Текст книги "Канадские охотники"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ГЛАВА 9

Помощь странная, но эффективная. – Поразительная живучесть. – Конец. – Мнение Перро о роскошных ружьях. – Отдых под соснами. – Вечер и ночь. – Лихорадка, жажда, бред. – Галлюцинации. – Хоровод призраков. – Внезапное пробуждение. – В плену.

Перро откликнулся на призыв на нашего джентльмена, задыхающегося, еле живого, исполосованного медвежьими когтями.

– Не поздно ли зовешь? – бурчит он. – Посмотрим, посмотрим, чем можно тебе помочь.

Широкими движениями, внешне медленными, а на деле очень быстрыми, так как они точны и рациональны, метис кладет на землю заряженный карабин, вынимает нож, хватает медведя за ногу и тянет изо всех сил.

Руки Перро так сильны, что противиться им не может никто – ни человек, ни животное, даже если это шестисоткилограммовый медведь.

Почувствовав сзади опасность, гризли поднимает голову, выгибается и на миг отворачивается от англичанина.

С невозмутимым хладнокровием Перро пускает в ход нож и точным движением хирурга перерубает связки медвежьей лапы, отделяя от нее ступню.

– Пожарю на углях к обеду, – говорит он, бросая кусок, похожий на изуродованную ладонь.

Медведь взревел еще громче и приготовился броситься на второго врага.

А Перро уже зажал мертвой хваткой его вторую лапу.

– Можешь кричать, дрыгаться, кровь из тебя все равно вытекает.

Это почти невероятно: простреленный второй пулей сэра Джорджа на уровне легких, медведь истекает кровью, она течет как из двух краников

– но зверь продолжает сражаться.

Неправдоподобная живучесть!

Перро отточенным круговым движением повторяет операцию по расчленению лапы гризли и приговаривает:

– А это – на ужин господину милорду, если он не отправился в ад к язычникам-еретикам.

Медведь с необыкновенным проворством разворачивается, встает на ампутированные конечности, рыча падает, пытается снова подняться, опять падает, потом, убедившись в тщетности своих усилий, ползет на брюхе, как тюлень, к канадцу, который, подняв карабин, отступает все дальше и дальше, чтобы вконец измотать хищника…

– Могу прикончить тебя одним выстрелом, косолапый дурень, да пули жалко, – говорит охотник и мстительно добавляет: – Вы, звери, коварны, я рад, что вижу, как ты мучаешься. Литра три крови уже потеряно, пора тебе подыхать.

Изуродованный медведь доживает свои последние минуты, начинается агония, она длится недолго, смерть приходит, когда он оглашает лес отчаянным воем.

– Ну, вот, – говорит Перро, – есть неплохое мясо, можно отнести его моим братьям, несчастным носильщикам. А англичанин-то жив? Что-то он ни рукой, ни ногой не шевелит… Подумаешь, поборолся с медведем, в котором не больше двенадцати-тринадцати сотен фунтов!

Сэр Джордж действительно лежит недвижим. Глаза закрыты, лицо восковой бледности. На плечах одежда разорвана, кожа вся в крови.

Метис трясет его за руку и кричит:

– Эй, месье, господин милорд, приходите в себя! Все кончилось, медведи убиты. У нас пять тысяч фунтов мяса и четыре шкуры на выбор. Черт возьми! Отвечайте же! Скажите что-нибудь! Да можно ли от пощечины медведя… Он меня не слышит, бедняга в обмороке, нужно дать ему выпить.

Перро торопливо роется в своем мешке, вынимает оттуда флягу в плетеном футляре и вливает содержимое в рот его превосходительства.

– Льется, значит, живой, – с важным видом констатирует «эскулап».

Его превосходительство начинает глотать целительную жидкость, кашляет, чихает, делает глубокий вдох, открывает глаза, потягивается и, сев, спрашивает слабым голосом:

– А медведь?

– Вот он, – отвечает канадец, указывая пальцем на окровавленную тушу, застывшую на ковре залитых кровью сосновых иголок.

– Что произошло? Я что-то не помню.

– Что произошло? Ваш карабин ценой в две тысячи франков подвел вас как старое ржавое ружье за четыре франка десять су.

– Не может быть!

– Ну, попробуйте открыть ствол, посмотрим что вы скажете.

– Попробуйте сами, я что-то совсем разбит, – жалобно говорит наконец наш джентльмен.

Перро старается перевести затвор слева направо, но тщетно.

– Ваши железные гильзы расширились от слишком большого количества пороха и заклинили механизм. С медными гильзами этого не произошло бы

– они быстро возвращаются к первоначальному объему.

– Ну, Перро, вы мастер в ружейном деле.

– Похожее случилось пять лет назад у моего брата Андре на Аляске – его чуть не загрыз гризли. И тогда друг наш господин Алексей, русский, очень образованный, все мне объяснил. Надо разобрать ваш карабин, шомполом извлечь гильзы, заменить патроны. И потом…

– Что потом?

– Следующий раз стреляйте с более близкого расстояния и цельтесь точно в глаз – во всяком случае, когда идете на опасного зверя, способного настичь вас и растерзать. Ваш выстрел неплох для любителя, но попали вы не туда, куда надо, чтобы медведя убить наповал.

– Вы недавно говорили, что выстрел хороший, – напоминает наш джентльмен, ожидая похвалы, которая потешила бы его гордость.

– Неплохой, неплохой… Но вам еще надо тренироваться… до тех пор, пока вы с пятидесяти шагов не попадете прыгающей с ветки на ветку белке точно в голову! Вот так!

С этими словами метис мгновенно прижал к щеке свой старенький шарп и выстрелил почти не целясь.

Белки во множестве развились на соснах, грызя новые почки, любимое свое лакомство. Одна из них во время прыжка дала охотнику повод проиллюстрировать свое нравоучение.

Убитый хорошим стрелком в движении, в момент прыжка, изящный зверек тяжело упал на землю.

– Ну вот, месье, – Перро поднял за хвост белку с размозженной головой. – Я не собирался стрелять с такого расстояния, с какого стреляли вы. У каждого из моих медведей по пуле старенького шарпа в мозгу. А вот ваш второй… Надо отдать должное и зверю. Он неплохо поработал на ваших плечах, хотя и был еле жив…

– Правда, – кивнул сэр Джордж, решаясь наконец поблагодарить спасителя. – Хорошо, что вы были рядом и пришли мне на помощь.

– Бросьте, это ерунда! Поскольку я пообещал добыть бигорна, не мог же я позволить задрать вас медведю. Ну, а теперь, если позволите притронуться к вам, перевяжу ваши раны, мы, охотники, это умеем…

– Не стоят они того, – бодро ответил аристократ. – Я вполне хорошо себя чувствую и сейчас хотел бы вместе с вами разделать эти туши.

При этих словах он попытался встать, но, едва поднявшись, резко побледнел, закачался, вытянул вперед руки, и упал бы со всего маху, если бы Перро его вовремя не подхватил.

– Похоже, здорово досталось. – Канадец стал серьезным. – У медведя лапы тяжелые. Если вы не сможете вернуться в лагерь, я схожу за индейцами и они положат вас на носилки.

– Нет! Лучше побудем здесь, может, проведем тут и ночь, я хорошенько отдохну…

– Как хотите, месье. Мясо у нас есть, вода недалеко, я поджарю на костре лапы, потом скажете, как они вам понравились.

Перро соорудил для раненого постель из мха и сухих листьев и в одну секунду сделал ямку, где собирался пожарить на углях деликатес – медвежьи лапы. Затем ловко разделал тушу медведя, отделил филейную часть, не менее обширную, чем у быка, и пристроил ее над огнем.

Когда мясо было готово, посолил его, достав маленький мешочек из своего охотничьего рюкзака, подал сэру Джорджу на острие ножа один из кусков, вторым занялся сам, мгновенно с ним управился, запил хорошим глотком бренди, раскурил трубку и, поставив рядом свой старенький шарп, уселся отдыхать.

Сэр Джордж ел безо всякого аппетита, жадно пил воду, налитую канадцем в его чашку из кожи, потом растянулся на своем лесном ложе и забылся тяжелым сном.

Перро, посасывая трубку, сидел без движения, отдавшись медленному ходу времени, испытывая огромное наслаждение от созерцания леса.

Радовало ощущение безграничной свободы на бескрайних зеленых просторах, уходящих за горизонт. Невдалеке поблескивала излучина реки Фрейзер – младшей сестры величественной Маккензи. Радовали тысячи негромких звуков, так хорошо знакомых охотнику – свист ветра в сосновых ветвях; шуршание насекомых, неутомимо добывающих себе пропитание в коре величавых зеленых гигантов; гортанный, резкий клекот орла, гордо оседлавшего сухую вершину красной сосны; жалобный крик ласточки, преследуемой соколом; пронзительный призыв зимородка, летящего над долиной, сверкая своими изумрудными крыльями; глухое хлопанье крыльев голубя, непрерывное потрескивание маленькой черно-голубой сороки, верной спутницы всякого зверолова и лесоруба, вечно пристраивающейся на соседнем кусте в ожидании каких-нибудь остатков пищи…

Так, в блаженном оцепенении, за часами следуют часы, солнце садится все ниже, и сотни сов начинают жалобную перекличку, покинув дупла, где они прятались в течение дня. Птица «Стегай кнутом», названная так за то, что без устали, до пресыщения, до дрожи в голосе повторяет с фантастической отчетливостью эти четыре слога, заводит свою песню; гагара роняет в озеро низкие, зловещие болезненные стоны; козодой низко вьется над отдыхающим охотником. Опускается ночь.

Ужин почти готов. Когда Перро извлекает из самодельной духовки медвежьи лапы – любимое лакомство охотника, характерный запах жареного мяса диких животных смешивается с острым бодрящим запахом смолы.

Против всяких ожиданий раненый отказывается есть, но настойчиво просит пить.

– Немного лихорадит, – отмечает Перро, – это бывает в подобных случаях, после хорошего ночного отдыха все пройдет. Что ж, я съем обе лапы: холодные или разогретые они уже никуда не годятся.

Потом канадец готовит себе ложе, еще раз дает напиться сэру Джорджу, ставит возле него кожаную чашку с водой и, убедившись, что верный шарп с взведенным курком рядом, устраивается поудобнее на мягкой пахучей постели. Ночные птицы и звери заводят свой концерт, опускается ночь, сквозь верхушки сосен на небе зажигаются звезды. Перро засыпает.

Обычно сон охотника так же чуток, как сон животного. Он может спать как мертвый, не слыша рычания вдали хищных зверей, уханья ночных птиц, грохота бури, но сразу откроет глаза, если рядом хрустнет веточка, пробежит заяц или куница.

Перро несколько раз просыпался от стонов спящего сэра Джорджа, от его лихорадочных судорожных движений, но потом волевым усилием заставлял себя снова крепко уснуть – не лишаться же отдыха по такому пустяковому поводу! Метису с помощью самовнушения отлично удавалось управлять своим сном.

Ночью, где-нибудь между одиннадцатью и двенадцатью часами, когда спят обычно особенно крепко, сэр Джордж, которого лихорадило, впал в болезненное забытье, погрузился в кошмар, где сновали бесшумные призраки, едва освещенные в сумраке ночного леса голубым светом звезд.

Призраки были похожи на людей, но казались выше человеческого роста, они словно плавали в воздухе, передвигаясь плавно, как тени, и приближались к поляне, где спали рядом сэр Лесли и Перро.

– Это все от температуры, – успокаивал себя англичанин, – пульс учащенный, в ушах шумит, перед глазами черные мушки.

Он закрывает глаза, чтобы отогнать наваждение, но в утомленном мозгу бьется предположение: а не в реальности ли все это происходит?

Проснувшись минуты через три с ощущением, что спал несколько часов, сэр Джордж снова видит цепочку призраков, находит, что они похожи на индейцев, силой воли старается вырваться из забытья и констатирует про себя:

– Но это не обычные призраки! Они всегда изящно драпируются в белое покрывало, ниспадающее на лицо. А вдруг это духи индейцев? Индейцы ведь не носят белого покрывала. Да нет, я сплю, у меня лихорадка, и все-таки они мне мешают, я сейчас закричу, и они сразу разбегутся.

Он пытается закричать, ему кажется, что крик очень громкий, хотя на самом деле раздается лишь хриплый стон, от которого Перро оградил себя самовнушением.

Внезапно призраки остановились между спящими, расположившимися на расстоянии трех метров друг от друга.

Проходит то ли минута, то ли час – лихорадка лишила путешественника представления о времени. Гости с того света передвигаются, как и положено привидениям, плавно, совсем бесшумно, словно растворяясь в ночной тишине леса.

Его Высочество в полузабытьи видит, как один из пришельцев берет огромную кровавую скатерть, поднимает ее, растянув на руках.

– Да это же шкура медведя, что они с ней делают? Покрывают, как одеялом, Перро…

Призрак действительно подносит шкуру животного к спящему метису и быстро опускает, так что вмиг проснувшийся и чертыхающийся Перро не может ее сбросить.

Сон как рукой сняло!

Душераздирающий крик, оглашая лес, распугивает ночных животных. Сэр Джордж чувствует, как его хватают крепкие руки и быстро связывают, прежде чем он успевает шевельнуться.

ГЛАВА 10

Большой Волк будет отмщен. – Канадец отказывается от свободы. – Столб пыток. – Традиции теряются. – Гротескный обряд. – Последнее желание. – Сэр Джордж хочет, чтобы Перро избавил его от мучений, убив один ударом. – Как скальпировали инспектора края и вырвали все зубы.

– Перро, – большой вождь, – произнес кто-то гортанным голосом на языке индейцев. – Ему мы никакого зла не сделаем.

– Да кто ты такой? Кретин! Предатель! – злобно ругается охотник, полузадушенный тяжелой шкурой.

– Я Лось, вождь индейцев-носильщиков из Глуна-си-Куулин.

– Ты паршивая чиколтинская свинья!

– Пусть Перро меня выслушает! Мое сердце, как и сердце моих братьев, близко к желудку, мы помним, как ты кормил нас, мы знаем, что ты – друг краснокожих.

– Тогда отпусти меня, негодный червяк!

– Перро получит свободу при одном условии.

– Каком условии?

– Перро – большой вождь, он никогда не лжет.

– И что дальше?

– Пусть он даст носильщикам обещание не препятствовать обряду мести.

– Какой мести?

– Этот белый человек, твой спутник, приказал своему слуге убить и отдать Кровавым людям на съедение Большого Волка, того, кого белые зовут Биллом.

– Кто тебе это сказал?

– Я видел, как упал Большой Волк, и Кровавые люди подтвердили, что белый человек отдал его им.

– Развяжи меня, чтобы я мог дышать.

– Перро силен, как гризли: пусть он даст клятву не оказывать сопротивление своим братьям.

– Обещаю, но дай мне поговорить с белым человеком. Правда ли, месье, – произнес охотник дрожащим от негодования голосом, – что вы приказали убить как собаку одного из индейцев и отдали его каннибалам?

Сэр Джордж, связанный, с кляпом во рту, все равно не мог ответить.

– Раз он ничего не говорит, значит, это правда, – продолжает Перро, – а все-таки послушай, Лось…

– Слушаю тебя, брат мой, твой голос – услада для моих ушей.

– Вы все здесь?

– Нас девять, с женщинами и детьми, присоединившимися после того, как убийца, слуга этого белого человека, был освежеван и привязан к седлу.

– Так я и думал. Как вы сюда пришли?

– Идя за вами по следу.

– Понятно… Вы подкрались, когда мы спали, и накрыли меня этой шкурой, чтобы не дать двигаться?

– Да.

– А что вы дальше собираетесь делать?

– Отомстить за Большого Волка: вырвать у белого человека все зубы, скальпировать его, спустить с него кожу, вложить в глазницы раскаленные докрасна камни. Разве это не справедливо?

– Это, конечно, справедливо, – отвечает охотник, который, будучи метисом, признал право на мщение, даже очень жестокое. – Но я обещал белому человеку помочь убить бигорна, дал слово. Позволь мне сдержать его, а потом делай что хочешь.

– А если мы хотим подвергнуть бледнолицего пыткам сегодня же с восходом солнца?

– Я буду его защищать, собрав все мои силы.

– Но ты же у нас в плену, и карабина у тебя нет…

– Мое слово важнее всего. Я буду его защищать…

– Тогда мы тебя свяжем.

– Вы мешаете мне сдержать слово. Знать вас больше не хочу. Ты, Лось, старый мой друг, вот уж не думал…

– Перро – превосходный охотник, в нем течет индейская кровь, он знает, что месть нельзя откладывать.

– Будь я свободен, я уничтожил бы вас, я показал бы вам, как поднимать на меня руку и мешать быть верным слову.

– Перро не по своей воле не сможет сдержать обещание, он ведь в плену, не в силах сделать ни одного движения. В конце концов он простит носильщиков, которые любят его и будут любить всегда, потому что он добрый, отважный, заботливый. Он не захочет стать врагом носильщикам из-за англичанина, который заодно с Кровавыми людьми.

– Ну, хватит болтать, связывайте меня да покрепче, потому что, если вырвусь, многим не поздоровится. А вам, господин милорд, крепко достанется с восходом солнца, хотя вы и доводитесь братом правителю-наместнику этого края, получившему власть от Ее Величества королевы. Разве так обращаются с простыми людьми? Что ни день то труп, сразу поверишь моему другу Лосю, что вы с Кровавыми людьми одного поля ягода.

Пока длился этот монолог, индейцы, несмотря на темноту, крепко связали Перро, сохранив, однако, ему – при сложной системе узлов – некоторую свободу движений.

Сэр Джордж с той минуты, как открылась страшная реальность происшедшего, хранил презрительное спокойствие. Он разобрал несколько индейских слов, выученных им во время путешествия, узнал голос носильщика, прозванного Лосем, понял, что находится во власти краснокожих, надеяться на милость которых бессмысленно. В отчаянии он ждал утра.

Индейцы не обижали бледнолицего, даже окружили вниманием, чтобы предстоящую пытку он принял с ясной головой, полный сил, поили его свежей водой, подливая немного бренди, наверное, того, что он сам им недавно дал; прикладывали к ранам компрессы, смоченные в жидкости, секрет которой был ведом только им. Джентльмен сразу почувствовал облегчение. Краснокожие вели себя вроде тех цивилизованных людей, что лечат приговоренных к смерти, дают им то куриную ножку, то рюмку коньяка перед тем, как отправить на гильотину или виселицу.

Перро, закончив спор с туземцами и выкурив трубку, уснул.

Индейцы же уселись вокруг белого человека в кружок и застыли, не отводя от него горящих, как у диких зверей, глаз.

Женщины же и дети уснули на груде мха и ароматной сосновой хвои – они устали за день, когда надо было то быстро идти вперед, то возвращаться, чтобы не насторожить охотников.

Скоро голоса птиц возвестят утро. Розоватые лучи уже освещают снежные вершины, играют на стволах деревьев, словно охваченных огнем.

Бодрящий запах смолы смешивается с легким ароматом цветов, чашечки которых начинают открываться при первом поцелуе солнца. Куропатки и глухари выводят на высокой ноте свою песню, белочки носятся как безумные, насекомые жужжат: лес пробуждается, небо светлеет – жизнь кажется прекрасной.

Индейцы уже бродят по поляне с присущей им отрешенностью. Они умываются, едят и – что удивительно – раскрашивают себе лица яркими красками, как их братья из Соединенных Штатов.

В результате многолетней службы у белых миролюбивые носильщики потеряли часть своих привычек, одеваются на европейский лад, отказались от кочевого образа жизни и не раскрашивают больше себе лица, за исключением особых случаев.

Принятые на государственную службу, они полгода проводят на перегоне от Йела до Карибу, где не носят оружия, разве только нож и американский топорик вместо древнего томагавка. Потом возвращаются в свои деревни, иногда довольно отдаленные, и остальную часть года живут со своими семьями, промышляя рыбной ловлей, охотой, покупая продукты на заработанные деньги.

Этих краснокожих уже не назовешь дикарями, они оседлы, знают, что такое сберегательный банк, профессия, рабочий день, и охотно помогают промышленникам, путешественникам, золотоискателям и лесорубам, мирно с ними сосуществуя.

Они легко переносят скудость пищи, не обижаются на тумаки и грубые слова. Вывести их из терпения и уравновешенности может только отвратительное преступление, нарушающее все нормы гуманности. Именно таковым оказался поступок сэра Джорджа.

На этот раз индейцы пренебрегли законами послушания и отбросили страх возмездия за расправу над белым. Жестокость мести должна равняться жестокости преступления англичанина или даже превзойти ее.

Брат главного начальника правителя-наместника края умрет в страшных мучениях, а мстители пустятся в бегство и, спасаясь от конной полиции, доберутся, если смогут, до ледовых долин Лабрадора, до неприветливых земель Аляски.

Ради торжества справедливости они откажутся от спокойной жизни, какой живут со времени появления на их земле белых, и станут беглыми изгоями, проклятыми, за голову каждого из них будет обещано вознаграждение в десять фунтов стерлингов.

Перро проснулся последним, подкрепился, съев три килограмма холодного филейного мяса, крупно порезанного и насаженного на палку одним из индейцев. Метис внимательно смотрит, как готовится казнь, и ворчливо все критикует, замечая, что здесь не чувствуется военного опыта и, видно, нет специалистов по казни. Он презрительно говорит:

– А как можно было бы все обставить! Во времена моей молодости, когда индейцы собирались казнить пленника, об этом знали все племена на расстоянии двух миль. Тогда краснокожие не ведали усталости, их песни оглашали дали, всю ночь жгли военные костры, плясали до боли в спине, пили до умопомрачения. Пленнику позволялось оскорблять своих палачей, высмеивать их за отсутствие воображения.

Женщины и дети превосходили в жестокости мужчин. Они придумывали разные фокусы – то с волосами, то с ногтями, то с обнаженным нервом, то с куском висящей кожи – трясли, дергали, скручивали, рвали. А тут что я вижу? Поджаривать англичанина, придушенного медведем, да на это уйдет от силы пятнадцать-двадцать минут, а потом – привет, все кончится. Разве вы умеете продлевать пленнику жизнь, как умели раньше племена сиу, крикливые или толстопузые? У вас ни ружей, ни стрел, нет даже томагавка, вы не можете часами издеваться над пленником, щекоча его то дулом карабина, то стрелой, то лезвием топора, чтобы каждый раз он думал, что это последняя его минута, и в конце концов сходил с ума.

Рисуя такую страшную картину, канадец еще больше усиливает свое недовольство, а носильщики тем временем все подготовили к казни – и правда, незамысловатой.

Уложив у одного из деревьев связки сухих и сырых веток, приготовив канаты из коры кедра, они принялись лакомиться мясом медведя и класть последние мазки краски на лицо.

Это совсем вывело охотника из себя.

– Ради чего так мазюкаться? – пожал он плечами. – Все равно вы будете лишь карикатурой на настоящих индейцев, а ваша пытка – карикатурой на казнь.

Каково, однако, будет мнение о казни самого белого человека, когда бывшие слуги начнут «работать» над его драгоценным телом?

Решающий момент наступил.

Связанного сэра Джорджа перенесли к дереву, превращенному в столб пыток. Его прикрутили к стволу, с которого срезали ветки, бросив их в костер.

Англичанин, хоть и бледен, проявляет выдержку. Перро с удовлетворением заключает:

– Смотрите-ка! Защищая честь белой расы, он держится молодцом.

Индейцы тем временем запевают на своем языке песню, обращаясь к белому человеку, упрекая его за участие в гибели Большого Волка. Сначала они поют хором, потом слышно соло, потом снова хор, снова солист. Канадец неуважительно зевает:

– Еще раз то же самое? Зачем тогда было разукрашивать себя как воинам? Э, кажется что-то новое.

Песня кончилась. Лось, которому положено как вождю выполнять роль палача, подходит к жертве и начинает разыгрывать первую часть ритуала казни.

Женщины и дети воют фальшивыми голосами, без подъема, скорее просто чтобы распалить самих себя.

– Никакого эффекта, – замечает Перро, – но, может быть, первая капля крови хоть немного вас возбудит?

Когда сэр Джордж видит Лося, подходящего к нему с большим металлическим крюком, чтобы рвать по очереди зубы – резцы, клыки и коренные, он обращается к метису слабым голосом, но вполне членораздельно.

– Перро, – передайте правителю-наместнику бумажник, лежащий в боковом кармане моей куртки.

– Обещаю, слово охотника!

– Если сможете освободить руки, прошу вас выстрелить мне в голову, чтобы избавить от пыток этих дикарей.

– Хорошо, месье, пытка предстоит долгая, хотя индейцы кажутся мне достаточно проворными.

– Прощайте, Перро!

– Прощайте, господин милорд… Мне жаль, что я не сдержал слово и не показал вам бигорна, но, сами видите, я связан…

– А, что уж об этом думать!

В нарушение индейской традиции, согласно которой пленник пользуется полной свободой слова, Лось грубо прерывает прощальную речь его превосходительства, сжав ему горло.

Сэр Джордж, полузадушенный, посиневший, выкатывает глаза, из открытого рта язык свисает как у утопленника.

Женщины и дети понемногу возбуждаются и пронзительно визжат.

Удушающим приемом Лось заставляет пленника разжать челюсти, до этого плотно сжатые. Теперь он может ввести крюк в рот несчастного.

Отклонившись назад, вождь тянет изо всех сил.

Черт возьми! Зубы совсем не держатся! Палач падает навзничь, потрясая какой-то странной штукой, зацепленной крюком. Нечто розовато-белое с металлическим блеском.

На крюке – зубы, сразу две челюсти, сильные, как у хищников, они поддались легко, без единой капли крови!

Индейцы переглядываются – к удивлению примешивается что-то вроде страха.

Белому человеку, кажется, совсем не больно. На его поджатых губах даже играет ироническая улыбка, вызванная этой трагикомической ситуацией, посеявшей смятение среди дикарей, никогда не видевших искусственных зубов.

Мстители, панически боясь всего необъяснимого, думают, что вмешалась сверхъестественная сила.

Лось хочет понять, в чем дело; в наступившей тишине он снимает с крюка двойную челюсть, но внезапно издает глухой крик и сильно трясет большим пальцем – пружина в челюсти соскочила и сумела его «укусить»…

Зубы белого кусаются на расстоянии. А белый человек дьявольски посмеивается.

– Нет, черт возьми! Смеется тот, кто смеется последним!

Лось отбрасывает челюсть, слегка его прикусившую, и, взбадривая себя криком – поскольку очень напуган, – бросается с ножом к сэру Джорджу, чтобы снять с него скальп.

Он грубо захватывает левой рукой густые, длинные каштановые волосы и поднимает свой нож, чтобы сделать надрез вокруг лба, на висках, затылке и по щекам.

Одна мысль о такой пытке приводила в трепет самых бесстрашных, а англичанин пронзительно хохочет – смелость, граничащая с безумием…

– Что, черт возьми, происходит? – бурчит Перро в замешательстве от инцидента с искусственной челюстью.

Разъяренный этим смехом, звучащим как самое сильное оскорбление, Лось поднимает нож, чтобы сделать надрез на лбу.

Новый взрыв смеха, еще более раскатистого, издевательского, выводит его из себя. Оттягивая левой рукой кожу, чтобы удобнее было подрезать, он вдруг чувствует, что скальп уже у него в руке, скальп белого человека с волосами и кожей… Кошмар! У джентльмена голова лысая, как тыква, а он продолжает смеяться, не потеряв ни капли крови!

Обезумев от страха, весь дрожа, Лось бросает нож и скальп рядом с челюстью и, охваченный ужасом, никак не может понять, что же это за странный человек, разымаемый на куски без единого стона или хотя бы слова, без капли крови.