Текст книги "Хромой Бес"

Автор книги: Луис Велес де Гевара

Луис Велес де Гевара
Хромой бес

Дон Хуан Велес де Гевара

своему отцу

 
Тебе, в ком зародилась жизнь моя,
Чье пламя дни мне ярко озарило,
Я подражать в трудах принялся было,
Но дух твой мудрый превзошел меня.
 
 
Сияет нам поэзия твоя,
Но слава даже светоч сей затмила.
Твоих творений неземная сила
Продлила нам миг краткий бытия.
 
 
Твой гений веселит и наставляет,
Не властно время хмурое над ним,
С годами он все более прекрасен.
 
 
Здесь тот твои деянья воспевает,
Кто, чтобы сыном быть во всем твоим,
Стать даже росчерком пера согласен.
 

Луис Велес де Гевара Его светлости дону Родриго де Сандоваль.[1]1
  Родриго де Сандоваль, де Сильва… герцог де Пастрана – видный государственный деятель, член Королевского совета по государственным и военным делам (умер в 1675 г.).


[Закрыть]

Де Сильва, де Мендоса и де ла Серда, князю де Мелито, Герцогу де Пастрана де Эстремера-и-Франкавила и проч.

Превосходительный сеньор!

Великодушие Вашей светлости – всех талантов истинное отечество, где им уготован надежный приют, – превозмогло мою робость и побудило извлечь из мрака забвения повесть, завалявшуюся среди прочих набросков, написанных забавы ради, и названную мною «Хромой Бес», дабы ныне она под покровительством столь славного Мецената отважилась явить миру невежество автора. Зависть иссякнет, злословие онемеет, соперники отступят, увидев меня под охранительной Вашей сенью. С таким поручительством повестушке моей не страшно пуститься в плаванье, показаться открыто среди людей. Да хранит господь Вашу светлость, как того желают и просят слуги Ваши, среди коих

к стопам Вашей светлости припадает

покорный слуга

Луис Белее де Гевара

Обращение к свистунам мадридской комедии

О вы, обычаем и свычаем поставленные, судьи театральные, вы, свистуны, ненавистные и мне и тебе, читатель! Благодарение богу, на сей раз могу взяться за перо, не опасаясь вашего свиста, ибо рассказ о Хромом Бесе зачат и рожден вне театральных подмостков, а следственно, вашему ведомству не подлежит. Ему не грозит и ваше чтение с пристрастием – ведь из вас мало кто и по складам разбирает. Ваш удел лишь множить число прозябающих на белом свете, торчать в зрительном зале, да, разинув рот, ждать, когда комедиант вас подцепит, как рыбу на крючок, бойкой остротой или забавным коленцем, – к истинному вдохновению вы глухи. Что ж, развлекайтесь, как умеете, вы, прихвостни Фортуны, превозносите до небес бездарный фарс и хулите творение, достойное сиять среди звезд. От вас и гроша медного мне не надобно, лишь у господа прошу я милости для своего рассказа, и пусть, кто хочет, вверяет себя приливам и отливам ваших похвал, от коих да избавит нас всевышний в милосердии своем бесконечном.

К нелицеприятному и приятнолицему читателю

Любезный читатель! Повесть сию – не смею назвать ее книгой – я написал в часы, свободные от домашних забот и театральных директоров, сменив жесткое седло поэзии на мягкие подушки прозы, и, поскольку речь в ней идет о Бесе Хромом, разделил рассказ не на главы, а на «скачки». Надеюсь, и ты промчишься по ней вприскочку, – тогда тебе некогда будет меня бранить, а мне не придется благодарить за внимание. Больше толковать нам не о чем, а посему кончаю письмо, но не мольбы к господу, да сохранит мне твое благоволение.

Писано в Мадриде (день, месяц и год проставь сам, как получишь книгу).

Остаемся и пр. и пр.

Автор и рукопись.

Скачок первый

Было это в Мадриде, в конце июля. Только что пробило одиннадцать вечера – зловещий час для прохожих,[2]2
  По указу 1639 года после одиннадцати часов вечера летом и после десяти зимой разрешалось выливать помои на улицу.


[Закрыть] а в темную, безлунную пору самое подходящее и законное время для темных делишек и шуточек со смертью. Прадо[3]3
  Прадо – бульвар в Мадриде, излюбленное место для прогулок.


[Закрыть] замирал, изрыгая запоздалые кареты, – там кончалось последнее действие комедии прогулок, а в купальнях Мансанареса[4]4
  Мансанарес – протекающая в Мадриде речка, приток Хармы; летом почти полностью пересыхает, что было обычным поводом для острот в испанской литературе XVII века


[Закрыть] столичные Адамы и Евы, скорей испачканные песком, нежели обмытые водой, восклицали: «Расходитесь, река кончилась»,[5]5
  Пародируется возглас священника по окончании службы: «Расходитесь, месса кончилась».


[Закрыть] когда дон Клеофас Леандро Перес Самбульо, идальго из поместья «Четыре ветра», кавалер многих сквозняков на перекрестке четырех имен, начинающий влюбленный и вечный студент, пробирался на четвереньках, со шпагой и щитом, по коньку одной из мадридских крыш, спасаясь от блюстителей закона, преследовавших его за насилие, в котором он ни сном ни духом не был повинен, хотя в списке должников некоей потрепанной девицы удостоился двадцать второго места. От бедного лиценциата требовали, чтобы он один оплатил то, чем угощалось столько народу; но так как ему вовсе не хотелось услышать «да будут двое едина плоть» (окончательный приговор священника, иже в силе отменить лишь викарий Заупокой, судья мира иного), то он, не долго думая, перемахнул, как на крыльях, с упомянутой крыши на соседнюю и вскочил в чердачное окно, привлеченный огоньком, там мерцавшим, словно путеводная звезда средь бури. Беглец приложился – одновременно и подошвами и устами – к полу чердака, приветствуя его, как потерпевший кораблекрушение – гавань, и радуясь, что оставил в дураках всех крючкотворов, а заодно разбил добропочтенные мечты доньи Томасы де Битигудиньо, поддельной девицы, которая, как фальшивая монета, имела хождение лишь в темноте. Девица сия для вящего успеха своей затеи не преминула совершить сделку о купле-продаже и с капитаном тех самых молодчиков, которые, по ее жалобе оседлав коньки, исследовали, подобно береговому дозору, море мадридских крыш. Каково же было их изумление, когда они убедились, что корабль, оснащенный плащом и шпагой, от них ускользнул, умыкая честь сеньоры, промышлявшей девственностью. Что до нашей доньи Томасы, то, узнав об этом, она поклялась выместить неудачу на другом желторотом, не смыслящем в уловках девственниц, и в сговоре со старухой, которую величала «тетушка», принялась завлекать его в свои силки, куда уже попалось столько разных залетных пташек.

Тем временем студент, едва веря в свое спасение, оттирал камзол от сажи и протирал глаза, разглядывая места, куда причалил, и диковинные предметы, сей вертеп украшавшие. Маяком ему тут послужила подвешенная на крюке плошка, освещавшая огромный старинный стол, а на нем – кипу смятых бумаг, испещренных математическими значками, астрономические таблицы, два глобуса, несколько циркулей и квадрантов – верные приметы того, что внизу проживает астролог, владелец этого странного хозяйства и приверженец черной магии. Как человек ученый и питающий склонность к подобным занятиям, дон Клеофас подошел к столу и начал с любопытством перебирать астрологическую утварь. Внезапно послышался как бы исходивший от нее вздох, но студент решил, что это ему почудилось в ночном мраке, и продолжал внимательно перелистывать трактаты Эвклида и измышления Коперника. Вздох раздался снова, и тогда дон Клеофас, убедившись, что слух его не обманывает, с дерзкой развязностью, подобающей храброму студенту, спросил:

– Что за черт там вздыхает?

И в тот же миг ему ответил голос, вроде бы человеческий, но не совсем:

– Это я, сеньор лиценциат, я здесь, в колбе, куда меня засадил проживающий внизу астролог; он к тому же и в черной магии разбирается и вот уже года два как держит меня в неволе.

– Стало быть, ты его домашний бес? – спросил студент.

– Ох, как бы я хотел, – отвечал голос из колбы, – чтобы сюда заглянул служитель святейшей инквизиции и упрятал моего тюремщика в каменный мешок, а меня вызволил из этой клетки для адских попугаев! Но ты явился вовремя и тоже сможешь выпустить меня. Этот тиран, чьим заклятиям я вынужден повиноваться, томит меня праздностью, маринует здесь без дела, меня, самого озорного из всех духов преисподней!

Как истый студент Алькала,[6]6
  В городе Алькала-де-Энарес (в 33 км от Мадрида) находился знаменитый университет, основанный в начале XVI века.


[Закрыть] дон Клеофас, кипя отвагой, спросил:

– Ты дьявол из простых или из знатных?

– Даже из весьма знатных, – отвечал бесовский сосуд. – Я самый знаменитый бес и в этом и в подземном мире.

– Ты Люцифер? – спросил дон Клеофас.

– Нет, то бес дуэний и эскудеро,[7]7
  Эскудеро – буквально: «щитоносец» – идальго, находившийся в услужении у знатного вельможи. Эта должность считалась не унизительной для бедного дворянина.


[Закрыть] – ответствовал голос.

– Ты Сатана? – продолжал спрашивать студент.

– Нет, то бес портных и мясников, – снова ответил голос.

– Ты Вельзевул? – еще раз спросил дон Клеофас. А голос ему в ответ:

– То бес притонодержателей, распутников и возниц.

– Так кто же ты – Баррабас, Белиал, Астарот? – спросил наконец студент.

– Нет, те старше меня по чину, – отвечал голос. – Я бес помельче, но во все встреваю; я адская блоха, и в моем ведении плутни, сплетни, лихоимство, мошенничество: я принес в этот мир сарабанду, делиго, чакону, бульикускус, соблазнительную капону, гиригиригай, самбапало, мариону, авилипинти, «цыпленка», «обоз», «брата Бартоло», карканьял, «гвинейца», «щегла-щеголька»;[8]8
  Речь идет о различных танцах.


[Закрыть] я изобрел кастаньеты, хакары,[9]9
  Хакара – шуточная песенка и танец.


[Закрыть] шутки, дурачества, потасовки, кукольников, канатоходцев, шарлатанов, фокусников – короче, меня зовут Хромой Бес.

– Так бы сразу и сказали, – заметил студент, – не пришлось бы долго объяснять. Покорный слуга вашей милости – я давно мечтаю познакомиться с вами. Кстати, сеньор Хромой Бес, не скажете ли мне, почему именно вас так прозвали? Ведь все вы падали с одинаковой высоты,[10]10
  По преданию, до сотворения мира часть ангелов во главе с Люцифером восстала против бога; они были низринуты с небес в ад и стали дьяволами.


[Закрыть] и товарищи ваши могли точно так же изувечиться и получить такое же прозвище.

– Сеньор Клеофас Леандро Перес Самбульо, – как видите, ваше имя, вернее, все ваши имена мне известны, ибо вы захаживали по соседству от меня к даме, из-за которой вас давеча преследовала стража и о которой я еще расскажу вам немало чудес, – я ношу такое имя, потому что был первым среди поднявших мятеж на небесах и первым среди низринутых; все прочие свалились на меня, отчего я и получил увечье, и с той поры более других бесов отмечен десницей господа и копытами всех дьяволов, а в придачу и прозвищем. Но хромота не помеха, без меня еще не обошлась ни одна каверза в наших Нижних Провинциях,[11]11
  Борьба Нидерландов (Нижних Провинций) за независимость причиняла Испании много неприятностей на протяжении почти ста лет (до окончательного отделения их в 1648 г.), с чем и связано каламбурное уподобление преисподней Нидерландам.


[Закрыть] и во всех тамошних делах я не отставал от других, напротив, всегда был впереди – ведь по дороге в ад здоровый и хромой, как ветер, мчат.[12]12
  Перефразируется испанская поговорка: «По пути в Сантьяго (знаменитое место паломничества) идет и здоровый и хромой».


[Закрыть] Правда, с тех пор как я сижу в этом маринаде, моя репутация сильно подмокла; а предали меня мои же товарищи за то, что, как гласит кастильская поговорка, Хромой Бес всех чертей хитрей, – самым дошлым из них я не раз продавал кота за черта. Вызволи меня из этого алжирского плена, уж я тебя отблагодарю, исполню все твои желания, – слово дьявола! – ибо хорош я или плох, а тому, кто мне друг, всегда буду другом.

– Как же ты хочешь, – сказал дон Клеофас, меняя учтивый тон на дружески развязный, – чтобы я совершил то, что не под силу даже тебе, самому ловкому бесу?

– Мне нельзя, – молвил дух, – а тебе можно, ибо ты человек, на коем почиет благодать крещения, и, значит, не подвластен заклятиям того, кто вступил в союз с владыками нашей кромешной Гвинеи.[13]13
  Бес уподобляет ад, населенный «черными» дьяволами, Гвинее, откуда в огромном количестве вывозились в Европу и главным образом в Латинскую Америку негры-рабы (первая партия африканских негров была доставлена португальцами в Лиссабон еще в 1441 г.).


[Закрыть] Возьми тут на столе квадрант и разбей эту колбу. Как только жидкость разольется, я предстану перед тобой в зримом и осязаемом облике.

Дон Клеофас не был ни ленив, ни труслив, он тут же исполнил просьбу – схватил квадрант и разбил вдребезги сосуд; со стола полился мутный маринад, в котором хранилась нечистая сила. Взглянув вниз, дон Клеофас увидел на полу маленького человечка, опиравшегося на костыли; голова вся в больших шишках, спереди похожая на тыкву, сзади – на дыню, нос приплюснутый, рот до ушей, на голых деснах ни резцов, ни коренных, только торчат два острых клыка; усы торчком, будто у гирканского тигра,[14]14
  Гиркания, область древней Персии к югу и юго-востоку от Каспийского моря, славилась обилием тигров.


[Закрыть] а редкие волоски на голове – один здесь, другой там – вроде корешков спаржи, которым так ненавистно общество, что они никогда не сходятся вместе, разве что в пучках на рыночном лотке. Иное дело салат, у того, пока вырастет, все корни друг с дружкой спутаются – ни дать ни взять жители нашей столицы (да не обессудят меня за обидное сравнение!).

С отвращением смотрел дон Клеофас на этого уродца, но что поделаешь! Без помощи беса никак ему нельзя было выбраться с чердака, из этой мышеловки астролога, в которую он попал, спасаясь от гнавшихся за ним котов (да простится мне и эта метафора!). Хромой же, схватив его за руку, молвил:

– Пойдем, дон Клеофас! Приступаю к уплате своего долга.

И оба вылетели через слуховое окно, будто ядро из пушки, и летели, не останавливаясь, пока не опустились на верхушку колокольни храма Святого Спасителя, самого высокого сооружения в Мадриде. Пробило час ночи – время, отведенное для покоя и сна, краткая передышка, даруемая нам полчищем житейских забот. В эту пору и зверь и человек погружаются в безмолвие, этот час равняет всех: мужчины и женщины поспешно сбрасывают башмаки и чулки, панталоны и кафтаны, юбки, фижмы, кринолины, сорочки, корсеты и забывают о благоприличиях, уподобляясь прародителям нашим, кои создали всех нас без этого тряпья. Обернувшись к спутнику, Хромой Бес сказал:

– С этой заоблачной башни, высочайшей в Мадриде, я покажу тебе, дон Клеофас, на зависть самому Мениппу из Лукиановых диалогов,[15]15
  В одном из своих диалогов («Разговоры в царстве мертвых») знаменитый греческий сатирик Лукиан (около 125 – около 192) выводит философа-киника Мениппа (Ш в. до н. э.), который, оказавшись в подземном царстве, знакомится с его достопримечательностями.


[Закрыть] все, что в такие часы происходит примечательного в испанском Вавилоне, который по смешению языков может поспорить с древним.

И с помощью дьявольских чар Хромой Бес приподнял крыши зданий, точно корку пирога, и обнажил мясную начинку Мадрида в ту пору, когда из-за жары все ставни в домах раскрыты и в недрах этого вселенского ковчега кишит столько наделенной разумом нечисти, что Ноев ковчег против него показался бы жалким и убогим.

Скачок второй

Дон Клеофас так и замер, увидев этот паштет из человеческих рук, ног и голов, и в изумлении воскликнул:

– Неужто для такого множества мужчин, женщин и детей хватает полотна на тюфяки, простыни и рубашки! Погоди, дай наглядеться, – право, среди чудес промысла божьего это не последнее!

Но тут Хромой Бес перебил его:

– Смотри и слушай, сейчас я покажу тебе по отдельности самых любопытных персонажей этого театра, прелесть коего в разнообразии. Взгляни прежде всего на ту компанию кавалеров и дам, которые сидят за столом, ломящимся от яств, как заведено, с полуночи[16]16
  В пятницу был предписан пост, и только после полуночи разрешалось есть мясные блюда. Это служило предлогом для устройства ночных пирушек, которые осуждались моралистами.


[Закрыть] – это единственное, в чем они соблюдают часы.

Дон Клеофас сказал:

– Лица эти все мне знакомы, я бы не прочь свести знакомство и с их кошельками.

– Э, солдатики из кошельков давно перебежали к иноземцам из-за дурного обхождения этих всехристианнейших государей, – сказал Хромой, – и потому от их воинства осталось одно звание без содержания, как бывает с иными придворными.

– Пусть себе ужинают, – молвил дон Клеофас. – Ручаюсь, они не встанут из-за стола, пока не перебьют всю посуду, и когда эта потеха закончится – один бог ведает. Посмотрим-ка лучше на других, а у этих вельмож я и так каждый день ручку целую и каждую ночь в их обществе околачиваюсь. Целых два месяца просидел я на передке кареты у одного такого, был его поэтом-культистом[17]17
  Культизм, или гонгоризм, – течение в испанской поэзии, возникшее в начале XVII века под влиянием поэта Луиса де Гонгора-и-Арготе (1561–1627). Произведения поэтов-культистов отличались усложненностью языка, обилием метафор, латинизмов и смелых неологизмов.


[Закрыть] и весь пропитался «вашими светлостями» да «вашими милостями», которые только и способны, что лесть выслушивать.

– Ну, тогда взгляни на законника, – продолжал Хромой, – вон того, что охает от боли в мочевом пузыре и трясет своей бородой,[18]18
  Правоведы и законники носили окладистую бороду, что вызывало насмешки, так как модной считалась бородка клинышком.


[Закрыть] такой пышной и широкой, что кажется, среди подушек торчит хвост дельфина. А вон там рожает донья Вертушка, и ее жалкий супруг дон Торибио хлопочет у ложа, суетится, будто на свет появляется его чадо, меж тем как виновник события преспокойно храпит в соседнем квартале и в ус не дует. Посмотри и на того красавца писаного, щеголя записного, – спит в подусниках, хохолок и затылок в папильотках, руки, покрытые мазями, в митенках, а на лице столько изюма,[19]19
  Изюм применялся как косметическое средство, улучшающее цвет лица.


[Закрыть] что хватило бы на весь великий пост. Чуть подальше старуха, заправская колдунья, толчет в ступке вяжущее снадобье, – спешно требуется подлатать девицу, чья слава на честном слове держится, чтобы она могла завтра идти под венец. Вон там, в тесной каморке, лежат двое больных, которых лечат клистирами; сейчас они затеяли спор, кто прошел больше курсов, точно им в университете степень получать, – ишь, пошли драться подушками! А теперь обернись и посмотри внимательно на новомодную ханжу: днем благочестива, а ночью, гляди-ка, натирается мазями, чтобы попасть на шабаш ведьм между Сан-Себастьяном и Фуэнтеррабией,[20]20
  Сан-Себастьян, Фуэнтеррабия – города в провинции Гвипускоа (крайний северо-восток Испании).


[Закрыть] – право слово, и мы бы там побывали, да боюсь, как бы не узнал меня дьявол, что у них за козла. У нас с ним однажды в приемной у Люцифера большой спор вышел, и я влепил ему здоровенную пощечину, а книга о дуэлях и у нас, чертей, в ходу, ибо сочинитель ее – сын одного из наших. Но мы и здесь сумеем недурно развлечься. Взгляни вон на тех двух грабителей; орудуя особым ключом – отмычки ныне вышли из моды, – они лезут через балконную дверь в дом богача-чужеземца и, освещая себе путь фонарем, подбираются к большущему мешку, набитому серебряными монетами. Нет, голубчики, мешок чересчур велик, вам не утащить его, не наделав шуму! Так и есть, они решили его развязать и для начала наполнить монетами карманы и кошельки, а завтра вечером вернуться за остатком. Гляди, гляди, уже развязывают, а из мешка высунул голову сам хозяин – он, оказывается, сидит внутри, никому не доверяет сторожить свои денежки. «Сеньоры воры, – говорит он, – вот мы все и в сборе!» А они-то со страху повалились наземь, один справа, другой слева – точь-в-точь стражи на деревенском представлении воскресения Христова, – и на четвереньках спешат убраться тем же путем, каким пришли.

– Им следовало бы, – заметил дон Клеофас, – унести этого паука, не развязывая, как был, в коконе из монет, тогда все обошлось бы гладко. Известно, всякий чужеземец – денежный мешок, только крещеный, и, по беспечности нашей, нет у них иного дела, как наши деньги копить, ни в нашем государстве, ни в их собственном. Но постой, кто эта слониха в женской сорочке? Для нее не только кровать узка, но весь дом и даже Мадрид тесен, от ее храпа больше шуму, чем от прибоя на Бермудских островах;[21]21
  Бермудские острова – группа островов в Атлантическом океане, открытая в 1552 году испанцем Хуаном Бермудесом. Из-за частых бурь берега этих островов считались опасными для мореплавателей.


[Закрыть] видно, хлещет вино сорокаведерными бочками и заедает целыми тушами.

– Еще недавно она признавала лишь мирские утехи, но затем эта саагунская бочка[22]22
  Саагунская бочка – знаменитая своими размерами бочка для хранения вина, имевшаяся в городе Саагун (провинция Леон).


[Закрыть] поняла, что недалек час, когда она лопнет и рассыплется в прах. Она богатая трактирщица; нажилась, продавая коня за барана и кота за кролика голодным гостям, и с того приобрела шесть домов в Мадриде да еще отдала в рост купцам у Гвадалахарских ворот[23]23
  Район, прилегавший к Гвадалахарским воротам (сгорели в 1582 г.), был торговым центром Мадрида; там находились лавки самых богатых купцов.


[Закрыть] двадцать тысяч дукатов с лишком. Ныне, построив часовню для своего погребения и учредив две капеллании, она надеется прямехонько попасть на небо. А я полагаю, поднять эту бочку туда не удастся, даже если подвесить блок на планете Венере, а рычаг на созвездии Семи Козочек. Но она, после всех богоугодных дел, спит сном праведных.

– Постой, – сказал дон Клеофас, – я вижу какого-то кабальеро, тощего, как вяленая селедка, – в чем только душа держится. На его кафтане, висящем у изголовья, я примечаю орденский знак, нашитый среди множества заплат. Спит этот бедняга скрючившись, точно запеченная в тесте минога, – кровать ему коротка, едва до колен доходит, как полукафтанье.

– Это искатель должности, – ответил Хромой, – и для такого занятия он, пожалуй, еще толст и хорошо одевается. Добро вон тому столичному виноторговцу, он этих забот не ведает – служит при своем вине священником, крестит его в мехах и в бочках. Гляди, как он бродит, неприкаянная душа, со своей воронкой, льет и переливает. Уверен, что не пройдет и тысячи лет, как я увижу его среди участников сражения на тростниковых копьях[24]24
  В этом увеселении, заменившем в XVII веке турниры и распространенном в Италии, Франции и Испании, имели право участвовать лишь дворяне.


[Закрыть] в честь рождения какого-нибудь принца.

– А почему бы и нет, – сказал дон Клеофас. – Ведь он трактирщик и может подпоить Фортуну.

– Теперь взгляни, – продолжал Хромой, – на алхимика, только не пугайся. Видишь, там, в подвале, он мехами раздувает огонь и варит в котле смесь всевозможных веществ. Чудак не сомневается, что найдет философский камень и сумеет делать золото; десять лет эта мечта не дает ему покоя, ибо он начитался сочинений Раймунда Луллия[25]25
  Раймунд Луллий – известный средневековый поэт, философ и миссионер, по происхождению испанец (1235–1315). Наряду с подлинными его сочинениями во всей Европе распространялись приписанные Луллию трактаты, в частности алхимические. На самом же деле Луллий осуждал алхимию.


[Закрыть] и прочих алхимиков, которые толкуют об этой невозможной задаче.

– И правда, – сказал дон Клеофас, – еще никому не удавалось сделать золото, кроме как богу да солнцу, по особому соизволению божьему.

– Верно, – сказал Хромой, – даже у нас, чертей, и то не получилось. Но обернись сюда и посмейся вместе со мной над этими супругами, помешанными на каретах. Вместо того чтобы покупать платье, обувь и обстановку, они все издержали на карету, что стоит пока без лошадей; в ней они обедают, ужинают, спят и за четыре года, как приобрели ее, ни разу не вышли из своего заточения, даже по телесной нужде. Они себя заживо закаретили и так привыкли никуда не вылезать, что карета для них как раковина для улитки или панцирь для черепахи: стоит кому-либо одному высунуть голову наружу, он тут же втягивает ее обратно, словно очутился в чужой стихии, и если выставит из этой тесной кельи руку или ногу, то непременно простудится. Теперь они, как я слышал, задумали расширить свои владения – пристроить к карете чердак и сдать его внаем соседям, таким любителям карет, что согласятся жить хоть на запятках.

– Зато их души, – сказал дон Клеофас, – отправятся в ад в собственной карете.

– Туда им и дорога, – отвечал Хромой. – Совсем иные заботы у многосемейного бедняка, вон в том доме, чуть подальше. Он, как лег, долго не мог заснуть, оглушаемый капеллой детских голосов – альтов, контральто, дискантов и прочих, – исполнявших на все лады контрапункт плача. А когда наконец задремал, его разбудил набатный колокол – приступ маточных болей у жены, да такой жестокий, что супруг обегал всех соседей в поисках руты, сжег кипу шерсти и бумаги, накрошил миску чесноку, перепробовал всевозможные припарки, настойки, куренья и «три сотни прочих средств».[26]26
  «три сотни прочих средств» – стих из шуточных народных куплетов, ставший присловьем.


[Закрыть] Под конец у него самого от беготни в одной рубашке началось сильнейшее колотье под ложечкой, так что, думаю, он с лихвой отплатит жене.

– Зато в соседнем доме очень крепко спят, – сказал дон Клеофас. – Гляди, какой-то кабальеро приставляет к стене лесенку, намереваясь взять приступом и дом и честь хозяина. Если в дом, где есть внутренняя лестница, забираются по приставной – добра не жди.

– Здесь, – пояснил Хромой, – проживает старый богатый кабальеро с красавицей дочкой, которой не терпится, с помощью того маркиза, что взбирается по лесенке, утратить звание девицы. Маркиз обещает ей жениться – такую роль он уже сыграл с десятью или двенадцатью девицами, и все комедии кончались слезами. Но этой ночью он не добьется желаемого: подходит алькальд с дозором, к тому же у нас, чертей, есть давний обычай – портить людям удовольствие и, как говорит ваша пословица, выдавать криворожую за пригожую.

– Но что за крики раздаются в доме поближе? – спросил дон Клеофас. – Можно подумать, все дьяволы оглашают пропажу своего собрата.

– Вряд ли речь обо мне – я уже вышел из плена, – сказал Хромой, – а из-за разбитой колбы меня не станут призывать в ад через глашатаев. Нет, это вопит притонодержатель, он нынешней ночью выдал игрокам полторы сотни колод и, ни за одну не получив платы, взбесился от ярости. А тут еще завязалась потасовка из-за того, поставить ли магарыч молодчику, судившему игру по-жульнически, – правые и виноватые разбегаются, пока ребра целы. В это время на соседней улице, вселяя мир в их души, звучит пение в четыре голоса – это слуги некоего сеньора устроили серенаду жене портного, а портной клянется, что всех их пришьет кинжалом.

– Мне на месте мужа, – сказал дон Клеофас, – певцы показались бы мартовскими котами.

– Сейчас они покажутся тебе борзыми псами, – сказал Хромой. – Приближается другой обожатель супруги портного, и с ним банда человек в шесть-семь. Вот они обнажили шпаги, и наши Орфеи, отбив первую атаку гитарами, пускаются наутек, сочиняют фугу в четыре улицы.[27]27
  Обыгрывается двойное значение слова «фуга» – род музыкального произведения и «бегство» (лат).


[Закрыть] Но взгляни-ка сюда, на этого идальго; он шатался всю ночь по городу и теперь разоблачается. Это подлинный «чудо-рыцарь»,[28]28
  «Чудо-рыцарь» – название одной из комедий Лопе де Вега, где изображен дворянин, ведущий роскошный образ жизни на неизвестно какие доходы. Велес употребляет это шуточное определение в несколько ином смысле.


[Закрыть] и чудеса творятся не только в его вечно пустом желудке. Вот скинул наш идальго парик – оказывается, он лысый; снял поддельный нос – он безносый; отклеил усы – безусый; отстегнул деревянную ногу – калека; не в постель бы ему ложиться, а в могилу! В доме рядом спит лжец и видит страшный сон – ему снится, будто он говорит правду. А там виконт и во сне пыжится от чванства – он выклянчил у гранда еще один титул. Вот кончается картежник, и глаза ему закрывает лжесвидетель, да при этом сует игроку в руку не святую индульгенцию, а колоду карт, чтобы тот умер, как жил; умирающий же, испуская последний вздох, шепчет не «Иисус», а «туз». Этажом выше аптекарь смешивает безоаровый камень[29]29
  Безоаровый камень – встречающееся в кишечнике у жвачных животных (и реже – у людей) образование из волос, остатков пищи и проч. В средневековой медицине считался средством, предохраняющим от ядов.


[Закрыть] с александрийским листом. Рядом волокут из дому лекаря к епископу, которого хватил кондрашка. Там ведут повитуху к некоей полупочтенной роженице – схватки, к счастью, начались ночью. А вот и донья Томаса, твоя ненаглядная, внимая словам любви, в одной нижней юбке отворяет дверь другому.

– Пусти меня, – воскликнул дон Клеофас, – я спрыгну и растопчу ее!

– Знаешь, в таких случаях говорят: «Цыц! Цыц!» – ответил Хромой. – Прыжок-то нешуточный. И чего тебе тревожиться. У нее и без этого влюбленного нетопыря есть еще полсотни, между которыми она распределила дневные и ночные часы.

– Клянусь жизнью, – сказал дон Клеофас, – я считал ее святой!

– Вот и не надо быть легковерным, – возразил Бес. – Посмотри лучше на моего астролога. Бедняге не дают спать блохи и заботы; верно, он слышал шаги на чердаке и дрожит за свою колбу. Мог бы утешиться тем, что у соседа, который храпит, как боров, двое солдат тащат из постели жену, точно зуб изо рта, а он и не чует.

– Невелика потеря! – сказал дон Клеофас. – Уверен, что этот восьмой эфесский праведник скажет то же самое, когда проснется.[30]30
  Согласно христианской легенде, в городе Эфесе (Малая Азия) во времена императора Деция (201–251) были заживо замурованы в пещере семь братьев-христиан. Когда через сто девяносто шесть лет пещеру открыли, оказалось, что братья все это время проспали.


[Закрыть]

– Взгляни туда, – продолжал Хромой. – Цирюльник поднялся с постели и поставил жене банки, да спросонок обжег ей ляжку. Она кричит, а он ее утешает – прижигание-де всегда полезно и пригодится на будущее. А теперь посмотри на тех портных, они заканчивают свадебный наряд для невесты по заказу одного простофили, который женится вслепую, через посредника, на злющей, безобразной и глупой девке, вдобавок, бесприданнице, – его уверили в противном, показав портрет. Обстряпал это дельце сват – он как раз поднимается с постели, одновременно с сутягой, что живет в соседней комнате: один спешит переженить, другой – перессорить весь род человеческий. И только ты, благодаря тому, что забрался так высоко, можешь не опасаться этих дьяволов, а они в некотором смысле дьяволы почище меня. Теперь обернись и полюбуйся на полоумного охотника, вставшего с петухами, – в такую рань он седлает своего одра и засовывает за луку дробовик. До девяти часов утра он уже не сомкнет глаз, ему непременно надо подстрелить кролика, который обойдется куда дороже, чем если бы его продал сам Иуда. Вон там, у дверей богатого скряги, подбросили младенца, который по отцовской линии мог бы оспаривать звание Антихриста.[31]31
  По народному поверью, Антихрист должен был родиться от союза, духовного лица с монахиней.


[Закрыть] А скряга берет малыша и, как чиновник жалобу, перекладывает его подальше, на порог соседнего дома, где хозяин скорее способен съесть, нежели выкормить младенца, ибо сам обедает раз в неделю, по воскресеньям. Но уже светает, и нам пора заканчивать обзор. На улицах появились первые приметы наступающего дня: лотки с водкой и закусками. Вот и солнце принялось щекотать звезды, которые затеяли игру в «выйди вон». Золотя земной шар, как пилюлю, оно зовет в бой мошны и кошельки, бьет тревогу для горшков, сковородок и чашек, а я вовсе не желаю, чтобы, воспользовавшись моим искусством, солнце увидело тайны, скрытые от него ночным мраком. Пусть само потрудится, заглянет в щели, слуховые окна и печные трубы.

И, снова прикрыв крышами слоеный пирог, Хромой Бес со своим приятелем спустился на землю.