые деньги!

ВРАЧ. Ты расскажешь полиции, как этот человек сделал тебе больно.

ДОРА. Но он не делал мне больно.

9. У врача. Матери уже готовят овощи, голодные отцы дотягивают рабочий день, дети сидят в школе

Врач и Дора

ВРАЧ. Значит, больно не было. Хорошо, Дора, радуйся. Не у всех девушек, кстати, это так в первый раз. Ладно. Я рад за тебя. И твои родители тоже, даже если они сейчас немного взволнованы, из-за того что тебя несколько потрепали. Но это ничего. У тебя еще нет опыта, и поэтому ты набиваешь себе шишки. В общем, все в порядке, Дора. В целом. Не волнуйся пока что из-за этого. Ничего плохого в этом нет, правда, не слушай никого. Так человек возникает, каждый, представь себе, каждый таким вот образом, с помощью и посредством этого чуда. И потому оно хорошо, ты открыла это для себя. И тебе можно испытывать это, хотя раньше оно и было запрещено. Долгое время не признавалось, что и у вас есть сексуальность. Но теперь мы смотрим на это по-новому. Она существует не только, чтобы детей заводить, отнюдь, хотя кое-кто до сих пор думает по-прежнему. Но ты же не католичка.

Дора качает головой.

И семья твоя не член свободной евангелической общины, тут нам нечего опасаться. Любому должно быть это позволено, любому, конечно, любому, а значит, и тебе, Дора. В общем ты знаешь, как это происходит, и мне не надо тебе ничего объяснять, но если у тебя вопросы будут то прошу: приходи ко мне. Иногда сложно идти с этим к матери, с некоторыми слишком личными, интимными вопросами. Короче, что для меня важно. Как и во многом другом, в любви следует соблюдать некоторые правила, и именно нынче, в наше время всяческих свобод, без правил невозможно. Это со всеми людьми так, даже мне нужны правила, на которые я могу опираться. Иначе можно потерять себя в этом огромном свободном мире. Каждый день я наблюдаю, что происходит с людьми, у которых нет внутреннего компаса: будь то, когда у них проблемы с авторитетом, будь то, когда они полагают, что будут из-за этого слишком ущемлены в своей свободе. Потому что такое бедное создание не знает, на что ориентироваться, куда, да, куда следует себя направить. Но речь идет вовсе не о запретах, нет. Запомни, Дора, Никогда в амурных делах нельзя мириться с запретами. Кстати слово «амурный» происходит от французского и означает: относящийся к любви. Короче, никогда нельзя мыслить категориями запрета. Чтобы никогда: «это нельзя», «это не принято» и тому подобное, не стало для тебя запретом. Если попадешь в ситуацию, в какую угодно, и не будешь знать, должна ли ты или не должна, а некий голос внутри тебя взывает: «это нельзя, оставь лучше», тогда – внимание! тогда – осторожно! тогда – беда! Это безлично-неопределенное есть самое неправильное, что только может быть в любви! Больше, чем от чего бы то ни было, надо беречь себя от этого безлично-неопределенного! А знаешь почему? Потому что голоса, утверждающие подобное «нельзя», это чужие голоса, голоса морализации, да, а если в любви и может быть вообще мораль, то это только твоя собственная, Дора.

Только одна – Дорина мораль.

Только один голос верный – Дорин голос.

Подойди сюда, Дора, подойди ко мне, к окну, взгляни вниз, на улицу, давай, вглядись в лица людей. Я говорю тебе: у каждого видно, какому голосу он следует, своему или чужому. Тот вот: в плаще с собачкой – чужой голос. Та вон: с ребенком и зонтиком – чужой голос. Туристы с фотоаппаратами и путеводителями: одиндватричетырепятьшестьсемьвосемьдевятьдесятьодиннадцать двенадцатьитринадцать – чужие. Если затаиться, то можно услышать их и у нас наверху.

Пауза.

(Шепотом.) Этот шумок, этот пыхтение… Слышишь? А между ними смешки.

Пауза.

Внимание: а вон та вот, с косичками, в короткой юбочке – может быть, что и свой голос, возможно, возможно. Да, Дора, на десяток людей едва ли приходится один свободный человек. Никогда я не утверждал, что это легко, напротив, это самое трудное, что только может быть. Но: надо же пытаться. Ты должна пытаться, ты сама.

Так какой же он – человек? Значит ли это, что он намеренно игнорирует истинность своего «Я»? Может ли он существовать, следуя чужим голосам, шумам, пыхтению, смешкам? Заботит ли его, что он отрекается от своего «Я», отрекается от того, в чем нуждается и чего жаждет, закрывая глаза на себя и свое истинное нутро? Живет ли человек, подобно жвачному животному? – Нет, Дора, он хочет найти себя, познать, хочет приблизиться к самому себе, – вот то, что он ищет. А любовь, сексуальная жизнь, сна служит людям в достижении лишь одного – познания самого себя. Великая, благородная цель! И оно не имеет ничего общего с тем, что нынче называется свободой нравов: когда разгуливают полуголыми, когда нанизывают кольца на интимнейшие части тела, когда скачут из одной постели в другую. Да пусть делают, что хотят, я не собираюсь ничего запрещать, если это кому-то подходит. Но подходит ли? Думаю, что нет. У этих людей нет компаса. Конечно, они верят, что будут делать, что хотят, но: они вовсе не знают этого. Они и понятия не имеют, чего хотят. Да, они считают, что то, что они хотят и что им требуется, одно и то же. Ошибка, Дора, ошибка, ошибка и еще раз ошибка! Если следовать только тому, что кажется желанным, тогда следуешь всего лишь самому зычному из голосов, а самый зычный голос не обязательно свой собственный. Итог: не доверяй зычным голосам, они могут оказаться чужими.

Пауза.

Ладно. Достаточно об этом. Будем конкретны и практичны. Перейдем к гражданскому и уголовному праву. Запомни, Дора: никогда в присутствии других людей. Короче, лучше не на природе, хотя этот запрет нигде четко не определен. На природе, только если это действительно особый случай. И не слишком часто. Потом не так уж страшно, если кто-нибудь разок и подглядит. Один единственный раз. Правда. Так. И я не стал бы посещать места, которые тем и известны, что там занимаются подобным на природе. Когда существует такая известность, это привлекает людей, своеобразных людей, а после там валяется всякое, ну, ты знаешь. Например, кемпинг, там внизу, на озере, лучше не ходи туда. А если уж кто туда и отправляется, то демонстрирует тем самым свое намерение. И никогда – на улице, никогда. Даже если ты, может, и услышишь другое: например, в парадных, за мусорным контейнером или на дорожной полосе безопасности, или кто его знает, что там еще описано в этих копеечных романах. А ты вообще читаешь, Дора?

ДОРА. Читать я умею, а в голове удержать не могу.

ВРАЧ. Хорошо. Но я не стал бы этого делать там, лучше не надо, всегда может кто-нибудь появиться. Тут многого не надо, но что касается улицы, тут полиция реагирует весьма болезненно. И это нехорошо, поскольку некоторые вещи действительно наказуемы: возбуждение общественного беспорядка и т. д. Попадаешь в тюрьму или, по меньшей мере, придется выплачивать возмещение морального ущерба. В общем, не на вокзале, не в поезде, не на площади, не в музее, не на стадионе, не в театре, не в общественном туалете, не на частных земельных участках, а это значит: не перелезать через забор и там… ну, ты знаешь. Тебе бы тоже задело, если б кто-то в вашем саду… Вообще, бери всегда себя в качестве мерки, тогда и поступать будешь правильно.

Пауза.

Хотя… тебя-то это бы, конечно, не задело, если б кто-то с кем-то просто перемахнул через ваш забор, задрал ей юбку и пару-тройку раз ширнул бы в ее бледный, лунного цвета зад, на котором сквозь кожу прекрасно просматриваются тонкие жилки, и он так чудесно колышется, – тебя бы не задело это, Дорочка, правда? Ха-ха-ха!

Пауза.

Ладно, но другим такое мешает. При выборе партнеров ты в принципе свободна. Бери то, что хочешь. Но в любом случае, он тоже должен хотеть, это ясно. Возраст не имеет значения. Нет, постой, с детьми нельзя, Дора, ни за что с детьми, и это так же важно, как и с общественными местами, даже еще важнее. В любом случае, это так же наказуемо. Я не стал бы брать женатых, оно только в угол загоняет, хотя и не наказуемо по закону, а кое-кто в этом даже некоторую прелесть видит, и не столь уж неправильно, должен признаться. Продвинутые в подобных случаях могут себе это позволить, поскольку амурные хитросплетения с замужней женщиной связаны со сложностями организационного и финансового плана. Но это не для тебя в данный момент. И по поводу количества нет законов, теоретически ты свободна. Но и тут считается: слишком много – не здорово. В общем, не более, скажем, чем дважды за раз, и не чаще, чем раз в неделю, или лучше, раз в месяц менять партнера. Вот. Кое-что все-таки поднабралось. Запомнила?

ДОРА. Да.

ВРАЧ. Ну, так вот. (Дает ей пилюлю.) Примешь сейчас одну. И затем утром по одной, каждый день, а через двадцать один день прервешься. Мама твоя покажет тебе, как это делается.