Текст книги "Смерть Донжуана"

Автор книги: Лоуренс Мейнел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– И почем она у вас?

– Тридцать шиллингов, сэр.

– За такие деньги она должна быть и вправду хороша,сказал я. Пожалуй, возьму одну.

Продавец, получив от меня пару банкнот, заверил меня, что юным клиентам новинка очень по душе.

Со "Скачками" подмышкой я поспешил к мистеру Фуллеру.

Бесплодное предприятие. Мистер Фуллер как сквозь землю провалился.

– Его нет, – безучастно сообщила девица в приемной.

– Могу я в таком случае повидаться с одним из директоров?

– С мистером Джо или мистером Сэмом?

Я выбрал мистера Джо; и если только мистер Джо не был лучшим актером Вест-Энда, он в жизни не видел прежде "Скачки".

– Ловкая затея, – сказал он. – Но какое это имеет отношение ко мне?

Я объяснил. Он пинком открыл дверь в соседний кабинет и призвал мистера Сэма.

Их общее мнение, выраженное сочувственно, но не без толики сардонического удовлетворения, заключалось в том, что я простофиля. Мистер Фуллер меня обмишулил.

– И не вас одного, – заверил меня мистер Джо. – Наша выручка выглядит намного жирнее с тех пор, как мы наподдали Фуллеру.

– Что же мне делать? – спросил я.

Мистер Джо остановил на мне взгляд своих усталых и (как я теперь осознал) не вполне искренних глаз.

– Кто присутствовал при вашем разговоре с Фуллером?

– Никто. Только мы двое.

– Свидетелей не было? Предварительной договоренности не было?

– Нет. Ничего подобного.

– Какие-нибудь записи, любые письменные свидетельства?

– Нет. Только телефонный звонок.

– Тогда что вы можете поделать?

– А как мне увидеться с Фуллером?

Мистер Сэм рассмеялся:

– Я надеялся, вы нам подскажете, как это сделать.

На экземпляре "Скачек", который я купил, было указано: "Позитано Гэймз энд Тойз, Лтд. Клеркенвилль".

Но в "Позитано Гэймз энд Тойз" ко мне отнеслись без тени интереса. Даже со скукой.

– Мы часто имеем дело с заявлениями такого рода, – сказали мне. – В особенности в отношении настоящих хитов вроде "Скачек". Люди приходят и заявляют:"Но я первым это придумал!"

– Но это действительно первым придумал я!

– Вот видите. По правде говоря, мистер Лэнгтон, множество людей может придумать одно и то же. Но мы имеем дело с тем единственным, который пришел к нам.

– И кто это был?

Он пришел к ним от агента, сказали они, от мистера Лео Сильвермена , Пэнтон Стрит, Хеймаркет В.и.

– Вы ведь не думаете всерьез, что я открою вам имя своего клиента, сказал Лео С., – без предварительной консультации с ним.

– Так посоветуйтесь с ним.

– Но, мистер Лэнгтон, будьте же благоразумны, – и тут он сказал мне о Непере и логарифмах.

– В любом случае я обязан расквасить Фуллеру нос, – заметил я.

– Ваша выходка пойдет на пользу популярности этой его игры.

– Моей.

– И вы можете это доказать?..

Тем не менее, к середине восхитительного ленча у "Гаррика" я был больше заинтригован фразой "Вы тот человек, который мне нужен", чем судьбой "Скачек".

После кофе я позволил себе прямой вопрос. Лео С. поймал взгляд пробегавшего официанта и заказал два "Реми Мартен".

– Вам, конечно, приходилось слышать о Шеррингтонском аббатстве?

– Школа для девочек в Шеррингтоне?

– Некоторые сказали бы, женская школа.

Я согласно кивнул. Да, я слышал о Шеррингтоне, кто же не слышал?

Так как я не женат, то и дочери у меня нет. Но и имей я дочь, мне было бы не по карману послать её в Шеррингтон. Но если бы я имел дочь, и если бы я мог платить такие деньги, и если бы я смог обеспечить себе строку в длинном списке претендентов на первоклассное образование, я был бы счастлив отправить её в Шеррингтон.

Такое это было заведение.

– Так что Шеррингтон? – спросил я.

– В этом году они празднуют полувековой юбилей, потому что школа открылась в 1918, как акт великой веры, ещё когда шла Первая мировая война.

– Они – когда я говорю "они", следовало бы сказать "она", а когда я говорю "она", я имею в виду Кэролайн Фоссдайк, впечатляющую директрису школы – так вот, они озабочены исторической стороной, не только самой школы, но и здания, которое она занимает.

– Я знаком с Кэролайн лет десять, а то и больше. Она когда-то подумывала стать писательницей, и даже написала роман. Он никогда не был опубликован, и если вы спросите – почему, я думаю, главная причина в том, что он не особенно хорош. Но это так, между прочим. В Шеррингтоне она слишком занята, чтобы думать о творчестве. И теперь она обратилась ко мне с просьбой найти человека, который напишет книгу к юбилею.

– Очевидно, она не хочет, чтобы вышло банальное клише, вроде обычных юбилейных изданий. Она хочет чего-нибудь прочувствованного и изысканного, написанного человеком, способным правильно понять задачу. Эта работа не должна быть хлопотной; правда, мы с Кэролайн пока не говорили об объеме. Такие подробности она обычно оставляет на мое усмотрение; но я представляю себе это в пределах, скажем, пятнадцати тысяч. Ну, самое большее, двадцати. С иллюстрациями, конечно; но пусть вас это не беспокоит. И никто не станет вас торопить – четыре, пять, пусть даже шесть месяцев.

– Как насчет гонорара?

– Школьные попечители готовы заплатить тысячу фунтов, и я осмелюсь добавить, что могу заставить их раскошелиться ещё на две с половиной сотни в счет расходов.

– Попечители Шеррингтонской школы, должно быть, публика просвещенная?

– Так оно и есть. Конечно... – зоркие карие глаза Сильвермена стрельнули в сторону и снова вернулись к моему лицу, – если вы возьметесь за эту работу, вы будете так заняты, что вам придется оставить даже мысль о тяжбе из-за "Скачек". Согласны?

Лео С. в своем деле собаку съел. Он почувствовал, что у Фуллера рыльце в пуху. Он поверил моей версии. Но вера – не доказательство, и дальнейшее разбирательство не сулило ничего хорошего обеим сторонам. И в частности, его профессиональной репутации. Он старался убедить меня бросить эту затею с позиции здравого смысла, таково было его представление quid pro quo.

В подкрепление он давал тысячу( плюс, возможно, ещё две с половиной сотни) quid pro quo.

Я кивнул.

– Согласен, – сказал я.

– Ну, на том и договоримся, – он расслабленно сменил позу. – Прошу прощения за скудный ленч.

– Ленч был восхитительный. Когда мне приступать?

– Как только сможете. Кэролайн стремится заполучить своего автора как можно скорее; её тормошат попечители. А школьные попечители могут быть довольно настойчивыми, в особенности для бедной директрисы, уж вы мне поверьте.

– Безоговорочно верю. Могу я поехать повидаться с директрисой?

– Конечно. Вы просто должны это сделать. И с попечителями тоже. Как насчет послезавтра?

– Меня устраивает.

– Я нацарапаю пару строчек, чтобы дать ей знать о вашем приезде.

– Так она устрашающая особа, как вы сказали?

– Устрашающая? Разве я так сказал? Кажется, я использовал слово "впечатляющая". Думаю, вы со мной согласитесь.

По выходе из клуба мы расстались. Сильвермен, как обычно, сел в такси, которое как будто его и дожидалось. Я побрел пешком, созерцая виды старого Лондона и размышляя о причудливых извивах моей судьбы.

Глава 2. Он же.

Следующим утром Лео Сильвермен позвонил мне и с глубоким удовлетворением выслушал мое окончательное согласие поработать для Шеррингтонской школы( и, как подразумевалось само собой, хоть и не было высказано вслух, не поднимать шум насчет авторства "Скачек"...)

– Надеюсь, что сумел объяснить вашу задачу, – продолжал он, – и хочу напомнить только, что ваша работа должна устроить не только директрису; в конечном счете, юбилейную брошюру принимает школьный совет.

– А что он собой представляет?

– Ну, вы же сами понимаете, что за народ – школьные попечители...

С таким же успехом он мог сказать – вы же знаете, что за народ сидит в дирекции лондонского зоопарка. Я не имел даже самого туманного представления, кто может входить в школьный совет – люди академического склада? провинциалы-энтузиасты? надутые бизнесмены-толстосумы?

– Сделаю все возможное, чтобы очаровать их, – заверил я Лео С.

– С некоторыми вам придется здорово поработать, – предостерег он. – Я вот почему решил вам позвонить – если вы пожелаете остановиться где-нибудь по соседству со школой – как вы, очевидно, и сделаете, если получите эту работу – лучше "Черного Быка" в Шеррингтоне вам не найти. Хозяин там Фред Энсон.

Очевидно, это был дельный совет, но я как-то не мог связать фамилию Энсон с чем-то определенным на моем жизненном пути. Отставной дворецкий? Бывший поп-музыкант? Вышедший в тираж мотогонщик? Экс-декоратор? Экс-что?...

– Должен признаться, не помню такого, – вынужден был в конце концов промямлить я.

– Лучший левый подающий Мидлсекса и Англии, – в голосе Сильвермена слышался укор и даже легкое потрясение, так что я вспомнил чье-то меткое выражение, что главный храм истинной веры есть "Лордз"*, и трудно винить человека, всей душой отдающегося священнодействию сбивания перекладин и отбивания мяча.

* – известный крикетный стадион в Лондоне

– Сошлитесь на меня, если пожелаете, – добавил Лео С.

Потому я и упомянул его имя в Шеррингтонской гостинице "Черный Бык".

Не могу сказать, чтобы это помогло растопить лед; Фред Энсон выслушал меня с полным безразличием, не проявив ни энтузиазма, ни обратных чувств; зато когда я внес в регистрационную книгу собственное имя, я заметил проблеск интереса к своей персоне.

– Не приходится ли вам родственником лорд Лэнгтон из Ли? поинтересовался он.

– Это мой отец.

Фред Энсон положительно расцвел.

– Ну, да это просто здорово, – сказал он. – Ах, что за лихой игрок, если позволите заметить. Мы тут его хорошо помним.

Барон в свое время был Президентом М.К.К.*, и хотя лично я не смогу отличить биту от перекладины и склонен считать каждого, кто это умеет, полоумным, приятно было слышать, как тепло вспоминают моего старика.

* – Марилебонский Крикетный Клуб(ведущий в Англии)

С того момента, как моя родословная была удостоверена, в "Черном Быке" мне старались услужить всем, чем могли.

Это была славная гостиница, построенная основательно и продуманно в году эдак тысячу восьмисотом, по моим предположениям, и на длинной стене ещё можно было разобрать потускневшие слова "Хорошие почтовые лошади", будившие ностальгию.

– Вы надолго к нам, сэр? – почтительно поинтересовался Энсон.

– Пока на пару дней, чтобы оглядеться, а если все пойдет хорошо, то значительно дольше.

– Так вы приехали на рыбалку?

– А здесь хорошая рыбалка?

Фред Энсон был потрясен не меньше Лео Сильвермена.

– Это же Шерн, сэр. Одна из луших рек в графстве. Мы часто принимаем добрую дюжину джентльменов, приехавших порыбачить. Сейчас, правда, только один, кроме вас, сэр.

– Кто же это? – спросил я, хоть и не испытывал особого интереса, просто чтобы отвлечь внимание от своего промаха.

– Мистер Карвер, сэр.

Вот когда я услышал впервые о Филипе Карвере.

Фред Энсон показал мне мои комнаты.

– Ручаюсь, вам довелось немало поболтать о крикете с его светлостью, сказал он. – Бог ты мой, помню, как он однажды рассказывал нам о матче, в котором участвовал В.Г. Ах, до чего захватывающие воспоминания!

Я опасался, что в будущем сильно разочарую этого славного человека.

Моя комната, в сравнении с остальными, казалась просторной, хоть и незамысловатой. Единственной уступкой времени был умывальник, вписанный в угол; все остальное казалось сохранившимся со дня основания почтенного заведения.

Когда я спустился в бар, в дальнем конце его на высоком стуле сидел незнакомец.

Мистер Карвер, рыболов, предположил я сначала, но по некотором размышлении решил, что ошибся. Почему-то этот крепко сбитый горожанин не показался мне рыболовом. Он смахивал скорее на одного из проходных персонажей "Улисса".

Фред Энсон приветствовал меня с откровенным восторгом заядлого болтуна, изголодавшегося по аудитории.

Наливая мне скотч, он приступил:

– Никогда не забуду тот день, когда мы с вашим отцом вышли на поле в "Лордзе" против Сомерсета. Я подавал мяч со стороны павильона с трех до четверти пятого, и ни разу не попал. Ни разу. В перерыве на чай, когда я собрался в раздевалку, его светлость бросил мне пару слов. "Отправляйся в "детскую", Энсон, – сказал он, – там ты будешь на месте." Должен сказать, не думаю, чтобы он был прав. Там я был совсем не на месте, если вы понимаете, что я имею в виду. Но я подумал, а может, стоит попробовать? Конечно, такое проще сказать, чем сделать. Нашим капитаном в то время был очень суровый джентльмен. Никакого панибратства, никаких хлопков по спине, никаких "Как дела, Джек?" – ничего подобного. "Да, сэр", "Нет, сэр", "Три полных корзинки, сэр" – вот это ему было по душе. Так что когда он сказал мне :"Энсон, вы что-то не в форме, не так ли?" , я взмолился:"Мистер Эпс, только не посылайте меня в "детскую", там мне конец". Ну, конечно, сразу после перерыва оказалось, что меня ставят в "детскую". Я накрыл калитку первым же мячом, а следом сработал "шляпу".* "Вы, кажется, говорили, что вам тут конец," – сказал мне мистер Эпс, и, кажется, он сам был удивлен до смерти. – –

* hat-thick – трехкратное разрушение калитки тремя бросками мяча

– Конец первой байки о проклятом крикете, – буркнул персонаж за дальним концом стойки.

– Мистер Френч не интересуется крикетом, – кротко пояснил Энсон.

– Просто я слышал все эти истории сто раз.

Я спросил, не желает ли мистер Френч выпить со мной.

– Я бы выпил маленький стаканчик джина, – ответил тот к моему большому удивлению: он не выглядел человеком умеренным. Правда, почти сразу же он добавил:

– И заверни его в двойную водку, Фред, это должна быть отличная идея.

Единственным недостатком этой идеи можно было назвать ущерб, причиненный моему карману. Я с благоговейным восхищением наблюдал, как лихо мистер Френч глотает эту бомбу домашнего розлива.

– Полагаю, вы явились сюда, чтобы терзать и умерщвлять невинных рыб? чопорно спросил он.

– Нет. Я не рыболов.

– Тогда, значит, у вас есть дочь, чей ум уже безнадежно искалечен домашним благочестивым воспитанием и учебой – верно?

– Не совсем так; но на этот раз теплее.

Мистер Френч серьезно произнес:

– Распущенность молодежи – важнейший вопрос, к которому мы относимся с недопустимым легкомыслием. Кстати, о воспитании, – продолжил он, – это у вас что, скотч, что ли?

Я осушил свой стакан и подтвердил – да, спасибо, это был скотч.

– А я выпью ещё один особый, Фред, ещё один маленький джин с двумя большими водками по бокам, чтоб не озяб по дороге.

Если бы я не видел этого собственными глазами, ни за что не поверил бы, что человек способен выпить такую смертоносную смесь, избежав мгновенного и непоправимого увечья.

Стеклянный блеск глаз мистера Френча и предостерегающий взгляд Фреда из-за стойки помогли мне разобраться в ситуации. Этот тип Френч был вдребезги пьян. Он уже давно надрызгался в сосиску, и теперь, в состоянии пьяной эйфории, мог бы хватить смеси серной кислоты с нитроглицерином без всякого ущерба для себя.

– Я виноват перед вами, – сказал он.

– Сочувствие всегда приятно.

– Сочувствие – полная х...; но когда я думаю, что вам пришлось вынести тут из-за Фреда с его В.Г. и прочими...

– Если бы мистер Лэнгтон возражал против разговоров о крикете, я бы никогда не позволил себе...

– Старый лгун, – рявкнул Френч. – если б ваша прабабушка лежала при смерти, и попросила позвать священника для последнего духовного утешения, и – одному Господу ведомо – чего ещё может пожелать умирающий?... Когда брат Толстого умирал, бедняга слышал крики: "Что это? Что это?", полные ужаса крики... Господи, от этого мороз по коже, верно? Этого достаточно, чтобы заставить человека вести трезвую, богоугодную жизнь, разве нет? Так вот, если бы ваша бабушка, Фред, лежала при смерти, вы бы все равно попотчевали её болтовней о том, что сказал В.Г., когда промазал мимо калитки и заехал битой себе по яйцам.

Фред Энсон улыбнулся меланхолической терпеливой улыбкой бармена, привычного к любым идиотам и их алкогольному эгоцентризму, любой пьяной болтовне и нагромождению глупостей.

Открылась дверь, и в бар вошел некто – приземистый, широкоплечий, с солдатской выправкой.

– Можете не верить, – мрачно сказал Френч, – но война объявлена, – он подождал, пока новоприбывший подойдет к стойке, потом, откинув голову, издал вопль, который сразил бы даже краснорожего, с луженой глоткой инструктора Сандхерста:

– Тря-я-вога!

– Ну, а теперь, мистер Френч... – сдержанно начал Фред.

– Не волнуйтесь. Как Орфей в подземном царстве, я сумею уйти, не оглядываясь. Tempus abire adest. Не воображайте, что ваши клоуны-крикетисты – единственные на свете неучи. И не надейтесь, что я помашу вам на прощание. Нечего махать руками, если не тонешь. Вот так.

Когда дверь за ним захлопнулась, новоприбывший отрывисто произнес:

– Пожалуйста, маленький стаканчик шерри, Энсон. Очень сухого шерри. Этот болтун в один прекрасный день слишком далеко зайдет. Вам следовало бы отказаться обслуживать его.

– Это совершенно безвредный болтун, полковник, – сказал Энсон примирительным тоном.

– Смотря на чей взгляд. Моя бы воля, я бы выкинул половину гнусной своры писак из нашей страны, – он повернулся ко мне. – Ваш приятель?

Я сказал, что, как мне кажется, мистер Френч вполне мог бы им стать.

– О вкусах не спорят, – отрезал армеец и пригубил свой очень сухой шерри.

Я узнал, кто этот тип с армейской выправкой, как только тот прикончил свой шерри( один, всего один маленький стаканчик) и убыл.

Полковник Фоли, Дж.П.

– И выходит довольно неловко, – с огорчением признался Фред, – потому что он член комиссии по лицензиям. Но по моему мнению, права человека остаются его правами, и я на своих настаиваю. Вежливо, уверяю вас; но настаиваю. Я не позволяю заводить ссоры, или драки, или что-то в этом роде в моем "Быке". Никогда не позволял и не собираюсь. Но я решаю сам, кого обслуживать а кого – нет.

– Аминь, – вставил я. – Что слышно насчет обеда?

В "Черном Быке" имелись свои понятия о хорошей кулинарии. Вопреки распространенному псевдо-континентальными увлечению замороженными полуфабрикатами, ставшему в наш век пластиковых упаковок повальным, здесь все дышало добротностью и обращением к основам. Рубленое филе, молодой картофель( только этим утром выкопанный на огороде позади дома и прошедший дегустацию на кухне), пирог с крыжовником и двойной глостерский сыр...

– Не обессудьте, сэр, у нас тут домашняя кухня, – смиренно произнес Фред Энсон; это прозвучало так, словно ангел в раю протягивает поднос с кувшином амброзии с извинениями, что ничего иного в их заведении не подают.

Я объелся до угрызений совести, что не сумел побыть благожелательным слушателем для добряка Фреда.

И решился пожертвовать собой. Удачный пирог с крыжовником может сильно повлиять на ваше мировосприятие.

– Так что именно сказал Доктор – вы как раз начали рассказывать, когда нас перебил мистер Френч?

Блаженство расплылось по честному лицу Фреда. Заблудшая овечка вернулась к стаду.

– Мистер Френч неправильно понял, – сказал он. – Это сказал не В.Г. хотя я не сомневаюсь, что острое словечко было у него на языке. Это сказал какой-то зевака, кто-то, стоявший перед "Таверной". Доктор в то время вел тяжбу из-за маленького участка в Глостершире, который он хотел удержать за собой. И, конечно, раз уж он был такой знаменитостью, всю эту историю расписали в газетах. Так вот, этот парень перед "Таверной" раскрыл пасть и рявкнул: "Ну, вот вам пара акров, Доктор, чтобы было с чего начать!"

Я все ещё похохатывал над этой нехитрой остротой, когда вошел ещё один постоялец "Черного Быка". Кавалерийские саржевые брюки, спортивная куртка, полурастегнутый воротничок рубашки и очень аккуратный белый с голубым пестрый платок на шее.

Он огляделся и, немного поколебавшись, произнес довольно уверенным тоном:

– Чрезвычайно глупо сидеть в миле друг от друга, если нас тут только двое, не правда ли? Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

– Буду польщен.

Он сел напротив меня.

– Филип Карвер.

– Энтони Лэнгтон.

– Вы приехали удить рыбу?

– Нет. Я не рыболов.

– Не могу сказать, что я – рыболов, – он улыбнулся, и можно было заметить, что это как раз тот сорт улыбки, который должен нравиться женщинам, – но нужно ведь чем-то заняться, если хочешь немного осмотреться. Вы на отдыхе?

– В надеждах на работу, по правде говоря, – я не видел ничего зазорного в этом признании. – Надеюсь получить кое-какую работу в Шеррингтонской школе.

Он задумчиво закурил сигарету( у него была отвратительная привычка курить за едой).

– Шеррингтонская школа, – повторил он довольно заинтересованно. Какую же работу?

– Им нужен писатель – они затеяли юбилейное издание к пятидесятилетию школы.

– Так вы писатель?

– Горящие глаза и впалые щеки налицо.

– Ну, тогда удачи вам, – загадочно произнес он.

– Вас интересует Шеррингтон? – спросил я.

Карвер улыбнулся. Обычно человеческое лицо улыбка украшает. Но только не лицо Карвера.

– Пожалуй, да, – медленно произнес он. – Пожалуй, вы можете так сказать – в каком-то смысле, интересует.

* * *

Я договорился встретиться с директрисой назавтра в полтретьего. Стояла погода, которую я называю истинно английской: по фарфорово-голубому небу проносились стайки больших белых облаков, подгоняемых свежим ветром, поэтому я решил прогуляться до Шеррингтонского аббатства пешком.

– До ворот у сторожки ходу примерно миля с четвертью,сказал мне Фред Энсон, у которого я предусмотретильно спросил дорогу; правда, он не удосужился упомянуть, что за сторожкой мне предстоит ещё миля с четвертью подъема в гору, и только после этого передо мной откроется вид на архитектурное бесчинство, именуемое Шеррингтонским аббатством.

Аббатством?.. Положим, некогда оно имело и такое назначение; последующие мои въедливые изыскания в области местной истории убедили меня, что перед наплывом волны игривого королевского разбоя, не без юмора именуемой Реформацией, Шеррингтон действительно являлся монашеской обителью; и в те времена его стены вполне могли обладать обаянием особого рода, исполненным суровой простоты и достоинства.

Но если такие достоинства когда-то и были присущи Шеррингтону, вульгарность и претенциозность викторианского расцвета истребила их без остатка.

Башни, башенки, бельведеры и балкончики были рассеяны по всему фасаду. Как некоторые на удивление уродливые человеческие лица привлекают общее внимание, так и чудовищность архитектуры Шеррингтона невольно поражала воображение.

По мере необходимости к основному зданию лепились пристройки, и я без труда сразу же выделил среди них часовню, спортивный зал и больничку.

Я высмотрел также россыпь теннисных кортов и выглядевший очень добротным открытый плавательный бассейн.

Как только я приблизился к парадному входу, в поле моего зрения появилась юная обитательница Шеррингтона в практичном и привлекательном голубом форменном платьице, которое его обладательница наверняка ненавидела. Можно было догадаться, что это ученица одного из младших классов, разве что чуть-чуть старше вступительного возраста. У неё были красные, как яблочки, щечки и беспокойные голубые глаза. Наша встреча её заметно смутила, как если б она была предупреждена заранее насчет возможных нежелательных и потому опасных визитеров.

Я был взрослым, незнакомым, потенциально враждебным, и она отнеслась к нашей неожиданной встрече со вполне оправданной настороженностью.

– Привет, – сказал я самым дружественным тоном. – Как вас зовут?

– Пенелопа Мидхерст, 1А. И мне не следовало бы разговаривать с посторонними.

– Не беспокойтесь, – сказал я, – я никому не скажу, что говорил с вами; тем не менее, не могли бы вы проводить меня в кабинет директрисы?

Мисс Мидхерст поразмыслила.

– Ну, полагаю, я могу вас проводить, – признала она наконец.

Я сказал, что это было бы очень любезно с её стороны.

По дороге она внезапно остановилась перед доской с объявлениями об открытых диспутах, теннисных состязаниях и прочем.

– Вы мистер П.П.? – спросила мисс Мидхерст.

– Простите?

– Папаша-претендент?

Мне было жаль разочаровывать её.

– Увы, нет; у меня нет дочери.

– Ах, как жаль. Будь у вас дочь, вы бы послали её сюда?

– Вы бы посоветовали?

Маленькое розовое личико восторженно просияло:

– Да, посоветовала бы. Тут великолепно, – она кивнула в сторону последней двери по коридору. – Она чудесная.

– Входите, – сказала чудесная.

Кабинет директрисы оказался просторным, с большим количеством книг на простых белых полках вдоль стен. По первому впечатлению, Кэролайн Фоссдайк полностью соответствовала расхожим представлениям об образцовой школьной директрисе. Как выяснилось позже, в некоторых отношениях она абсолютно этим представлениям не соответствовала.

Она ожидала меня, я оказался пунктуален, и мог сказать теперь с уверенностью, что ей это понравилось.

Пока мы обменивались обязательными вежливыми репликами, я постарался припомнить все, что предусмотрительно прочитал об этой женщине.

"Кто есть кто" отзывался коротко, но выразительно:

"Фоссдайк: Кэролайн Хелен; р. 1929: дочь Герберта Фоссдайка; образ. Класс. школа Хадли, Дарэмский университет; личный помощник исполнительного директора "Вулф Электрик" 1951-4; позже ассистент директора Барлингтонского женского колледжа 1954-62; 1963 – директриса Шеррингтонской женской школы."

Никакие увлечения, хобби или спорт, или клубы, не упоминались; может, для всего этого она слишком занята.

Никаких довольно избитых причуд (к примеру, "никогда не отвечает на письма" или что-нибудь в этом роде); возможно, подумал я, она чересчур серьезна для этого.

Но "серьезна" – не совсем то слово, которое пришло мне в голову, когда я шагнул в кабинет, и она, характерным жестом снимая тяжелые очки, встала , приветствуя меня.

– Вы, должно быть, мистер Лэнгтон?

– Именно, вышеозначенный Энтони( и говори о причудах после этого! "вышеозначенный – одно из претенциозных словечек, которых я обычно избегаю).

– Вы похвально пунктуальны, – маленькие украшенные драгоценностями часики крепились на её блузке чем-то вроде ленточки.

– Вас это удивило?

– Это не такое уж распространенное качество.

Как она объяснила мне, вышло удачно, что я пришел вовремя: члены школьного совета, встреча с которыми исходно планировалась на три часа, дали понять, что начать пораньше, минут на десять, а то и пятнадцать, будет весьма желательно.

– Я немного побаиваюсь этой встречи, – признался я.

– Побаиваетесь? – она чуть-чуть наклонила набок свою аккуратную, гладко причесанную головку, как малиновка, примеривающаяся к червячку; это был ещё один характерный жест, который мне предстояло запомнить.

Она едва заметно усмехнулась:

– О, не думаю, что вам стоит бояться.

И, как ни странно, в это мгновение я почувствовал, что сама она если и не напугана, то все же испытывает определенное беспокойство.

Возможно, это была вошедшая в привычку постоянная ответственность за моральнное, физическое и интеллектуальное процветание пятисот Пенелоп Мидхерст. Но я угадывал в ней и какую-то другую тревогу.

Ну-ка, полегче, скомандовал я себе. Мне уже нравилась эта женщина. Если у неё есть причины для тревоги, мне бы не хотелось множить их число.

– И все же расскажите мне, каким львам вы намерены меня швырнуть?

Она покосилась на какие-то бумаги – о, эти бесчисленные бумаги, регламентирующие школьную жизнь в любой мелочи!

– Пять львов и львица.

– О Господи – женская особь породы попечителей!

– Не беспокойтесь. Леди Микин совершенно безвредна. Того, что вы сын титулованной особы, будет для неё вполне достаточно.

– А что остальные?

– Председатель совета – лорд Джастис Хартманн, совершенно очаровательный и упрямый, как скала. Потом Кэнон Харли, местный уроженец; он попал в совет потому, что по какой-то странной причине родителям, девяносто процентов которых давно избавились даже от того легкого влияния христианства, какое им сумели привить в детстве, нравится видеть "церковное "имя в списке членов совета. Потом наш местный В.О.П.*, доктор Стюард, по совпадению – наш школьный доктор; он не часто посещает совет, но именно сегодня будет обязательно. Он очень интересуется местной историей. Потом Рональд Хардкастл, единственный член совета, моложе пятидесяти. Ходят слухи, что он замышляет выставить свою кандидатуру на следующих выборах, и ради популярности пролез во все мыслимые советы и комитеты. И наконец, полковник Фоли. – – – * – терапевт широкого профиля, работающий в Государственной

Службе Здравоохранения

– О Господи.

Малиновка снова вперилась в червяка, настороженно наклонив головку.

– Вы его знаете?

– Мы встречались. Короткая и безрадостная встреча, надо сказать.

Наши глаза встретились, и у меня возникло ощущение – из тех, которым веришь сходу – что наш бравый полковник не так уж популярен. На минуту мне показалось, что Кэролайн готова развить эту тему; но, видимо, быстро передумала.

– Ну, будет видно, – сказала она.

Дверь открылась, и явился высокоэффективный, плоскогрудый, бесстрастный образчик школьной механики – секретарша директрисы.

– Члены советы собрались, мисс Фоссдайк.

Я остался ждать вызова.

– Курите, если хотите, – уже от двери Кэролайн указала на коробку с сигаретами на столе. – Но сохрани вас Господь от того, чтобы войти с сигаретой. Полковнику Фоли это не понравится.

Секретарша улыбнулась и последовала за ней.

"Никогда, ни при каких обстоятельствах не может джентльмен бросить даже взгляд на чужую корреспонденцию или личные записи", – внушал мне барон, когда я был в Хэрроу. Так как мне было отлично известно, что сам он совал нос во все письма моей матери, а при удобном случае – и в её дневник, если успевал добраться до него, пока она играла в бридж, я вынужден был заключить, что сам он не джентльмен, и, надо признаться, этот факт произвел на меня большое впечатление.

К несчастью, стол Кэролайн Фоссдайк оказался удручающе неинформативным. Списки; каталоги оборудования для спортзала; уточненный вариант расписания для младших классов; чековая книжка; график выходных персонала – из всего этого следовало только, что Кэролайн – директриса школы, и что она пользуется услугами банка Барклай. Жалкие крохи информации, едва стоившие того неприятного ощущения, которое я испытал невыразимого и необъяснимого ощущения, что за мной наблюдают, заставившего меня оглянуться и встретиться взглядом с голубыми глазками Пенелопы Мидхерст, 1А, сардонически изучающей меня через окно.

Она удалилась, правда, без особой спешки, вне сомнений, чтобы вызвать разлад и смятение в каком-нибудь другом месте; уж такого сорта была эта девица; воплощенная femme fatale, если я правильно это себе представляю.

Вошла секретарша и объявила:

– Вам сообщение от мисс Фоссдайк. Она сказала: "Идите и отдайтесь львам".

Стоило посмотреть, как изменился в лице полковник Фоли, увидев меня. После секундногол замешательства его физиономия расплылась в удовлетворенной самодовольной улыбке человека, чьи худшие опасения сбываются.