Текст книги "Соблазнить негодяя"

Автор книги: Лорейн (Лорен) Хит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Даже больше, чем ожидала.

– Зачем вы сделали это, мисс Доусон? – поинтересовалась герцогиня. – Зачем вам понадобилось следовать за мисс Найтингейл?

– Я сочла это достойным занятием, и я… У меня не было других дел, которые казались бы мне более важными.

У нее не было поклонников. Занимаясь хозяйством в отцовском доме, она почти разочаровалась в жизни. К своему стыду, теперь Мерси не могла не признать и того, что ее тянуло к приключениям. Такая простая причина. Но внезапно появился повод удовлетворить свою тягу – война. А вместе с ней – горе и страдания.

– Расскажите, каково это на самом деле, – попросила герцогиня.

– Нам обязательно об этом говорить? – отозвался майор Лайонс, прежде чем Мерси успела открыть рот. – Я уверен, мисс Доусон не меньше моего устала от разговоров о войне.

– Прости. Разумеется. Нет причины лишний раз вспоминать то, что вы пережили.

Мерси могла поклясться, что майор Лайонс задрожал. Во всяком случае, рука его дрожала, когда он поднял и осушил бокал с вином. Несколько странная реакция, но не стоит забывать, что он, несомненно, пережил намного больше ужасов, чем она.

Он побывал в самой гуще, в то время как она все время оставалась на краю и имела дело лишь с последствиями. Удовольствия мало, но ей не приходилось каждый день испытывать леденящий страх от риска быть убитой.

– Родить Джона было трудно?

– Господи боже, мама! – воскликнул майор Лайонс. – Неужели вы постепенно превратились в варвара, пока меня не было в Англии? Разве за обеденным столом о таком говорят? Да и вообще, к чему эти разговоры?

– Почему бы тебе самому не предложить тему для обсуждения? – произнесла герцогиня.

К немалому удивлению Мерси, глаза герцогини торжествующе засветились, и Мерси стало понятно, что она наверняка специально затронула эту тему, чтобы вывести сына из состояния мрачной задумчивости. Оставалось надеяться, что его молчаливость не являлась чем-то для него необычным и не была вызвана неожиданным появлением Мерси. Но что было странного в том, что его преследуют ужасы войны?

Каждый день для нее был борьбой. Если бы не Джон, она, наверное, иногда и не вставала бы с постели. Бывало, мысленно бродя по госпиталю, она чувствовала себя совершенно беспомощной и слабой. Джон всегда помогал ей отвлечься от этих гнетущих путешествий в прошлое, которое она не могла изменить.

Что отвлекало майора Лайонса от подобных призрачных прогулок по полю боя? Глядя, как он осушает очередной бокал вина, она подумала, что ответ может находиться на дне этого сосуда.

– Погода, – бросил он.

– Погода ужасная, – отозвалась герцогиня. – К тому же это скучно. Выбери что-нибудь другое.

Он прищурился и посмотрел сначала на мать, потом на Мерси, словно это она была каким-то образом виновата в том, что за столом воцарилась такая странная атмосфера. Несомненно, в этом он был прав.

– Вы играете на фортепиано, мисс Доусон? – спросил Лео. Она тут же повернулась к нему, благодарная за этот простой вопрос, и усмехнулась. Краем глаза она заметила, что выражение лица майора Лайонса сделалось еще более убийственным. Господи, что же его мучает?

– Когда-то играла, но в последний раз мои пальцы касались клавиш несколько лет назад. – Майор Лайонс издал какой-то булькающий звук, как будто подавился вином. – Боюсь, что я уже совсем разучилась играть.

Лео улыбнулся.

– Я думаю, вы скромничаете. Пожалуй, нужно будет вас как-нибудь послушать. Знаете, я весьма силен в дуэтах и без труда смогу скрыть любые ваши оплошности.

– Зачем ставить ее в неудобное положение? – спросил майор Лайонс. – На ее долю и так достаточно унижений выпало.

Мерси обомлела. Желудок ее как будто сжался. Еда, которой она только что наслаждалась, запросилась обратно в тарелку.

– Стивен, как ты можешь?! – изумилась герцогиня. – Немедленно извинись.

– За то, что говорю правду? – Он поднялся так стремительно, что его стул едва не отлетел в сторону. Будь этот предмет мебели сделан не из такого крепкого, тяжелого дерева, заметила Мерси, он наверняка опрокинулся бы. – Вы все делаете вид, будто ничего не случилось. Но я причинил этой девушке самое настоящее зло. Свое доброе имя ей уже не вернуть. Теперь единственное ее спасение – выйти замуж за меня, и вы все прекрасно знаете, что это безумие.

Пока все ошеломленно молчали, он стремительно вышел из комнаты. Мерси захотелось догнать его, извиниться, признаться во всем. Она тоже ничего не поняла. Почему он думает, что, если она выйдет за него, это будет трагедией? Безумие? О чем это он?

Может быть, он страдает от ран, которые не видны?

Но ей было все равно. Ничто не могло заставить ее отказаться выйти за него, если он согласится взять ее в жены. Оставалось только убедить его сделать это.

Айнсли прокашлялся и сказал.

– Я должен извиниться за брата. После возвращения домой он немного не в себе.

– При всем уважении, ваша светлость, я думаю, он как раз в себе. Просто он уже не тот человек, которого вы знали до его отъезда. Да и разве мог он остаться прежним? Он прошел через такой ужас, которого, я надеюсь, вы и представить себе не можете. – Смутившись своей грубоватой откровенности, Мерси отложила салфетку и встала. Мужчины тут же сделали тоже самое. – Прошу меня простить. Мне нужно к Джону.

Она удивилась, как легко ложь слетела с ее языка. Ей ужасно захотелось выбежать из комнаты, но она заставила себя выйти спокойно, как леди, а не как невоспитанная девчонка. Ей нужно было произвести хорошее впечатление на этих людей, но в ту минуту она могла думать только об одном: где его искать?

В библиотеке. Он стоял у окна, всматриваясь в ночь, со стаканом в руке. Графин со спиртным стоял рядом. Сердце ее заколотилось, и ей показалось, что шаги ее зазвучали как-то особенно громко, когда она пересекла просторную комнату и остановилась рядом с ним. На лице его мука боролась с яростью. За столом он смотрел на нее так, что не оставалось сомнений: он вспомнил ее и знает о ее двуличности. Теперь он заберет у нее Джона. Нужно было с самого начала сказать ему правду. Оставалась надежда, что, если теперь быть с ним совершенно откровенной, ей будет позволено остаться с дорогим ее сердцу малышом.

– Майор Лайонс…

– Черт возьми, Мерси, если вспомнить, насколько близки мы были, я думаю, нам лучше называть друг друга по имени!

Чувство облегчения накатило на нее с такой силой, что она едва удержалась на ногах. Он не вспомнил обстоятельства той единственной ночи, которую они провели вместе! Значит, другая причина заставила его встать из-за стола. Невероятным усилием воли она заставила себя устоять на ногах.

– Я знаю, непросто слышать, когда другие вот так беспечно рассуждают о войне, – тихо произнесла она, охваченная желанием утешить его, заключив в объятия, как когда-то поступил он с ней. Но ее слишком страшила возможность встретить отпор. – И, несмотря на все старания корреспондентов, которые так страстно описывают невыносимые условия, в которые попадают наши солдаты, слова на бумаге – это совсем не то, что кровь на руках. Члены вашей семьи не были там. Они не могут знать, как вы страдали.

– Но вы были там, – ровным голосом проговорил он, глядя в темноту за окном. – Вы знаете.

Она кивнула. Врачи, сестры, солдаты – все они думали исключительно о физических ранах, о тех, которые можно увидеть, существование которых не вызывает сомнения, но Мерси была уверена, что есть и другие, невидимые раны, которые тоже нужно лечить. Скольких мужчин она знала, которые, казалось бы, шли на поправку, но умерли? Она вспомнила один случай, когда солдат жаловался на такую боль в руке, что не мог удержать ружье, хотя многочисленные обследования не обнаружили источника боли. Его объявили симулянтом и трусом, но Мерси была уверена в том, что он на самом деле испытывал боль. Человеческое тело – не часы, которые можно без труда открыть, чтобы изучить работу механизма. На ее глазах люди умирали даже от незначительных ран. Но еще она видела, как выживали буквально разорванные в клочья солдаты. Она была уверена, что нечто – либо душа, либо сердце, либо дух – придает телу способность восстанавливаться после страшных ран.

– Мне кажется, постоянный страх смерти не проходит даром, – продолжила она. – По-моему, борьба с испытаниями, которым мы подвергаем друг друга, влияет на нас, как ничто другое. Это подтачивает нас, хотя сами мы этого не замечаем. У меня бывало такое, что, если бы не Джон, я вообще не вставала бы с кровати.

Немного развернувшись, он прислонился спиной к оконной коробке. Наверняка острый край впивался в тело, но он, казалось, не обращал на это внимания. Или, быть может, ему было нужно это неудобство, чтобы сосредоточиться на настоящем, а не погрузиться в ужасы прошлого. Иногда она сама, просыпаясь, думала, что находится в Ускюдаре. Несмотря на то что она там сделала много добра, вернуться туда ей не хотелось даже во сне.

Под его пронзительным взглядом она почувствовала себя неуютно. Что он хотел в ней высмотреть?

– Почему вы оставили его? – спросил он. – Ребенка. Можно было найти ему хорошую семью.

– Потому что он ваш.

– Вы это говорите так, будто печетесь обо мне. Вам не кажется, что чувство, которое испытывали вы, которое испытывал я, было рождено обстоятельствами того места, где мы находились? Что все это было не по-настоящему.

– Это было по-настоящему. Господи боже мой, как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было! Крови. Грязи. Мужчин, в слезах зовущих матерей и жен. Ни один из ужасов этого страшного места не умаляет того, что я чувствовала – чувствую – к вам. Все это научило меня понимать, что жизнь невероятно хрупка, что никто не может поручиться за будущее и решения нужно принимать, основываясь на том, что мы знаем сейчас, в эту самую секунду.

Он поставил на стол стакан, а потом протянул руку и приложил ладонь к ее щеке, стерев пальцем слезинку, которую она даже не заметила. Движение это было таким знакомым, что у нее защемило сердце. Так он сделал и в Ускюдаре перед тем, как заключить ее в объятия, которые стали для нее безопасной гаванью.

– А что вы знаете сейчас?

– Что вы – самый удивительный человек из всех, кого я встречала.

Его большой палец замер.

– Вы знаете, что братья записали меня в армию, потому что считали бесхарактерным? Потому что больше всего на свете я ценил женщин.

– А женщины ценили вас больше, чем других мужчин.

Его глаза раскрылись чуть шире.

– Вряд ли во всем Ускюдаре была хоть одна сестра, которая не думала, что влюблена в вас. Вы обладаете способностью, улыбаясь женщине, заставлять ее думать, что так вы не будете улыбаться ни одной другой.

– Так это моя улыбка уложила вас в мою постель?

И снова надежда на то, что она для него нечто большее, нежели очередная покоренная женщина, разлетелась на острые осколки. Когда он прикасался к ней, когда она находилась настолько близко к нему, что могла заглянуть в голубые глубины его глаз и впитать их красоту, ей было очень просто забыть, что она для него ничего не значит. Да, она преклонялась перед ним за его силу, за бескорыстие, за готовность помочь, но явно неправильно поняла его отношение к ней. Посчитала себя чем-то большим, чем была на самом деле. Но разве имеет значение, какое место занимает она в его сердце, если он так решительно проник в ее сердце?

Она медленно покачала головой, не в силах выдавить игривую улыбку, которую он явно ждал от нее. Могла ли она улыбаться, когда у нее разрывалась душа?

– Нет. Не улыбка.

Его вторая рука, такая же большая и сильная, как первая, поднялась. Взгляд пробежался по ее лицу и остановился на губах. Те затрепетали и приоткрылись. В его глазах Мерси увидела интерес, любопытство и… желание.

– Значит, поцелуй?

Прежде чем она успела сообщить ему, что он покорил ее не поцелуем, Стивен именно это и сделал. Его губы весьма откровенно приникли к ее устам. Она замерла, когда он протолкнул язык ей в рот и прошелся бархатом по шелку, а потом, когда его уверенность покорила ее, расслабилась. Он не принуждал, он приглашал. И она приняла приглашение. Его вкус был богатым и мощным, вино и виски, и он ввергал ее в темноту, такую же дурманящую, как ласки его языка. Он брал то, что хотел, но не грубо. Он заставлял дрожать каждый ее нерв, каждый дюйм ее тела трепетал, как будто он медленно гладил ее всю.

Тысячу раз она представляла себе, как его неистовая сила сметает ее, когда ходила по узкому проходу между рядами коек и помогала другим мужчинам, когда готовилась покинуть Ускюдар из-за скорого рождения Джона, когда плыла по разъяренному морю на корабле, когда ехала на поезде в Париж. Майор Стивен Лайонс никогда не покидал ее мыслей надолго.

И все же, несмотря на все свои фантазии, она оказалась не готова к его властному поцелую, обрушившемуся на нее с таким нетерпением и с такой жадностью. Она ответила на него с таким же неистовством. Жизнь коротка, возможностей не так много, и она мечтала об этой близости слишком долго, чтобы теперь скромничать. Она таяла в его объятиях, и ей показалось, что после долгого путешествия она вернулась домой, а может, в то место, где одна ночь с ним заставила ее ощутить, что жизнь наполнена смыслом. Когда его руки сомкнулись сильнее, прижимая ее еще крепче, она поняла, что всю жизнь прожила ради этого мгновения. Той далекой ночью, заглянув в его глаза, она увидела сострадание и доброту. Она знала о его мужестве, видела, как бескорыстно он предан своим людям.

Бесхарактерный человек?Если он и правда когда-нибудь был таким, наверняка эта его часть осталась на английских берегах, когда он сел на корабль, который повез его на восток.

Она боялась, что воспоминания о ней Стивен оставил в Ускюдаре, но он поцеловал ее так, словно хорошо знал ее рот. Ни одну его часть он не заставил ждать внимания. Его глухой стон окружил их эхом, и его поцелуй, который, как ей казалось, не мог стать более глубоким, сделался еще глубже. По ее телу разлился сильный жар. При других обстоятельствах она решила бы, что неожиданно заболела. Живот свело, между ног потеплело от предвкушения еще большего удовольствия и последующего финала.

Тяжело дыша, он оторвался от ее рта. Она едва не задохнулась, когда его горячие влажные губы добрались до ее уха и стали смаковать чувствительную точку под ним. Ей нужно было сказать, что не его поцелуй соблазнил ее раньше, но он не оставил ей сил даже на слова. Удивительно, что она все еще держалась на ногах. Если бы не его крепкие руки, она, наверное, лежала бы на полу шелковистым озерцом горячего желания.

Потом его губы вернулись к ее устам, уже ждавшим их. Она жаждала этого, жаждала любого его внимания. Поцелуя, прикосновения и… да, даже большего. Она зашла слишком далеко, слишком многим рискнула, пожертвовала своим добрым именем. Терять ей было нечего, но обрести она могла все. Она могла сказать ему, что любит его, потому что любила. Мужчина, которого она встретила так далеко отсюда, в чужеземной стороне, был достоин ее преданности.

Возможно, ее он не находил запоминающейся, но она знала, что его не забудет никогда.

Она услышала, как на паркетный пол упали заколки, и почувствовала, что волосы рассыпаются по плечам. Он запустил пальцы в их пряди…

Его рот оторвался от нее так неожиданно, что она вздрогнула. Лоб его в смятении наморщился, дыхание стало таким тяжелым, как будто он только что взбежал на гору. С ней происходило то же самое. Сердце ее то замирало, то едва не выскакивало из груди. Ей хотелось снова почувствовать его губы. Ей хотелось, чтобы он обнял ее еще крепче и выбросил ключ от комнаты.

– Ваши волосы… Они короткие.

Сейчас они были значительно длиннее, чем раньше, но далеко не такие длинные, как когда-то. Но какое это имеет значение? Эти бессмысленные слова вырвали ее из колодца чувственности, в который она провалилась.

– Паразиты. Было трудно уберечься от паразитов. Рядом с ранеными… Они еще не успели отрасти… Их нужно было обрезать…

Он так резко ее отпустил, что она пошатнулась. Да что же это она все об этих проклятых волосах? Нужно просто шагнуть к нему, пока чары не развеялись окончательно.

– Боже мой, я забылся, – промолвил он голосом, хрипловатым от неосуществленных желаний. – Прошу меня простить.

Прежде чем она успела сказать, что ему не за что просить прощения, он подхватил трость, прислоненную к стене и, не произнеся более ни слова, поспешил к двери. Хромота его была как никогда заметна.

Она сделала ему больно, вынудив поддерживать себя или прижимаясь? Или он с ней играет? Почему он ведет себя так, будто не знает, что никогда раньше не целовал ее? А может, он наконец возжелал ее так же, как желала его она?

Она смешалась, испугалась. Почему он повел себя так, будто совсем не знал ее?

– Стивен?

– Мне нужно идти.

И с этими словами он вышел из библиотеки.

Мерси какое-то время постояла, потом стала приводить себя в порядок. Взявшись за короткие пряди волос, она попыталась понять, почему он так всполошился, их увидев. В госпитале, когда она его выхаживала, они были еще короче. Он вел себя так, словно вообще ее не помнил. Слезы обожгли глаза. Неужели она абсолютно ничего для него не значила?

Где-то в отдалении хлопнула дверь. Она поспешила в том направлении, откуда донесся звук.

– Вы видели майора Лайонса? – спросила она первого встретившегося ей по дороге слугу.

– Да, сударыня. Он взял пальто и ушел.

К тому времени, когда она выбежала на порог, он в развевающемся пальто уже скакал галопом прочь от дома. Ей захотелось сидеть на лошади рядом с ним. Она, несчастное маленькое существо, хотела его и довольствовалась бы даже толикой его внимания, которое он так легко и щедро дарил другим женщинам.

Почему он избегает ее?

Глава 3

Ему хотелось одного: войти в женщину, в одну, вторую, третью. Войти и забыть… что он чего-то не может вспомнить.

Так почему же, черт возьми, он не повернул лошадь к ближайшей деревне, где всегда в таверне можно найти покладистую девицу? Зачем он как сумасшедший несся в открытое поле, где не обрести утешения? Потому что он не мог уложить в койку другую женщину, когда мать его ребенка пахла так заманчиво, улыбалась так нежно, смеялась так мило.

Смех ее стал последней каплей. Ему отчаянно хотелось вспомнить, слышал ли он его раньше. Смеялись ли они в постели? Стеснялась ли она близости?

У них была всего одна ночь. Нужно будет спросить у нее почему.

Он оставил ее, чтобы перелететь на другой цветок, или пушки вырвали его из ее постели?

Он сидел за этим чертовым столом и рассматривал внимательно ее лицо, каждое движение, каждое выражение, каждую черточку. Он не был жадным. Ему хватило бы малого.

Он наблюдал за ее пальцами, когда они реяли над столом, тянулись за хлебом, брали вилку, держали нож, подносили бокал с красным вином к губам, и думал о том, как они могли прикасаться к его телу, доставлять удовольствие. Ему хотелось, чтобы они снова прикасались к его коже, ласкали, гладили. Ему хотелось знать, называл ли он ее каким-нибудь ласкательным именем, и если да, то каким. Может быть, он звал ее Рыжиком – из-за цвета волос? Подсмеивался ли он над ней из-за их цвета или не замечал его, видя только ее глаза?

Смотрел ли он в них до того, как война уничтожила в них невинность. Или же всегда знал их такими, какими они были сейчас, с мрачными тенями, которые то набегали на них, то исчезали. Он видел, как она сжималась от назойливых вопросов его матери, и, хотя сам отчаянно хотел знать ответы, вынужден был остановить допрос. Когда-то он знал, что у нее на уме. Когда-то ее мечты и надежды не были для него загадкой.

Почему она с ним держится так скованно? Они расстались, поссорившись? Или он разбил ей сердце? Она не ответила на поцелуй так, как он рассчитывал. Да, она охотно приняла его, но в ней чувствовалась какая-то робость. Возможно, это из-за того, что они не виделись уже очень давно. Он надеялся, что поцелуй этот разбудит его память, но еще больше он хотел просто поцеловать ее, узнать, как это на него подействует.

От этого поцелуя у него чуть пол не ушел из-под ног. Подобного он не испытывал раньше ни с одной женщиной. Ни одна не пробуждала в нем желания немедленно предаться удовольствию. Ему не хотелось, как с другими женщинами, затевать флирт, оттягивая развязку. Он хотел подхватить ее и отнести наверх, в свою спальню. Хотел оказаться с нею в таком месте, где их наверняка никто не побеспокоит. Он почти забыл, что привело ее в Грантвуд Мэнор.

Когда-то они уже были близки. Заметит ли она его неуверенность? Были ли у них в ходу какие-то особенные, понятные только им шутки? Нравилась ли ей какая-то поза больше других? Что ей не нравилось? Поймет ли она по его действиям, что он совсем ее не помнит?

Что он знал о ней? Что знала о нем она?

Неосведомленность за каких-то несколько часов едва не свела его с ума. Ему следовало поговорить с ней откровенно, все рассказать. Тогда она уже не будет так очарована им. По крайней мере, когда узнает правду. Что он может дать ей? Брак? Свою фамилию?

Напряжение, пронизывавшее столовую, было почти невыносимым. Все ждали подтверждения его возвращения к нормальному состоянию. Родственники из кожи вон лезли, чтобы втянуть в разговор его и мисс Доусон. Родственники, которые в любом обществе чувствовали себя как рыба в воде, сегодня оказались в тупике. У Айнсли язык без костей, мать же считала себя настоящим мастером обходить острые углы и избегать скандалов – когда ей это было выгодно, при этом незаметно, исподволь заставляя собеседников открывать ей свои самые темные секреты – если это было ей интересно. За обедом мисс Доусон заикалась, как школьница на первом чаепитии.

Она все время ерзала на стуле, явно желая оказаться где-нибудь в другом месте. Она избегала его прямого взгляда, больше рассматривала свой столовый прибор и посуду, как будто в первый раз увидела фарфор и столовые ножи и хотела разгадать загадку каждого из этих предметов.

Своим настырным взглядом он заставил ее почувствовать себя неловко, но отвести от нее взгляд было невозможно.

Не помогала и адская боль в ноге. Доходило до того, что само прикосновение брюк к ноге становилось невыносимым. Верховая езда была настоящей пыткой, но он отчаянно хотел вырваться оттуда. Мать считала, что он должен жениться на девушке, которая служила постоянным напоминанием о том, что он потерял.

Но он не мог жениться на ней, не открыв всей правды о своем недуге (было бы несправедливо по отношению к ней не сообщить, что он – неполноценный человек), и тогда она стала бы смотреть на него с жалостью, что он так ненавидел. Возникнут и другие сомнения. Что, если потеря памяти была связана не с войной, а с каким-то внутренним недостатком – возможно, с безумием?

Пошел дождь. Капли застучали по пальто, выбивая мерную дробь, и от этого цокот копыт, споро уносящих его от Грантвуд Мэнора, становился еще призрачнее. Ему хотелось оказаться от него как можно дальше, скакать еще быстрее. Но он знал, что ему придется вернуться и сделать выбор. Даже если они не поженятся, он должен будет заняться устройством судьбы мальчика и ее самой. Какая жизнь ее ждет? Мужчины будут смотреть на нее как на потаскуху. Никто не захочет взять ее в жены. Стивен обречет ее на одинокую жизнь. Она заслуживает лучшего.

Разве нет? Все его выводы были основаны на нескольких часах наблюдений за ней. Что ему на самом деле было о ней известно? Вдруг Айнсли лучше ее понял? Мысли его затуманивались с тех пор, как он очнулся в том чертовом военном госпитале.

Он направил лошадь на холм. Наверху натянул поводья, остановился и спрыгнул с лошади. Правая нога его подогнулась, и колено врезалось в землю. Всю ногу как будто обожгло огнем, и он взревел от боли и обиды громче грома, который в ту же секунду прокатился по небу. Он погладил ногу, пытаясь облегчить боль, но от прикосновения она только усилилась, как будто он вонзил в ногу нож.

Ему не были бы так ненавистны шрамы и боль, если бы он знал, что тот, кто это с ним сделал, получил не меньше.

Совсем недавно он уже почти перестал думать о загадке последних двух лет. Он не смог их вернуть, но, может быть, просто не хотел этого. У него было одно желание: выздороветь и зажить собственной жизнью. Но потом появилась мисс Доусон – Мерси, – и вдруг эти последние два года стали невыносимо важными. Какие еще тайны скрывало прошлое в своих темных глубинах? Были ли другие дети, другие женщины, которых ему стоило помнить? Или она была единственной?

Всего одна ночь с одной женщиной. Маловероятно. По крайней мере, для двух лет. С его неуемным аппетитом на женщин. До пробуждения в госпитале на убогой койке он и ночи не мог провести без какой-нибудь соблазненной им красавицы. Она ожидала, что он откажется от еженощного веселья?

Вынужденный брак не мог быть целью его жизни. Он подозревал, что и ее тоже. Она, наверное, мечтала о прочувствованных признаниях и преклоненном колене. Стивен же намеревался умереть холостяком. У него не было ни титула, ни богатств – ничего, что можно было бы оставить наследнику, которого у него тоже не было.

Но неожиданно у него появился сын. И женщина, чье доброе имя он очернил своими поступками.

Проливной дождь не мог смыть сомнения и бремя ответственности. Ему придется принимать решение. Завтра он сделает предложение мисс Доусон. Наверняка это будет нетрудно. Поцелуй в библиотеке показал, что между ними пробежала искра, которая при должном подходе может превратиться в ревущее пламя. Быть может, как только она узнает о его благородных намерениях, их отношения снова станут непринужденными, как прежде? Возможно, если притвориться, что все хорошо, все на самом деле наладится.

С трудом превозмогая боль, он стал на обе ноги. С такой ногой он без трости превращался в настоящего калеку. Пытаясь удержать равновесие, он сделал шаг к лошади. Та испуганно шарахнулась в сторону. Он чертыхнулся и попытался ее приманить. Но в этот миг в небе снова громыхнуло, и лошадь бросилась наутек.

Запрокинув голову, он подставил лицо под хлесткие струи дождя. При все усиливающейся боли в ноге он не дойдет до Грантвуд Мэнора. Без лошади не обойтись. И зачем вообще его черт дернул слезать с нее? Пульсирующая боль, которую он чувствовал, сидя в седле, была ничем по сравнению с тем, что он испытывал теперь.

Собравшись с духом, Стивен сделал глубокий вдох и, пытаясь не обращать внимания на сжигающий ногу огонь, поковылял вслед за лошадью.

– Что ты думаешь о девочке? – спросила Тесса Сеймур, герцогиня Айнсли.

– На холсте она будет смотреться замечательно.

Герцогиня, сидевшая за туалетным столиком, повернулась и посмотрела на юного светлокудрого Адониса, лежавшего в ее кровати в ожидании, когда она закончит обычные приготовления на ночь. Многочисленные кремы, которыми она умащивала лицо, шею и руки, помогали ей не выглядеть на свои сорок семь.

– Лео!

Она не стала скрывать, что его ответ ей не понравился. Он требовал предельной откровенности в их отношениях. Поначалу это ее пугало, но теперь она понимала, каким мудрым было это решение. Это давало ощущение свободы, и постепенно она поняла: что бы ни произошло, он всегда ее простит, несмотря ни на что.

Он пожал плечами.

– Думаешь, она может его спасти?

– Я надеюсь на это. Он выглядит таким потерянным! Хоть Вестклифф и Айнсли ничего не говорят, я знаю, что они винят себя за то, что случилось со Стивеном. В конце концов, это же они купили ему офицерский чин!

– А королева отправила его туда, куда отправила. Никто не мог предположить, что конфликт с этой чертовой Россией перерастет в затяжную войну.

Что верно, то верно. Газеты переполняли репортажи с театра военных действий. И списки погибших. Бесконечные списки. Телеграф как будто уменьшил мир. Никогда еще известия о войне не приходили так быстро.

Увидев его имя в списке погибших, она чуть не умерла от горя. Мать не должна иметь любимчиков среди детей, но он у нее был любимым сыном. Стивен. Она любила его отца всем сердцем, всем своим естеством. Граф Линнфорд. С ним она состояла в тайной любовной связи, когда была замужем за графом Вестклиффом. Стивену она так и не рассказала, кто его настоящий отец.

Когда он был маленьким, ее останавливал стыд. Когда он повзрослел, страх навсегда замкнул правду в ней.

Даже Линнфорд об этом не знал. Но, поскольку Вестклифф перестал бывать в ее постели сразу после того, как она объявила, что носит их первого ребенка, да так и не вернулся туда даже после рождения наследника, у нее не было сомнений относительно отцовства Стивена.

С известием о смерти Стивена она отправилась к Линнфорду.

– Ты должен ехать в Крым. Привезти его тело. Я не оставлю его так далеко от дома.

– Тесса, он хотел бы, чтобы его похоронили рядом с теми, кто сражался вместе с ним.

– Мне все равно, чего он хотел. Называй меня эгоисткой, но сейчас меня интересует только то, что хочу я.

– Это бессмысленная затея.

И она рассказала ему то, что дала себе слово сохранить в тайне от всех.

– Он твой сын.

Пока он плакал, она обнимала его. В один короткий миг она и дала ему сына, и отняла.

Линнфорд признался, что у него возникали такие подозрения, но он был женат и ему не хватило духу попытаться разобраться в этом.

Однако она не считала его трусом. Она считала его человеком, который стремится не причинять боли тем, кого любит.

Когда Линнфорд уже сообщил армейскому начальству, что приедет за телом майора Стивена Лайонса, они узнали, что Стивен жив.

И снова ее сердце разбилось на тысячу кусочков. Сколько раз может материнское сердце разбиваться? Бесконечное множество. Каждый раз, когда ее ребенку бывает больно. Она давно смирилась с этой болью и научилась не показывать ее. Такова материнская доля.

– Ты будешь настаивать, чтобы он женился на мисс Доусон? – Вопрос Лео вернул ее к сегодняшнему дню и нынешнему любовнику.

– Ты слишком высокого мнения обо мне. Я не обладаю такой властью. Мои сыновья сами решают, как поступать. Хотя, думается мне, выбор у него невелик. Если ему что-то не нравится, так это огорчать меня. Так что я еще могу как-то повлиять на него. Джон – его сын, в этом нет сомнений. Я уже вижу улыбку Стивена на его губах. Если он не женится на девочке, это будет бессовестный, отвратительный поступок.

– Отец Стивена на тебе не женился.

Лео цепким взглядом художника увидел то, что она так неистово пыталась скрыть; он понял, что отцом Стивена был Линнфорд.

– Это потому, что тогда я была замужем, и ты это прекрасно знаешь. И зачем только я рассказала тебе о своей неосторожности?

– Я об этом и сам догадался, любовь моя, как и о твоих чувствах к этому человеку. Я все еще мечтаю, что дождусь того дня, когда ты посмотришь на меня так, как смотришь на Линнфорда всякий раз, когда он оказывается поблизости.