Текст книги "Дитя лета"
Автор книги: Луанн Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
– Вы их примете, – сказал тогда Лаэм. – Они не для вас. Они для Роуз.
И несказанно удивил ее, появившись в больнице ровно в тот момент, когда Роуз приняла успокаивающие препараты.
– Я должен увидеть мою девочку, – сказал он.
Лили пыталась свести концы с концами: «мою девочку…» Так должен был бы сказать отец Роуз. Эмоции, накопившиеся в глубине, прорвались наружу. Лили пришлось выбежать из комнаты, чтобы не разрыдаться при всех.
– Что случилось? Я что-нибудь не так сказал? – спросил Лаэм, отправившийся на ее поиски.
– Вы не отец Роуз, – всхлипывала она. – Почему это вас волнует? Зачем вы здесь?
– Естественно, волнует, Лили. Ведь она при мне родилась.
– Этого никогда не случилось бы, – плакала Лили, стоя в углу больничного коридора; мимо сновали люди, не обращая на них никакого внимания, – это было детское кардиологическое отделение, и вид плачущих мам здесь был делом привычным.
– Чего не случилось бы? Моего присутствия в тот момент?
Лили стонала, тело разрывалось на части. В тот вечер, когда начались роды, Лаэм появился, точно добрый ангел, посланный Богом. Лили оказалась совершенно одна, в скалистой глуши самой северной части Новой Шотландии, бежавшая от человека, который намеревался ее убить, от отца своего ребенка. Она лежала на кухонном полу в схватках, позволяя себе громко стонать, поскольку была убеждена, что ее никто не услышит.
И вдруг вошел Лаэм; он бросил привезенные книги на пол, подошел к ней и склонился рядом – совершенно незнакомый человек, в самый сокрушительный момент ее жизни.
– Мне было бы легче рожать одной, и я никого не просила о помощи! – всхлипывала она.
– Просто вам некому было довериться, – ответил он.
– Я ни души не знала, я не была уверена, что за мной не следят, не выискивают… Я боялась, что кто-то может ему сообщить.
– Вы были совсем одна, Лили.
Она взглянула ему в глаза. Только он один понимал, как ей одиноко. Понимал, потому что сам был одинок.
Она не могла ему рассказать о том, что он ей снился. Чудесный сон, как однорукий человек склоняется над ней, и по его щекам текут слезы, и он ее обнимает и поддерживает, помогая разродиться на кухонном полу, как он любовно принимает Роуз и передает ее Лили своей здоровой рукой.
В течение нескольких недель с того момента, как Лили бежала от мужа, ей постоянно снились монстры. Страшные, бесформенные монстры, готовые сожрать ее. А ведь она выходила замуж за, как ей казалось, красивого, обаятельного человека. Он мог продать что угодно кому угодно. У него была безупречная улыбка, такие ровные, белые зубы. Но в ее снах этими безупречными зубами он вгрызался в ее плоть, пил ее кровь – точно так же, как в реальной жизни высасывал деньги с ее счетов.
Он разбил Лили сердце. Она помнила все, что он ей врал. Все способы, которые он применял, чтобы она чувствовала себя виноватой во всех неудачах. Он постоянно настаивал, что она чересчур требовательна, алчна, не в меру любопытна. Всякий раз, как она подозревала его в надувательстве или во лжи, он разворачивал все обвинения против нее самой. К тому моменту, когда обнаруживалась правда, сердце ее уже не выдерживало.
В сновидениях ее красивый муж превращался в карикатуру, а страшный любитель акул Лаэм оказывался нежным и прекрасным. Так жизнь путала все карты.
И в тот день в больнице, плача в дальнем углу коридора, Лили чувствовала сзади на шее теплое дыхание Лаэма.
– Не плачьте, Лили, – шептал он. – Здесь лучшие доктора. Девочка в надежных руках…
– Мне кажется, что это я виновата в том, что у нее порок сердца, – шептала она в ответ.
– Каким образом? Это совершенно исключено.
– Вы не знаете, – торопливо говорила она. – Я страшно нервничала все время, пока жила с этим человеком, с отцом Роуз. И при этом испытывала такое стеснение в груди, что мне казалось, будто у меня инфаркт. Я была напугана, и еще меня словно вывернули наизнанку. И ребенок внутри меня все это чувствовал. И это пагубно сказалось на нем.
– Вы полагаете, что всему виной ваши эмоции? Вряд ли.
– Мне нужно было уйти от него раньше, – всхлипывала Лили.
– Лили, я не знаю, что случилось, почему вы его бросили. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали об этом подробнее.
– Не могу, – отказалась она, переполошившись, что и так уже многое выболтала. Ее муж был всегда очень аккуратен в том, чтобы действовать скрытно. Он ни разу не ударил ее. Он ни разу не оставил у нее на теле ни одного синяка. Она ни разу не вызывала полицию. Потому что все, что он делал, всегда было законно. Чудовищно, но законно. Никто никогда не поверил бы ей, что ее муж – убийца.
– Можете, – настаивал Лаэм. – Я сделаю все, чтобы вам помочь… Вы уже оставили его. Я помогу вам поверить в то, что он никогда больше не причинит вам зла.
– Вы не понимаете, – сказала Лили. – Закон не на моей стороне. Если вы не являетесь жертвой домашнего насилия, вы не поймете меня. Этот человек – настоящий хищник.
– Я вам верю.
– А вы верите, что Роуз оказалась здесь именно вследствие тех обстоятельств, с которыми нам пришлось столкнуться еще до ее рождения? Ведь на самом деле так оно и есть. У нас у обеих разбиты сердца.
– Верю, потому что это говорите вы, – серьезно сказал Лаэм, коснувшись ее лица. – Вам я верю.
– Благодарю вас.
– Теперь послушайте меня, Лили. Что бы там ни было, я хочу, чтобы вы это знали. Вы и Роуз всегда можете положиться на меня – всегда. Все, что вам понадобится, я вам дам.
– Я не могу…
– Если вы не хотите этого для себя, сделайте это для Розы, – сказал он. Я биолог, не врач. Но я знаю одно: с того момента, как я помог Роуз войти в этот мир, вы обе живете в моем сердце. Я никогда не думал, что когда-нибудь произнесу это: я никогда не был женат, никогда не был помолвлен, никогда не был отцом. Для вас с Роуз я – никто, но я ваш навеки. Такие вот дела.
– Лаэм…
– Такие вот дела, – повторил он: в его голубых глазах были покой и твердость. – Нравится вам это или нет.
И тут их пригласил доктор. Роуз пора было везти на каталке в операционную. Ей предстояла открытая операция на сердце. Глядя на то, как ее увозят, Лили думала, что ее собственное сердце сейчас взорвется, но Лаэм держал ее за руку. Он держал ее в течение всего времени, пока шла операция. Крошечной Роуз сделали шунтирование.
Когда врачи вышли из операционной, Лили отняла у него руку. Все, что он говорил, было замечательно, благородно. Но Роуз уже перенесла операцию, выжила, и доктор Нил мог теперь возвращаться к своей привычной жизни, а они – к своей. Хирурги объяснили ей и Лаэму, что данная операция носила паллиативный характер, но, когда Роуз подрастет, ей потребуется еще одна, более сложная операция.
– Еще одна? – спросила Лили, чувствуя, как у нее подкосились ноги.
– Мисс Мэлоун, тетрада Фалло означает, что у больного четыре различных дефекта, и Роуз потребуется длительная, сложная операция на открытом сердце, чтобы восстановить его. Впереди у вас трудный путь. Но Роза – удивительная девочка, очень сильная, настоящий боец…
Они все говорили и говорили, но Лили уже ничего не слышала. Она словно захлопнулась, будучи не в силах вобрать все это.
– Как же нам справиться, мы не сможем… – снова заплакала она, когда доктора ушли.
– Сможете. Придется.
– Не смогу! – воскликнула она. – Я не вынесу ее страданий!
– Лили, моя мама не могла видеть, как я страдаю, после того как мы потеряли брата. Я тоже перенес несколько операций. Она просто… просто уходила. Она была нужна мне так же, как вы нужны Роуз. Я дал вам обещание и никогда не нарушу его. Я буду вам помогать. Всякий раз, как вам понадобятся силы, позовите меня, и я помогу. Доктор прав: Роуз действительно боец. Вот увидите. Это чудо-девочка.
– Чудо-девочка, – пробормотала Лили, ухватившись за фразу и взглянув на него красными, опухшими глазами.
– Конечно, – сказал Лаэм. – Я понял это сразу, как только она появилась на свет.
– Как это? – спросила Лили.
– Как-нибудь расскажу.
Прошло уже девять лет, а они все шли и шли по этому бесконечному трудному пути.
Лили сидела возле кроватки Роуз. Воздушные шарики, которые принес Лаэм, все еще были привязаны к перилам. Некоторые уже сдулись, но Роуз не позволяла их снимать. Лили взглянула на часы. Лаэм все не возвращался. Она попробовала снова вернуться к вышиванию, но сердце было не на месте. Она никак не могла сосредоточиться на полотне.
Она постоянно твердила ему, что он здесь не нужен, но правда заключалась в том, что, когда его не было, ей было пусто. За те девять лет, как она бросила отца Роуз, она сильно окрепла и обрела уверенность в себе. Она много интересовалась проблемой домашнего насилия и в полной мере осознала грозившую ей опасность. Она избавилась от чувства вины и победила горечь необходимости расстаться с тем, что было ей дорого. Она тоже была боец – как Роуз.
Но случались мгновения, когда она понимала, как много значило для нее обещание Лаэма. Сильная и стойкая, она не нуждалась в чужой помощи. Но Лаэм не был чужим; он принадлежал к особой – исключительно своей собственной – категории. Лили убеждала себя, что свое обещание он дал Роуз. Роуз любила его – уж это точно.
И вот – ради Роуз – Лили поднялась с места и подошла к окну. В бассейне напротив зыбко дрожало отражение памятника павшим в Первой мировой. Несколько человек врачей и посетителей больницы устроились в тени под деревьями и что-то читали. Лили прижалась лбом к оконному стеклу, стараясь разглядеть цаплю. Но так и не смогла – отсюда птицы было не видать.
Не видать было и Лаэма. Может быть, он наконец устал исполнять свое обещание? И не ей его винить в этом.
Но она вдруг вспомнила, что он так никогда и не объяснил, почему ему вздумалось назвать Роуз чудо-девочкой. А может быть, она сама избегала этого, боясь поверить тому, что услышит. Но теперь, когда Роуз была на пороге сложнейшей операции, сулившей надежду на полное выздоровление, Лили решила, что сейчас как раз и наступил момент это услышать. И обнаружила, что надеется на скорейшее возвращение Лаэма.
Глава 18
Лаэм воткнулся между машинами на больничной парковке уже почти в восемь вечера. Ему хотелось успеть навестить Роуз до окончания приемных часов. К тому же настроение у него прямо-таки подскочило, когда он наконец увидел на экране компьютера сигнал от ММ 122, живой и невредимой, но в совершенно неожиданном месте; он не успел засечь и зафиксировать его координаты – уж слишком это показалось невероятным.
Войдя в вестибюль и попав в кабину лифта, он был поражен резким контрастом между диким, свежим воздухом Кейп-Хок и запечатанной атмосферой больницы. Когда же наконец Роуз настолько окрепнет, что сможет избегать подобных мест? Вдохновение, охватившее Лаэма при появлении Нэнни, улетучилось, сменившись почти физической болью за Роуз, прикованную к постели. Девятилетняя девочка, которую он так любил, вынуждена проводить столько чудесных летних дней в настоящем заточении, в неволе собственного тела.
Но к тому моменту, когда он попал на нужный этаж, ему удалось успокоиться и придать лицу спокойное выражение. Он немного помедлил, перед тем как войти в палату.
Придвинув стул поближе к кроватке, Лили вышивала. Роуз читала. Лаэм увидел, как черные, аккуратно подстриженные волосы Лили острым углом обрамляют ее лицо. Вороново крыло. Они загораживали Лили поле зрения, но Роуз подняла глаза от книги и поверх головы матери сразу же увидела стоящего в дверях Лаэма. И он улыбнулся ей самой широкой своей улыбкой. – Пришел, – обрадовалась Роуз. – Меня не остановили бы даже дикие лошади.
– А в Новой Шотландии водятся дикие лошади? Казалось, Лаэм глубоко задумался.
– Пожалуй, нужно было сказать «дикие ангелы».
– Или дикие киты.
Лили улыбнулась, однако казалось, она смотрит куда угодно, только не на Лаэма. Это его озадачило: обычно она глядела прямо ему в лицо, высоко подняв голову, свойственным ей пытливым взором. В нем как будто звучал вызов – подбородок слегка вздернут, словно желал сказать: «Выкладывай!» Но на этот раз вид у Лили был какой-то совсем слабый, уязвимый, словно из нее вышел весь бойцовский задор; даже ее руки, сжимавшие полотно, дрожали.
Ему хотелось немедленно выяснить причину такого поведения, но он понимал, что нужно дождаться, пока они окажутся вне постороннего слуха. Поэтому он просто распаковал присланный Энн сверток.
– Энн просила передать вам вот это, – сказал он. – Посмотри-ка, какую чудесную подушечку сделала твоя подружка Джессика…
– Моя лучшая подруга!
– Да, и она тоже так считает.
– Это Нэнни. – Роуз коснулась вышитого кита. – Домом пахнет…
– А внутри – сосновая хвоя Кейп-Хок.
– А почему здесь написано «Вернем Роуз домой»? – спросила девочка.
– Потому что она по тебе скучает, – сказала Лили, и в ее взгляде таились скрытая радость и торжество.
– Это уж точно, – подтвердил Лаэм. – Ваши мастерицы помогают ей делать таких подушечек как можно больше и продают их в гостинице, чтобы заработать денег Роуз на лечение. Нэнни тоже желает ей здоровья. Она велит Роуз собраться с силами.
– Я очень хочу поправиться, – сказала Роуз тоненьким голоском.
– Обязательно поправишься, – успокоила Лили. – Ты уже поправляешься. Это происходит постоянно, каждую минуту, и сейчас тоже.
– А еще Джессика сделала вот что. – И он протянул Роуз пакет. – Это нужно подарить медсестрам.
Он наблюдал, как Лили и Роуз взяли пакет с сосновыми украшениями, и вдруг Лили спешно отложила работу и вышла в холл. Лаэм хотел пойти за ней, но Роуз встревоженно посмотрела маме вслед, и он остался.
– Почему она ушла? – спросила Роуз.
– Наверное, отправилась позвать сестричек, – ответил он.
– Завтра мы едем в Бостон, – сообщила девочка.
– Я знаю.
– А вы видели Джессику? Я подумала, что вдруг она захочет завести новую лучшую подругу. Я бы ее не винила, ведь меня рядом нет.
– Ну, ты скоро вернешься домой, – сказал Лаэм. – И мне кажется, что у нее только одна лучшая подруга – ты. Вот потому она и написала «Вернем Роуз домой».
– Они с Нэнни меня ждут?
– Видишь ли… – начал Лаэм, еще не придумав, что сейчас скажет. С научной точки зрения, это совершенно невероятно… Он сомневался, стоит ли вообще упоминать об этом, пока не поступит точного подтверждения.
– А ты поедешь с нами в Бостон? – спросила Роуз, прервав его мысли.
– Не упущу такой возможности, – ответил он.
– Иногда я думаю… – сказала Роуз и вдруг замолкла. Лаэм не торопил, не старался вытягивать из нее слова. Просто ждал. Она прочистила горло. Он видел трубки и провода, бегущие к ней и от нее, слышал урчание и щелканье аппаратов вокруг кроватки. Ему хотелось взять ее на руки, прижать к себе, убедить, что все будет хорошо. Но Роуз знала наизусть все эти банальности. Ее девятилетние глаза были мудрее глаз многих профессоров во многих колледжах.
– Так о чем ты думаешь, Роуз?
– Я думаю о том, как будет маме без меня. Ведь я – это все, что у нее есть.
Лаэм увидел, как она потянулась к его руке. Он хотел поймать ее ладошку, но она миновала его здоровую руку и дотянулась до протеза. Ее крошечная рука с синеватым отливом, с набухшими пальчиками сжала его большую неуклюжую искусственную кисть. Этот жест тронул и поразил его, и ему стоило большого усилия не показать этого. Роуз заглянула ему в глаза.
– Может быть, у нее есть не только я? – сказала она. У Лаэма бешено забился пульс. Роуз не отводила взгляда.
– Может быть и так, – произнес он.
Они долго смотрели друг на друга, и Лаэм понял, что дал еще одно, новое, обещание, слишком сокровенное, чтобы произносить его вслух.
К тому времени, когда Лили вернулась в палату, все прошло. На улице солнце село, и загорелась подсветка у подножия высокого памятника. Лаэм смотрел, как монумент светится на фоне окна. Память его уплыла в далекое прошлое, в тот день, когда родился его брат. Ему тогда казалось, что в мире столько любви, что ее невозможно исчерпать.
Глядя на Роуз Мэлоун, на то, как мать расчесывала девочке волосы, готовя ее ко сну – к последнему сну в этой больнице, он понял то, чего не понимал до сих пор. Это имело отношение и к Коннору, и к родителям, и к Лили, и к Роуз, и к самому Лаэму. Он никогда раньше этого не понимал, но сейчас точно знал, что уже не забудет это. И об этом нужно было сказать Лили, и сказать именно сегодня. И еще ей нужно показать нечто, во что он никак не мог поверить.
***
После того как Роуз раздарила сестрам сосновые сережки, и врачи завершили свой последний визит к ней, и ночная сестра дала ей успокоительное, и Роуз уснула, Лили собрала вещи. Она оглядела комнату, не забыла ли чего. Все в сумке – вышивание, ключ от номера в гостинице, подушечка с хвоей, привезенная Лаэмом. Лаэм ждал у двери, спокойно наблюдая за ней, с нетерпением и одновременно с готовностью подарить ей все время в мире.
Они вышли на улицу, и ночь показалась жаркой по сравнению с кондиционерной больничной прохладой. Лили нервничала, думая о завтрашнем дне, но была совершенно измучена. Она направилась прямо к грузовичку Лаэма, когда вдруг почувствовала, что он взял ее за руку.
– Что такое? – спросила она.
– Пойдем со мной, – сказал он.
Лили удивленно взглянула на него, но он не стал объяснять. Он повел ее в противоположном от стоянки направлении, к городскому парку. В оркестровой раковине собралась молодежь, они смеялись и слушали музыку по радио. Лаэм потащил Лили в обход публичного сада, прямиком к бассейну. Монумент, освещенный яркими галогеновыми лампами, высился в сумеречном небе. Лили увидела его отражение в длинной полоске воды и почувствовала ностальгическую боль по морю.
– Как же я скучаю… – вздохнула она.
– О чем, Лили?
– По соленой воде, – сказала она.
– Соленая вода рядом, внизу, под горой, – сказал он. – В бухте Мельбурна …
– Я понимаю, – сказала она. – Но я скучаю по Кейп-Хок. И еще больше – по дому.
– Разве ваш дом – не Кейп-Хок?
– Нет, я скучаю по родному дому.
У нее перехватило горло, на нее нахлынули воспоминания о теплом песке, серебристо-зеленых низинах, о любимом розовом саде – за ним ухаживала женщина, которую она любила всю свою жизнь. Что это? Обычно Лили так хорошо держалась, особенно накануне испытаний, предстоявших Роуз. Но сейчас вдруг ей показалось, что она готова умереть от застаревшей печали и томления.
– В ту ночь, когда родилась Роуз, вы тоже плакали по дому, – сказал Лаэм.
– Потому что знала, что больше никогда его не увижу.
– И приговаривали: «Ты мне нужна, нужна…» Лили кивнула, глядя на гранитную колонну. Он ждал объяснений, но Лили не решалась на них. Казалось, у нее внутри проснулся вулкан и его нужно угомонить – сдержать эмоции, не дать земным пластам сдвинуться. Но волны все накатывали, все вздымались, и она не в силах была сдерживать их напор.
– Кто вам нужен, Лили?
– Я хочу вам об этом рассказать, Лаэм… но не могу.
– Разве вы не чувствуете себя в безопасности? Я готов защитить вас от чего угодно.
– Только не от собственного моего сердца. Оно просто разрывается, когда я думаю о ней. И я не в силах о ней говорить.
Долгое время он молчал. В кустарнике пели сверчки, по лесу сновали какие-то зверушки. Сердце Лили изнывало от боли от глубоко запрятанной любви, так глубоко, что она почти забыла о ней. Перед ней вспыхивал родной образ – столь хорошо знакомая улыбка, голубые глаза, серебряные волосы, сухие пальцы, сомкнутые вокруг деревянного черенка садового совка.
– Как бы мне хотелось вас с ней познакомить! – сказала она, осмелившись поднять на него взор, заглянуть в глубоко сидящие глаза Лаэма. – Этот человек очень много для меня значит. Больше всех, не считая Роуз. Лаэм, я кажусь неблагодарной, я это понимаю. Но на этот раз все изменилось. Я знаю, что вы сделали для меня, для Роуз. Спасибо вам за то, что вы с нами. На этот раз ожидание оказалось особенно тягостным… Мне так страшно, Лаэм.
– Вы об операции?
Лили кивнула, обхватив себя руками. Как громко стрекочут сверчки. Она подняла глаза и увидела летучих мышей, кружащих над мемориалом в оранжевом свете ламп. Сердце защемило, когда Лили вспомнила о школьном докладе Роуз на тему эхокардиограммы и сонара летучих мышей.
– Раньше так не было. Роуз – она просто… Ну, вы знаете. Все говорят: «Она у вас настоящий боец», – и это действительно так. Боец. Находиться в таком состоянии с рождения… Вы сами знаете, вы же тогда были у нас… С этим мы жили постоянно, не задавая себе вопросов. Я только подчинялась ей, а она всегда была мужественной. Но сейчас, Лаэм, ожидание дается гораздо труднее. А вдруг случится что-то страшное? Или операция пройдет неудачно?
– Все будет удачно, – сказал Лаэм. Он стоял очень близко. Она не удержалась и взглянула ему в глаза. Он сказал это так уверенно.
– Я просто не выдерживаю этого ожидания, – прошептала она.
– Вы говорили, что вам хотелось бы с кем-то меня познакомить, – сказал он. – Мне тоже. Я хотел бы познакомить вас с моей семьей.
– Я знакома с Джудом, – ответила она, немного удивленная неожиданной переменой темы. – И с Энн знакома, и с остальными Нилами. С Камиллой…
Лаэм замотал головой:
– Нет, с другими – с теми, кого уже нет. Вот почему я и повел вас сюда, к памятнику. Мы стояли здесь с отцом в тот день, когда родился мой брат.
– Коннор, – уточнила она. Тот маленький мальчик, которого убила акула…
– Да, в тот день, когда он родился, мы с отцом стояли здесь на улице. Мне было тогда три года, но я очень беспокоился за маму. Она лежала в больнице, я мало что понимал. Отец показал мне памятник и рассказал историю семьи. Мой прадед воевал во время Первой мировой.
– Отец вашего деда?
– Да. Текумзея Нил. Сын моря, капитан, основавший Кейп-Хок. В его честь названо одно из судов. Он был во Франции, письма приходили очень редко. Даже его отец, бесстрашный китобой, опасался того, что сын не вернется.
– Что случилось?
– Отец рассказал мне, что его дед был ранен на фронте и последний раз его видели лежащим в грязи окопа. Его часть отступила, а добравшись до лагеря, обнаружили, что его нет. Пришло уведомление, что он пропал без вести во время боевых действий. Семья, конечно, продолжала надеяться, но многие втайне полагали, что он погиб. Время шло, недели, месяцы…
– Ужасно, – сказала Лили.
– Все потеряли надежду, кроме его возлюбленной – моей прабабушки, – продолжал Лаэм. – Она сердцем знала, что он жив.
Лили согласно кивнула – уж ей-то это знакомо. Чувство связи, единения, даже если вы разлучены с человеком. У нее никогда не пропадало это ощущение – связи с женщиной в саду, которую она так любила. И сейчас оно было живо в ее душе. И это же чувство она испытывала по отношению к Роуз – всегда.
– Знала, что он жив? – переспросила Лили.
Да. Она сохраняла положительный настрой. Но каждый день без известий походил на пытку. Она знала, что он жив, но не могла увидеть его. Знала, что нужна ему точно так же, как он нужен был ей.
– Ваш отец говорил это, понимая, как вы нуждаетесь в вашей маме, – заметила Лили.
– Верно, и, будучи трехлетним ребенком, я верил, что тоже нужен ей.
– Ну конечно же вы были ей нужны, – сказала Лили, представив Роуз в трехлетнем возрасте, ее пребывание в больнице и то, как мучительно, почти невыносимо, казалось каждое мгновение, прожитое без нее. – И что же случилось с вашим прадедом?
– Его тяжело ранило, и он оказался за линией фронта. Он попал в полевой госпиталь, и понадобились долгие месяцы, чтобы он отважился на то, чтобы дать о себе знать. Поначалу пошли толки, намеки на то, что он, вероятно, остался жив. Моя прабабушка не обращала на них внимание, потому что располагала более убедительными доводами. Она точно знала – сердцем, – что он уже находится на пути к дому. Так и вышло, Лили. Какое-то время он был военнопленным, но в конце концов вернулся к ней домой.
– Она знала.
– Да, знала. Всегда.
– И ждала его.
– Вот об этом я и хотел вам поведать, Лили Мэлоун, – закончил Лаэм. – Все говорят, что Роуз – боец, так оно и есть. Как мой прадед. Но главная героиня моей истории – это все же моя прабабушка.
– Она ни разу не отказалась от него.
– Ни разу. Некоторые вещи стоят того, чтобы за них побороться, Лили. А другие – того, чтобы их дождаться.
Лили внимательно глядела на Лаэма, за его головой высился памятник. Сердце ее громко билось в груди. Он рассказывал ей о своей прабабушке, которая настолько сильно любила своего мужа и их связь носила столь мистический характер, что ей не нужны были ни письма, ни телефонные звонки, ни просто слова. И еще он рассказывал о трехгодовалом Лаэме Ниле, который ждал появления на свет своего брата, их первой встрече и долгожданной встрече с мамой. И еще он говорил о Роуз, которой предстояла последняя, самая важная операция в жизни, по замене старой заплаты – раз и навсегда. Но он словно парил над Лили, и она знала, что он рассказывает ей о чем-то еще.
– Однажды вы сказали мне, – прошептала она, – что Роуз – чудо-девочка. И обещали объяснить, что вы имели в виду. Расскажите мне об этом сейчас.
Он кивнул. Потом обнял ее – обеими руками, и левая была ничуть не менее нежна, чем правая. У нее возникло ощущение, что ноги тают; она погрузилась в его объятия, надеясь, что сердце не вылетит из груди.
– В ту ночь, когда я помогал вам рожать Роуз, – сказал он, – видел, как она появилась на свет… я воскрес, она вернула мне жизнь.
Лили не могла говорить. Она мысленно вернулась в прошлое, вспомнила раздирающую боль, душевную травму, вынудившую ее к бегству в Кейп-Хок. Она была так напугана, что скрывалась, как дикое животное в пещере, даже не отваживаясь обратиться в больницу – из страха, что ее муж станет ее искать, что сообщения в прессе вселят подозрение во врачей и сестер, что ее узнают и выдадут полиции.
Лаэм оказался единственным, кому она смогла довериться – и то не по собственной воле, а по необходимости. Просто потому, что он там оказался.
– Вернула вам жизнь? – наконец произнесла она.
Он кивнул, откинул волосы ей с глаз и погладил по щеке.
– Акула, убившая моего брата, убила и всю мою семью.
– Она лишила вас руки.
– Она лишила меня сердца, – сказал Лаэм. – А вы с Роуз вернули мне его.
– Но вы же совсем нас не знали…
– В том-то и дело, в том-то и чудо. Я вас не просто не знал, я вас едва видел. И вдруг – эта глушь, хижина, рождается прекрасная маленькая девочка. И ваше доверие, позволившее помочь ей появиться на свет.
– Я действительно доверяла вам, – шепнула Лили. И это было так. К ней возвращалось то, что она вынуждена была оставить, бежав из дома, – то, что само по себе было чудом.
– Я хочу вам показать сегодня еще кое-что, – сказал Лаэм, – если вы согласитесь поехать со мной.
– Куда угодно, – прошептала она.
Место для пассажира в его грузовичке было завалено, поэтому Лили пришлось отодвинуть ноутбук, чтобы сесть. Они двинулись через парк, через каменные ворота, вниз по склону по направлению к городу. Бухта Мельбурна сияла огнями – деловой центр, гостиницы, рестораны и жилые дома. Лаэм проехал мимо крепости – старых военных укреплений, некогда оборонявших бухту, относящихся к тому времени, когда для французов эти земли назывались Акадией.
Они направились на юго-восток, вдоль побережья. Лили неудержимо потянуло домой; это случалось всегда, когда она ехала по дороге, ведущей по направлению к Новой Англии. Она вжалась в сиденье и наслаждалась дуновением бриза сквозь открытые окна. Сегодня это чувство было какое-то особенно острое, словно бабушка звала ее по имени.
В небе было полно звезд. Они висели прямо над горизонтом. Горная осыпь летела в Атлантику, а созвездия, казалось, возникали прямо из океана.
Они сделали поворот и вышли к маяку на окраине бухты. Его луч вспыхивал, рассекая небо. Лаэм свернул налево, на грунтовую дорогу у самой дальней оконечности мыса, где находился маяк. И потянулся за своим ноутбуком. Он пристроил его на коленях и включил. Лили увидела, как на экране забегали светящиеся точки пурпурного и зеленого цвета.
– Что это? – спросила она.
– Это акулы и киты, – объяснил он.
– Как же их удается увидеть? – поразилась она.
– У меня работает программа слежения, – сказал Лаэм. – Она позволяет отслеживать миграцию животных и хищников.
«Хищников». У этого слова были давние ассоциации, которые заставили ее содрогнуться.
– А где здесь акулы? – спросила она.
– Пурпурные точки, – ответил он.
– И где они находятся?
– Сейчас на экране показан участок прямо здесь, у побережья. Видите вот этот самый темный участок? Это масса суши – на юге Новой Шотландии, от Мельбурна до Галифакса.
– Я никогда раньше не замечала, что очертания Новой Шотландии напоминают омара, – сказала Лили, неотрывно глядя на экран и на силуэт острова на более светлом, сизоватом фоне моря, сплошь заполненного тревожными пурпурными точками.
Она посмотрела в лицо Лаэму. Он был так чуток и так мягок – и это при том, что море кишело акулами, подобными той, что убила Коннора!
– Зачем вы занимаетесь этим? – спросила она. – Зачем посвящаете жизнь изучению этого зла?
– Вы имеете в виду акул?
– Да.
– Это не зло, Лили. Они опасны, это верно. Однако зло и опасность не одно и то же.
– В чем же разница? – И она снова подумала о другом хищнике.
– Акулы убивают не ради того, чтобы причинить боль или страдания. Они убивают, чтобы прокормиться. Это инстинкт, это поддерживает их жизнь. Мне пришлось усвоить эту истину, что помогло мне избавиться от ненависти к ним.
Лили подумала о разбитых сердцах – своем и дочери. Акула в человеческом облике причинила им столько зла, нанесла такой удар! Этот хищник чуть не убил ее, вынудил бежать из родного дома; из-за него Роуз родилась с пороком сердца.
– Как можно избавиться от ненависти к тому, что несет гибель?
– Приходится, – сказал Лаэм. – Иначе вы тоже погибнете.
Лили неотрывно смотрела на пурпурные точки на экране. Затем выглянула в окошко грузовичка. Они ехали к югу. В нескольких сотнях миль отсюда прямо за водным пространством, лежал Бостон. А за ним был родной дом. Удивительно, как много акул отделяло ее от любимых мест!
– Я знаю, что такое ненависть, – сказала она.
– Мне это известно, – ответил Лаэм. – Именно поэтому-то я и хотел привезти вас сюда.
– Откуда вам это известно? Я как-то обнаружила это? По мне видно?
Он помолчал, глядя на темное море. Луч маяка блуждал по глади воды, освещая ее каждый раз на четыре секунды. Лаэм повернулся к Лили:
– Да, по вам это видно. Кое-кому вы доверились – Энн, своим мастерицам. Но от всех прочих вы с Роуз держитесь особняком, никого не подпуская к себе.
– Кто бы говорил, – улыбнулась Лили.
– Вот именно, потому-то я и в вас это увидел. Я установил в компьютер эту программу, чтобы как можно больше узнать о явлении, которое мне было наиболее ненавистно.
– Я приложила все усилия, чтобы изучить его, – сказала Лили. – Но он непохож на акулу, он причиняет зло сознательно. И я немного поняла схему действий этого хищника.
