Текст книги "Рыжим котенком"
Автор книги: Лой Штамм
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Лой Штамм
Рыжим котенком
…Познакомились мы с ним на концерте. Случайно. Нас познакомила его девушка, и сначала я даже не поняла, что она нашла в нем.
Потом не могла понять, что он нашел в ней.
Через неделю мне стало ясно, что неравнодушна к нему. Через две, что влюбилась. Через три ко мне пришло осознание того, что я полюбила.
Впервые в жизни.
Человека, который любил и был любим четыре года. Которому я никогда бы не заменила _ее_. Потому что они за четыре года прошли вместе столько, сколько немногим за всю жизнь дано пройти.
Он дарил мне цветы на праздники. Я не люблю цветы. И дарить их мне мог только _он_. Больше никто другой. А еще скальпели. Я попросила, и он принес два одноразовых скальпеля. Для работ по коже и ткани, не подумайте чего дурного. Кожу или дерматин сложно хорошо разрезать ножницами, а вот скальпелем в самый раз. К сожалению, хорошие скальпели могут достать только люди, причастные к медицине.
Он работал мед. братом в институте имени Склифосовского, в опер. блоке. Если с человеком случается что–то плохое и очень опасное, его привозят именно туда.
Работать там почетно и очень сложно. Я часто жалела его, ему было нелегко. Но это все не важно. Это было важно, когда была жива Аня. Спросите, кто
такая Аня? Так меня звали.
Звать меня так перестали в середине февраля.
На дне рождения нашего общего друга, когда я уютно устроилась рядом с _ним_, его девушка, наконец, поняла, что что–то идет не так. «Отстань от него, он мой». Ревность. В то же время, я понимаю, что ее претензии были вполне обоснованны.
На следующий день все и произошло. Я возвращалась с работы, ехала на маршрутке от метро. Автолайны часто попадают в аварию, в этом нет ничего обидного. Просто на этот раз в одной из столкнувшихся машин ехала я. Хорошо, что никто кроме меня не погиб. Может, у них не было того, ради которого они могли бы вернуться?
«Скорая» приехала быстро. Меня повезли… куда бы вы подумали? Именно в Склиф.
На середине пути он позвонил. Я не смогла ответить или достать из кармана телефон, хоть и была в сознании, но только на его звонок у меня поставлена особенная песня «Невеста». Никаких ассоциаций, умоляю, ничего радостного в этой песне нет.
Он еще ничего не знал… И до сих пор я даже не догадываюсь, зачем именно он тогда звонил.
Я смотрела в забранное частыми полосочками краски окно на густые хлопья летящего снега и слушала, как в кармане куртки играет звонок:
Я даже не удивилась, когда поняла, что именно он будет подавать хирургу инструменты на этой операции. Я тогда ничему не могла удивляться, жизнь во мне угасала с каждым биением сердца и толчком крови из порванных сосудов. Последнее, что я увидела до того, как анестезиолог накрыл мое лицо маской, были _его_ широко распахнутые глаза.
– Аня, Анечка…
– Они знакомы? Выведите его из операционной!
– Нет–нет, просто напомнила сестру.
У него никогда не было сестры.
Будет комната с запахом хлора,
Руки, люди, глаза, халаты.
Боль наплывала волнами, я качалась в них и растворялась, а затем словно
вынырнула на поверхность.
– Почему она пришла в себя? Уволю всех к чертовой матери!
– Давление падает…
– Открылось новое кровотечение.
– Аня, Анечка! Держись!
– Уведите его отсюда!
– Аня, не смей!
Неожиданно в операционной распахнулось окно, и белый снег огромными хлопьями влетел в помещение. Подсвеченный лампой над операционным столом, он казался золотыми блестками в первые мгновения.
Будет свет, дальше будет лучше,
Будет снег налипать на веки…
– Остановка сердца… разряд… разряд!
– Аааня! – голос возлюбленного становился все тише, да и слышало его уже не тело, а нечто другое…
– Время смерти – 19 часов 36 минут.
Будет звук, только он все тише.
Будет сон. Он один. Навеки.
* * *
Я не помню, что было следующие несколько часов со мной, но неожиданно мир оглушил меня своими звуками и запахами. Я вернулась, вернулась,
помня все. Почему я не вижу? Почему я ничего не вижу?!
– Мррр…
– Мама?..
Я родилась в подвале, недалеко от _его_ дома. Я помню, как ласковая пушистая мама вылизывала меня, как возились рядом три брата, как бегали смотреть на нас дети, а старушки приносили мамуле молоко.
Кошкой быть очень весело, во всяком случае, пока ты маленький пушистый котенок. Мама вылизывала нас с братьями, мы пили теплое и вкусное молоко, возились, иногда мамуля осторожно брала нас за загривок и куда–то таскала.
А как стало здорово, когда у нас открылись глаза! Мы носились по подтаявшему снегу, который не холодил пятки, а лишь раззадоривал. А как весело было пугать воробьев! Они разлетались, когда мы с разных сторон неожиданно бросались на них. А еще лестницы. Страшные и большие лестницы, но по ним было так непривычно спускаться головой вниз… Я же помнила все–все… Но решила для себя, что раз уж выпала возможность жить в кошачьем теле, то стоит этому лишь радоваться. Пока не встретилась с ним.
Впервые я увидела его в начале мая, скорее даже почувствовала запах. Сердце тоскливо защемило, я выскочила из кустов прямо перед ним, надеясь, что он узнает меня, но передо мной с лаем выскочила какая–то собачонка из–за его спины, и пришлось убегать назад, в подвал.
Через неделю начал летать тополиный пух, мы с братьями носились за ним как угорелые, а за нами носились дети. Один из мальчишек поймал меня, и шутки ради посадил на крышу машины, на большой черный джип. Я жалобно пищала, пытаясь слезть, но боялась упасть – лапки скользили на гладкой поверхности. Мне было настолько страшно, что я не сразу почувствовала, его запах. Я обернулась, и увидела, как он идет, уткнувшись взглядом в асфальт. Совсем близко–близко от машины.
И я рискнула. И прыгнула.
В самый последний момент лапы соскользнули, погасив разбег, но я все равно долетела до его плеча, вцепилась коготками в рубашку и кое–как устроилась. Он от неожиданности резко остановился, я же уткнулась холодным мокрым носом в его шею, часто–часто вдыхая его запах, затем зубами уцепилась за провод наушника, вытащила его из уха и начала мурчать. От щекотки и глупости положения он рассмеялся, стащил меня со своего плеча, погладил… И посадил на асфальт.
– Извини, малыш, с моей работой домашних животных заводить нельзя.
На прощанье погладил и вознамерился уйти. Но я уже не могла оставаться в подвале с семьей, когда рядом жил он. Я побежала за ним, подпрыгнула и по штанине стала карабкаться вверх…
Этим же вечером я засыпала, уткнувшись носом в его подбородок.
Это было самое счастливое время за все моих две жизни. Я жила с любимым человеком и была полностью, одуряюще, по–кошачьи счастлива. Я ждала его с работы напротив двери, и первым делом, когда он входил, бросалась ему навстречу. Он, смеясь, брал меня на руки, утыкался носом в мою шерсть, а я отчаянно мурчала. Пришел! Дождалась!
Иногда он опаздывал или не ночевал дома… Тогда я залезала в его любимое кресло и тихонько жалобно пищала, кошки ведь не умеют плакать. В таких случаях меня брала к себе его мама, и я, пригревшись, терпеливо ждала его. Самого главного человека в моей жизни. А когда он все–таки приходил, я, сделав вид, что не узнаю его, равнодушно проходила мимо. Он садился рядом, смотрел мне в глаза, и я, не выдерживая, бросалась с радостным писком к нему на руки.
Я спала у него на левой ключице…
И больше всего боялась, что когда–нибудь я буду выгнана из комнаты, когда придет его девушка. И она, она, а не я, будет спать у него на плече.
И это случилось.
Однажды они пришли вместе и гораздо раньше, чем он возвращается. Я тогда спала на его кровати, уткнувшись носом в подушку. Во сне я чувствовала его запах, впитавшийся в ткань, и мне казалось, что он рядом. И вдруг я услышала знакомый голос, не обратив особого внимания на то, что он не один.
Он вошел первый, я соскочила с кровати и побежала к нему, но внезапно в дверном проеме появилась она. Я резко остановилась, словно натолкнулась на стену, так резко, что лапы меня не удержали, и я упала. Она засмеялась, назвала меня прелестью, присела и попыталась меня взять на руки, но я зашипела на нее, расфыркалась и юркнула к нему за ногу, любопытно оттуда выглядывая.
Он взял меня на руки, чмокнул между ушами и отнес к маме. Как я бросалась на дверь, когда поняла, что… Что случилось. Она уехала поздно вечером, а я впервые не пошла спать к нему.
На следующий день я не ждала его у двери. Я дремала на коленях у его мамы под звуки дождя, и жалела, что кошки не умеют плакать. При жизни я плакать не умела и не любила, считая, что это меня недостойно. А сейчас хотелось. Но за меня успешно это делала погода, словно чувствуя, как мне плохо.
Я вздрогнула и открыла глаза, стоило мне услышать скрежетание ключа в замке. Его мама внимательно на меня смотрела, я отвернулась и прикрыла глаза лапой. Мне не хотелось ничего.
Он разулся, удивленно спросил маму из коридора: «А где мелкая?», не дождавшись ответа, пошел в свою комнату. Затем на кухню, и только потом зашел к маме: «Нигде не могу ее найти». И остановился в дверях.
– Глупая, ну неужели обиделась? – Он удивленно улыбнулся, взял меня на руки, но я оцарапала его, вырвалась и убежала в его комнату, на балкон. Заскочила на подоконник и уставилась на капли дождя, стекавшие по стеклу. Он тихонько подошел сзади и провел пальцами по моей спине.
Когда–то давно, в другой жизни, я безумно любила стоять на темной кухне и смотреть в окно. Он приходил, обнимал меня сзади, и в такие моменты я чувствовала, что я всесильна.
Я пыталась как–то дать ему понять, что это я. Что я вернулась. Но не знала, как, он не понимал меня. Не могла же я написать ему, кошки не умеют держать в лапах карандаш, а на клавиатуру он меня не пускал.
Именно в тот момент, у окна, мне пришло в голову, что я все–таки глупая.
Я встала на задние лапы и старательно стала выписывать «Невеста». Получилось так коряво, что я до сих пор удивляюсь, как он понял, что это. А может, решающим было то, что я вообще что–то написала?
– Аня…
Он взял меня на руки, и я с надеждой заглянула ему в глаза: понял?!
Но он прерывисто вздохнул, перекинул меня к себе на плечо, подошел к компьютеру и включил эту песню. У всех в компании она ассоциировалась со мной, так почему же он никак не поймет?!
– Анечка…
Ты – брошенная, как кошка,
Хозяйской рукой на улицу…
– Как кошка…
Ты – колкая, как иголка,
Пружина, готовая распрямиться,
Чтобы ударить, не нужен повод,
Чтобы выжить, нужно крутиться.
Он опустил голову, мне на нос капнуло что–то мокрое. Плачет? Глупый, я же с ним… И почему–то жалобно пищу…
– Никогда не верил в реинкарнацию, – услышала я тихий шепот.
– Мяу?! – я подпрыгнула.
– А… Аня?
– Мяууу!
Я спрыгнула с его рук, побежала на балкон и заскочила на тумбочку, с тумбочки на подоконник. Мой человек подошел сзади и смотрел на меня, я не видела этого, но чувствовала.
Я подошла к соседнему, без надписи, окну, и старательно вывела его имя…
– Анечка…
* * *
А потом он уехал. Я не знаю, куда. Правда. И тогда не знала. Я просто чувствовала, что он уже не вернется ко мне, как бы он ни хотел этого.
Был конец июля, но _он_ совсем не видел того, что вижу я. Забавных жужжащих мух, молодой травы, он не чувствовал пьянящего запаха счастья,
он ничего этого не видел, не замечал до самого отъезда. Наверное, это правда было что–то очень важное.
Он собрал большую спортивную сумку, поставил ее у двери, долго–долго сидел в кресле, поджав ноги, и прижимая меня к груди, и повторял, что
обязательно вернется за мной.
А потом он ушел…
Ты – брошенная, как кошка
Хозяйской рукой на улицу…
Он не видел, как я выпрыгнула из окна четвертого этажа и бежала за ним, боясь потерять из виду удаляющийся силуэт.
Не видел, как я жалобно мяукала, понимая, что не догоню его.
Не слышал, как взвизгнули тормоза, когда я перебегала дорогу, которую он недавно перешел.
Не чувствовал, как я, плача от боли, ползла по асфальту, оставляя на нем кровавый след.
Он не знал ничего этого.
Только немного екнет сердце в груди совсем скоро, когда я не найду сил для следующего рывка и затихну, нелепо замру на асфальте. Это будет чуть–чуть позже, потом.
А сейчас я лежу на обочине и истекаю кровью.
И уже слышу, как урчит моя пушистая и ласковая мама, которую жестокие дети повесили в том самом подвале, в котором я родилась.
Я уже слышу ее и иду на ее зов.
Но пусть он не расстраивается, ведь я еще вернусь.
Маленьким рыжим котенком.
