Текст книги "Matador"

Автор книги: Луис Ривера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Ты хочешь быть матадором?

– Да.

Фокусник задумался. И чем дольше он молчал, глядя в землю, тем больше волновался мальчик. Словно и не было этого боя, словно не убивал он быка… Он вдруг снова стал тем маленьким мальчиком, который уходил каждую сиесту в рощу, чтобы поупражняться с рубахой, которая должна была изображать мулету.

– А что ты умеешь делать, кроме того, как убивать быков? – Спросил фокусник, и снова было непонятно, иронизирует он или говорит серьезно.

– Почти все, – просто ответил Рафи.

– Ты можешь подковать лошадь или починить телегу? – Да. – А заштопать платье? —Да. – Может, ты умеешь еще читать и писать? – поднял одну бровь фокусник.

– Читать умею, но пишу пока еще плохо. Фокусник немного помолчал.

– Я вижу, ты хорошо подготовился к дороге.

– Я старался.

– У тебя есть родители?

– Нет, я сирота. Живу в доме дяди.

– Несладко приходится?

Рафи опустил голову. Не пристало тому, кто победил в корриде, жаловаться на нелегкую жизнь. Чего стоили кулаки дяди по сравнению с рогами торо?

– Понятно, – вздохнул фокусник. – А ты хорошо подумал, что тебе больше нужно – уйти из дома или стать тореро?

– Я хотел стать матадором, еще когда был жив мой отец.

– Это хорошо, – фокусник немного пожевал губами. – Сделаем так. Я посоветуюсь со своими товарищами и скажу тебе ответ позже… Придешь сюда после захода солнца. На всякий случай возьми с собой все, что пригодится в дороге. Хотя я тебе ничего обещать не могу. Мое слово решающее, но с мнением моих друзей я привык считаться. Так что будь готов ко всему… Приходи как стемнеет. Но предупреждаю, долго ждать мы тебя не будем. Ты все понял?

Рафи кивнул с бешено колотящимся сердцем.

– Можно еще один вопрос? – сказал он.

– Давай.

– Вы были тореро? – Нет, – покачал головой фокусник.

– Вы так говорили о быках…

– Ну и что? Разве обязательно нужно быть поваром, чтобы похвалить суп? – Нет, но…

– Я никогда не был тореро. Но знаю быков и матадоров куда лучше, чем они сами знают себя. Потому что мог отстранение наблюдать за теми и другими. Если хочешь что-то постичь до конца, нужно быть отстраненным. Лучше смотреть с небольшого расстояния, тогда увидишь всю картину.

– Но вы любите бой быков?

– Знать не значит любить. Так же как и любить – не значит знать… Всегда нужно выбирать что-то одно. Если ты узнаешь что-то по настоящему хорошо, любить это ты уже не сможешь.

– Почему?

– Так устроен человек, – фокусник пожал плечами. – И так устроено все то, что он любит… Но тебе пора идти, если хочешь успеть сюда сразу после захода солнца. Мы еще успеем поговорить обо всем, что тебя интересует, маленький эспада. Если…

Фокусник вдруг осекся.

– Что – если? – спросил мальчик. Неожиданно у него возникло какое-то недоброе предчувствие, смутная тревога… Это были не опасения, что дядя не отпустит его или что актеры не захотят принять его в свою компанию. Что-то куда более мрачное и пугающее ожидало его. По спине Рафи побежали мурашки.

– Так, не бери в голову, – глухо сказал фокусник. – Иногда у меня бывают странные видения. Сам не могу их понять… Иди и не думай ни о чем.

И не говоря больше ни слова, фокусник поднялся и направился к своему фургону.

Рафи постоял еще немного, глядя на удаляющегося фокусника. Потом сообразил, что по-прежнему держит в руках мулету, которую вообще-то надо было вернуть. Он хотел догнать фокусника, но почему-то замешкался. В конце концов, подумал он, верну, когда приду сюда вечером. А потом развернулся и решительно зашагал к дому. Нужно было успеть собраться в дорогу. И сделать это, пока дядя не вернулся из таверны, где уже, наверное, собралась половина городка, обсуждая сегодняшнюю корриду.

ГЛАВА 6

Рафи шел к дому. Предчувствие, вернее даже тень мрачного предчувствия исчезла, и сердце мальчика снова наполнилось ликованием. Сегодня он стал героем. О его схватке с быком будут помнить еще очень долго, такое в маленьком сонном городишке случается не каждый день. Правда, насладиться своей славой ему не придется. Через несколько часов он будет далеко от этого города, от дома, где не видел ничего, кроме унижений. Его ждет блестящее – сейчас Рафи в этом не сомневался – будущее известного матадора. Скоро, очень скоро о нем будет говорить вся столица. Что ему почитание маленького городка!

Теперь Рафи не шел, а летел, будто на крыльях. Ему не терпелось распрощаться с прошлой жизнью. Он решил, что быстро возьмет из тайника все, что удалось собрать за этот год, а потом отправится в рощу, чтобы проститься со своей поляной – единственным местом, где он бывал счастлив, где встретил друга…

Несколько раз его окликнули по дороге. Но Рафи даже не остановился. Он не видел и не слышал ничего вокруг. Перед глазами, сменяя одна другую, проносились картины сегодняшнего дня, сцены из прошлого, грезы о будущем… Он то слышал мягкий голос Мигеля, то видел перед собой опущенную для. удара голову быка, то представлял себя на самой большой арене столицы, и в уши бил рев трибун.

Но эту радость немного омрачало загнанное глубоко внутрь сомнение… Мысль, что если все пойдет так, как он хотел, и ему придется опять встать перед быком, прикрываясь лишь тканью плаща, почему-то не сильно радовала его. Да, почести, да, признание, да, слава… Но ко всему этому вела дорога через арену. И на этой дороге будет стоять бык. И не один. Рафи боялся этого. Но не признался бы в этом самому себе даже за все сокровища мира.

* * *

Рафи подошел к дому. Теперь нужно было быть очень осторожным. Вряд ли дядя обрадуется, увидев, что его племянник, бесплатная рабочая сила, собирается улизнуть из дома. Поэтому мальчик, стараясь ступать как можно тише, прокрался мимо окон дома и выглянул из-за угла. Нужно было убедиться, что никому из братьев не пришло в голову поработать в этот праздничный вечер на заднем дворе. Все было спокойно. Рафи довольно усмехнулся. Как он и думал, дядя с сыновьями сейчас распивают вино и слушают похвалы в его, Рафи, честь. Тетушка тоже наверняка судачит о сегодняшнем происшествии со своими подругами. Словом, дом должен быть пуст. И придут все не раньше заката, когда Рафи будет уже на площади, в фургоне фокусника. То-то они удивятся, увидев завтра пустой сарай.

Рафи снова улыбнулся. Мелькнула мысль, а не воспользоваться ли моментом и не забраться в дом? Там можно взять немного денег. В конце концов, часть из них заработал он. И они причитаются ему по праву. Но, подумав немного, Рафи решил этого не делать. Незачем окончательно злить дядю. Неизвестно, что он сделает, обнаружив исчезновение. С него станется и снарядить погоню… Ладно, рассудил Рафи, пускай эти деньги достаются родственникам. Он получает гораздо больше – свободу. И скоро, очень скоро, в деньгах у него недостатка не будет.

Мальчик скользнул вдоль стены и, прячась за кустами, чтобы не заметили соседи, будь они дома, прошмыгнул к своему сарайчику. Половина дела сделана. Теперь забрать свои нехитрые пожитки и обратно, к актерам. В полночь он будет в нескольких милях от города и от ненавистной жизни бесправного сироты.

Рафи потянул на себя дверь и шагнул в полумрак сарая. Тайник был открыт, вещи валялись разбросанными на земляном полу, а на его постели сидел дядя, держа в руках мешочек с накопленными за год деньгами, и ухмылялся от уха до уха. Рафи замер. Сердце резко скакнуло вверх и провалилось куда-то в низ живота, да там и осталось.

– Ну что, решил сбежать с этими бездельниками? – приторным голосом спросил дядя. – Захотел бродягой стать? Так-то ты собрался меня отблагодарить за то, что не дал тебе с голоду помереть? Я тебя к себе в дом взял, кормил, поил, заботился о тебе, паршивец, а ты вот так мне «спасибо» говоришь.

Дядя кивнул на валявшиеся вещи Рафи. Мальчик молчал. Он понял, что схватка с быком по сравнению с тем, что его сейчас ожидает, – легкая прогулка.

– Что же ты молчишь? – все еще ласково спросил дядя, но Рафи знал, что скоро этот тон сменится. – Что же ты молчишь? Язык проглотил? Или возомнил себя великим матадором? Теперь, мол, можно со старшими и не разговаривать, а? Так? – вдруг заорал он, вскакивая на ноги.

Лицо его покраснело, глаза были мутными, резко пахнуло вином. Рафи неосознанно сделал шаг назад.

– Что, страшно? Это тебе не перед быками скакать. Откуда у тебя деньги, щенок? У меня воровал? А ну признавайся, иначе выдеру так, что неделю будешь в своем хлеву валяться!

Мужчина навис над побледневшим мальчиком.

– Я ничего не украл, – сказал Рафи, стараясь подавить дрожь в голосе. – Я все заработал. Сам.

– Заработал? Где это, интересно, ты заработал?

– Много где. Я подрабатывал у разных мастеров.

– Значит, вместо того, чтобы трудиться на благо дома, где тебя приняли как родного, ты занимался черт знает чем? – дядя коротко, без размаха ударил мальчика по лицу.

Голова Рафи мотнулась, в ушах зазвенело, из разбитой губы брызнула кровь. Рафи вытер ее тыльной стороной ладони.

– Молчишь? Нечего сказать? Так вот, деньги эти я забираю себе. И все это – он показал на вещи мальчика – тоже. Ни к чему они тебе. Никуда ты не уйдешь отсюда. А сейчас марш скотину кормить!

Рафи не шелохнулся. Он стоял, опустив голову, как бык на арене, чувствуя, как закипает в груди злость.

– Ты что, оглох? – взревел дядя. – Я сказал, иди кормить скотину!

– Нет. Я ухожу. – Тихо, но твердо проговорил мальчик.

– Э, нет, никуда ты не пойдешь.

За этими словами последовал новый удар. Пока еще не сильный, но Рафи видел, что дядя зол по-настоящему и вскоре ему придется несладко. Тем не менее он повторил:

– Я ухожу. Оставь деньги себе. Оставь все, что хочешь. Мне ничего не нужно. Я просто хочу уйти.

– А кто будет работать?

– У тебя хватает рук.

– Я тебе сказал, никуда ты не уйдешь. И лучше прекрати со мной спорить.

Еще один удар… Рафи почувствовал себя как тогда, на арене, перед быком. Он должен идти вперед, во что бы то ни стало. Сдаваться нельзя. Нужно загнать поглубже этот липкий страх и сражаться. Терять сейчас нечего. Если бы был другой способ решить дело, он, не задумываясь, прибегнул бы к нему. Но выход был только один – идти напролом, надеясь, что дядя, учинив расправу, оставит его в покое. Пусть даже запрет его в этом чертовом сарае. Он знает, как из него выбраться. Главное – успеть это сделать до захода солнца.

– Я все равно уйду, – сказал он, дерзко глядя в пьяные глаза дяди. – Уйду сегодня. Лучше отпусти меня по-хорошему.

Он провоцировал, вызывал дядю на бой, как несколько часов назад вызывал на бой быка, дразня его плащом. В какой-то миг мелькнула озорная мысль крикнуть: «Торо! Торо! Ю-ю!», но он сдержал себя. Дядя мог и убить, если довести его до бешенства.

– Что? – мужчина задохнулся от негодования. – По-хорошему? Да кем ты себя возомнил, маленький негодяй?

Рафи сжался в ожидании нового удара. Но его не последовало. Лицо дяди расплылось в улыбке.

– Хочешь уйти? – опять чуть ли не ласково проговорил он. – Что ж, я не тиран. УХОДИ. Я тебя не держу. Только, – он сделал паузу, – ты должен заплатить.

– За что?

– Как это за что? Я тебя кормил, поил, одевал… Кров тебе дал, – дядя обвел рукой сарай. – Что же ты думаешь, все это бесплатно?

– Но ведь я работал для тебя.

– Ну уж нет. Так дело не пойдет. Или гони монету, или пожалеешь, что вообще задумал бежать от меня.

– Сколько ты хочешь?

– Сто монет. Золотом.

– Сколько? – Рафи не поверил своим ушам. На эти деньги можно было купить весь этот городок.

– Сотню. – Повторил дядя, с усмешкой глядя на мальчика.

– Но это же…

– Что, много? – с деланным сочувствием спросил дядя. Ему доставляла удовольствие эта игра в кошки-мышки.

– Ты сам знаешь, что мне и за всю жизнь таких денег не заработать.

– А вот это уже твое дело. Или плати, или пшел скотину кормить! – рявкнул мужчина.

– Сейчас у меня нет таких денег. Но если я стану матадором, я смогу все отдать тебе сполна. Отпусти меня. Поверь в долг. Я дам тебе расписку. – Перед мальчиком забрезжила надежда Он знал жадность дяди, тот вполне мог согласиться на такое предложение.

– В долг? Нашел дурака! Плати сейчас. Или забудь о своих бреднях.

– У меня нет денег.

– Тогда марш работать, – дядя пнул мальчика так, что тот растянулся на грязном полу.

Рафи медленно поднялся, как поднимался там, на арене. Преодолевая страх, преодолевая предательскую слабость и желание бежать. Но новый удар заставил его задохнуться и опять ткнуться лицом в пол. Тогда дядя рывком поднял его и несколько раз с силой ударил по лицу. Мальчик отлетел в противоположный конец сарая. Избиение началось. Теперь удары сыпались непрерывно. Дядя все больше входил в раж. Рафи мог лишь закрыть голову руками и подтянуть колени к животу. Ему было не впервой сносить побои, но сегодня дядя разошелся не на шутку. Мальчику стало страшно по-настоящему. Если его сейчас покалечат, с мечтой придется проститься.

«Только бы не озверел окончательно, – думал Рафи, принимая удар за ударом. – Только бы не озверел… Если взбесится, мне конец». Несколько раз он попытался встать, но каждый раз точно нацеленный удар сбивал его с ног. Тогда Рафи прекратил эти бесполезные попытки. Он просто лежал, закрываясь, как мог, стискивал зубы и молился. Молился, пока сознание не покинуло его и он погрузился в спасительную черноту, в которой нет боли, нет страха, нет надежды…

* * *

Рафи не знал, сколько он пробыл без сознания. Когда он с трудом разлепил глаза, его окружала темнота. Ни малейшего просвета. Голова гудела, все тело ломило, словно он побывал в мельничных жерновах. Лицо было покрыто коркой запекшейся крови. Сильно мутило и отчаянно хотелось пить.

Рафи со стоном сел и привалился спиной к стене. О том, чтобы встать на ноги, не могло быть и речи. Так ему еще ни разу не доставалось. Дядя, наверное, сошел с ума, Рафи провел ладонью по липу. Оно все было каким-то бугристым, шишковатым, распухшим и неимоверно болело. Мальчик снова закрыл глаза. Нужно было немного посидеть так. Не шевелясь и ни о чем не думая. Это была его последняя мысль, потом он снова потерял сознание.

Очнувшись, он не сразу сообразил, где он и что с ним. По-прежнему вокруг была кромешная темнота, по-прежнему болела каждая клеточка тела. Правда, тошнота отступила, зато усилилась жажда. Рафи облизал распухшие губы. Постепенно все вспомнилось. Коррида, разговор с фокусником, искаженное злобой лицо дяди и боль… Сколько же сейчас времени? Так темно… Даже в самую пасмурную безлунную ночь не бывает такой тьмы. Неужели дядя запер его в погребе? Мальчик пошарил рукой по полу вокруг себя. Нет, не похоже. Земляной пол, деревянные стены… И привычный запах… Нет, он был в своем сарае. Но почему же так темно?

Значит, все-таки глубокая ночь. Небо затянуто облаками, луны нет, поэтому так темно… И он опоздал к артистам. Они наверняка уехали без него. Рафи снова застонал, но уже не от боли, а от разочарования и бессильной злости. Он злился на себя за то, что решил вернуться за вещами, как будто не мог обойтись без них. Он ненавидел дядю, который из-за своей прихоти лишил его возможности приблизиться к мечте. Он проклинал судьбу, во второй раз подарившую надежду и во второй раз лишившую его надежды… Неужели все было зря? Весь этот год непосильного труда, этот страшный бой с быком, когда жизнь висела на волоске… Неужели его опять ожидает беспросветное существование в этом проклятом доме? Ведь наверняка дядя забрал все, что он успел собрать для дороги. Значит, придется начинать все сначала?

Рафи почувствовал, что по щекам катятся слезы. Но он не стал их сдерживать. В конце концов, он и так терпел достаточно. Сейчас он имеет право на небольшую слабость. Потом он возьмет себя в руки. Обязательно. И раз не остается ничего другого, он начнет все сначала. Но сейчас… Сейчас ему нужна небольшая передышка. И он открыл двери своему разочарованию и своей печали. Он плакал беззвучно, скорчившись в углу, уронив голову на руки, содрогаясь всем телом. Он выплескивал все, что пришлось держать в себе с того самого дня, когда матадор по имени Мигель растворился среди оливковых деревьев… дни, наполненные тяжелым трудом, короткие ночи, не приносящие отдыха, унижения и побои – и все ради призрачной надежды, которую у него вот так, походя, отняли. Он вынес гораздо больше, чем может вынести тринадцатилетний мальчик. И никто ему в этом не помогал. Никто не ободрил ни словом Даже когда он шел на быка, он был один. И вот она, награда за все… Все то же одиночество и новые испытания впереди. И это теперь, когда цель была так близка…

Рыдания снова и снова сотрясали мальчика. Но слезы не приносили облегчения. По сердцу словно водили тупым иззубренным ножом. Боль была настолько острой, что Рафи кусал разбитые губы, чтобы не закричать. Он захлебывался слезами и поскуливал, как щенок… Впрочем, он и чувствовал себя щенком. Маленьким избитым щенком…

Рафи плакал, пока не уснул. Хотя на сон это состояние было похоже мало. Черный мутный омут, который давал лишь тревожное забытье, но не отдых.

Проснулся он оттого, что кто-то распахнул дверь сарая и грузно подошел к нему. Рафи приоткрыл глаза. По-прежнему было темно. Он обернулся на звук шагов, но ничего не увидел. Он даже засомневался, не во сне ли он услышал эти звуки. Но сомневался он недолго. В следующее мгновение над ухом раздался голос дяди:

– Вставай, маленький паршивец! Хватит притворяться больным, на дворе уже полдень. Пора работать…

И на Рафи выплеснулся ушат ледяной воды. Еще плохо понимая, что случилось, но уже догадываясь, что произошло что-то страшное, что-то непоправимое, он провел рукой по мокрому лицу. Глаза его были открыты, но видели они лишь тьму. Непроницаемую, глухую черноту. И тогда Рафи закричал.

ГЛАВА 7

Пять лет тьмы… Они прошли для Рафи как один долгий, без сновидений сон. Он словно пребывал в нескончаемом оцепенении. Почти не разговаривал, никуда не выходил из своего сарайчика, ел мало, спал и того меньше. В основном он сидел на пороге, уставившись невидящими глазами в землю и обхватив себя руками. Если к нему обращались, отвечал односложно – да или нет. Иногда он делал какую-нибудь работу, не требующую зрения, – плел корзины, что-то чистил, что-то перебирал. Чаще всего результаты его трудов были весьма плачевными, но родственники, вдруг превратившиеся в милых заботливых людей, не корили его за это.

Дядя, когда понял, что натворил, признал свою вину и постарался сделать существование племянника более или менее сносным. Во всяком случае, оставил его в своем доме и кормил, не требуя ничего взамен. Мелкая работа, которую он давал Рафи, нужна была скорее самому юноше, чем дому. Дядя даже сам вырезал палочку из орешника, чтобы племянник мог ходить хотя бы по двору, но она обычно лежала без дела – Рафи целые дни проводил, сидя на пороге сарая.

Когда наступала зима, он неделями не покидал своей постели. Лежал, отвернувшись к стене, и поднимался лишь для того, чтобы проглотить скудный обед, – родня все-таки следовала правилу, что хорошо работает тот, кто хорошо ест. Впрочем, это мало занимало Рафи. Даже если бы его вообще не кормили, он не обратил бы на это внимания. Так и лежал бы, пока не умер от голода.

Весной, когда становилось теплее, его опять можно было видеть сидящим на пороге с раннего утра. Сначала это раздражало родню, но потом все привыкли, даже дядя, и уже не замечали слепого. Рафи был только рад этому. Будь его воля, он вообще ушел бы в горы, чтобы провести остаток дней в полном одиночестве. Останавливало его не то, что, будучи один, он просто не смог бы о себе позаботиться – он только обрадовался бы смерти, а то, что слепой не сможет найти дорогу в горы… Вот отвели бы его туда. Несколько раз он просил об этом, но его не хотели даже слушать. Самые заботливые и добрые сиделки – это те, по чьей вине человек угодил на больничную койку… Первое время к нему часто заходили гости. Те, на кого он работал и с кем успел завести почти приятельские отношения, и те, кто видел его бой на площади. Все шли к нему с утешением, а уходили с горечью в сердце. Постепенно визиты становились все короче и реже и, наконец, прекратились совсем. Чужое горе не самое лучшее зрелище. Сострадание – занятие тяжелое и неблагодарное… Да и что в нем? Ведь мы-то здоровы…

Но и здесь Рафи испытал лишь облегчение, когда к нему перестали приходить. Для него мучительны были эта бесполезные утешения и нелепые попытки развлечь. Самое тяжелое было – разговоры о корриде. Сам он не думал о бое быков. Запрещал себе думать. Но если кто-нибудь начинал вспоминать перипетии той далекой корриды, каждое слово вонзалось в сердце Рафи, как острый кинжал. Тогда тоска, с которой он почти смирился, наваливалась на него всей тяжестью, грозя раздавить, размолоть, стереть в порошок. После подобных разговоров он по нескольку дней не ел и не вставал с постели.

Лучше всего ему было одному. Либо ранним утром, когда все еще спали, либо поздним вечером, когда все заканчивали свои дела и на улицах становилось тихо и пусто. Это были самые замечательные часы. Рафи сидел, не думая ни о чем, вдыхая хрустальный воздух раннего утра или легкий вечерний туман, ложившийся на фруктовые сады. В эти часы он хоть ненадолго примирялся с действительностью. Когти отчаяния разжимались, тоска преставала сдавливать сердце, и оставались лишь горечь обманутой надежды и послевкусие поражения. Но в такие минуты он хотя бы чувствовал, что еще живет. Правда, спроси его зачем, он не смог бы ответить.

Изредка он вспоминал Мигеля. Этот человек, с которым судьба свела Рафи лишь на несколько дней, так и остался единственным другом для него. Порой Рафи принимался думать, как бы все сложилось, если бы матадор не ушел тогда. Или взял бы его с собой… Но быстро приходил к выводу, что, как ни крути, прошлого не вернешь. Никто не в силах изменить его. Так же как никто не в силах отобрать пройденный путь. Как бы то ни было, воспоминания о Мигеле были единственными приятными мыслями, посещавшими Рафи в эти годы. И он готов был отдать все оставшиеся ему годы жизни лишь за одну короткую встречу с бывшим матадором. Ему казалось, что Мигель смог бы найти нужные слова, которые если не успокоят, то хотя бы немного притупят эту сводящую с ума внутреннюю боль.

Думал Рафи и о бродячем фокуснике. УЖ не его ли, Рафи, будущее увидел он тогда, на площади, когда внезапно осекся, прощаясь? Странный был у него взгляд, и странными были слова о видениях. Но если он знал, что должно случиться с Рафи, почему не предупредил, не предостерег? Одни вопросы. И никого, кто помог бы найти ответ на них.

Так прошло пять лет. Рафи исполнилось восемнадцать. Разумеется, он давно простился с мечтой быть матадором. Как можно выходить на бой с быком, если ты ничего не видишь? Хорошая потеха для публики… Игра в жмурки с быком…

Одна мечта была похоронена, а другой не могло быть. Темнота окружала Рафи. Но точно такая же темнота была у него внутри. Иногда он и сам не понимал, жив он или уже умер и все это его посмертный сон…

* * *

Но каким бы всесокрушающим не было поражение, каким бы глубоким не было горе, молодость склонна смотреть вперед. Даже если там лишь темнота.

Весна недавно пришла в город, где жил Рафи. Ночи еще были холодными, но в ясные погожие дни солнце прогревало воздух, и Рафи, не видевшему голых деревьев и жухлой прошлогодней травы, было легко себе представить, что лето уже наступило.

В один из таких дней Рафи неожиданно сам для себя поднялся со своего обычного места и взял в руки палку. Ему вдруг захотелось сходить на реку. Просто так, без всякой причины. Он не был уверен, найдет ли дорогу, но желание посидеть на берегу, слушая успокаивающее монотонное ворчание реки, было настолько сильным, что он отбросил все опасения. В конце концов, попросит кого-нибудь довести, если заблудится совсем. Да и не изгладились в памяти те тропинки, по которым он не раз ходил, когда был еще мальчишкой.

Ощупывая перед собой дорогу тонкой палочкой, он двинулся в ту сторону, где, по его представлениям, был выход из сада.

– Куда ты собрался? – услышал он голос дяди. Оказывается, тот был где-то поблизости и увидел небывалое – племянник, просидевший сиднем без малого пять лет, вдруг мало того что встал по собственной воле, так еще и собирается куда-то идти!

– Я пойду на реку.

– Куда? – дядя не поверил своим ушам.

– На реку. – Терпеливо повторил Рафи, повернувшись на звук голоса

Дядя немного помолчал. Рафи чувствовал, что он напряженно о чем-то размышляет.

– Может, тебя отвести туда? – наконец проговорил дядя. – Хочешь, я попрошу Пабло, чтобы он…

– Нет. Я помню, как идти. Не волнуйся. В случае чего, спрошу у людей. Который сейчас час?

– Скоро полдень.

– Хорошо, значит, у меня много времени… – сказал Рафи. – Скажи, как мне выйти на дорогу?

– Пройди прямо шагов десять, открой калитку и поворачивай направо.

– Спасибо.

Дядя долго провожал взглядом неуверенно шагающего племянника. Когда тот скрылся за поворотом, он покачал головой, а потом быстро перекрестился.

Рафи шел сотни раз хоженной дорогой. Он даже удивился, насколько хорошо все помнит – вот через сорок пять шагов перекресток, на котором нужно повернуть налево, здесь дорога начинает идти под уклон, через двадцать шагов будет канава, через которую переброшен мостик, главное – не свалиться с него; теперь еще шагов сто по прямой, а потом повернуть направо, тут должен быть огромный камень, по очертаниям похожий на приготовившегося к атаке быка, да, вот он – Рафи постучал по нему палочкой, – теперь совсем недалеко, снова под горку; теперь нужно быть осторожнее, дорога переходит в узкую тропинку… да, так и есть, слева кусты, справа придорожная канава; теперь прямо, прямо, вот уже пахнет речной водой, река совсем рядом; да, вот она, прямо перед ним… Рафи ясно представил себе ее спокойное течение, блики на воде, отражение облаков на едва подернутой рябью поверхности, противоположный берег, заросший камышом.

Он отошел чуть в сторону, чтобы уйти с тропы, нащупал палочкой гладкий, нагретый солнцем валун, сел на него, пристроил палочку рядом и стал ждать. Чего он ждал? Он и сам не знал. Но ведь не просто так ему пришло в голову отправиться на реку? Так бывает. Человек в один момент вдруг, ни с того ни с сего, решает, что должен, обязательно должен оказаться именно в этом месте. И вроде нет никакой необходимости в том, чтобы выходить из дома и брести куда-то. Просто появляется непреодолимое желание быть там. Иррациональное, необъяснимое. И чаще всего ни к чему это не приводит. Человек сидит где-нибудь вдалеке от дома, сам не понимая, как здесь оказался и чего ждет. И смешной уже кажется та слабая, детская, тщательно загоняемая внутрь надежда на чудо. Но он ждет, ждет, пока не заканчивается день, и становится понятно, что ничего сегодня не произойдет. Где-то закралась ошибка…

Так же ждал неизвестного Рафи. Ему было хорошо здесь, на берегу реки. Солнце грело спину, прохладный воздух был чист и свеж, тишину нарушало лишь мягкое журчание воды. Приятно было сидеть так. Мысли текли неспешно, и не было в них ничего мрачного, только тихая светлая грусть. С таким чувством вспоминаешь когда-то любимого и давно ушедшего из твоей жизни человека.

Он даже не стал гнать мыслей о корриде, когда они незаметно подкрались, воспользовавшись моментом. Рафи встретил их добродушно, как напроказивших детей, которые пришли повиниться и попросить прощения за свои шалости. Он вспомнил до мельчайших подробностей свой единственный бой. Без спешки и суеты проиграл его в уме от начала до конца, чего ни разу не делал за эти пять лет. И понял, что все сделал тогда очень хорошо, не хуже, чем настоящий матадор. Жаль только, что это было всего один раз. Он бы так хотел вновь испытать это чувство, когда стоишь над поверженным быком и видишь восторг толпы… Но и это сожаление, которого он всегда боялся и из-за которого гнал мысли о бое быков, не полоснуло по сердцу отточенным лезвием, а мягко, почти нежно накрыло его.

Тогда он понял, что прощание с чем бы то ни было может быть добрым, если ты созрел для него. Но чтобы созреть, нужно не бояться боли… Кто знает, не убегай он от своего прошлого без оглядки, а посмотри ему в глаза, как лучшему другу, – может быть, и не длился бы его тяжелый сон пять долгих лет. Закончился бы он намного раньше…

Его размышления прервал девичий голос, сказавший:

– Здравствуй. Я не помешаю?

От неожиданности Рафи вздрогнул. Он не слышал шагов, хотя за пять лет слепоты его слух обострился. Он растерянно завертел головой по сторонам, будто надеялся что-то увидеть.

– Я напугала тебя? Извини, я не хотела…

– Нет, нет, ничего, – быстро перебил девушку Рафи и низко опустил голову. Ему не хотелось, чтобы кто-то видел его глаза.

– Ничего, если я посижу тут немного? Я обычно прихожу сюда каждый день, уже привыкла… Но никогда тебя здесь не видела.

– Я занял твое место? – спросил Рафи и попытался было встать, но почувствовал, как на плечо легла рука.

– Нет, здесь есть еще камни. Я тебе не помешаю? Ты о чем-то думал…

– Ничего, – Рафи невольно улыбнулся. – Додумаю в другой раз.

Рафи услышал шуршание платья и понял, что девушка присела рядом. Ему показалось, что он даже слышит ее дыхание.

Какое-то время они сидели молча. Рафи вообще был не очень болтливым, особенно после того, как потерял зрение. А уж с девушками вообще не разговаривал, как-то не довелось. Поэтому он сидел, словно прикусив язык, ощущая непонятное волнение. Все мысли куда-то исчезли.

– Тебя ведь зовут Рафи, так? – нарушила молчание девушка.

– Да, – удивленно ответил Рафи. – Откуда ты знаешь?

– Я видела тебя. Давно. Когда ты убил быка.

– Прошло пять лет.

– Ты не сильно изменился. Я тебя сразу узнала, когда увидела.

– Сразу? – недоверчиво переспросил Рафи.

– Ну, почти сразу, – девушка весело рассмеялась. – Я тогда очень волновалась за тебя.

– Почему?

– Не знаю… Ты был таким маленьким и храбрым, а бык большим и злым. Как тут было не волноваться? Мой отец тогда сказал, что из тебя получится очень хороший матадор. Выдающийся… Да, так он и сказал – выдающийся матадор.

Рафи опустил голову еще ниже. «Выдающийся матадор»… Никчемный слепец, неспособный даже позаботиться о себе, не говоря уже о… Он дернул щекой.

– Я сказала что-то не то? – тут же спросила девушка. Рафи забыл, что другие-то видят его.

– Да нет, все в порядке.

– Мне тогда было двенадцать лет, и я впервые увидела бой быков. Наверное, поэтому так все запомнилось. Было так страшно… Особенно, когда бык поднял на рога первого матадора.

– Да, Раулю не повезло, – сказал Рафи, а про себя подумал, что уж ему-то повезло еще меньше. Лучше умереть молодым на арене, чем дожить до глубокой старости бесполезным слепцом.