Текст книги "Любовная петля"
Автор книги: Луиза Кларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
Обычная помощь произвела на Алису необычайно сильное впечатление, лишь только его руки коснулись ее талии. Она почувствовала его всем своим существом. Он поднял ее, и – на мгновение – их тела сблизились. Этого стало достаточно, чтобы она ощутила чистый теплый запах его тела. Она глубоко вдохнула этот аромат, и от неожиданного удовольствия ее тело затрепетало. Никогда прежде ни один мужчина не вызывал в ней такого острого физического волнения. Она со страхом признала это и содрогнулась.
Оказавшись в седле, Алиса попыталась вернуть свое прежнее спокойствие, но он так пристально смотрел на нее, что кровь вскипела в ней, и сердце глухо забилось, она услышала его удары. Еще раз погрузилась взглядом в его глаза, теряя и утрачивая мир вокруг себя, – на какое-то мгновение этот мир перестал существовать, растянулся в длинную тягучую бесконечность, окутывающую ее и делающую невесомой. Онемевшими губами она начала что-то бессвязно говорить, но тут – свершилось страшное! – ее кобыла заржала, встала на дыбы и понесла.
Алиса едва удержалась в седле. Инстинктивно она прижалась к лошади и вцепилась ногтями в ее гриву.
– Алиса!!!
Пруденс взвизгнула.
Упустив поводья, Алиса еще теснее вжималась в лошадь, молилась и ждала, чтобы лошадь скорее устала. Кобыла неслась по грязному невспаханному полю, мокрая земля комьями налипала на ее копытах, замедляя бег, у Алисы мелькнула надежда, но тут на ее пути выросла и стала стремительно приближаться стена из деревьев, разделяющая поля. Алиса не надеялась, что потерявшая управление лошадь сможет миновать препятствие. Она сжала зубы, не желая признавать неизбежность падения. Склонившись еще ближе к шее лошади, Алиса попыталась дотянуться до поводьев. В этот момент кобыла споткнулась, чуть не сбросив наездницу на землю. Алиса завизжала и намертво вцепилась в развевающуюся лошадиную гриву. Испуг захлестнул все ее чувства.
Бешено колотилось сердце. Мысли путались. Возьмет или не возьмет лошадь вставшую впереди преграду, клокотало в голове. Или она упадет – или лошадь расшибется. «Что? Что? Что? – пульсировало внутри. Как?» Но ответ не приходил. Чувствами Алисы начала овладевать паника.
– Не-е-ет!!! – кричала Алиса, а лошадь неслась и неслась, навстречу опасности.
Рядом с нею послышался топот копыт еще одной лошади, скачущей галопом. Алиса не рискнула оглянуться, но самообладание вернулось к ней. Она с уверенностью определила, это несомненно отец, он не допустит, чтобы с нею что-то случилось.
Но всадником, догнавшим загнанную лошадь Алисы и поравнявшимся с ней, был не лорд Стразерн, а сэр Филипп на своем черном атласном жеребце. Взглянув на него, Алиса сразу же успокоилась и заметила, с какой поразительной легкостью управляет он своим конем, едва прикасаясь к нему коленями. Пока их лошади скакали рядом, голова к голове, он наклонился и выдернул Алису из седла, будто она была пушинкой.
На мгновение, задохнувшись, она вскрикнула, повисла в воздухе, но сильные руки Филиппа крепко держали ее. Вскоре она уже была в полной безопасности – он посадил ее перед собой. Сильный скакун постепенно замедлил шаг, повинуясь молчаливым сигналам сэра Филиппа, известным только ему самому.
– С вами все в порядке? – в словах сэра Филиппа не осталось и тени его насмешливой галантности. Сейчас он был человеком дела, лишенным какого бы то ни было щегольства, являвшегося прежде его маской.
Потрясенная Алиса изучала взглядом его лицо.
– Да, благодарю, все в порядке.
Ее словам благодарности он не придал никакого значения, будто не услышал их.
– Почему ваша лошадь вздыбилась? – спросил он также отрывисто, как накануне.
Алиса насупилась:
– Понятия не имею, – теперь, когда опасность миновала, и расположение духа вернулось к ней, голос ее приобрел прежнюю нежность и музыкальность. – Я только и делала, что пыталась удержаться, чтобы не полететь кувырком с лошади. У меня не было времени выяснять причины.
– Несомненно, – кратко подтвердил он.
Филипп повернул своего коня, желая подхватить поводья Алисиной лошади, но та резко шарахнулась в сторону.
Алиса с удивлением наблюдала за крайне озабоченным выражением его лица. И нашла нужным сказать ему что-то успокаивающее.
– Сэр Филипп, уверяю вас, что, не считая испуга, я никоим образом не пострадала. Мне, конечно, приятно, если вас встревожила моя неудача, но все же не стоит так беспокоиться.
Некоторое время Филипп сидел, нахмурившись, потом тревога сошла с его лица, и оно стало опустошенным. Вскоре он уже улыбался, и Алиса не могла осознать, вообразила ли она его озабоченность минуту назад или это было на самом деле.
– Разрешите мне выразить свое удовольствие по поводу того, что вы целы и невредимы, госпожа Лайтон. Ваши отец и сестра, должно быть, вне себя от беспокойства. Если я поймаю вашу лошадь, сможете ли вы на ней ехать к ним?
– Конечно.
Алиса не удержалась и изумленно уставилась на него: разница в его поведении была разительной. Более того, он отодвинулся от нее, она это почувствовала. Последняя рыцарская фраза не дышала, как тогда, страстью и была холодна и учтива. Слова были произнесены, как стихи наизусть, с утратой всякого смысла.
Они поравнялись с кобылой, которая при их приближении стала пугливо отходить вбок. Сэр Филипп заговорил что-то вполголоса испуганному животному, благодатно воздействуя своей интонацией, потом мягко сблизился и вмиг подхватил болтающиеся поводья. Кобыла заржала и тряхнула головой, но не стала вырываться. Он спрыгнул со своего жеребца, не обращая внимания на грязь, прилипающую к сапогам, и подошел к Алисе. Она соскользнула в его распахнутые объятия, всецело доверяя себя ему.
Он не сразу отпустил ее. Они стояли так близко, что она услышала глухие удары его сердца и почувствовала тепло, исходящее от тела. Неожиданно для себя она вся задрожала и в упор посмотрела в его глаза, желая убедиться, то ли самое испытывает он. Радость захлестнула ее, огонь в его глазах неуемно пылал и обжигал ее.
– Ваша лошадь, прекрасная леди, – приглушенно сказал он, поднял и усадил ее в седло. – Позвольте мне проводить вас к отцу и сестре.
– Я буду польщена, любезный господин, – также церемонно вымолвила она.
Пока они неторопливо возвращались в усадьбу фермера, Алиса молчала, погрузившись в свои мысли, позволяя ему поддерживать разговор. Едва они подъехали к дому, лорд Стразерн рассыпался в любезностях перед Филиппом, от всей души благодарил его, а Пруденс восторженно щебетала без умолку. Внесли свою лепту и арендатор с семьей, отдавая дань благодарности и восхищения Филиппу. Бесконечные похвалы заставили его, в конечном счете, смутиться, и он сообщил, что ему пора уйти. На радостях лорд Стразерн решил сократить свои визиты и тоже отправиться домой. Кроме того, небо хмурилось, и собирался дождь, предсказанный Бейли.
На обратном пути Алиса и Пруденс несколько отстали, чтобы посекретничать.
– Какой удивительный человек! – восторженно заметила Пруденс. – Это счастье, что он оказался там и спас тебя, правда?
– Да, счастье, – задумчиво произнесла Алиса. – Что было бы со мной, если бы он в самый опасный момент не выхватил меня из седла, когда моя лошадь без удил неслась прямо на ограду?
– Я знаю, какая ты прекрасная наездница, и уверена, что с тобой ничего не случилось бы, – успокоила ее Пруденс.
Алиса взглянула на сестру и неожиданно догадалась:
– Ты что, как-то подстроила, чтобы моя лошадь встала на дыбы, Пру?
Пруденс невинно посмотрела на нее.
– Алиса! Как ты могла подумать? Разве я способна на такое?!
Алиса поняла, что подозрение подтвердилось, и вздохнула.
– Пруденс, Пруденс! Есть другие, более безобидные способы бросить меня в объятия сэра Филиппа, если это входило в твои планы.
Пруденс удовлетворенно засмеялась.
– Но ни один из них не был бы столь эффективным, дорогая сестричка!
Она ткнула каблуками в бока лошади и пустила ее галопом, тут же догнав отца.
Алиса продолжала тихо продвигаться сзади, возобновляя в памяти их разговор с сэром Филиппом Гамильтоном. Ее интерес к этому мужчине все возрастал, несмотря на то, хотела ли этого Пруденс.
ГЛАВА 3
Тучи плотно закрыли луну и звезды, и вороному коню Филиппа Гамильтона стало трудно продвигаться. Он совсем замедлил ход, войдя в подлесок, который покрывал склоны гряды, как указательный палец, вдававшейся во владения Стразерна. Несмотря на близость поместья, поросшая молодым лесом гора была очень удобным местом для свиданий, будто устроенная по заказу: небольшую поляну обступали со всех сторон старые размашистые деревья, укрывающие вершину от посторонних взглядов, – людям, желающим остаться незамеченными, они обеспечивали надежное укрытие.
Здесь и была назначена встреча Филиппа Гамильтона с его принципалом[7]7
Руководителем.
[Закрыть] сэром Эдгаром Осборном.
Пока его жеребец продирался сквозь заросли молодняка и покрывающего всю землю кустарника, Филипп отметил, что возвышенность, как и пахотные земли в этой местности сильно пострадали от войны. Когда-то гряда была покрыта огромными деревьями, как те, что растут на вершине, но буйный огонь, разожженный парламентскими солдатами, устроившими на горе свой бивак, спалил старые реликвии, оставив лишь кое-какие зеленые побеги. Сколько времени потребуется теперь, чтобы выросли новые деревья вровень со старыми.
Ночь и тишина сгустились. Отчетливее стал слышен топот копыт и конское сопение, но Филипп не сомневался, что это единственные звуки, нарушающие ночное спокойствие. Полное одиночество в глухой ночи придавало ему уверенность, он должен прибыть на место встречи раньше своего наперсника. Это давало ему возможность держать под наблюдением заветную поляну и получить, таким образом, преимущество перед Эдгаром Осборном, а с таким человеком, как он, преимущество хоть минимальное надо иметь всегда.
На подъеме, почувствовав усталость коня, Филипп остановился – отсюда открывался широкий обзор местности – наметанным глазом отметил удобный пункт для наблюдения, который послужит хорошим укрытием, и направил туда коня.
Добравшись, он спешился, подыскал укрытие для лошади и устроился ждать. Умением ждать он овладел, как профессионал, очень давно. В эти минуты он мысленно прокручивал в памяти все на первый взгляд не значительные подробности и, убедившись, что не забыл ничего, – начинал вести в душе своеобразную чистку – избавляться от ненужного беспокойства, от раздражения по поводу того, что невозможно исправить. Эту душевную работу он считал необходимой, чтобы не терять способности в нужный момент быть умственно гибким, собранным и хладнокровным.
Итак, убедившись, что он готов к словесной схватке с сэром Эдгаром Осборном, Филипп переключился на размышления о вещах прозаических.
Впервые за этот месяц он с облегчением вздохнул: не надо было надевать претенциозную одежду кавалера-роялиста и, вместо узкого камзола из вельвета или сатина, он позволил себе надеть колет[8]8
Длинный жилет из буйволовой кожи, который надевали поверх основной одежды и использовали в защитных целях.
[Закрыть] из буйволовой кожи, какие носят военные.
Этот колет он носил долгие годы, и ему было очень удобно в нем. Сохраняющий тепло в холодное время, он выгодно отличался от роялистских тонких камзолов, коротких кюлот и франтоватых плащей, носимых придворными. И он, рядясь роялистом, вернувшимся из ссылки, вынужден был носить их одежду.
У него на душе начинали скрести кошки, как только он вспоминал об обмане, в который его вовлекли. Когда он давал на это согласие, все казалось простым и логичным.
Осборн настиг Филиппа в Шотландии, где он служил под предводительством генерала Монска. Как раз тогда, с получением звания полковника, ему пришлось проводить больше времени в штабе, чем в казармах со своими солдатами. Штаб, по мнению Филиппа, был королевским двором в миниатюре. Офицеры раболепствовали перед начальством, а их жены всегда готовы были оказать определенные услуги тому, от кого, по их мнению, зависела карьера их мужей. Служебные клерки занимались крючкотворством, затевая волокиту по самой незначительной просьбе, осложняя этим прохождение всякого официального предписания и вызывая у Филиппа зубовный скрежет от всего виденного.
Однако армия была его жизнью, у него не было собственности, которой он смог бы воспользоваться, если освободят от должности, поэтому, скрепя сердце, принял то, что не в силах изменить. И тут в Эдинбург приехал Осборн с вестью о том, что Филипп унаследовал Эйнсли Мейнор. Осборн сразу же предложил, чтобы Филипп, будучи преданным слугой лорда протектора, поселился в своих новых владениях и начал оказывать услуги своему правителю – следить за поведением роялистов в этой местности.
Вначале Филипп отверг такое предложение. Он считал себя открытым честным человеком, а не каким-то двусмысленным дельцом, и не уважал людей беспринципных и скользких, каким показался ему Эдгар Осборн, – Филипп как-то сразу открыто его невзлюбил. Кроме того, Эйнсли Мейнор и так принадлежало ему по праву наследника.
Не надо было платить этих пресловутых налогов, которыми облагались имения роялистов, потому что его дядя во время войны придерживался нейтральных позиций, а он сам служил в парламентских войсках. В любое время он мог поехать в Эйнсли, а не зарабатывать это право недобросовестным наблюдением за соседями. Но Осборн быстро рассеял его радужные представления. Он дал ему понять, что Филипп во мнении жителей Западного Истона, ярых роялистов, будет числиться круглоголовым, а значит, врагом. И если Филипп не согласится с планом Осборна, он позаботится о том, чтобы все соседи узнали, что новый владелец Эйнсли Мейнор поддерживал парламент, а потом и лорда протектора Кромвеля. В попытке Филиппа завладеть своим наследством не будет никакого смысла, так как жизнь в Эйнсли станет невыносимой.
Первой реакцией на этот явный шантаж было желание послать Осборна ко всем чертям вместе с его угрозами, но Филипп являлся сыном своего отца, придворного, который многому научил его.
Наставления запечатлелись в памяти: «Всегда тщательно все обдумывай, Филипп. Никогда не действуй импульсивно. Импульсивность – это слабость, который всегда воспользуются враги. Хорошо продуманная стратегия позволяет учесть ошибки и промахи. Ни один человек не сможет победить противника, если все тщательно не взвесит на весах здравого смысла…»
Филипп всегда неукоснительно следовал этим правилам, учитывал все до мелочей, и они не раз выручали его в разнообразных столкновениях с препятствиями. Поэтому он не собирался менять тактику. Любезно улыбнувшись Осборну, он сказал, что обдумает его предложение, хотя в душе бушевал от ярости и возмущения.
Проходили дни. Филипп не торопился дать Осборну ответ. Тот догадался, что молчание Филиппа означает отказ, но считал за правило – принудить свою жертву любыми путями дать такой ответ, который бы его устраивал. Поэтому Осборн прямым ходом направился к генералу Монску и попросил его вмешательства от собственного имени. Монск удовлетворил его просьбу, но более деликатным способом.
Генерал Монск обратил внимание Филиппа на то, что армия уже не доверяет Ричарду Кромвелю и не станет поддерживать его главнокомандующего. Так как Ричард отказался назначить на этот пост военного человека, то рано или поздно возникнет конфронтация, и лорд протектор Ричард Кромвель потеряет власть. За этим последует военный режим, что, по мнению Монска, Англия долго не выдержит.
Подспудно все это означало: устраивайся в Эйнсли, парень, выдай Осборну несколько секретов, чтобы его осчастливить; он не будет тебя долго беспокоить, могу спорить на свою армию; как только он уйдет, ты будешь свободен и далек от всего, что бы ни случилось.
Филипп последовал советам обоих – своего отца и своего командира. Еще некоторое время подумал, позволил себе посомневаться – за ним оставалось право выбора – и попытаться представить то, что его ожидает в будущем. В конце концов, он оценил обстоятельность советов Монска и понял, что если и есть что-то реально принадлежащее ему, так это Эйнсли Мейнор. Проблема Осборна, решил он, временная, вскоре она исчезнет, поэтому сдал свои полномочия и направился на юг, в свое будущее.
Но после того как он покинул Шотландию, возникла еще одна вопиющая проблема – играть роль своего умершего брата роялиста. Она всякий раз напоминала ему, что он уже никогда не увидит Энтони Гамильтона. До тех пор, пока война не разбросала их по разным лагерям, они с Энтони были близки. Они являли собой родственный союз против одиночества, когда росли вместе и воспитывались при королевском дворе, узком замкнутом кругу, отгороженном от окружающего мира.
Родители были добры к ним, старший Гамильтон рассчитывал на свое место в свите короля, позволявшее ему поддерживать семью, он был преданным придворным, но статус не позволял ему показывать свою нужду в чем-либо. Все свое время он проводил в покоях короля, совершенно не оставляя места для семьи.
Когда братья подросли, Филиппа стало беспокоить постоянное отсутствие отца, при виде одиночества матери в нем вскипало негодование, и королевский двор постепенно становился его злейшим врагом. В то время, когда Филипп поклялся себе, что придворные интриги и политика не коснутся его, как опасная болезнь, Энтони начала затягивать эта жизнь все больше и больше.
Он сблизился с необузданной компанией молодых денди, стал приходить домой за полночь и в довольно веселом настроении, хвастливо рассказывал о своих ночных похождениях, без излишнего стыда расписывал романтические картины юношеских побед своему младшему брату. Поглощенный непрерывными придворными интригами, не оставившими его даже в ссылке, Энтони ушел из жизни незаметно и бесславно.
И вот теперь, несмотря ни на что любя его и потеряв, Филипп обязан был играть его живым и невредимым, якобы прошедшим ссылку и вернувшимся в родное гнездо. Эта тяжкая повинность гнетом висела у него над душой и причиняла неизъяснимую постоянную боль.
В минуты душевных мук ему еще ненавистнее казался гнусный план Эдгара Осборна.
Филипп посмотрел на небо, желая определить, сколько уже он ждет этого презренного человека, но тучи закрыли луну и звезды густой завесой. Его спасло внутреннее ощущение времени, он определил, что прождал более получаса. Осборн мог заблудиться, мелькнула мысль, и он почувствовал некоторое облегчение, что побудет без лондонца.
Но при мысли, как он дошел до такой жизни, гнев снова вскипел в его душе – усилием воли Филипп направил мысли в другое русло. В сознании мелькали обрывки разговоров об Эйнсли и о собственности, потом внимание переключилось на встречу с лордом Стразерном и его дочерьми. Он задержался на воспоминаниях об Алисе Лайтон.
Представил, как Алиса склонилась над озером, стараясь привести в порядок растрепанные волосы, увидел отраженное в воде прекрасное лицо, озаренное смехом, потом – как она сидела на вздыбившейся лошади, пытаясь удержаться с ловкостью опытной наездницы, как побледнела от напряжения и страха перед явным падением. И как он спас ее, и как удивительно ей было хорошо в его объятиях. Ее смех так противоречил ее страху перед лицом опасности, что все это никоим образом не сочеталось с его представлением о женщине-роялистке.
Филипп хотел знать, была ли Алиса такой чистой и порядочной, какой казалась, или это – маска, за которой скрывается лицемерная леди-роялистка, подобная тем, от которых в свое время немало натерпелся его отец.
Где-то рядом хрустнула веточка. Филипп молниеносно переключился на реальность. Он насторожился, быстро шагнул в тень старых деревьев и стал всматриваться в темноту. В густой мгле вряд ли можно было что-то разглядеть, но он различил очертания приближающегося всадника. Скрытый во тьме Филипп ждал, пока пришелец подъедет поближе.
Сэр Эдгар Осборн крадучись въехал в старые заросли, похоже, он ненавидел лесные массивы. Ругательства вырвались из него, когда Филипп появился из-за деревьев и встал за его спиной.
– Черт побери, Гамильтон! Какого черта вы играете со мной?!
– Я просто принял меры предосторожности, сэр Эдгар. За вами не следили?
Осборн был сыт по горло этой, с позволения сказать, увеселительной прогулкой, поэтому выглядел раздражительным. Он держал переброшенной через руку темную шерстяную накидку, которую носил поверх камзола и узких кюлот.
– Нет, черт побери! Этот проклятый подлесок до того густой, что я не представляю, как здесь можно следить за кем-нибудь.
Не скрывая пренебрежения, Филипп наблюдал, как Осборн слезает с лошади.
– Нет необходимости видеть вас напрямую, Осборн, достаточно слышать, сколько вы наделали шуму, – им можно разбудить всю округу. Я услышал вас, когда вы находились еще за милю отсюда.
– В самом деле? – высокомерно возмутился Осборн. Он не любил, когда его критиковал кто-нибудь, кого считал мелкой сошкой, и перевел разговор на другую тему: – Давайте, я послушаю ваш отчет, и уйдем отсюда. Я бы хотел лечь в постель до восхода солнца.
Филипп вновь ощутил ненависть к этому ничтожному человеку, который пытается выглядеть диктатором.
– Мне особенно нечего докладывать. У меня нет доказательств того, что ведущие роялисты округа связаны с Тайным Союзом, хотя я, возможно, и считаю, что они связаны с ним. Я не могу доказать, что они готовят переворот, чтобы сбросить Ричарда Кромвеля. Мы поговорили с лордом Стразерном, и он, кажется, готов поверить, что я – роялист, вернувшийся из ссылки. И если он признал меня, значит, это сделают все остальные в округе, и я смогу заняться сбором сведений о Тайном Союзе и его деятельности.
– У вас нет времени для этого, – резко ответил Осборн.
– Как так? – удивился Филипп.
– Наши агенты из мест, где обитает Чарльз Стюарт, сообщили, что некоронованный наследник больше не доверяет джентльменам из Тайного Союза. Из-за этого он решил пренебречь Тайным Союзом и напрямую послать доверенных лиц в Англию. Миссионерам поручено узнать, возможно ли еще одно восстание. Несомненно, что местные приверженцы Чарльза оповестили его, что Ричард Кромвель обладает далеко не той репутацией, как его отец, и поддержка у него не та. Чарльз намерен убедиться, насколько это соответствует действительности, прежде чем начать действовать.
– Поведение мудрого человека, – непосредственно вырвалось у Филиппа.
– Или труса, – презрительно заключил Осборн. Филипп молчал. Он не собирался спорить с Осборном.
– Вам известно, когда прибудут эти агенты?
– В течение месяца, – Осборн подавил волнение и добавил: – И я знаю имя человека, которого посылают в этот район.
Насмешка, а может быть, восторг, с которым Осборн произнес эти слова, насторожили Филиппа и подготовили выслушать что бы то ни было. Как бы между прочим он поинтересовался:
– И кого же посылают в Западный Истон?
– Томаса Лайтона.
Филипп прислонился к широкому стволу дерева. Его небрежная поза и задумчивый голос не выдавали биения сердца.
– Могут возникнуть проблемы. Я уверен, что Томас Лайтон, находясь в ссылке, знал моего брата и должен знать, что Энтони умер. И если предположить, что мимо его ушей прошли факты о моей поддержке парламента, он спросит, почему я создаю видимость пребывания в ссылке вместе с молодым Чарльзом Стюартом.
– Вы так думаете и при этом так чертовски спокойны?
Филипп выпрямился:
– А что бы вы хотели, чтобы я делал, Осборн? Кричал от ярости и рвал на себе волосы?
– Ликвидировал Томаса Лайтона.
Слова обрушились на него, как внезапный удар.
– Ликвидировал? Что, черт побери, вы имеете в виду?!
Осборн торжествовал, так как ему наконец-то удалось вывести из равновесия аристократически выдержанного Филиппа Гамильтона.
– У вас есть неделя, может быть, две, и если вам повезет, около месяца – проникните в местную организацию роялистов. Мы уверены, что ее возглавляет лорд Стразерн.
– Ну? И какое это имеет отношение к тому, что мне грозит опасность быть публично разоблаченным?
– Выясните, когда должен прибыть в Англию Томас Лайтон, а я позабочусь, чтобы ему никогда не встретиться здесь со своими союзниками. Таким образом, он не будет представлять для вас никакой опасности.
– Прекрасный план, – Филипп вновь овладел собой, – но невыполнимый. Лорд Стразерн – смышленый человек, более того, очень осмотрительный. Даже если он примет меня, как роялиста, то не выдаст такой важной тайны, как место и время прибытия в Англию королевского посланника.
Осборн самодовольно усмехнулся:
– Нет, но его дочь сделает это, если вы ее благоразумно попросите.
– Его дочь?!
На губах Осборна все еще играла отвратительная улыбка.
– Нам известно, что лорд Стразерн без ума от своей дочери. Он открывает ей массу секретов, которые не нужно было бы рассказывать. Не похоже, чтобы эту тайну он смог скрыть от нее.
Филипп понимал, что Алиса была прекрасным средством, чтобы войти в доверие к лорду Стразерну, выяснить побольше о местных роялистах, но ему не понравилось, что эта мысль прозвучала из уст Эдгара Осборна. С негодованием он сказал:
– Чего вы хотите от меня? Чтобы я совратил девушку?
– Почему бы и не доставить себе такого удовольствия? Я считаю, что госпожа Алиса по-своему весьма привлекательна.
Схватить Осборна за глотку и собственными руками задушить его – таково было страстное желание Филиппа, но он сдержался, презрительно отвернулся и пошел к своей лошади, стоявшей на привязи неподалеку. Он вывел лошадь на поляну, запрыгнул в седло и просто сказал:
– Я свяжусь с вами, когда появятся какие-нибудь новости.
Не дожидаясь ответа, он направил лошадь в густой подлесок. И сумел расслабиться лишь тогда, когда лесная чащоба полностью поглотила его.
Филипп казнил себя: как он мог допустить, чтобы Осборн вторгся в его мысли и чувства. Пока он был загадкой для Осборна, тот не мог ничего использовать против него. Показав свое негодование, он этим самым позволил Осборну заглянуть поглубже в его душу, и Филипп не сомневался, что при удобном случае Эдгар воспользуется этим.
Теперь уже ничего нельзя было поделать, разве что тщательно скрывать свои чувства в дальнейшем. Он твердо сжал губы. Сознавая, как ненавистен ему этот клубок лжи, Филипп пытался найти выход. Ему было необходимо обеспечить преимущество своих желаний над чьими бы то ни было.
Взволнованный и обеспокоенный тем, что его могут услышать, он сдержал свою лошадь и пустил ее тихим мягким шагом, пока не въехал в парк возле Эйнсли Мейнор. Только здесь он позволил жеребцу размять ноги в галопе. Смена движения подарила и ему ощущение свободы, мысли стали спокойнее, а возникшие проблемы более разрешимыми.
Чертовски плохо то, что агент короля, прибывающий в Западный Истон, – Томас Лайтон. Филипп не хотел признавать этого, но Осборн был прав – ему надо будет предпринять что-то, чтобы Лайтон не узнал, что он – самозванец. Но что?
Добиться информации от Алисы Лайтон – это не выход из положения. Она была смышленой, наблюдательной и критичной – эти качества, по мнению Филиппа, делали ее опасной. Она начнет задумываться, почему он задает такие вопросы, и вскоре догадается, что Филипп Гамильтон не просто подданный короля Чарльза, за кого себя выдает.
Была еще одна веская причина, чтобы Филипп отказался использовать Алису, как предлагал Осборн. Даже за короткое время их знакомства он почувствовал, что Алиса Лайтон – человек твердых убеждений и глубокой веры. Она будет страдать, когда узнает, что причиной ареста ее брата были неосторожно сказанные ею слова. Филипп не мог подвергнуть ее такому жестокому испытанию.
Нет, он должен найти какой-то другой способ, чтобы обезвредить Томаса Лайтона.
На вымощенном сланцем дворе, где разместились конюшни Эйнсли, глухо раздавался цокот копыт. Филипп спешился и повел своего черного атласного жеребца к пустому стойлу, там он быстро причесал его, снял седло и уздечку.
На скотном дворе стояла тишина, и никто из слуг даже не шелохнулся, пока он работал. Это разозлило его и заставило забыть навязчивый вопрос – что делать с Томасом Лайтоном? Вор легко смог бы прийти и украсть всех лошадей, и ни один конюх даже не знал бы, что происходит. Это лишний раз доказывало, что Западный Истон – спокойное место, не пригодное для преступных действий.
Но это вскоре могло измениться.
* * *
– Сэр Филипп Гамильтон к мисс Алисе! – дворецкий неторопливо наслаждался удивлением на лице Алисы, потом ласково посмотрел на госпожу.
– Где ты его оставил, Дженкинс? – спросила Абигейл.
– В Королевском салоне, – госпожа, – Дженкинс помолчал, потом тихо добавил: – Я подумал, что вы захотите, чтобы он был потрясен.
Улыбка, мелькнувшая на лице Абигейл, быстро исчезла. Она оглянулась на Алису.
– Твой отец сообщил, что сэр Филипп просил позволить ухаживать за тобой…
– Неужели? – перебила Пруденс, широко раскрыв глаза от удивления. Она повернулась к сестре: – Алиса, папа говорил тебе об этом?
Абигейл спасла Алису от ответа, строго сказав:
– Довольно, Пруденс! Дженкинс, скажите сэру Филиппу, что мы выйдем к нему. Да, и найди лорда Стразерна. Он должен знать, что пришел сэр Филипп.
– Да, госпожа, – лакей не спеша удалился.
– А теперь, Алиса, – сказала Абигейл, критично осмотрев свою падчерицу, – ты находишь удобным появиться в такой одежде или тебе дать время сбегать наверх переодеться?
Алиса взглянула на свое розовое платье с серебристо-голубой нижней юбкой, которое она надела сегодня утром, и покачала головой.
– Нет, мама. Мне нравится моя одежда.
– Волосы у тебя чистые, накрученные, узел сзади аккуратно уложен, – заметила Абигейл, оглядывая дочь. – Мне нравится и твой кэннел[9]9
Украшение для волос характерной формы: прямоугольный ободок, соединенный с сеткой, украшенный жемчугом.
[Закрыть] – голубой сатин и золотая сетка переливаются в волосах.
Алиса ловким движением поправила головной убор.
Было модным зачесывать волосы со лба, оставляя его открытым, давать возможность коротким прядям обрамлять лицо по бокам. Длинные волосы сзади и на макушке собирались в тугой узел, который сверху покрывался небольшой шапочкой, называлась она кэннел. Леди могла выпустить на затылке несколько прядей, которые завивались и подчеркивали стройную линию шеи, как это сделала сегодня Алиса. Хотя она знала, что была хорошо одета и прекрасно выглядела, холодная оценка Абигейл привела ее в замешательство:
– Мама, ты не беспокоишься так, когда приходит Цедрик Инграм.
– Ты знаешь Цедрика Инграма уже целую вечность, Алиса, – щеки Абигейл слегка порозовели. – Сэр Филипп для нас почти незнакомец. Я хочу, чтобы ты произвела хорошее впечатление.
Она оценивающе посмотрела на Пруденс.
– Пру, у тебя завернулся воротник. Поправь его, прежде чем мы выйдем к сэру Филиппу.
– А я тоже приглашена? – простодушно спросила Пруденс, послушно поправляя шалевый воротник на низком декольте своего бледно-желтого платья.
– Конечно! – нетерпеливо сказала Абигейл. – Я не хочу, чтобы сэр Филипп подумал об Алисе, как о девушке, готовой броситься на подходящего жениха.
