Текст книги "Дочь Льва"
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
Глава 4
«Али будет пускать слюни, увидев этого человека», – подумала Эсме, когда они через два дня подошли к Рогожине. Хотя двор визиря мог похвастать самыми красивыми юношами Оттоманской империи, рядом с английским лордом все они будут выглядеть троллями. Высокий, хорошо сложенный, он вышагивал с надменностью султана даже тогда, когда они пробирались по болоту под непрерывно хлещущим дождем. Его высокомерие вызывало уважение: простой смертный в таких условиях умеет только браниться. К тому же его внешний вид не одного царедворца заставит лить слезы.
У него прекрасная гладкая кожа, как у избалованной наложницы, хотя красота его сугубо мужская, – для многих мужчин непреодолимый соблазн. Но им придется тосковать понапрасну.
Петро сказал, что английский лорд имеет склонность к женщинам. Хотя распущенность лорда общеизвестна, итальянки летят на него, как мухи на навоз. Конечно, похвастался болтливый Петро, лорд выбирает только самых красивых и искушенных из тех, кто бесстыдно предлагает ему себя.
Драгоман поделился с ней информацией, пока хозяин спал. Петро предупредил: если Эсме отправляется с ними, она должна помочь ему присматривать за хозяином, чтобы он не делал авансов добропорядочным албанкам, иначе все они будут втянуты в кровную месть.
– На пути в Тепелену он вряд ли встретит женщин другого сорта, – отвечала Эсме. – Куртизанок здесь не бывает. Скажи ему, чтобы он просто подождал. Али даст ему столько, сколько он пожелает.
– Нет, это ты скажи, меня он не слушает. Говорит, что не понимает мой английский. Ты ему скажи и все объясни так же хорошо, как позавчера. Я думал, он прибьет тебя, но ты ругалась, а он только улыбался и слушал.
Сейчас англичанин не улыбался. Его серые глаза были прикованы к бедной деревеньке, лежащей перед ними, а лицо застыло.
– Рогожина, – сказала она. – Я вам говорила, что мы дойдем к вечеру.
– Ты сказала, что это важный город. Я насчитал шесть домов, вернее, лачуг. Трудно понять, где тут кончается грязь и начинается архитектура.
– Я говорила, что это место – важная точка пересечения дорог. Здесь встречаются две ветви древнеримской Виа-Эгнатия, одна идет из Аполлонии, другая – из Дурреса.
– Значит, как ни прискорбно, римляне пренебрегали содержанием дорог. Даже если вообразить, что Август Цезарь обладал божественной силой, как о нем говорят, я бы высказал ему неповиновение за невнимание к дороге, хотя бы к одной из двух, в этом забытом Богом море грязи. За два дня преодолеть двадцать миль – и прийти к горстке заляпанных хибар, которые, насколько я могу судить, брошены человеческими обитателями лет шестьсот назад.
– А вы ожидали увидеть Париж, эфенди?
– Я надеялся на что-то хотя бы отдаленно напоминающее о цивилизации.
Эсме испытала сильнейшее желание привести свой башмак в соприкосновение с его задницей, но сказала себе, что он как избалованное дитя и ничего лучшего ждать от него не приходится. Зато им, как ребенком, легко управлять. Если бы не это, они и сейчас сидели бы в том тесном убежище в устье Шкумбин.
По счастью, она нужна ему гораздо больше, чем он ей. Может, в Англии он могущественный лорд, но в Албании совершенно беспомощен.
В шутку она с самого начала стала называть его эфенди. Титул почетный, но относится к образованным людям, ученым или церковникам. Она могла бы звать его кучей отбросов – за то немногое, что он знал или хотел узнать. Аллах, эти английские лорды просто невежды, да еще и гордятся этим.
– Не стану предупреждать, чтобы вы не делали подобных замечаний при местных жителях, – сказала она. – Джейсон говорил, что истинный джентльмен всегда вежлив.
– Я не джентльмен. Я ходячий кусок дерьма, искусанный блохами.
– Но все же помните: не следует флиртовать с женщинами. Вариан медленно повернул к ней голову:
– Прошу прощения?
– Вы не глухой. Не увивайтесь вокруг женщин, если хотите отбыть из Рогожины целым и невредимым. Если встретим проститутку, я вам скажу, но едва ли. В Албании мужчин больше, чем женщин, и женщин ревниво охраняют. Например, мусульманин может заплатить за невесту тысячу пиастров. Это серьезное вложение капитала. Пожалуйста, держите это в уме.
Он посмотрел на груду убогих строений, серых от дождя, потом снова на нее:
– Безусловно. Спасибо за предупреждение. Было бы ужасно, если бы я как оголтелый метался посреди орды прекрасных дев.
– Сарказм тут неуместен, – заметила она.
– Хотелось бы знать, – спросил он, – что навело тебя на мысль, будто я волочусь за каждой женщиной, встречающейся на моем пути?
Петро плелся далеко позади. Он не мог их слышать, и все же Эсме колебалась. Она не хотела, чтобы господин знал, что она сплетничала с его слугой.
– Потому что вы так выглядите, – сказала она. – Мне было бы любопытно понаблюдать, как вы ловеласничаете, но придется подождать до Тепелены.
– Понаблюдать за мной?
– За флиртом, – заявила она. – Остальное не заслуживает внимания. Это личное дело каждого.
– Эсме, – сказал он, – ты хоть понимаешь, о чем говоришь?
– Да. Джейсон мне рассказал, поскольку у меня нет семьи, которая могла бы меня уберечь. Он считал, будет лучше, если я узнаю обо всех этих делах, чтобы мое невежество не обернулось против меня.
– Понятно.
– Вы шокированы?
– Нет, но…– Он остановился и повернулся к ней всем корпусом. Она тоже встала, удивляясь, почему у него такой расстроенный вид. – А как же семья матери? И сама мать?
– Она умерла, когда мне было десять лет. Мы с Джейсоном много разъезжали. Ему всегда был нужен кто-то близкий. Моя бабушка живет в Гирокастре, а все другие умерли.
«Теперь и Джейсон», – подумала она, и боль подступила от сердца к горлу. Она решила, что пора идти.
– Все это было очень давно, – напряженно сказала она. – Поговорим о чем-нибудь другом.
Но так уж случилось, что они не успели сменить тему, которую так неразумно начал Вариан. Их заметили, и через несколько минут вся Рогожина высыпала им навстречу с приветствиями.
Их появление оказалось для деревни событием куда большим, чем Вариан предполагал. Его окружила орава мужчин, за ними толпились женщины с детьми, все говорили разом, а он не понимал ни слова. Петро тоже – он пожаловался, что у них какой-то немыслимый диалект.
У Вариана раскалывалась голова, звенело в ушах. Онустал, проголодался и был такой грязный, что хотелось скрести тело ногтями. Если бы не взгляд Эсме, он бы сел на землю и заплакал.
Как она и предполагала, жители деревни не обратили внимания на потрепанного мальчишку, каким представлялась Эсме, и, оттолкнув ее, накинулись на Вариана. Но она локтями пробила себе дорогу и через несколько минут полностью переключила внимание на себя.
Благодаря ей меньше чем через час Вариан погрузил ноющее тело в большой деревянный чан, наполненный горячей водой.
Чан стоял в центре прачечной, обслуживающей группу соединенных между собой домов. Все они принадлежали обширной семье хозяина – Малика. Из кухни до Вариана доносились женские голоса, там готовился пир в честь его светлости. Ближе, сразу за дверью, в маленьком коридорчике Петро прилежно чистил одежду хозяина.
Большая часть гардероба осталась на корабле. Среди команды не нашлось безумцев, которые пошли бы с ними, а трое пешеходов не многое могут унести с собой. Это означало, что у Вариана есть три смены белья, сюртук, тяжелый плащ и две пары брюк.
Привыкший переодеваться по нескольку раз на день, Вариан подумал, что сможет обойтись тем, что есть, в течение двух-трех дней дороги в Тепелену. Он, конечно, не рассчитывал каждый вечер присутствовать на суаре, но не мог и помыслить, что в пути обрастет тонной грязи и таким количеством кусачих тварей, какого хватило бы, чтобы заполнить все Вестминстерское аббатство.
Он намыливал шею и горевал о трагичном состоянии своих дорогих рубашек, когда в прачечную ворвалась Эсме, замерла и тут же вылетела обратно.
– Сын шакала, почему ты меня не остановил! – послышался ее крик.
– Тысяча извинений, крошка, – хмыкнул Петро. – Я подумал, что ты торопишься потереть ему спинку.
– Не смешно! И к тому же какой ты слуга, если позволяешь прерывать купание хозяина? Не уважаешь его скромность?
– Скромность? Аллах, половина женщин Италии видела его…
– Петро! – выкрикнул Вариан. Петро просунул голову в дверь:
– Да, хозяин?
– Заткнись.
– Слушаюсь, хозяин.
В коридоре наступила мертвая тишина.
Вариан быстро закончил мыться, влез в халат, который ему предоставил хозяин, и позвал их обоих.
Эсме вошла, не поднимая глаз, подобрала полотенца, которые он швырнул на пол, и развесила на ручках чана. Потом села на пол, привычно скрестив ноги, и стала смотреть на свои руки.
Петро стоял, вцепившись в дверной косяк.
– Петро, ты извинишься за свое безвкусное озорство, – сказал Вариан. – Даже сейчас наша юная спутница нуждается в заботе, чтобы все прошло гладко, мне будет жаль, если нас поймают на середине пути.
Петро бухнулся перед ней на колени и стал биться головой об пол в преувеличенных поклонах.
– Тысяча тысяч извинений, крошка, – завыл он. – Пусть я буду навеки проклят, да отсохнут у меня руки-ноги…
– Не кривляйся, – оборвала она. – Что я, не видела мужчину без рубашки? – Петро поспешно встал и принял достойный вид; она посмотрела на Вариана, и ее щеки порозовели. – Я видела только ваши плечи, и то чуть-чуть, и…
– И ванна очень глубокая, – закончил Вариан. Она покраснела еще больше:
– Да. К тому же голова у меня была занята совсем другим, честное слово, иначе я бы не ворвалась к вам таким непристойным образом. Я же сама заказывала ванну! Но забыла, потому что…
– Думаю, потому что спешили мне что-то сообщить, – Вариан нагнулся к ней. – Что же?
Она быстро оглянулась на дверь, потом прошептала:
– Эсме убита.
– Прошу прощения?
– Несколько дней назад до Рогожины долетел слух о похищении. Вот почему все высыпали вам навстречу и так стараются угодить.
– Может быть, – согласился Петро. – Я и то удивился, когда вышли женщины, да еще с детьми.
– Но несколько дней назад? – удивился Вариан. – Это невозможно. Как…
– В Албании слухи летят по воздуху, как птицы, – сказала она.
– Ага, – влез Петро, не давая ей продолжать. – Их выкрикивают с одной горы на другую. Так орут, что уши лопаются. И такие рожи делают…
– Это не важно. Что насчет твоего… что Эсме убита? – спросил Вариан.
– Передал Байо – так, как вам объяснял Петро: что убит Джейсон, что бандиты захватили сына лорда. И что, как доложили Байо, при нападении злодеев Эсме была убита. Видите, какой он умный? Теперь этот слух достигнет ушей злодеев, которые меня ищут.
– И значит, больше не будет попыток тебя похитить.
– И теперь вам не надо больше беспокоиться, – доверчиво сказала она. – Все, как я говорила, даже еще лучше. Никто не догадается, что я не тот, за кого себя выдаю, и люди будут облегчать вам путь. На юге, конечно, ищут Персиваля или уже нашли и спрятали. А злодеи спасаются от гнева обоих – Али и собственного господина.
В это время в тридцати милях к югу от Рогожины несколько несчастных злодеев жарким шепотом спорили возле спящего двенадцатилетнего мальчика. Половина считала, что надо бросить его прямо здесь. Люди Али даже сейчас могут висеть у них на хвосте. Другая половина спорила: мальчик – всего лишь досадная ошибка. Но если он пострадает, то даже Исмал не сможет их защитить. К тому же ребенок не доставляет беспокойства – если только кто-нибудь не притронется к его кожаной сумке. И поскольку там не было ничего, кроме камней, они решили, что он слегка помещался от пережитых волнений.
– В одной миле к западу стоит дом священника. Можно оставить мальчика у него, – предложил Мехмет.
– Ага, тебе больше всего нужен священник, – сказал Аймер. – На шахматной фигуре, которую тебе дал хозяин, лежит проклятие. С тех пор как мы ее взяли, у нас одни неприятности. Приходим в дом – девчонка ушла. Спешим на берег – там с оружием ждет пол-Дурреса. Два моих кузена убиты, а мы по ошибке похищаем английского мальчишку, сына лорда. Теперь, когда мертвы и Рыжий Лев, и его дочь, во всем обвинят нас. Али нас убьет, как пить дать.
Упоминание о проклятии заставило всех притихнуть.
– Давайте ее закопаем, – предложил один.
– Злой дух останется, – возразил другой. – Лучше отдать ее священнику. И мальчишку заодно.
– Исмал разозлится. Фигурку нужно было вернуть ему.
– Вместе с девчонкой, дурак! Как будто она была у нее. А раз девчонка убита, Исмал не может ожидать, что ее вернут. Али поджарит нас на вертеле!
– Лучше всего спрятать ее в горах, а самим сматываться, если хотим сохранить головы.
Пока остальные спорили, Мехмет встал, прокрался к спящему мальчику, открыл его кожаную сумку и бросил туда черную королеву, плотно обернутую тряпкой.
Вернувшись к компаньонам, он сказал:
– Я отведу ребенка к священнику, потому что мне заплатили не за его убийство, а только за то, чтобы украсть женщину. Рано или поздно кто-нибудь заберет его и отправит к Али или к британцам на Корфу. Может, судьба приведет шахматную фигуру обратно к Исмалу. Если нет, значит, не суждено. – Он пожал плечами. – Если фигурка проклята, лучше сбыть ее с рук.
Через несколько часов Персиваль был в доме албанского священника и лежал на твердом соломенном тюфяке. Угасающий свет печки плясал причудливыми тенями на стенах темной комнаты. В окне была чернота, ни единого проблеска звезд.
На другом тюфяке сопел священник. Персиваль подумал, что судорожное дыхание, хрипы и всхлипы были симптомами закупорки носа, как у его последнего воспитателя, мистера Фидерстайна. Звук был таким привычным, как будто все, что случилось в последние дни, ему просто приснилось. Но сколько ни надейся, это ничего не меняет.
Священник плакал, рассказывая Персивалю, что дядя Джейсон и кузина Эсме убиты. Персиваль не заплакал. Все это было слишком странно: молодой священник по-латыни – потому что это был единственный язык, который знали оба, – рассказывал ужасные вещи, и слезы текли у него ручьем по обе стороны носа. Не плакал Персиваль и сейчас, потому что, если дать волю слезам, он совсем потеряет голову. А ему нужно было подумать.
Он подтянул к себе кожаную сумку и вынул предмет, к которому посмел только прикоснуться, когда священник его решительно развернул. Вот она. Черная королева. Доказательство, что все это ему не приснилось. Бандиты засунули ее ему в сумку… после злобных споров, в которых Персиваль разобрал только одно слово – Исмал. Он был уверен, потому что слышал его несколько раз.
Он подполз поближе к печке и развинтил фигуру. И ошеломленно замер: листок бумаги все еще был там. Он его вынул и при слабом свете угольков разобрал отцовский почерк.
Код был до смешного прост: нужно читать алфавит наоборот – «я» вместо «а» и так далее. Написано по-латыни. Неграмотно, но понятно. Корабль – «Королева ночи», доставка в Превезу в начале ноября.
Это было почти все, что знал Персиваль. Он не понимал, почему папа от руки написал такое преступное письмо. Или почему Исмал его не уничтожил – разве что так и не получил его. Больше всего Персиваля удивляло, зачем бандиты засунули королеву в его сумку.
Как будто все уже свершилось. Каково бы ни было объяснение, оно должно быть отвратительным, потому что эти люди вызывали омерзение, а другие гадкие человеческие особи убили Джейсона и кузину.
Персиваль бросил записку на угли, потом торопливо выхватил ее из занимавшегося огня и погасил искры. Сердито вытер слезы, набежавшие на глаза. Дядя Джейсон ни за что не поступил бы так трусливо. Он погиб, стараясь защитить Албанию от человека, которому предназначено это послание. Кому-то эта информация пригодится, и этот кто-то не поверит двенадцатилетнему мальчику без доказательств. Долг Персиваля – передать все улики… и сделать так, чтобы весь мир узнал, что его отец – контрабандист, преступник… О Боже, может быть, он даже виновен, хотя бы косвенно, в смерти своего брата?
– Мама, – прошептал Персиваль, горестно глядя на черную королеву, – что же мне делать?
Глава 5
За ужином ни Малик, ни его компания не вздыхали и не пускали слюни, глядя на английского лорда. В конце концов, они были не так распутны, как обитатели развратного двора. При всем их гостеприимстве и любезности гордость не позволяла им ластиться к нему.
Чего не скажешь о любопытстве. В течение года в Рогожине бывало Исмало визитеров, но этот иностранец оказался изысканным блюдом. Экзотический гость был красив, высок и изящен. Его облик, наряд и манеры совершенно очаровали местных жителей, хотя чувство собственного достоинство не позволяло открыто это показывать.
«По крайней мере мужчинам», – поправила себя Эсме, когда, провожая его в комнату, заметила, что из-за двери его, раскрыв рот, рассматривают хорошенькие девушки. Когда он обернулся и пожелал им спокойной ночи, они, засмеявшись, ретировались. «Вот дуры», – с отвращением подумала Эсме. Знали бы они, что он – безнравственная никчемность.
За ужином Эсме должна была представить его собравшимся. Когда они только прибыли в деревню, он оказался слишком усталым и больным, так что формальности оставили на потом. Прежде всего надо дать лорду отдохнуть. Вплоть до ужина ей не приходило в голову, что она три ночи проспала рядом с ним, но не знала, как его зовут! Английский барон, лорд – вот все, что она слышала от Петро и капитана, словно имя этого человека священно и его нельзя произносить вслух.
– Скажите им свое имя, – прошептала она, когда женщины принесли еду. – Я его не знаю.
Он быстро по слогам выдал ей до смешного длинный набор имен: Вариан Эдвард Харкорт Сент-Джордж, барон Иденмонт из Бакингемшира, Англия. И одарил убийственной самодовольной улыбкой, как будто не сомневался, что она не запомнит. Эсме хотелось дать ему оплеуху, но она повернулась к хозяину и вдохновенно перевела весь набор; под конец ее речи послышались сдавленные смешки.
– Какого черта ты им сказала? – тихо спросил он; жаркий шепот щекотал уши.
– Сент-Джордж – это Shenjt Gjergj ,святой, которого они знают. Я сказала, что барон – это по-нашему «бей», а окончание «-шир» означает владения паши.
– И что их так развеселило? Она пожала плечами:
– Наверное, твое христианское имя. Я сказала, что у него латинский корень. Вариан, – она произнесла имя с албанскими раскатистыми согласными, – означает изменчивый.
– Ну погоди, я тебя отшлепаю, – пригрозил он.
Тем не менее он засмеялся, компания подхватила, и кто-то сказал, что его смех звучит как музыка.
Эсме сильно сомневалось, что его светлость имеет желание ее отшлепать, но все же не стремилась остаться с ним наедине. Она проводила его в комнату и плотно прикрыла дверь, решив проверить, все ли у него есть, а потом оставить его на ночь.
Комната была маленькая, но по деревенским меркам роскошная. Не многие дома имели больше одной комнаты. У Малика их было шесть, и обстановка позволяла предоставить почетным гостям все удобства. Вместо софы – доски, пристроенные к стене, которые могли служить и диваном, и постелью; одинокая койка стояла в узкой комнате, обогревавшейся солидной печкой. Англичанину дали не только самые мягкие подушки и толстые одеяла, но и особо ценное удобство – отдельное помещение.
Возле печки стояли два больших кувшина с горячей водой, над огнем на цепи висел чайник. Эсме кольнула зависть. Она вымыла руки и лицо, но прекрасно понимала, что едва ли он считает, что этого достаточно. Петро не было нужды говорить ей, какой привередливый у него хозяин: у нее есть глаза и нос, не так ли? Она видела, какая у него чистая рубашка; сама она и не вспомнит, когда ее рубашка так сверкала бы белизной.
Ну и пусть, все равно Эсме не собирается производить впечатление на иностранцев. Она знает, что такое таскать ведра с водой из общего колодца или из ручья, а потом греть над огнем чайник за чайником. Поскольку сейчас она была мальчиком, как бы племянником Петро, эту работу она должна была предоставить женщинам, а ей не хотелось добавлять им трудностей.
– Здесь вам будет спокойно и удобно, – сказала Эсме, оглядывая комнату. Взгляд невольно с тоской задержался на кувшинах с горячей водой, куске душистого мыла и вышитом полотенце. – Все пошли спать, до утра вас никто не побеспокоит, и тогда я вернусь, чтобы переводить.
Он сел на койку, закинул ногу на ногу и стал стягивать ботинок.
– Ты не вернешься, потому что никуда не уйдешь, – заявил он. – Я не хочу, чтобы ты спала вместе с Петро и другими мужчинами, а к женщинам ты пойти не можешь.
– Я думала, вы предпочитаете одиночество. – Она стеснительно смотрела, как он снял один ботинок и взялся за другой.
– Я предпочитаю, чтобы ты была рядом. Когда я тебя не вижу, то воображаю себе всякие ужасы и не могу заснуть всю ночь. Уверяю тебя, это не имеет никакого отношения к твоему полу. Если бы на твоем месте был Персиваль, я чувствовал бы то же самое. Вспомни, что случилось, когда он отошел от меня.
– Это не одно и то же, – ответила она. – Во-первых, мы с моим кузеном совсем не похожи, только внешне. Во-вторых…
– Эсме, ты можешь спорить до второго пришествия, но если ты уйдешь, я не сомкну глаз всю ночь.
А значит, утром он будет усталый и злой, и виновата будет она. Эсме закрыла рот, подошла к койке, схватила одеяло и бросила его на пол возле печки.
– Я не имел в виду, что ты должна спать на полу. – Он встал с койки. – Естественно, ты ляжешь на кровать.
– Я буду спать на полу – решительно заявила Эсме. – У меня не такие нежные кости, как у вас.
Он улыбнулся:
– Возможно, но они у тебя не в такой мягкой оболочке.
– Они моложе и более гибкие, чем ваши, – слабея, сказала она.
– Считаешь меня дряхлым?
Эсме возмущенно пробежала взглядом по его прекрасно сложенному телу.
– Я не это имела в виду. Если вы взрослый и сильный, это еще не значит, что вы терпеливее меня. Я спокойно просплю всю ночь, а вы полночи не заснете из-за холода и неудобства. Советую насладиться мягкой постелью, пока можно.
– Но я твердо решил, что наслаждаться будешь ты. Я настроен быть кавалером. – Широкая улыбка стала насмешливой. – Объявим войну, чья воля сильнее, мадам? Кто упрямее?
– Я не…
Дальнейшее потонуло в ругательствах, потому что сильные руки схватили ее и опрокинули на кровать. Она сразу же вскочила, но пальцы вцепились ей в плечи. Она инстинктивно отшатнулась от твердой колонны его тела и ощутила под коленями край кровати.
– Не думайте, что со мной так легко справиться, эфенди, – объявила она. – Если вы меня не выпустите и не уберетесь с дороги, то почувствуете вес моего башмака на вашей благородной ноге.
Но вызывающие слова не оказали никакого действия на сильные руки. Да и продолжать говорить ей вряд ли удалось бы, когда попка шлепнулась на койку. Она не успела вскочить, как он схватил ее за ногу, Эсме шарахнулась, и, пока старалась удержать равновесие, он стянул с нее один башмак, потом второй.
– А теперь наступай на ногу сколько хочешь, – сказал он, все еще держа ее за лодыжку, – носки ты мне уже не порвешь, дикая кошка.
– Шелковые, – фыркнула она, хотя длинные пальцы, вцепившиеся ей в ногу, приводили в смущение. – Только наложницы носят шелковые носки.
Он изучил толстые чулки на ее ноге.
– Уверяю тебя, это приятнее, чем колючая шерсть. Если бы ты была хорошей девочкой, я прислал бы тебе в приданое шелковые носки из Италии. А чулки у тебя все еще мокрые. Это вредно для здоровья.
Она попыталась вырваться, но он сорвал с нее оба чулка так же проворно, как ботинки. С бьющимся сердцем Эсме подумала, что у него большой опыт по раздеванию женщин. Какого черта он ее не отпускает? Уставился на ногу так, как будто никогда ничего подобного не видел.
Она покраснела от смущения. Ноги были не очень грязные, но и не чистые. И пахли далеко не так приятно, как его свежевымытая голова. При свете свечи и печки его черные волосы блестели, как агатовый бисер.
– Какая крошечная ножка, – удивился он. – Косточки маленькие, ровные, как у птички. – Он погладил стопу, и жар прокатился по ее ноге до колена, вызывая дрожь во всем теле.
Он поднял на нее взгляд, и воздух между ними завибрировал, как струны мандолины. В янтарном свете его чисто выбритое лицо сияло, как полированный мрамор, но серые глаза потемнели, в них нарастала странная напряженность. Волосы упали ему на глаза, и ей захотелось убрать их; от I этого она затосковала и ослабела.
– Отпусти меня, – сказала она и сама не узнала своего голоса.
– Ох. – Он заморгал, и дрожащее тепло исчезло из глаз. – Извини. – Он отпустил ее. – Я забыл… у тебя такие прелестные ножки. – Его голос тоже звучал странно.
Она чувствовала, что сердце бьется в груди, как мотылек о стекло.
– У меня ноги грязные, – через силу выговорила она.
– Прошу прощения. Я не подумал… Черт, о тебе же никто не позаботился, верно? – Он встал, – Если хочешь помыться, я выйду.
Не дожидаясь ответа, он ушел. Поколебавшись, Эсме устремилась к кувшинам. Она мгновенно разделась догола и яростно отскребла себя сверху донизу. На то, чтобы вымыть голову, воды не хватало, самое большее, что она смогла сделать, – это расчесать волосы пальцами и заплести в косу, чтобы убрать их от лица.
Когда послышались шаги, она собиралась надевать рубашку. Быстро замотавшись в одеяло, она тихо проговорила:
– Я еще не одета.
– И не надо. Племянник, то ли кузен, то ли внук или кем он там приходится нашему хозяину, дал тебе чистую рубашку, в которой будешь спать. – Дверь приоткрылась, и он просунул рубашку.
Пылая, Эсме схватила ее и торопливо натянула через голову. Рубашка доходила ей до колен.
– Все, теперь я в приличном виде, – сказала она и вдруг почувствовала себя очень глупо. Ей не нужно его одобрение. Какая ему разница, чистая она или грязная? Она безобразная маленькая дикарка, его гид и переводчица – вот и все.
За дверью Вариан медлил. Вокруг полно места. Может, оставить комнату ей? До мужчин далеко, опасность ей не грозит. Но ему не хотелось оставлять ее одну. Она так одинока в мире… и так молода.
Не надо было ее дразнить. Она хоть и молодая, но не ребенок. Он тем более. Он не старший брат, которому разрешается ее потискать. Вариан Сент-Джордж давным-давно потерял невинность. Но когда погладил ей ножку, поразился тому, как забилось сердце. А этот тихий, смущенный голос… Она должна была почувствовать или угадать по глазам.
«Не важно», – сказал он себе. Она не поняла, не могла понять. Он сделал вид, что ничего не произошло. Ничего. Только у него в мозгах, которые явно сдвинулись. Что неудивительно в нынешних обстоятельствах.
Он откинул занавеску, вошел – и остолбенел.
Эсме стояла у огня, напряженная, с вызывающим видом и пылающим лицом. Если бы она подозревала, что высвечивает огонь под прискорбно тонкой рубашкой, она бы покраснела еще больше. Надо будет ей сказать. Вполне по-джентльменски. И скажет, вот прямо сейчас возьмет и скажет! Но Господи, как же она хороша! Холмики крепких юных грудей, воздушная талия плавно переходит в округлости, которые стекают к изящным бедрам и твердым, но нежным ножкам…
Короче, она нимфа, которой позавидовала бы сама Артемида.
С запозданием Вариан увидел, что под его восхищенным взглядом она нервничает. Черт, он надеялся, что это не так заметно.
– Ты… такая тоненькая, – сказал он.
– Папа говорил, что в его семье все женщины поздно развивались. – Она подняла голову. – Я еще вырасту.
Вариан подумал, что лучше бы ей такой и оставаться. Вслух он сказал:
– Конечно. У тебя впереди уйма времени. – Он подошел к койке, чтобы взять из кучи спальных принадлежностей подушку и пару одеял.
– Моя подруга выросла на два дюйма между первым и вторым ребенком, – с вызовом заявила Эсме.
– Твоя подруга? – Он повернулся к ней, бессознательно прижав к животу подушку. – Во сколько же лет у вас выходят замуж?
– В двенадцать, тринадцать, четырнадцать. – Она пожала Плечами. – Часто помолвку делают при рождении, а Женятся, когда девушка достигнет возраста, когда может рожать. Но Джейсон так со мной не сделал, потому что это не в обычаях его страны.
– И слава Богу. – Вариан положил подушку и одеяло поверх того, которое она уже расстелила возле печки. – В Англии девушки ждут, когда им исполнится восемнадцать, и потом уже выходят на ярмарку невест – по крайней мере так заведено в высших слоях общества. Но я думаю, что даже в этом возрасте они еще не настолько взрослые, чтобы стать матерью.
Ее взгляд стал задумчивым.
– Да, их хорошо защищают. – К его облегчению, она отошла от печки к койке и, взглянув на него, нахмурилась. – На полу вам будет холодно, – сказала она, не сводя глаз с кровати.
– Дорогая моя девочка, вчера я спал в промокшей палатке при тайфуне.
– Но по обе стороны от вас были тела, которые вас согревали.
«Не вовремя она об этом напомнила», – подумал Вариан. Спать рядом с ней было бы уютнее, но сегодня у него нет компаньона в лице Петро, и нынче он впервые испытал беспокойное чувство к очень юной и невинной девушке. Может, в нем взыграют те же, а то и еще более сластолюбивые мечты, чем несколько дней назад, когда он во сне допустил вольности? Но тогда она оказалась под прочной защитой своих грубых шерстяных одежек. А сейчас не будет почти ничего между ее невинной плотью и его похотливыми руками. Нет, об этом нельзя даже думать.
– Мне будет тепло от печки, – сказал он. – Эсме, я действительно не хочу спать на кровати. Считай это, ну, компенсацией. За то, что я недавно тебя так грубо толкал, – торопливо объяснил он. – И за то, что был таким несносным компаньоном в пути и скорее всего буду и дальше.
На ее обычно серьезном лице появился намек на улыбку.
– Кровать – это реванш, эфенди?
– Так точно.
Тихонько усмехнувшись, она влезла на кровать и села в своей излюбленной позе Будды.
– В таком случае буду вовсю наслаждаться. Здесь очень мягко, – добавила она.
Вариан вздохнул и снял сюртук.
– Я думаю. – Он размотал шарф и бросил его на пол.
– У вас замерзнет шея, – сказала она.
– Ты хочешь, чтобы я себя задушил? И вообще, ты собираешься сидеть и смотреть, как я буду раздеваться?
– Я не знала, что вы разденетесь совсем. Вам будет очень холодно. И к тому же неприлично раздеваться, не погасив свечу.
– Искать в темноте пуговицы – утомительное занятие. Может, ты просто сунешь голову под одеяло? Или ты желаешь полюбоваться моей мужской красотой? – поддел он.
Он ожидал, что она вспыхнет, но она холодно посмотрела на него, потом невозмутимо подтянула одеяло и легла, отвернувшись к стене.
– Петро был прав, – язвительно заметила она. – У вас нет ни капли скромности. И вы тщеславны. Это меня нисколько не удивляет, после того как я увидела, что женщины пьянеют от вашего вида. – Она зевнула. – А впрочем, если хотите расхаживать по комнате голым, – ваше дело. Движение поможет вам согреться.
– Какую пикантную картину ты нарисовала, – сказал он, невольно ухмыляясь. – Двенадцатый барон Иденмонт скачет в чем мать родила, как…
