Текст книги "На острие"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

Я проснулся довольно рано и сразу ощутил во рту горечь. Почистив зубы, спустился в кафе позавтракать. С трудом заставил себя поесть. Кофе тоже показался мне каким-то странным – у него был металлический привкус.

Мелькнула мысль: уж не отравился ли я мышьяком вчера в ресторане. Может быть, в салате не разглядел клочков зеленых обоев?

Вторая чашка кофе доставила мне ничуть не больше удовольствия, чем первая, но я все-таки ее осилил. Одновременно просмотрел «Ньюс». Команда «Метс» победила благодаря пареньку, недавно приехавшему из Тайдуотера. В игре на своем поле одержали победу «Янки» – Клоделл Вашингтон отлично провел матч. Футбольная команда «Гиганты» потеряла своего лучшего крайнего; тот как-то неудачно сдал анализ мочи и был теперь на тридцать дней отстранен от игр.

На одном перекрестке в Гарлеме, где, по сообщению газеты, часто встречались торговцы наркотиками, они вчера затеяли разборку с перестрелкой, а в Ист-Сайде, на станции подземки, сцепились два бомжа, причем один толкнул другого под колеса приближавшегося поезда. Чем это кончилось, легко угадать. В Бруклине, на Брайтон-бич, был задержан мужчина. Его обвинили в убийстве бывшей жены и троих ее детей от предыдущего брака.

Об Эдди Данфи в газете не было ничего. Да и не могло быть – и без того хватало новостей.

Чтобы окончательно проснуться, после завтрака я решил прогуляться. День был облачным, синоптики предсказывали дождь, вернее, его сорокапроцентную вероятность. Не представляю, что бы это значило. В сводке погоды нас словно бы просили: «Не ругайте нас, если дождь пойдет, и не выходите из себя, если дождя все-таки не будет».

Шел я куда глаза глядят. В Центральном парке заметил свободную скамейку и сел. Напротив, чуть правее, женщина в пальто, купленном в магазине уцененных товаров, разбрасывала из пакета хлебные крошки. Голуби тучей укрыли ее, скамейку и мостовую вокруг. Их было не меньше двухсот.

Экологи говорят, что, подкармливая голубей, мы усугубляем проблему загрязнения города. Но не мне следовало сообщить ей об этом. Во всяком случае, я сам раздаю деньги уличным попрошайкам.

Наконец запас крошек у женщины иссяк, и птицы разлетелись. Ушла и она. Погрузившись в размышления об Эдди Данфи и Пауле Хольдтке, я остался один. А потом стал думать о Вилле Росситер и догадался-таки, почему проснулся с тяжелым чувством.

Я понял, что у меня не было времени по-настоящему погоревать о смерти Эдди. Я не почувствовал скорби вчера, потому что провел вечер с Виллой, был очень возбужден и радовался тому, что мы сблизились. Кроме того, может, и не так сильно, но меня тревожили угрызения совести из-за дела Паулы. Продвинувшись достаточно далеко, чтобы обнаружить неувязку в датах телефонных звонков, я все забросил, с головой уйдя в романтическую интрижку.

Возможно, мой поступок кто-то бы и оправдал, но сам я знал, что если дела Паулы и Эдди попадут в категорию нераскрытых, если я не доведу их до конца, то всю жизнь у меня будет во рту горький привкус. И мой кофе никогда не перестанет отдавать металлом.

Встав со скамейки, я направился к выходу из парка. По дороге меня остановил парень с диким взглядом и попросил денег; джинсы его были грубо обрезаны. Отделавшись от него, я отправился дальше.

Я еще раз прокрутил в уме то, что узнал о последних днях Паулы в Нью-Йорке. Шестого июля она внесла квартплату. Следующий день оплаты попадал на тринадцатое, но у хозяйки она так и не появилась. Пятнадцатого Фло Эддерлинг сама пошла к ней, но на стук в дверь ей никто не ответил. Шестнадцатого июля Фло открыла комнату своим ключом и поняла, что девушка ее покинула, – кроме постельного белья, она ничего там не оставила. На следующий день Пауле позвонили родители и оставили на автоответчике просьбу с ними связаться. Тогда же Джорджия Прайс договорилась об аренде освободившейся комнаты и на следующий день в нее въехала. Еще через два дня Паула позвонила в телефонную компанию и попросила отключить ее телефон.

Женщину из телефонной компании, с которой я разговаривал накануне, звали госпожа Кадильо, и она сразу же меня вспомнила.

– Мне крайне неловко снова вас беспокоить, – сказал я, – но я никак не могу свести воедино сведения из разных источников. Мне известно, что Паула Хольдтке обратилась с просьбой отключить ее телефон двадцатого июля. Не могли бы вы сообщить, откуда она звонила?

– Боюсь, у нас нет таких данных, – озабоченно ответила сотрудница телефонной компании. – Для нас это не имеет значения. Хотя, в сущности...

– Да?

– Я только хочу сказать, что по записям невозможно установить, звонила она в компанию или отправила нам письмо. Обычно клиенты звонят, но она могла и написать. Некоторые поступают именно так, если к тому же хотят переслать деньги для окончательного расчета. Но в июле мы не получали от нее платежей.

Раньше у меня и мысли не было о том, что просьба об отключении телефона могла быть отправлена по почте. На мгновение я вообразил, что этот факт поможет все расставить по местам. Учитывая скорость доставки, письмо Паулы, брошенное в ящик в июле, еще и сегодня могло находиться в пути.

Впрочем, звонок ее родителей семнадцатого июля и в этом случае не находил объяснения.

Я спросил:

– А разве у вас не регистрируются все звонки с определенного номера?

– Да, но...

– Не могли бы вы сообщить мне число и время ее последнего звонка? Это бы мне очень помогло.

– Извините, – ответила госпожа Кадильо, – но я действительно не могу это установить. У меня нет доступа к таким сведениям, к тому же это противоречит нашим внутренним правилам.

– Вероятно, мне бы удалось получить судебное постановление, – сказал я, – но не хотелось бы вводить клиента в лишние расходы и обрекать на дополнительные хлопоты. Да и времени жаль. Но если бы вы все-таки нашли возможность мне помочь, то, уверяю вас, никто никогда не узнал бы, откуда у меня эта информация.

– Я прошу меня извинить. Конечно, правила я могла бы обойти, но у меня нет необходимых кодов. Чтобы получить сведения о ее местных звонках, боюсь, вам все же придется предъявить судебное постановление.

Я чуть было не пропустил мимо ушей очень важные слова – примерно в середине фразы. Я повторил:

– Местные звонки... А если она звонила по междугородной линии?

– Такие разговоры должны были оплачиваться по счетам.

– А к ним вы имеете доступ?

– Строго говоря, нет.

Я промолчал, выжидая, и она продолжила:

– Ну, речь ведь идет только о регистрации... Посмотрю, что есть в моем компьютере. В июле по межгороду она не звонила...

– Ну, что же, стоило хотя бы попытаться.

– Вы не дали мне договорить.

– Извините.

– В течение июля платных звонков не было до восемнадцатого. Но она дважды звонила восемнадцатого и один раз – девятнадцатого.

– И ни разу двадцатого июля?

– Нет. Мы зарегистрировали только три звонка. Вам нужны номера, которые она набирала?

– Да, – ответил я. – Очень.

Итак, у меня появились два номера. По одному она звонила два дня подряд, по другому – только девятнадцатого июля. Судя по коду – 904, оба абонента находились в одной и той же местности. По справочнику я выяснил, что этот район ничего общего не имел с Индианой. Паула звонила на север Флориды или в Западную Виргинию.

Проходя мимо банка, я разменял десятку на монеты по двадцать пять центов и вернулся к своему автомату. Набрал номер, по которому она звонила дважды. Металлический голос сообщил, сколько монеток мне следует опустить в автомат, что я тут же и сделал. После четвертого гудка ответила женщина. Я представился, сказав, что меня зовут Скаддер, и объяснил, что пытаюсь связаться с Паулой Хольдтке.

– Боюсь, вы ошиблись номером, – ответила женщина.

– Прошу вас, не бросайте трубку. Я звоню из Нью-Йорка. Я точно знаю, что женщина по имени Паула Хольдтке звонила по этому номеру немногим более месяца назад. Я пытаюсь выяснить, где она находится сейчас.

Помолчав, женщина произнесла:

– Право, не представляю, чем могла бы вам помочь. Это частный дом, а имя, что вы упомянули, мне совершенно незнакомо.

– Ваш номер 904-555-1904?

– Нет, мой номер... Подождите-ка, какой номер вы только что назвали?

Я повторил.

– Это рабочий телефон моего мужа, – ответила она, – в магазине скобяных изделий.

– Извините, – сказал я. – По ошибке я прочел номер, по которому Паула звонила только один раз. Вероятно, ваш номер 828-9177?

– А откуда у вас номер, который вы назвали первым?

– Она звонила по обоим номерам.

– Вот как! Как, вы сказали, ее зовут?

– Паула Хольдтке.

– Она звонила и по этому номеру, и в магазин?

– Вероятно, я все-таки ошибся, – сказал я.

Она все еще продолжала задавать вопросы, когда я бросил трубку.

Я снова отправился в меблированный дом на Пятьдесят четвертой улице. На полпути меня остановил бородатый юнец в джинсах и спросил, нет ли у меня мелочи. У него был растерянный вид, – так часто выглядят жертвы метамфинамина и те, кто принимает крэк. Я вручил ему остаток мелочи.

– Эй, спасибо! – крикнул он мне вслед. – Ты классный парень!

Когда Фло открыла дверь, я извинился за то, что продолжаю ей досаждать. Она ответила, что всегда рада меня видеть. Я поинтересовался, дома ли Джорджия Прайс.

– Точно не знаю, – ответила она. – Разве вы с ней еще не разговаривали? Не представляю, чем она может вам помочь. Ведь я сдала ей комнату после отъезда Паулы, а значит. Джорджия не могла ее знать.

– Действительно, я с ней уже беседовал. Но мне хотелось бы еще раз ее повидать.

Она махнула рукой в сторону лестницы. Поднявшись, я остановился перед дверью, за которой прежде жила Паула.

До меня донеслись звуки музыки с назойливым, быстрым ритмом. Я постучал. Услышит ли она меня в этом шуме? Я собирался постучать еще раз, но тут дверь распахнулась.

Джорджия Прайс была в трико, ее лоб поблескивал от пота. Думаю, она разучивала новый танец. Ее глаза удивленно распахнулись, когда она узнала меня. Девушка невольно отступила на шаг, и я проскользнул в комнату. Она хотела было что-то сказать, но передумала и пошла выключать музыку. Джорджия выглядела испуганной и виноватой. По-моему, у нее не было причин для переживаний, но я решил воспользоваться случаем.

– Вы из Таллахасси, не так ли? – спросил я.

– Из пригорода.

– Прайс – ваше сценическое имя? А настоящее – Присоцки?

– Как вы...

– Когда вы сюда въехали, в комнате стоял телефон. Он не был отключен.

– Я не знала, что мне нельзя им пользоваться. Я была уверена, что оплата телефона, как в гостинице, включается в стоимость номера. Правда, я не знала.

– Вы позвонили сначала домой, а потом отцу на работу?

Она кивнула. От растерянности девушка казалась совсем юной и была до смерти напугана.

– Я заплачу, – сказала она. – Я просто не представляла... я думала, придет счет... К тому же мне не удалось добиться, чтобы сразу установили новый аппарат: мастер не мог прийти раньше понедельника. Я боялась, что придется долго ждать, пока мне дадут новый номер. Когда же мастер наконец появился, он только и сделал. Что подключил к линии прежний аппарат и сообщил мне номер. С этого момента сюда больше не мог позвонить тот, кто хотел поговорить с Паулой... Честное слово, я не предполагала, что поступаю дурно.

– Да вы не совершили ничего плохого, – успокоил ее я.

– Я буду только рада заплатить за все звонки.

– Не беспокойтесь из-за этого. Кто попросил отключить телефон Паулы? Вы?

– Да. Я что-то сделала неправильно? Поскольку она больше здесь не жила, то...

– Вы поступили так, как положено, – сказал я. – Меня не интересует пара неоплаченных телефонных разговоров. Я лишь пытаюсь разыскать пропавшую девушку.

– Знаю, но...

– Джорджия, был ли подсоединен к телефону автоответчик?

Ее взгляд невольно метнулся в сторону столика у изголовья кровати, где рядом с телефоном стоял автоответчик.

– Мне надо было отдать его, когда вы заходили в первый раз, – произнесла она. – Я даже об этом подумала позже. Вы так быстро задали вопросы о том, что оставалось в комнате, знала ли я Паулу и не справлялся ли кто-либо о ней после ее отъезда, что я вспомнила про автоответчик, когда вы уже ушли. Я вообще-то и не собиралась оставлять его у себя, а просто не знала, как с ним быть. Вот он и стоит на прежнем месте.

– И прекрасно.

– Правда, я им пользовалась. Я хочу купить себе новый аппарат, когда поднакоплю денег. Мне нравятся новые модели – с дистанционным управлением, чтобы можно было позвонить с другого аппарата и прослушать записанные сообщения. А этот совсем простенький. Пока, конечно, и он бы пригодился. Вы хотите его забрать? Я могу за минуту его отключить.

– Мне он не нужен, – сказал я. – Я сюда пришел не для того, чтобы забрать автоответчик или получить деньги за разговоры с Таллахасси.

– Извините.

– Я только хотел бы задать вам пару вопросов относительно телефона и автоответчика. Вот и все.

– О'кей.

– Я знаю, что вы въехали сюда восемнадцатого, а телефон работал до двадцатого. В эти дни кто-нибудь спрашивал Паулу?

– Нет.

– Что же – телефон вообще не звонил?

– Один или два раза. Искали меня. Я созвонилась со своей подругой и дала ей этот номер. За уик-энд она пару раз разговаривала со мной. Из города, так что звонок ничего не стоил. Ну, разве что четвертак, не больше.

– Мне безразлично – звони вы хоть на Аляску, – повторил я. – Если это может вас успокоить, имейте в виду: ваши звонки не придется оплачивать. Задаток Паулы перекрыл ее расходы, так что ваши разговоры будут оплачены из оставшихся на ее счету денег. Поскольку самой Паулы здесь нет, никто не потребует возмещения остатка.

– И все-таки я поступила некрасиво.

– Все в порядке. Значит, звонили только вам? А когда вас не было? Есть ли записи на автоответчике?

– После моего переезда ничего записано не было. Видите ли, как только я сообразила, что телефон принадлежит ей и плата за него не включена в стоимость комнаты, я отключила автоответчик. Лишь позднее, примерно через неделю, решив, что она за ним не вернется, я подумала, что могла бы им пока пользоваться. Тем более что он мне действительно нужен. Подсоединив его снова, я прослушала все записи и только потом вставила свою кассету.

– Скажите, кроме звонков ее родителей, были какие-либо еще?

– Немного.

– У вас сохранилась кассета?

– Я все стерла.

– Вы что-нибудь припоминаете из того, что услышали?

– Нет, ничего. Это были какие-то обрывки. Пленку я прокрутила только один раз, когда пыталась разобраться, как мне ее очистить.

– А что произошло с той кассетой, на которой были записаны слова самой Паулы о том, что дома ее нет и она просит оставить сообщение после сигнала? У Паулы ведь именно такой аппарат?

– Да?

– Вы и ее запись стерли?

– Когда записываешь что-то новое, предыдущий текст стирается автоматически. Так и получилось. Раз уж я решила использовать автоответчик, то должна была записать собственный голос.

Она прикусила губу.

– Я поступила неправильно?

– Да нет.

– Неужели запись была такой важной? Ничего особенного она не сказала: «Алло, это Паула. Не имею возможности поговорить с вами сейчас, поэтому оставьте ваше сообщение после сигнала». Или что-то в этом роде, дословно не помню.

– Это несущественно, – сказал я. Действительно, никакой роли в расследовании та запись не играла. Просто мне очень хотелось услышать ее голос.

Глава 9

– Удивительно, что ты все еще занимаешься этим делом, – сказал Деркин. – Что ты предпринял? Позвонил в Индиану и натряс золотых яблочек с золотой яблоньки?

– Нет. Хотя, вероятно, следовало бы. Столько времени уже прошло, а с результатами по-прежнему плохо. Думаю, исчезновение Паулы Хольдтке – дело уголовное.

– Почему же ты так решил?

– Из своей комнаты формально она не выезжала. В понедельник, как положено, внесла квартплату, а десять дней спустя хозяйка вскрыла дверь и обнаружила, что комната покинута.

– Так часто случается.

– Знаю. Из комнаты вынесли все, за исключением трех вещей. Кто бы ее ни очистил, он забыл прихватить телефонный аппарат, автоответчик и постельное белье.

– И о чем это, на твой взгляд, свидетельствует?

– Скорее всего это не Паула упаковала вещи и вынесла их из комнаты. Во многих меблирашках пользуются хозяйским постельным бельем, но тут все иначе. Пауле пришлось купить белье, и, выезжая, она его, конечно, не оставила бы. Тот, кто унес ее вещи, этого не знал и, наверное, подумал, что белье не следует забирать.

– Это все?

– Нет. Она бросила и автоответчик. Когда девушка исчезла, он все еще был подключен к телефону и голосом Паулы предлагал всем оставлять после сигнала сообщения. Если бы она собирала свои веши сама, то наверняка позвонила бы на станцию, чтобы ее телефон отключили.

– Если только не уезжала в спешке...

– Думаю, откуда-нибудь да позвонила бы. Но, допустим, она этого не сделала, допустим, она настолько безответственна, что совершенно об этом позабыла. Почему же она не взяла с собой автоответчик?

– По той же причине – забыла.

– Комната была совершенно пустой. В ящиках комода нет одежды, в шкафу – тоже ничего не осталось. Из ее вещей брошены только автоответчик, телефон да постельное белье. Маловероятно, что она могла их забыть.

– Ну, что ты! Вполне могла. Переезжая, многие забывают увезти свой телефонный аппарат. К тому же, если он куплен не вами, то, по правилам, должен оставаться на месте. В любом случае – о нем постоянно забывают. Может, она просто не решилась захватить телефон. Ну, а автоответчик... Он же стоит за телефоном, верно?

– Верно.

– Представь: она смотрит в ту сторону и видит только телефон. Автоответчик избавляет от беспокойства пропустить важный звонок, поддерживает за вас контакт с друзьями и знакомыми... Дзинь-дзинь... То, что у нее перед глазами, – лишь часть телефонного аппарата.

Я подумал и сказал:

– Не исключено.

– Он воспринимается как часть телефона. И если уж она оставила телефон, то зачем ей понадобилось бы брать с собой автоответчик.

– Почему же она не вернулась за ним позже, спохватившись, что забыла его?

– Да потому, что она в Гренландии, – ответил Деркин. – И дешевле будет приобрести новый, чем возвращаться самолетом за старым.

– Не очень убедительно, Джо.

– Я и сам не уверен, но скажу тебе одно: в моих словах не меньше резона, чем в деле о похищении, где доказательствами служат брошенные простыни с наволочками, телефон и автоответчик.

– Ты забыл о покрывале.

– Да, верно. Может, там, куда она переехала, постельное белье ей ни к чему? Что за постель у нее была? Односпальная?

– Побольше. Что-то между односпальной и двуспальной. Я бы сказал, полуторная.

– Теперь представь: она сошлась с мужиком, у которого роскошная водяная постель и член в двенадцать вершков. Так на кой черт ей старые простыни и одеяла? И зачем ей теперь телефон, если почти все время она проводит на спине с задранными коленками?

– И все-таки я думаю, что вещи забрал кто-то другой, – сказал я. – Взял ключ, незаметно проник в комнату, сложил вещи и выскользнул. Думаю...

– Но кто-нибудь мог увидеть постороннего, который выносил пару чемоданов из дома!..

– Жильцы друг друга-то не знают. Как им определить, кто посторонний, а кто – нет?

– Неужели никто не заметил, что вынесли вещи?

– Ты же знаешь, прошло слишком много времени. Я расспрашивал ее соседей по этажу, но разве можно надеяться на то, что кто-нибудь спустя два месяца припомнит такой заурядный факт?

– В этом вся загвоздка, Мэтт. Даже если какой-то след и был, сейчас он уже не просто остыл, а заледенел.

Деркин взял прозрачный кубик с фотографией внутри и повертел его, глядя на снимок, с которого двое ребятишек и собака, втроем, радостно смотрят прямо в объектив.

– Но ты продолжай – что там дальше по твоему сценарию? – сказал он. – Значит, кто-то взял ее вещи, но оставил постельное белье, потому что не знал, чье оно. Почему же он не прихватил автоответчик?

– Он подумал, что если Пауле позвонят по телефону, то ни за что не догадаются об ее отъезде.

– В таком случае почему было не оставить в комнате все ее барахло? Тогда бы и домовладелица не узнала, что Паула уже съехала.

– Потому что хозяйка в конце концов сообразила бы, что дело не чисто, и обратилась бы в полицию. Вывозя все вещи Паулы, он обрубал концы. В то же время, оставив автоответчик, можно было выгадать время, создать обманчивое впечатление, что девушка еще здесь. Кроме того, таким образом можно было помешать точно установить момент ее исчезновения. Так и получилось. Она заплатила за комнату шестого, но только через десять дней обнаружилось, что жилье опустело. Поэтому и я затрудняюсь определить время, когда она пропала. Речь идет о промежутке в несколько дней, точнее сказать не могу.

Деркин задумался.

– А что, если это она сама оставила автоответчик включенным? Не случайно, а с определенной целью?

– Какой же?

– Уезжая, она не хотела, чтобы кто-нибудь об этом пронюхал. Скажем, ее родители или кто-то еще, от кого она стремилась ускользнуть.

– Тогда ей следовало бы сохранить за собой комнату. Платить за нее, обосновавшись в другом месте.

– Ну, хорошо. Допустим, она собралась убраться из города, но при этом хотела знать, кто ей звонил. Она могла бы...

– На расстоянии было невозможно определить, кто хотел с ней поговорить и что записал автоответчик.

– Да нет же, появилась специальная приставка. Теперь достаточно позвонить к себе с любого телефона, набрать код, и автоответчик прокрутит вам свои записи.

– Но не все аппараты обладают такой возможностью. У Паулы был совсем простенький автоответчик.

– Откуда тебе это известно? Хотя, конечно, ты его видел. Он все еще в комнате.

Деркин сплел пальцы.

– Послушай, зачем нам ходить по кругу, повторяя одно и то же? Мэтт, ты сам долго был полицейским. Поставь себя на мое место.

– Я просто считаю, что...

– Мэтт, войди в мое положение. Представь, что ты сидишь за этим столом – и вдруг является парень с рассказом о постельном белье и автоответчике. Никаких доказательств того, что совершено преступление, у него нет и в помине. А пропавшая девушка – совершеннолетняя, в здравом рассудке, и никто ее не видел уже около двух месяцев. Что мне следует предпринять?

Я промолчал.

– Как бы ты поступил на моем месте?

– Делал бы то же, что и ты.

– Вот видишь!

– Но представь, что она была бы дочерью мэра.

– У мэра нет дочери. Он импотент. Как бы он мог завести дочь?

Он оттолкнул кресло и поднялся:

– Конечно, если бы речь шла о дочери мэра, вопрос стоял бы иначе. На ее поиски мы бросили бы сотню людей и вкалывали не покладая рук круглыми сутками, пока что-нибудь да не раскопали. Хотя, если учесть, сколько времени прошло, и принимая во внимание скудость улик, это маловероятно. Послушай, а откуда у тебя эти страхи? Конечно, я не хочу сказать, что она сейчас путешествует по Диснейленду и просто застряла там на чертовом колесе, но что, собственно, тревожит ее родителей и тебя?

– Что она, возможно, мертва.

– Очень может быть. В этом городе люди мрут как мухи. Ясно одно: если она жива, то рано или поздно отзовется. Когда останется без денег или когда в ее голове рассеется туман. Ну, а если умерла, то ей уже никто: ни ты, ни я, ни кто-нибудь другой – не поможет.

– Думаю, ты прав.

– Конечно, прав. Беда в том, что ты смахиваешь на собаку, которой бросили кость. Позвони ему и скажи, что у тебя нет новых фактов, а ему, чтобы рассчитывать на успех поисков, следовало бы связаться с тобой двумя месяцами раньше.

– Верно: пусть осознает свою вину и помучается.

– Ну, лучше не скажешь! Иисусе, никто не отдал бы этому расследованию больше сил, чем ты. Никто не продвинулся бы так же далеко, как ты. Тебе даже удалось раскопать довольно серьезные улики, я имею в виду телефонные звонки и автоответчик. Несчастье в том, что эти нити оборваны. Стоит за них потянуть, и они останутся у тебя в руках.

– Да, знаю.

– Так брось эту затею! Или ты перестанешь попусту тратить время, или кончишь тем, что будешь вкалывать за жалкие гроши.

Я собрался ему возразить, но тут зазвонил телефон. Деркин разговаривал несколько минут. Положив трубку, спросил:

– Ты помнишь, чем мы занимались, когда не было кокаина?

– Как-то выкручивались.

– Разве? Пожалуй, тогда деваться нам было некуда.

* * *

Несколько часов я бродил по улицам. Около половины второго пошел дождь. Почти сразу же на всех углах появились торговцы зонтами. Вероятно, в сухую погоду они прикидывались спорами, которые оживают только с первыми каплями дождя.

Я не стал покупать зонт – дождь был слишком слаб, чтобы стоило входить в такой расход. Чтобы убить время, я заглянул в книжный магазин. Когда, ничего не приобретя, я оттуда вышел, дождь уже едва моросил.

Добравшись до гостиницы, остановился у дежурного. Для меня ничего не было, кроме предложения приобрести кредитную карточку. «Ваша кандидатура уже одобрена», – утверждалось в послании. Почему-то я в этом усомнился.

Поднявшись к себе, позвонил Уоррену Хольдтке. Не выпуская из рук блокнот, коротко сообщил, чем занимался и как скудны мои достижения.

– Расследование уже отняло у меня массу времени, – заметил я, – но я так же далек от цели, как в начале. Не могу сказать, что я чего-то добился.

– Вам нужны еще деньги?

– Нет. Не представляю, чем бы я мог их заслужить.

– Как вы думаете, что с ней? Понимаю, ничего определенного вы не узнали, но, возможно, догадываетесь о том, что произошло?

– Пока у меня только расплывчатые предположения. Не знаю, насколько весомыми они покажутся вам. Похоже, она связалась с человеком, который выглядел обаятельным, но в действительности был опасным. Вероятно, ее втянули во что-то незаконное. Не исключаю, что именно поэтому она не в состоянии с вами связаться.

– Трудно представить Паулу в компании преступников.

– Наверное, вначале эта связь показалась ей увлекательным приключением.

– Да, возможно.

Он вздохнул.

– Вы почти не оставляете нам надежды.

– Понимаю. Но, думаю, пока нет оснований и для отчаяния. Боюсь, нам остается одно: терпеливо ждать.

– Это я и делаю. Но как... тяжело.

– Прекрасно вас понимаю.

– Ну, что же, – сказал он. – Хочу вас поблагодарить за работу и за то, что были откровенны со мной: Если, по вашему мнению, все-таки можно довести расследование до конца, я буду рад прислать вам денег.

– Не нужно, – ответил я. – Вероятно, в любом случае я поработаю еще несколько дней: вдруг что-то всплывет? Тогда сразу же свяжусь с вами.

* * *

– Мне не хотелось брать у него деньги, – сказал я Вилле. – Тысяча, которую я уже получил, легла мне на душу камнем. Если возьму еще, то до конца дней не избавлюсь от мыслей о его дочери.

– Но ты же продолжаешь работать, так почему бы не получить вознаграждение за труд?

– Он мне уже заплатил. А что я дал ему взамен?

– Ты же вкалывал.

– Разве? В старших классах на уроках физики нас учили измерять проделанную работу. Формула включала силу, расстояние и время. Скажем, надо взять предмет, который весит двадцать фунтов, и перенести его на расстояние в шесть футов. Это значит, вы проделали работу в сто двадцать футо-фунтов.

– Футо-фунтов?

– Была такая единица измерения. Если же ты стоишь у стены и целый день бьешься об нее лбом, а она остается неподвижной, значит, никакой работы ты не проделал. Раз стена не сдвинулась ни на йоту, результат твоих усилий равен нулю.

– Ты все-таки чуточку ее передвинул.

– Этого мало.

– Ох, не знаю! – вздохнула она. – Когда Эдисон трудился над своей лампочкой, кто-то заметил, что его следовало бы остановить: результатов никаких! Эдисон возразил, что, напротив, добился большого успеха, выяснив, что двенадцать тысяч уже опробованных им материалов непригодны для использования в качестве нити накаливания лампочки.

– Эдисон был в лучшем положении, чем я.

– И прекрасно! Иначе мы все еще сидели бы в темноте.

Честно говоря, именно в темноте мы и находились, однако ни один из нас не имел ничего против этого. Мы лежали на постели в ее спальне, из кухни доносилось пение Рибы Макинтайр. Слышались голоса переругивавшихся жильцов из дома напротив.

Вообще-то я не собирался к ней заходить. После разговора с Хольдтке я решил пройтись. Оказавшись рядом с цветочным магазином, я вдруг захотел послать ей букет. При оформлении заказа, однако, выяснилось, что его выполнят только на следующий день. И тогда я подумал, что, пожалуй, доставлю цветы сам.

Мы устроились на кухне. Она поставила букет в воду и приготовила кофе. Как и в прошлый раз, растворимый, но теперь из новой банки, более дорогой. Он сильно отличался от баланды, из которой извлекли кофеин.

Потом, без долгих разговоров, мы прошли в спальню. Риба Макинтайр пела уже довольно долго, и запись вот-вот должна была закончиться. Однако песенки стали повторяться – у кассетника сработал реверс, благодаря этому устройству он снова и снова прокручивал пленку.

Спустя какое-то время Вилла спросила:

– Ты голоден? Могу что-нибудь приготовить.

– Только если ты сама хочешь есть.

– Открою тебе секрет: никогда не любила готовить. Повар из меня никудышный, а мою кухню ты видел.

– Мы могли бы куда-нибудь пойти.

– На улице дождь. Слышишь, какой шум в вентиляционной шахте?

– С утра едва моросит. Моя ирландская тетушка называла такие дни «ласковыми».

– Ну, судя по звуку, погода стала более суровой. Может, закажем ужин у китайцев? Они не обращают внимание на погоду. Усевшись на велосипеды, как камикадзе, мчатся, если приходится, даже в град. «Ни дождь, ни снег, ни жара, ни тьма ночи не лишат вас миски курицы с грибами». Правда, мне она не нравится. Мне хочется... Тебе интересно знать, чего мне хочется?

– Конечно.

– Лапши с кунжутом, свинины, жаренной с рисом, цыплят с орехами кешью и креветок с четырьмя ароматами. Ну, как звучит?

– Этого хватит на целую армию!

– Ручаюсь – съедим без остатка. Ох!

– В чем дело?

– У тебя есть время? Уже без двадцати восемь, а пока ужин доставят и мы с ним расправимся, ты начнешь спешить на собрание.

– Сегодня я могу его пропустить.

– Точно?

– Да. У меня к тебе вопрос: что такое креветки с четырьмя ароматами?

– Ты никогда не пробовал?

– Никогда.

– Ну, мой дорогой, – улыбнулась она, – ты испытаешь огромное наслаждение.

* * *

Мы устроились за цинковым столом на кухне. Я то и дело пытался отодвинуть цветы в сторону, чтобы стало просторнее, но она постоянно меня одергивала.

– Пусть они стоят там, где я могу их видеть, – повторяла Вилла. – Места хватает.

С утра она успела сходить за покупками и, помимо кофе, запаслась фруктовыми соками и прохладительными напитками. Я пил коку. Себе она принесла бутылку пива «Бек'с», но, прежде чем ее открыть, спросила, не будет ли меня раздражать, если она выпьет.

– Конечно, нет, – ответил я.

– Лучше всего запивать блюда китайской кухни пивом, Мэтт. Ты согласен со мной?

– Ну, думаю, с этим можно было бы поспорить. Наверняка нашлись бы виноделы, которые запротестовали бы. Но нам-то какое до них дело?