Текст книги "Маленькие женщины"

Автор книги: Луиза Мэй Олкотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава IV
Время забот

– Ох, до чего тяжело взваливать на себя бремя забот, – сетовала Мег наутро после бала.

Неделя каникул пролетела, и возвращаться к обязанностям, которые и раньше-то казались постылыми, было совсем нелегко.

– Хорошо бы, Рождество и Новый год никогда не кончались! Вот было бы здорово! – ответила Джо и уныло зевнула.

– Наверное, тогда праздники приелись бы, но как приятно, когда на столе стоят цветы, и ходишь в гости, и возвращаешься домой в карете. А если и не ходишь в гости, то отдыхаешь в свое удовольствие или читаешь книгу, и думать не думаешь о каких-то обязанностях. А ведь есть люди, которые так всегда живут. Как я завидую девочкам, у которых все есть! Я люблю роскошь, – сказала Мег, прикидывая в уме, какое из двух ее поношенных платьев сохранило более пристойный вид.

– Ну, о роскоши нам лучше и не мечтать, это нам недоступно. Нечего ныть из-за этого! Нечего сетовать на судьбу, давайте лучше работать над своим характером. Именно так поступает наша Марми. Конечно, тетушка Марч – тяжелое испытание, но все равно следует научиться сносить ее выходки, и тогда наверняка она станет покладистой, как ягненок.

Эта идея настолько захватила Джо, что она развеселилась. Однако Мег по-прежнему была угрюма. Дело в том, что бремя ее забот, которое воплощалось в четырех избалованных детях, казалось ей сейчас еще менее привлекательным, чем обычно. Против обыкновения она не задержалась у зеркала, где обычно подолгу укладывала волосы или повязывала на шею голубую ленту.

– Какой смысл прихорашиваться, если меня все равно никто, кроме этих ужасных детей, не видит. Никому нет дела, хороша я или нет, – проворчала Мег и с шумом задвинула ящик стола. – Видно, мне всю жизнь придется мучиться, пока не состарюсь. Хорошо еще, изредка удается развлечься. И все потому, что я бедна и не могу наслаждаться жизнью, как все нормальные девушки. Где же справедливость?

В самом скверном настроении Мег спустилась в столовую. Впрочем, сегодня все были не в духе и ворчали по любому поводу. У Бет болела голова, она лежала на диване, и лишь кошка с тремя котятами скрашивала ее существование. Эми тревожилась из-за того, что не выучила уроки, кроме того, у нее исчезли ботики, и она не знала, где их искать. А Джо, собираясь по делам, вдруг принялась свистеть, из-за чего подняла шума даже больше, чем обычно. Миссис Марч спешила дописать письмо, которое нужно было сегодня же отправить. А Ханна из-за бала поздно легла спать и теперь плохо себя чувствовала.

– Никогда не встречала такого сердитого семейства! – в сердцах воскликнула Джо.

Торопясь выйти из дома, она опрокинула чернильницу, разорвала шнурки в ботинках и в довершение всего села на свою шляпу.

– А ты самая сердитая из всех! – крикнула в ответ Эми, глядя трагическим взором на задачу – ответ никак не сходился с указанным в конце учебника.

– Слушай, Бет, если ты не переселишь этих мерзких кошек в подвал, я велю их утопить! – крикнула Мег, силясь сбросить котенка, который взобрался ей на спину и вцепился когтями в платье.

Что тут началось! Джо громко смеялась, Мег кричала, Бет упрашивала не трогать кошек, а Эми рыдала, ибо никак не могла умножить в уме девять на двенадцать.

– Девочки! Девочки! Да помолчите хоть минутку! Мне обязательно надо успеть отправить письмо с утренней почтой. А вы так шумите, что я никак не могу сосредоточиться! – воскликнула миссис Марч, в третий раз зачеркивая строчку в своем письме.

В комнате тут же воцарилась тишина, которую нарушила Ханна; стремительно влетев в столовую, она поставила на стол тарелку с двумя горячими пирожками и удалилась восвояси.

Эти пирожки Ханна пекла для Джо и Мег в те дни, когда они уходили на работу. Так как домой девочки возвращались лишь вечером, пирожки заменяли им обед. Было у пирожков и другое чудесное свойство. В холодные утра они согревали руки, и сестры ласково нарекли их «муфточками».

– Ладно, Бет, забавляйся на здоровье своими кошками. Желаю тебе быстрей избавиться от головной боли. До свидания, мама. Мы сегодня были скверными, но вечером, когда вернемся, станем совсем другими. Пошли, Мег!

С этими словами Джо, и сама понимая, что «странствие пилигримов» началось не очень-то удачно, решительно направилась на улицу.

Дойдя до угла, сестры оглянулись. Как и всегда, они заметили в окне мать, которая, улыбаясь, махала им вслед. Если бы они не увидели Марми, у них наверняка бы испортилось настроение – с раннего детства сестры привыкли к материнскому напутствию, без него не проходило ни одного, даже самого краткого выхода из дома.

– Если бы мама сегодня вместо воздушного поцелуя погрозила нам вслед кулаком, она была бы права. Мы вели себя просто по-свински! – воскликнула Джо.

Теперь, раскаиваясь в утренних капризах, она радовалась, что погода такая скверная и приходится месить ногами грязь. Ей казалось, что таким образом она отчасти искупает грехи.

– Умоляю тебя, не употребляй таких грубых выражений, – одернула ее Мег.

Голос из-под шарфа, которым она укуталась по самые глаза, прозвучал глухо, таинственно.

– А я люблю сильные выражения. Они, по крайней мере, хоть что-то значат, – сказала Джо, хватаясь за шляпу, которую чуть не унес сильнейший порыв ветра.

– Себя ты можешь называть как угодно, но я вовсе не желаю слушать, что я – свинья или еще что-нибудь в этом роде.

– Ты злишься из-за того, что мы живем не в роскоши. Ну ничего. Не расстраивайся. Я разбогатею, и ты будешь разъезжать в карете. А в мороженом просто плавать будешь. И белых туфель на высоких каблуках у тебя будет полно. И цветов. А уж рыжих кавалеров, с которыми ты так любишь танцевать…

– Ну что ты мелешь, Джо? – строго прервала ее Мег и тут же расхохоталась вместе с сестрой.

– Скажи спасибо, что я не раскисаю, как ты. Иначе из нас вышла бы парочка нытиков. Но я, даже когда мне очень грустно, могу найти что-нибудь смешное. В общем, не смей больше ворчать. – Джо ободряюще коснулась плеча сестры.

Пути девочек расходились, каждая пошла навстречу своей нелегкой работе. Когда мистер Марч, пытаясь выручить друга, разорился, старшие девочки настояли, чтобы родители позволили им зарабатывать хотя бы на мелкие расходы. Родители согласились: они считали, что чем раньше человек привыкнет трудиться, тем раньше обретет зрелость и независимость. Вот так и получилось, что Мег и Джо взялись за дело. На путь самостоятельности они ступили исполненные доброй воли, стремления приносить как можно больше пользы и таким образом преодолевать любые препятствия. Мег подыскала себе место гувернантки, и небольшое жалованье, которое ей положили, казалось ей целым состоянием. По ее собственным словам, она обожала роскошь, бедность угнетала ее больше других членов семьи. Кроме того, Мег помнила время, когда семья жила в достатке, и это тоже причиняло ей страдания. Раньше дом Марчей радовал роскошью, да и в развлечениях не было недостатка.

Конечно, Мег изо всех сил старалась не огорчаться и не завидовать более удачливым подругам. Но редкая молодая девушка может оставаться равнодушной к красивым вещам, веселым компаниям и счастливой жизни, и нет ничего удивительного в том, что Мег страдала, не имея этого.

Все, чего сама Мег лишилась с потерей состояния, она в обилии видела в семье Кингов, куда нанялась гувернанткой. Младшие дети были вверены заботам Мег, а старшие сестры как раз начали выезжать в свет, и несчастная гувернантка частенько слушала их веселую болтовню о театрах, концертах, катаниях на санях и прочих забавах. Видела она и их прекрасные бальные платья и роскошные букеты цветов, и, главное, в доме царила та свобода, которая дается только состоятельной жизнью, когда можно спокойно потратить деньги на различные мелочи, если мелочи эти приносят радость.

Мег редко кому-нибудь выказывала свои чувства, уверенная, что жизнь обошлась с ней жестоко. Не научившись ценить того, чем щедро одарила ее судьба, она горевала, считая себя несправедливо обделенной.

Джо нашла себе работу несколько иного рода. Одинокая пожилая тетушка Марч страдала хромотой и нуждалась в помощнике. Когда Марчей постигла финансовая катастрофа, богатая сестра мистера Марча предложила удочерить одну из девочек. Но мистер и миссис Марч отказались. Престарелая вдова обиделась, а знакомые Марчей хором упрекали их в недальновидности: теперь не придется рассчитывать, что богатая родственница упомянет их в завещании. Но Марчи отвечали со свойственной им прямотой: «Даже за дюжину наследств мы не согласимся расстаться с дочерьми. И богатые, и бедные, мы счастливы только вместе».

Некоторое время взбалмошная старуха не желала с ними разговаривать.

Однако, встретив как-то в гостях у приятельницы Джо, она подпала под обаяние ее решительного нрава и мальчишеской манеры и предложила девушке наняться к ней в компаньонки.

Нельзя сказать, что Джо обрадовало это предложение. Но лучшей работы ей никто не предлагал, и потому она согласилась. К удивлению окружающих, Джо прекрасно ладила со своей эксцентричной теткой.

Конечно, ссоры были неизбежны, и порой они протекали весьма бурно. Однажды Джо, вернувшись домой, заявила, что это выше ее сил и она больше не пойдет к этой жуткой старухе. Но тетушка Марч живо уладила недоразумение. Она посылала за племянницей с такой настойчивостью, что Джо в результате сменила гнев на милость. Была и еще одна причина такой отходчивости. Что бы там ни говорила Джо, в глубине души она успела привязаться к сварливой родственнице. Немалую роль играла для Джо и библиотека, которая с того дня, как умер дядюшка Марч, находилась во власти пыли и пауков.

Джо помнила добродушного дядюшку Марча. Когда она бывала у них в гостях, он всегда развлекал ее. Они вместе строили из огромных словарей железные дороги и мосты, а потом он принимался объяснять ей значение причудливых картинок из какой-нибудь толстой книги на латыни. Когда они встречались на прогулке, дядюшка Марч всегда угощал Джо пряниками.

Библиотека покойного дядюшки Марча представляла собой полутемную пыльную комнату. С вершин книжных шкафов взирали гипсовые бюсты великих мира сего. Тут стояли мягкие кресла, глобусы, но Джо более всего интересовали книги. Стоило тетушке Марч прилечь отдохнуть или заняться гостями, как Джо спешила в это тихое убежище, казавшееся ей настоящим зачарованным царством.

Забравшись с ногами в глубокое мягкое кресло, Джо принималась читать. Она поглощала все подряд – стихи, романы, исторические труды, записки путешественников. Уставая от чтения, девочка принималась разглядывать иллюстрации. Словом, день ото дня страсть к книгам все больше завладевала ею.

Но, как часто случается на этом свете, подобные мгновения длились недолго. Джо бывало очень обидно, когда, дойдя до самого интересного места в романе, или наслаждаясь чудесными стихами, или сопереживая увлекательным приключениям какого-нибудь путешественника, она вдруг слышала пронзительный голос тетушки: «Джо-зе-фи-на! Джо-зе-фи-на!»

И ей приходилось, оставив чтение, стремглав бежать на зов, чтобы мотать шерсть, купать пуделя или читать тетке вслух «Эссе» некоего мистера Белшема, которое очень нравилось престарелой матроне, а Джо казалось верхом занудства.

Джо очень хотелось совершить необыкновенный поступок. Она еще и сама толком не знала, в какой области ей бы хотелось прославиться, но верила, что со временем найдет себе применение и станет знаменитой. Пока же ее огорчало, что она лишена возможности читать и ездить верхом сколько хочется.

Джо отличалась вспыльчивым нравом, никогда не лезла за словом в карман, и мятежный дух часто толкал ее на различные безрассудства. Вот почему Джо постоянно попадала в комичные, нелепые ситуации. Закалка духа, которую она получала в постоянном общении с тетушкой Марч, явно шла ей на пользу, а сознание, что она вносит посильный вклад в убогий семейный бюджет и если не очень его увеличивает, то хотя бы сокращает расходы родителей на свое собственное содержание, исполняло ее гордости. Ради этого она готова была и дальше терпеть раздирающие душу вопли: «Джо-зе-фина! Джо-зе-фина!»

Бет была очень застенчива, и из-за этого ее не стали отдавать в школу. Вернее, поначалу отдали, но она так страдала, что девочку пришлось оставить дома. С тех пор Бет занималась с отцом. Даже теперь, когда отец ушел на войну, а мать все свои силы тратила на работу в Обществе помощи фронту, Бет усердно продолжала заниматься. По натуре она была домоседкой и помогала Ханне по хозяйству, не ожидая за это ничего, кроме любви окружающих. А ведь именно титаническими усилиями Ханны и Бет дом всегда был в образцовом порядке и хранил уют для сестер и матери, проводивших большую часть времени на работе. Бет просиживала в одиночестве долгие дневные часы, но тишина в доме не угнетала ее. Она относилась к тем, кто наделен богатым воображением, скука им совершенно неведома. У Бет был свой собственный мир, населенный удивительными существами, и она могла часами вести с ними увлекательнейшие беседы.

Бет была от природы трудолюбива и не ограничивалась уроками или обязанностями по дому. Каждое утро она тщательно наряжала всех своих кукол, ведь Бет была еще ребенком, и игрушки составляли неотъемлемую часть ее жизни.

Среди ее кукол не было ни одной совершенно новой. Объяснялось это тем, что все шесть изрядно потрепанных созданий перешли в ведение Бет лишь после того, как послужили старшим сестрам. Только когда Мег и Джо выросли, а Эми, которая не терпела ничего безобразного, сказала, что ей эти старые куклы не нужны, они стали безраздельной собственностью Бет. Бет же холила старых кукол по той самой причине, по которой отказалась от них Эми. Новой хозяйке было так жаль их, что она устроила им больницу. Следует заметить, что Бет никогда не наказывала своих кукол, не втыкала булавок в их ватные тела и даже не ругала их, считая своих подопечных несчастнейшими созданиями. Бет никогда не отдавала никому из них предпочтения и не пренебрегала даже теми из них, кто по воле судьбы обрел поистине отталкивающую наружность.

Один из подобных уродов принадлежал некогда Джо и, пережив бурную молодость, окончил свои дни в мешке с тряпьем. Но Бет извлекла оттуда куклу, вернув сим бренным останкам право на гражданство. У этого несчастного экспоната отсутствовала верхняя часть головы, и, дабы скрыть изъян, Бет сшила ему нарядный колпачок. А так как у куклы не сохранилось ни рук, ни ног, Бет все время пеленала ее, как новорожденную. Эта кукла считалась самой больной среди подопечных Бет и потому занимала лучшую кукольную кровать.

Никто, увидев сколько заботы уделяла Бет этому пупсу, не удержался бы от смеха. Но это был бы тот добрый смех, за которым неизбежно рождается симпатия к девочке. Бет собирала для своего пупса крохотные букеты цветов, читала ему вслух, прятала его у себя под плащом и выносила на улицу, чтобы он подышал воздухом. Бет пела ему колыбельные и, перед тем как самой лечь спать, не забывала поцеловать его в чумазую физиономию, приговаривая: «Надеюсь, бедненький мой, ты сегодня будешь хорошо спать».

Но Бет была не ангелом, а живой девочкой, и у нее, как у всякой нормальной девочки, были и горести, и трудности. Иногда она плакала из-за того, что в доме не было хорошего фортепиано и потому невозможно брать уроков музыки. А она так любила музыку, так старательно упражнялась на стареньком разбитом рояле, что, казалось, кто-то должен был услышать ее страдания. Ну хотя бы тетушка Марч. Однако никто не слышал жалоб девочки, никто не видел, как слезы капают на пожелтевшие клавиши. Бет плакала от бессилия: никакими стараниями невозможно было выжать из старого фортепиано приличные звуки, оно давно уже не держало строй. Но Бет позволяла себе горевать, только когда оставалась одна. Делая какую-нибудь работу по дому, она распевала, словно жаворонок, никогда не отказывалась играть на рояле, если ее просили Марми или сестры, а каждое утро начинала с того, что говорила себе: «Итак, Бет, нужно верить в лучшее. Если ты будешь вести себя хорошо, настанет день, и у тебя будет новый рояль, и уроки музыки ты тоже сможешь брать. Уж как-нибудь все образуется».

В этом мире по своим укромным уголкам таится множество подобных Бет. Они никогда не дают о себе знать, пока не понадобятся. На людях они всегда столь жизнерадостны, что никто и не думает об их самопожертвовании, пока это божественное существо не умолкнет, как умолкает вдруг сверчок на печи. И только когда воцаряются молчание и тьма, окружающие с горечью сознают, что за удивительное существо жило бок о бок с ними.

Эми была совсем иной. Если бы кому-нибудь вздумалось узнать, что ее огорчает больше всего на свете, она, ни секунды не задумываясь, уверенно ответила бы: «Мой нос».

Когда она была совсем маленькой, Джо нечаянно уронила ее в ведерко для угля, и, по мнению Эми, это происшествие изуродовало ей нос. Он не был ни большим, ни красным, но он был приплюснутым, и, сколько Эми ни терзала его, аристократической утонченности так и не возникало. Впрочем, никого, кроме нее самой, это совершенно не шокировало. Кроме того, нос, по мере того как Эми росла, принимал вполне нормальную форму. Но Эми это не удовлетворяло. Она мечтала, чтобы у нее был греческий профиль и в качестве некоторой компенсации постоянно рисовала носы излюбленной формы.

Сестры прозвали Эми «маленьким Рафаэлем». И правда: у девочки были несомненные способности к живописи. Она увлеченно писала и с натуры (больше всего она любила писать натюрморты с цветами), и различные фантастические сюжеты, где фигурировали причудливые персонажи сказок. Учителя в школе жаловались на Эми: часто, вместо того чтобы записать условия задачи, она увлеченно рисовала на грифельной доске животных. Чистые листы в географическом атласе, которые другие ученики использовали для копирования карт, Эми пускала на те же цели, и из атласа часто вылетали листочки, на которых красовались потешные карикатуры. Несмотря на это, Эми умудрялась кое-как учиться, и, благодаря смирному нраву, в школе терпели ее страсть к рисованию.

Одноклассницы любили ее: у Эми был хороший характер и прекрасные манеры, которые давались ей без всякого труда. Ее такт и светские обороты речи вызывали настоящее восхищение. Впрочем, соученицы восхищались и способностями Эми, ведь кроме способностей к рисованию и живописи она могла наиграть на фортепиано двенадцать мелодий или прочесть текст по-французски, делая ошибки только в половине слов. Часто она подкупающе-жалобным тоном говорила: «Когда папа был богатый, мы…» Дальше шел перечень разного рода заманчивых развлечений и удовольствий, которые ныне Марчи или вообще не могли себе позволить, или позволяли в самых редких случаях.

Любила Эми щегольнуть и каким-нибудь сложным, длинным словом, которое подруги находили потрясающе элегантным.

Все любили ее, потакали ее прихотям и странностям. Положение всеобщей любимицы ей очень нравилось, и незаметно эгоизм и тщеславие все больше одерживали над ней верх. Лишь одно обстоятельство несколько умеряло ее гордыню: ей приходилось донашивать одежду после двоюродной сестры. Эми очень страдала от этого. Дело не в том, что не слишком приятно донашивать чужие вещи. Главное, что у матери Флоренс (так звали двоюродную сестру) был очень плохой вкус, и Эми страдала от варварских, по ее мнению, фасонов и сочетаний цветов.

Словом, эти еще вполне добротные вещи были плохи тем, что шли вразрез с художественным вкусом Эми. Например, вместо голубой шляпки ей приходилось довольствоваться каким-нибудь ярко-красным капором или надевать платье, которое ей совершенно не шло. Нынешняя зима в этом плане представлялась Эми особенно тягостной: ей приходилось ходить в школу в платье из блекло-лиловой ткани в желтый горошек. Будь у Эми более сварливый нрав, она умерла бы с тоски от убогости платья, лишенного даже отделки.

– Одно меня утешает, – сказала она по этому поводу Мег. – Даже когда я плохо себя веду, мама не имеет привычки укорачивать мои платья. А вот мать Мери Парк, стоит ей набедокурить, укорачивает платье до колен. Бедная Мери в такие дни не ходит в школу. Когда я думаю о такой дегерадации (так Эми произносила понравившееся ей «умное» слово «деградация»), мне становится легче.

Для Эми не было большего авторитета, чем Мег, к Мег обращалась она за советом и поддержкой. А у Бет самые доверительные отношения сложились с Джо, хотя и по характеру, и по склонностям Джо была полной противоположностью Бет. Только Джо робкая, застенчивая Бет поверяла самое сокровенное и, что удивительно, оказывала немалое влияние на свою безалаберную сестру. Конечно, Мег и Джо и друг для друга немало значили, но каждая пестовала свою младшую сестру. Это было что-то вроде неосознанной игры в дочки-матери, с той только разницей, что место давно заброшенных кукол теперь заняли для Джо – Бет, а для Мег – Эми.

– Расскажите мне что-нибудь, – попросила Мег, когда вечером все уселись за шитье, – у меня был такой унылый день.

– Тетушка сегодня выкинула забавный фортель. Все окончилось прекрасно, и теперь я могу рассказать вам об этом, – начала Джо, обожавшая всякие смешные истории. – Я читала ей этого зануду Белшема, читала монотонно – так тетушка быстрее засыпает. Тогда я достаю свою книжку и читаю как сумасшедшая, пока она не проснется. Но сегодня и меня вдруг стало клонить в сон. Я так громко зевнула, что тетушка спросила, не собираюсь ли я проглотить книжку. Я за словом в карман не полезла и ответила, что могла бы, знай наверняка, что избавлюсь от нее навсегда. Тогда тетушка начала читать мне длиннейшую нотацию и перечислила все мои грехи. Эта нотация вконец ее измотала, и она сказала, что немного помолчит, а я пока должна обдумать ее слова. Я обещала, и она успокоилась. Должна вам заметить, старушенция моя если засыпает, то всерьез и надолго. Ее и пушками не разбудишь. И вот когда я увидела, что тетушкин чепец склонился вниз, – ну просто георгин на стебле, и только! – я вытащила из кармана «Векфилдского священника» и стала читать, одним глазом поглядывая на тетю. Но тут попалось очень смешное место, помните, где все шлепнулись в воду. Я не выдержала, захохотала, и тетя проснулась. После сна она сильно подобрела и велела мне дочитать ей вслух «Векфилдского священника». Она объявила, что желает посмотреть, что за легкомысленное чтение я предпочитаю полезному и поучительному Белшему. Я старалась читать как можно лучше, и, знаете, ей так понравилось, что она сказала: «Что-то я, милая моя, не очень понимаю, о чем идет речь. Давай-ка начнем с самого начала». Я начала сначала и уж постаралась повыразительнее прочитать про семейство Примрозов. Кроме того, я решила схитрить. Остановилась на самом интересном месте и простодушно спросила: «Может, хватит? Вы, наверное, устали, тетушка?» Она снова взялась за вязанье, о котором совершенно позабыла, и, подняв на меня негодующий взор, ответила: «Потрудись дочитать до конца главы и не смей мне дерзить».

– Неужели призналась, что ей понравилось? – удивилась Мег.

– Конечно нет! Но зато оставила этого зануду Белшема. А когда я вернулась в комнату за перчатками, тетушка сама читала «Векфилдского священника». И так увлеклась, что не услышала, как я от радости танцевала в передней. Теперь, надеюсь, моя жизнь переменится. А тетушка… Какую бы она могла вести приятную жизнь! Ей стоит только захотеть. Честно говоря, я не особенно ей завидую. Да, она богата, но, глядя на нее, я всегда думаю, что, наверное, у богатых людей неприятностей не меньше, чем у бедных, – добавила Джо.

– Ой, совсем забыла, – сказала Мег. – Мне ведь тоже есть что вам рассказать. Это не так забавно, как история Джо, но я много думала об этом по дороге домой. Сегодня у Кингов все были сами не свои. Оказывается, их старший брат провинился, и отец выгнал его из дома. Я слышала, как плакала миссис Кинг, а мистер Кинг что-то сердито ей выговаривал. Когда я увидела Грейс и Элен, они отвернулись, чтобы я не заметила, какие у них заплаканные лица. Я, естественно, ни о чем не спрашивала. Но мне стало их очень жалко. Я даже порадовалась, что у меня нет старших братьев. Как часто среди молодых людей встречаются такие, кто позорит семью.

– По-моему, куда хуже самой опозориться в школе. По сравнению с этим все, что сделают твои старшие братья, просто чепуха, – сказала Эми и так многозначительно покачала головой, словно обладала куда более богатым жизненным опытом, чем Мег. – Видели бы вы, какое красивое кольцо у Сьюзен Перкинс! Мне бы такой сердолик! Как бы я хотела поменяться с ней ролями! Так вот, эта Сьюзен Перкинс нарисовала мистера Дэвиса с огромным носом и горбом, а около рта написала: «Юные леди, я не свожу с вас глаз!» Мы все как раз потешались над ее рисунком, когда он вдруг действительно на нас посмотрел и велел Сьюзен принести свою доску. Она так и остолбенела от страха, но все-таки пошла. Так что, вы думаете, он сделал? Схватил ее за ухо! За ухо! Вы представляете себе этот ужас! Он велел ей стоять с доской в руке целых полчаса!

– Наверное, все девочки смеялись над картинкой? – спросила Джо, обожавшая напряженные ситуации.

– Посмеялись? Никто не смеялся. Все притихли, как мышки. А Сьюзен плакала. Представляю себе, каково ей было. Предложи мне миллион колец с сердоликами, я бы и то не согласилась стоять вместо нее на помосте. Мне не пережить такого унижения, – заключила Эми.

– А я сегодня утром видела такое, что весь день радуюсь, – вступила в разговор Бет. – Я хотела рассказать вам за обедом, но совсем забыла.

И Бет, приводя в порядок корзинку Джо, где все швейные принадлежности скатались в какой-то причудливый клубок, рассказала сестрам о том, что произвело на нее впечатление сегодня.

– Я отправилась купить устриц для Ханны и в рыбной лавке увидела мистера Лоренса, но он меня не заметил. Я спряталась за бочкой и оттуда смотрела, как мистер Каттер обслуживает его. Вдруг в лавку вошла какая-то несчастная женщина с ведром и шваброй и говорит, что ей нечем кормить детей, не вымыть ли, мол, ей пол в лавке в обмен на рыбу. Мистер Каттер сердито ответил: «Нет!» Бедная женщина очень огорчилась. На нее просто невозможно было смотреть. Она уже собиралась уйти, и тут мистер Лоренс подцепил рукояткой трости большую рыбину и протянул ей. Женщина очень удивилась. Она схватила рыбу и принялась благодарить мистера Лоренса. Но он велел ей скорее возвращаться домой и приготовить детям обед. Она убежала. Лицо ее просто сияло от счастья! Мне кажется, он очень хорошо поступил, правда? А как она забавно выглядела, когда прижала к груди свою рыбину и сказала: «Надеюсь, ваша постель на небесах будет такой же мягкой!»

Девочки от души посмеялись над историей Бет, а потом попросили мать тоже что-нибудь рассказать. Миссис Марч на мгновение задумалась, затем начала серьезным и тихим голосом:

– Сегодня я кроила жилеты из синей фланели, и меня не оставляли мысли о папе. Я очень беспокоилась о нем и думала, какой одинокой и страшной станет наша жизнь, если с ним что-нибудь случится. Конечно, глупо зря городить всякие ужасы, но что поделаешь! Вдруг в мастерскую вошел старик. В руках он держал конверт. Он опустился на стул рядом со мной, такой усталый, грустный, и я решила расспросить, что с ним стряслось. «У вас сыновья в армии?» – спросила я, увидев, что письмо адресовано не мне. «Да, мэм. У меня было четыре сына. Но двое убиты, третий попал в плен, а к четвертому я сейчас еду. Он тяжело болен и лежит в вашингтонском госпитале», – тихо ответил он. «Вы принесли большие жертвы родине, сэр», – сказала я, теперь этот человек вызвал у меня не жалость, а почтение. «Не больше, чем это нужно, мэм, – ответил он. – Будь от меня какая-то польза, я бы и сам пошел на войну. А раз уж я сам ни на что не годен, я послал сыновей и ни о чем не жалею». Он говорил так убежденно и искренне, что мне стало стыдно. У меня на войну ушел один муж, и то я считаю, что это слишком, а он отдал четырех сыновей, двоих уже потерял, третьего, судя по всему, тоже, и считает, что выполнил посильный долг перед родиной. Мне в утешение остались все мои дети, его же сын, единственный вернувшийся с войны, находится за много миль отсюда и, вполне может статься, ждет отца только для того, чтобы сказать последнее «прости». И тут я почувствовала себя такой счастливой! Я так растрогалась, что собрала ему хорошую посылку, дала денег на дорогу и на прощание поблагодарила за преподанный урок.

На некоторое время в столовой воцарилось молчание. Потом раздался голос Джо:

– Расскажи еще что-нибудь. Мне так нравятся твои истории. В них всегда есть над чем задуматься, и в то же время они такие увлекательные.

Миссис Марч улыбнулась и тут же начала рассказывать. Времени на размышление ей не требовалось. Она прекрасно знала, какие истории нравятся детям.

– Жили-были четыре девочки, всего у них было вдоволь – и одежды, и еды, в их жизни было много приятного и радостного. Девочек окружали верные друзья и любящие родственники. И все-таки они не очень-то были довольны такой жизнью.

Сестры многозначительно переглянулись и с удвоенной энергией взялись за шитье.

– Эти девочки хотели быть хорошими, – продолжала миссис Марч, – каждый день они принимали очень важные решения, но дальше этого дело не шло. Вечно какие-то препятствия вставали у них на пути. Они сетовали, что не могут сделать того, что им хотелось бы, и не могут себе позволить жить так, как надо бы. И они с таким упоением предавались страданиям, что совсем забывали, сколько им уже дано. И вот как-то девочкам повстречалась старая волшебница. Они взмолились, чтобы она сделала их счастливыми. «Извольте, – ответила волшебница. – Когда вам кажется, что несчастнее вас нет никого на свете, вспоминайте о том, что у вас есть».

Здесь Джо захотелось прервать рассказ матери. Но, подумав, она решила послушать дальше, и миссис Марч продолжала:

– Девочки послушались волшебницу и поступили так, как она советовала. К великому своему удивлению, каждая из них почувствовала себя намного счастливее, нежели раньше. Одна поняла, что никакое богатство не в силах избавить семью от горя и позора. Другая – что, несмотря на бедность, она молода, полна сил, жизнерадостна и уже поэтому много счастливее какой-нибудь ворчливой старухи. Та хоть и богата, не может наслаждаться благами, которые ей дают деньги. Да, она многое может себе позволить, но все это ей не в радость. Третья убедилась, что, как ни тягостно помогать служанке готовить обед, еще унизительнее просить этот обед в качестве подаяния. А четвертая неожиданно поняла, что кольца с сердоликами ценятся меньше хороших манер и умения держать себя в обществе. И вот, посмотрев на свою жизнь несколько по-иному, девочки начали больше думать не о том, как приобрести, а о том, как не потерять. Ведь теперь-то они поняли, что обладают очень многим. И мне почему-то кажется, девочки эти никогда не пожалеют, что послушались старую волшебницу.