Текст книги "По Гвиане"
Автор книги: Луи Анри Буссенар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Я прощаюсь с нашими посетителями, и малышка, получив щедрые дары в виде лакомств и серебряных монет, уходит, хлопая от восторга в ладоши.
Уже в половине шестого утра отправляемся в поместье. Обслуживающий его персонал хозяин предоставил в наше полное распоряжение.
Нас шестеро в шарабане, набитом провизией. Неказистая на вид лошадь мчится как ветер. Через несколько минут прибываем на место, так как дорога здесь превосходная. Открываем калитку в частоколе из бамбуковых деревьев и входим на территорию поместья, раскинувшегося на площади в несколько сот гектаров.
Принимает нас управляющий – высокий араб с блестящими глазами и желтоватым лицом. Его предупредительность и вежливость превыше всяких похвал. Это получивший свободу бывший преступник, осужденный когда-то за убийство на двенадцать лет каторжных работ. Он презирает воров и доверительно говорит мне, что в прошлом общение с ними было для него крайне неприятно. Я бесконечно благодарен ему за это признание, которое он мне сделал вечером при расставании. Вместе с тем я отмечаю явную непоследовательность в его рассуждениях: выходит, следует уважать кошелек ближнего, но не его жизнь.
Мы проходим мимо большой хижины из листвы; вблизи нее на высоком шесте реет французский флаг. Напротив – хижины кули, работающих в поместье. Мы поднимаемся на довольно крутой холм и добираемся до дома, что стоит на небольшой возвышенности – своего рода предгорье Мон-Табо, – господствующей над лесами и морем.
Лошадь поставили в загон, бросили ей добрую охапку зеленой листвы и дали вволю овса. Дом очень удобный. Это значит, что он продувается со всех сторон и является образчиком колониального жилища, построенного так, чтобы было побольше сквозняков. Первая двустворчатая дверь выходит на море; другая дверь, расположенная как раз напротив, обращена в сторону леса; справа и слева – широкие окна, и мы сразу же открываем жалюзи. Мы чувствуем себя как на крытой танцплощадке. Глубоко дышим, вдыхая благословенный ветер с моря, драгоценный для организма, необходимый на этих знойных широтах для кровеносной системы человека.
Погода сейчас превосходная, но через несколько часов грозное солнце экватора обрушит на нас, что бы мы ни делали, свои испепеляющие лучи. Пока дамы распаковывают привезенную провизию и отдают распоряжения слугам, мы с господином Дюпейра отправляемся на охоту за дичью. Как опытные, но не особенно взыскательные охотники, захватываем корзину со всякой всячиной.
Предместье Кайенны, с точки зрения охоты, разумеется, напоминает окрестности Парижа. Пустынные большие леса, где растут огромные, странного вида растения, саванны, покрытые травой высотой с лесную поросль, бамбуковые рощи. Колибри запросто летают в компании больших желтых бабочек; на плантациях злаковых культур живут не только цикады, но и некоторые другие насекомые, с которыми мы вскоре познакомимся. Однако нигде никакой дичи. Между тем мой спутник выражал надежду, что нам попадутся садовые овсянки и морские жаворонки. Мне и этого было бы достаточно.
Итак, мы отправляемся. В тридцати шагах от дома взлетает садовая овсянка. Я старательно в нее целюсь и, как водится, промахиваюсь. Мне тридцать один год, а охочусь я с пятнадцати лет. Мои спутники по охоте, коллеги из парижской прессы, любезно создали мне репутацию меткого стрелка. Допуская, что этим я обязан скорее их доброму отношению, чем собственным заслугам, я все же думаю, что она в какой-то мере обоснованна.
Ну что ж, смиренно признаюсь: я чувствую себя глубоко униженным из-за того, что промазал, стреляя в птицу, взлетевшую у меня прямо из-под носа. Я огорчен еще и потому, что испытывал новое ружье, замечательный «чокбор», который перед отъездом мне подарил мой добрый друг Гинар, оружейник с авеню Опера. Добираемся до пляжа. В двадцати пяти шагах взлетает, щебеча, морской жаворонок. Бац!.. Бац!.. Мимо. Теперь я уже не только удивлен, но и слегка ошеломлен. Ведь мое ружье превосходно! Мы испытывали его в Париже и убедились, что оно бьет точно в цель. Почему же, черт возьми, меня преследуют неудачи?..
Господин Казальс обещал устроить для меня недели через две охоту на «майпури» (так на местном наречии именуется тапир). Кроме того, мне предстоит охота на ягуара и гигантского муравьеда, с которыми шутки плохи. Если перед этими хищниками я спасую так же, как сегодня перед птицами, считайте – моя песенка спета. Мне придется распрощаться с читателями «Журнала путешествий» и с билетом третьего класса отправиться в мир иной.
Тем временем господин Дюпейра постреливает с другой стороны, в скалах. Пусть ему больше повезет. Ну ладно, продолжаю. Вот я вижу на земле жаворонка, сидящего на удобном месте, на прибрежной косе, ровной и гладкой, как муслин. Целюсь в него так старательно, словно от этого выстрела зависит моя жизнь. Бедную пташку опрокинуло, словно вихрем. Правда, я стреляю с расстояния сорока метров и пулей номер 10. Говорят, что «чокбор» следует «разработать», и вот вам доказательство. Черт возьми! Нужно бить не наугад, а более тщательно прицеливаться, особенно в движущуюся дичь.
Эти уроки для меня необходимы. Поэтому я начинаю палить, как школьник во время каникул. Я стреляю почти безостановочно, испытывая свое оружие, и вскоре добиваюсь вполне удовлетворительных результатов. Немного погодя мой спутник присоединяется ко мне. Почти все его выстрелы попали в цель. Я совершенно искренне поздравляю его, ибо зависть и ревность мне чужды. Я понимаю, хотя и слишком поздно для сегодняшнего дня, что мои промахи на средней дистанции объясняются непростительной оплошностью. В моих патронах по 5,75 грамма пороха, то есть они должны обеспечить для «чокбора» максимальную дальность и точность выстрелов. Короче говоря, моими патронами можно убить наповал со значительного расстояния дичь средней величины. Но это в стране с холодным климатом. Если бы я применял патроны с уменьшенным зарядом и стрелял с небольшого расстояния, то избежал бы промахов.
Приобретенный опыт показывает, насколько превосходно это ружье. Деля заряд патрона, я могу получать разные результаты в соответствии с характером дичи при большем или меньшем расстоянии.
Словом, при варьировании заряда «чокбор» заменяет два или три ружья различного калибра.
Для путешественника это незаменимое качество с точки зрения как затрат, так и транспортировки оружия.
Начинается отлив, и мы заканчиваем охоту двумя ружейными выстрелами в «большеглазиков» – чрезвычайно вкусных рыбешек, довольно похожих на пескаря. Отступая, море оставляет на мели штук пятнадцать этих рыбок. Девять часов утра. Идем завтракать.
Во время нашего отсутствия приготовлен прекрасный завтрак, отличающийся истинно колониальным изобилием. Мы отдаем ему должное как люди, которым долгая ходьба заменила аперитив.
В это время из окна, обращенного в сторону суши, видим многочисленные группы кули. Все эти славные индусы разодеты в самые дорогие наряды. Мужчины и женщины в ярких одеяниях входят в хижину из листвы; как нам сказали, накануне ее наспех соорудили у входа в поместье, не объяснив, правда, с какой именно целью.
Пришедших приветствуют криками «ура!» и ружейными выстрелами. Внезапно раздаются нестройные, пронзительные звуки фанфар, делающие честь силе легких, а не слуху виртуозов. Барабанщик дополняет эту какофонию монотонными ударами. Кричат дети, кудахчут куры, лают собаки. Настоящий концерт!
Мы спускаемся с холма, чтобы как можно ближе посмотреть на это, видимо, оригинальное зрелище. Дверь одной из хижин на нашем пути полуоткрыта. У входа на корточках сидит полуобнаженная девочка-индуска; вся ее одежда состоит из куска дешевой, грубой ткани. Она смотрит на приготовления к празднику, устраиваемому в чью-то честь, но явно не для нее, бедняжки. По маленькой прелестной фигурке, черным как смоль волосам, ниспадающим почти до земли, большим бархатистым глазам с длинными шелковистыми ресницами, по слегка удивленному взгляду я узнаю Талли, маленькую индуску, которую видел вчера у Казальса.
Этому ребенку, как я уже говорил, семь лет; по росту ей можно дать четыре года. Она увидела знакомое лицо и, улыбаясь, подбегает, чтобы обнять меня. Ее мать выходит из хижины, держа на руках больного сынишку, дрожащего от лихорадки, – у малыша желтоватое сморщенное личико, большой, вздутый, видимо, больной живот. Ему необходима срочная помощь. Завтра его нужно отвезти в Кайенну, где я буду его лечить с помощью всезнающей Полин, которая, как и все старые негритянки, умеет прекрасно выхаживать и детей и взрослых.
Причину же охватившей поместье суматохи нам объясняет мать Талли: сегодня крестят маленького индуса, и на празднество отовсюду собрались друзья и знакомые родственников, даже из селений, расположенных в пятнадцати – двадцати километрах от поместья.
Крещение должно произойти в уже упоминавшейся мною хижине из листвы, о предназначении которой я, естественно, не догадывался. Пойдем и мы туда, посмотрим. Талли берет меня за руку и идет со мной. После нашего прихода суматоха еще более усиливается. Нас усаживают на деревянную скамью, на самое почетное место. Стол посередине хижины заставлен большими и маленькими бутылками с яркими этикетками: ром Мана, коньяк, абсент и т. д. За крещением последует, очевидно, обильное возлияние.
В ожидании начала церемонии музыканты исполняют для нас серенаду. Какая музыка, друзья, и какие исполнители! Двое верзил в огромных чалмах и красных рубашках дуют изо всех сил в музыкальные инструменты, напоминающие кларнеты, повернув их раструбы в нашу сторону. Барабанные перепонки у нас чуть не лопаются. Мне известно, что это значит.
– Довольно!.. Довольно!.. – кричу я, опуская руку в карман.
Барабаны и кларнеты замолкают, как по мановению волшебной палочки. Увы! Мой карман пуст. Конечно, пуст относительно. Бумажник – в виде исключения – набит банкнотами, но у меня нет ни одной монеты в сто су. Поэтому оба мои мучителя, видя мою растерянность, принимаются дуть еще сильнее в свои инструменты, несмотря на мои отчаянные жесты.
Один из них вдруг останавливается и с видимым усилием отхаркивает обильную ярко-красную мокроту с розоватой пеной. Может, у него лопнул наконец какой-нибудь кровеносный сосуд! – думаю я про себя. Такое пожелание, осуществись оно на деле, заставило бы замолчать безжалостного виртуоза: оно было бы жестоким, но закономерным. Однако мошенник просто выплюнул бетель. Его легкие, увы, выдержали бы и не такое. Почему мои разрывающиеся барабанные перепонки не такие же крепкие?
Но в этом мире все имеет конец. Сражение прекратилось из-за отсутствия сражающихся. Концерт закончился на фальшивой ноте, когда кларнетистам не хватило дыхания.
И это произошло вовремя. Приближалась развязка церемонии. Она предваряла крещение маленького индуса. Появилась бабушка, которой надлежало играть важную роль в обряде. Она несла на руках годовалого ребенка, явно напуганного всем происходящим.
Сам обряд длился несколько минут. То была странная мешанина из жестов и формул, заимствованных из нескольких религий. Присутствующие выполнили весь ритуал с полной серьезностью. Излишне говорить, что там не было ни одного священнослужителя какого-либо культа. Принесли тарелку риса, приготовленного по-креольски, блюдо шафрана, размоченного в воде, а затем большую чашу со святой водой.
Гости поочередно обмакивали палец в настойку шафрана, с глубоким благоговением крестились, погружали в святую воду зеленую ветвь и окропляли дом и младенца, вопившего во всю мочь. Наконец, каждый съедал щепотку риса. Затем младенца унесли и все принялись за алкогольные напитки[62]62
Излишне говорить читателям «Журнала путешествий», что я ручаюсь за точность каждой детали своих наблюдений. (Примеч. автора.)
[Закрыть].
Мы решили не участвовать в вакхическом эпилоге религиозного празднества.
