Текст книги "Метроном. История Франции под стук колес парижского метро"

Автор книги: Лоран Дойч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Но Хлотарь уже немолод. Ему за шестьдесят, он утомлен своими многочисленными военными походами и шестью женами, на которых женился поочередно или одновременно – церковь еще не рассматривает брак как таинство, поэтому его можно легко расторгнуть, и полигамия – традиция, прочно укоренившаяся в королевских семьях. Хлотарь правит только три года и умирает в 561 году, изумленный тем, что Господь не пожелал даровать бессмертие такому великому королю, как он.

– Увы! Что же это за Царь Небесный, если Он позволяет умирать самым могущественным королям Земли? – спрашивает он, перед тем как закрыть глаза.

Пока тело монарха перевозится в Суассон, Хильперик, младший из четырех сыновей усопшего, предпринимает уловку с целью добыть франкское королевство себе самому. Он завладевает отцовской казной и является во дворец Сите, где раздает пригоршни золота министрам и чиновникам. Двор, ослепленный щедростью молодого человека, без колебаний провозглашает его единственным законным королем.

Те, кто знаком с коварством и исступленной свирепостью Меровингов, легко поймет, что ущемленные в своих правах братья не собираются сидеть сложа руки, чтобы обеспечить торжество узурпатора! Собрав войско, они идут на Париж и быстро свергают самопровозглашенного суверена. После споров и криков четыре брата тянут жребий, чтобы определить судьбу каждого… Гонтрану достается Бургундия и Орлеан; Сигеберту – Австразия до Рейна; Хильперику – Нейстрия со столицей в Суассоне. А Хариберт наследует Париж со всем западной Галлией.

* * *

В лице Хариберта Париж получает короля мирного и умеренного, покровителя искусств, защитника справедливости. Несколько вольных нравов, конечно, но всеми уважаемого. В этом 561 году столица королевства не слишком изменилась в сравнении с двумя предшествующими веками. На левом берегу сеть запутанных переулков ведет к форуму, термам и арене. Последняя, став бесполезной, медленно деградирует, прежде чем впасть в окончательное забвение. В сущности, меняются в Париже лишь многочисленные церкви, соборы, монастыри, молельни, святилища, которые появляются как на острове Сите, так и на обоих берегах реки. Они возникают везде. Некоторые культовые сооружения воздвигаются поспешно, со вставками из дерева, но большей частью они горделиво вздымают в столичное небо свои каменные колокольни. И все на том же острове Сите рядом с собором Сен-Этьен возникает епископский дворец, резиденция церковной власти. Париж упорно желает быть христианским городом.

Нужно сказать, что благочестивые строители могут спокойно заниматься церквами и дворцом: в правление Хариберта нет победоносных скачек и хитроумных заговоров. Сейчас ценится спокойствие. Впрочем, у короля нет времени на войны! Он занят тем, что ухлестывает за любой юбкой в пределах досягаемости! Но вообще-то лучше жить под властью короля распутного, чем воинственного…

Но это влечение к парижским бабенкам не слишком нравится духовенству. Прелаты единодушно и яростно упрекают короля в случайных связях, особенно они негодуют против его брака с сестрой одной из жен, что считается кровосмешением по каноническому праву. Когда эпидемия, поразившая парижское население, явственно показывает всем, что на город обрушился гнев небес, Жермен, по-прежнему епископ Парижский, грозит ужасному королю отлучением от церкви. Хариберт успокаивает своих добродетельных критиков, отвергнув свою супругу. И женится на святой женщине, ко всеобщему удовлетворению. Кстати говоря, это брачное помешательство – следствие не только распутства: у Хариберта рождаются только дочери, а он надеется стать отцом мальчика, будущего короля, и передать ему трон в Париже.

К несчастью, его усилия не вознаграждаются. Он, так и не заимев наследника, отдает Богу свою измученную душу в 567 году в окрестностях Бордо, во время посещения своих южных владений.

И все начинается вновь! Трое братьев – Хильперик, Сигеберт и Гонтран – яростно оспаривают наследство и в конечном счете договариваются о сравнительно равном разделе. Но остается ключевой вопрос о Париже, который каждый считает своей заслуженной долей. Ах, Париж, истинная столица франкского королевства! Тот, кто завладеет им, будет чуть больше королем, чем другие. Ни один из братьев не желает уступать, тогда они договариваются о совместном управлении городом: налоги будут делиться натрое, и никто из братьев не должен входить в город без согласия двух других. Тройная торжественная присяга, произнесенная над мощами святого Мартина, святого Илария и святого Полиевкта, венчает это соглашение. Значит, в Париже теперь три короля?

В течение семнадцати лет никто не знает точно, кто правит в городе, но жители чувствуют себя хорошо. Ибо претенденты на трон молодецки рубятся в братоубийственных сражениях, но в других местах. Пока Сигеберт отражает натиск варваров на востоке, Хильперик пользуется этим, чтобы украсть Реймс у отсутствующего брата. Вернувшись в свое государство, Сигеберт отвоевывает город и, в порядке возмещения, в свою очередь прибирает к рукам Суассон. Новое вторжение варваров призывает Сигеберта за Рейн, где этот король в ходе стычки попадает в плен. Наконец, заплатив крупный выкуп, он получает свободу. Эта интермедия дает некоторые надежды коварному Хильперику, который вновь начинает войну против брата. Окруженному в Турне Хильперику грозит поражение. Его надежда только в отступлении вражеских войск… Чтобы добиться такого чуда, надо убить Сигеберта! Смерть вождя вызовет панику среди его солдат. Побежденный ищет в обмане и преступлении победу, которую не смог добыть оружием.

И в декабре 575 года два сбира неожиданно нападают на Сигеберта в городе Витри-ан-Артуа и вонзают ему в грудь свои скрамасаксы, длинные ножи с одним лезвием, заточенным справа и смазанным ядом, – любимое оружие Меровингов и их подручных.

– Вот что сказал Господь устами Соломона: кто роет яму брату своему, сам в нее упадет, – ворчливо замечает Жермен.

Действительно – правда, лишь десять лет спустя – Хильперик умирает, заколотый кинжалом в свою очередь на охоте. Убийцей стал неизвестный, которому удалось бежать.

Гонтран, выживший брат, становится единственным королем франков в 584 году. Это персонаж, достойный своей эпохи: слащавый и жестокий, с елейной речью и грубый. Он привержен религии, крайне благочестив, народ приписывает ему чудесные исцеления, а епископы именуют его святым Гонтраном, и это верх подхалимажа!

Впрочем, правит он разумно и, желая избежать насильственной смерти от руки племянников, желая избежать самоистребления семьи, он собирает в Париже ассамблею высшей знати. Агрессивность родичей он умело направляет на знакомого врага – вестготов. Война против этого племени, завладевшего Лангедоком, оказывается неудачной и бесполезной, но это неважно – на какое-то время она спасает меровингскую династию от убийственных заговоров.

Гонтран умирает в 593 году, в возрасте шестидесяти восьми лет. Он мирно отходит в своей постели, что для этой семьи непривычно. После него остается только дочь, которая быстро принимает постриг, а королевство делят между собой сын Сигеберта Хильдеберт II, король восточной Австразии, и сын Хильперика юный Хлотарь II, которому всего девять лет, он король западной Нейстрии.

В 613 году убийства и эпидемии опустошили ряды семьи, поэтому Хлотарю II удается объединить под своей властью королевство франков, но это королевство, разрываемое между Нейстрией, Австразией и Бургундией. Не из-за этого ли он не живет в Париже, предпочитая ему свой дворец в Клиши, на северо-западе от острова Сите?

Но важнее другое: именно в Париже собирается духовный собор, призванный реорганизовать духовенство и королевство. В октябре 614 года семьдесят епископов, а также все офицеры и нобили страны соединяются вокруг могилы Хлодвига в церкви Сен-Пьер-э-Сен-Поль. Хлотарь II пытается сохранить свою королевскую власть и единство страны.

После недельных дебатов выпускается эдикт. Собор признает первенство решений духовенства, которые отныне с согласия короля считаются законами. С другой стороны, собор обещает знати возмещение всех несправедливостей, совершенных за годы войн и внутренних распрей. Так намечается будущий порядок в королевстве. Проявив дипломатическую ловкость, Хлотарь II создает необходимые условия для появления централизованной и прочной королевской власти.

VII ВЕК
СЕН-ЖЕРМЕН-ДЕ-ПРЕ
От аббатства к аббатству

Выйдя на станции «Сен-Жермен-де-Пре», гуляющий думает об экзистенциализме, о подвальчиках, где играют джаз, о писателях, сидящих за столиком у камина «Двух Маго», о любовниках Флоры, чьи тени никогда не покидали этих мест… Это иллюзия, ибо Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, точно так же, как Борис Виан, Жак Превер и многие другие, давно ушли из жизни. Занявшись поисками, праздношатающийся найдет только смехотворную табличку, прикрепленную к кромке тротуара: «Площадь Сартра – Бовуар»… Трогательное внимание со стороны парижского муниципалитета. Наши эдилы сочли за должное подмигнуть ностальгирующему туристу, присвоив эти двойное наименование шумному, заполненному машинами перекрестку, с которого видно, как улица де Рен втекает в бульвар Сен-Жермен.

Камням римской колокольни церкви больше тысячи лет, видимая основа часовни Сен-Сенфорьен восходит даже ко временам Меровингов, иными словами, это было создано почти полтора тысячелетия назад! Колокольня эта, бесспорно, старейшая в Париже: она возвышается посреди квартала, чтобы с некоторой досадой констатировать, как бутики модных тряпок сменили книжные магазины, куда студенты некогда заходили за интеллектуальной нищей.

Обойдите церковь справа и следуйте за мной по бульвару… Как не поразиться резко обрубленной верхушке угловой стены? Кощунственная рука словно надрезала более обширный ансамбль, образованный прилегающими зданиями древнего аббатства. Действительно, при Второй империи топор барона Османа (снова он!) поработал здесь, чтобы создать бульвар Сен-Жермен.

Работы позволили археологу Теодору Вакье начать раскопки на новых стройках и обнаружить на этом месте самую значительную и богатую коллекцию предметов меровингской эпохи, которая вся хранится сейчас в музее Карнавале.

Продвинувшись дальше, вы увидите прекрасную ренессансную деталь: южные ворота, открытые в конце XVI века. Имеется также вид на то, что соответствует трем старинным колокольням, из которых только одна пережила революционные перипетии. Две других, слишком пострадавшие, пришлось снести. Действительно, во время Революции церковь стала складом селитры; между тем, это вещество, нужное для производства пороха, разрушает старые влажные стены… Поместив в место культа продукт, разъедающий старые камни, санкюлоты сознательно стремились повредить интерьер религиозных зданий. Чудо, что церковь Сен-Жермен-де-Пре все еще стоит!

Все здесь и на прилегающих улицах напоминает об истории аббатства Сен-Жермен-де-Пре, названного в честь Сен-Жермена-л’Осеруа и еще потому, что оно было окружено громадными полями, которые входили в его владения: ему принадлежали целиком нынешние VI и VII округа!

Бенедиктинцы были владельцами процветающих земель: разнообразные сельскохозяйственные культуры, преимущественно виноградники, приносили вполне приемлемый доход, что не мешало им взимать плату за право ловить рыбу в слепом рукаве Сены, который они отвернули в свою пользу, чтобы иметь в изобилии воду. Нынешние улицы Гозлен и Бонапарт были затоплены до середины XVII века!

Городок развивался постепенно вокруг аббатства и стал таким большим, что жители потребовали собственный приход: это была церковь Сен-Пьер, расположенная на нынешней улице де Сен-Пер (искаженное название от Сен-Пьер [25]25
  Сен-Пьер – святой Петр; Сен-Пер – святые отцы (франц.).


[Закрыть]). Можно легко определить границы тогдашней деревни: она простиралась от бульвара Сен-Мишель до улицы де Сен-Пер и от улицы Сен-Сюльпис до Сены.

Тревожило ли монахов Сен-Жермен-де-Пре, занятых благочестивыми размышлениями, шумное присутствие школяров, которые приходили из Латинского квартала и бродили по их землям? Их было много, особенно во время Сен-Жерменской ярмарки, происходившей на Пасху вокруг аббатства. На самом деле, бенедиктинцы относились скорее по-доброму к этим развлечениям, поскольку получали неплохую прибыль, взимая налоги с торговцев и покупателей. Место коммерции и прогулок, ярмарка эта привлекала богатых и бедных, людей знатных и простых, которые здесь могли полюбоваться комедиантами, скоморохами, зверями… Играли здесь и в азартные игры: Генрих IV потерял однажды почти три тысячи экю!

Драки, стычки, мошенничества были повседневной реальностью этого большого празднества – до того дня, когда школяры в конце XIII века устроили такую потасовку, что для обеспечения гражданского мира король Филипп Красивый взял ярмарку под свою руку. И аббаты потеряли кусок земли, не говоря уж о том, что лишились возможности заработать! Ярмарку с ее прибылями бенедиктинцы вернули себе только два столетия спустя, удержав ее до 1762 года… В этом году, одной мартовской ночью, все домишки были уничтожены пожаром. Их построили заново, но эта новая ярмарка обаяние свое утратила. Прежнего наплыва уже не было, и во время революции ее упразднили.

Землю тогда выкупил город Париж, который сделал на ней нынешний рынок Сен-Жермен. На первый взгляд, здесь стоят только довольно заурядные дома конца XIX века, но когда хорошо поищешь, можно еще найти остатки прошлого. В переулочках, спускающихся к реке, видишь галереи на улице Мабийон и, ниже, булыжную мостовую бывшей ярмарки. Можно даже спуститься по каменной лестнице, чтобы очутиться на прежнем уровне улицы и пройтись по шишковатым булыжникам, которые еще помнят крики ярмарочных зазывал и буйных школяров…

Можно также обойти аббатство Сен-Жермен. Оно занимало четыре улицы, и план его все еще существует: улица де л’Эшоде на востоке, улица Гозлен на юге, улица Сен-Бенуа на западе и улица Жакоб на севере.

Очень любопытна первая из этих улиц. Булыжная мостовая – реликт Средневековья – в центре прерывается желобом, предназначенном для стока нечистот, которые люди той эпохи сливали в окна. С точки зрения уборки мусора сейчас стало лучше, но внешний вид переулка очень красив! Самое удивительное – это устойчивое впечатление, что каждое здание не принадлежит одной и той же улице, как если бы исчезла воображаемая стена, разделявшая стили и эпохи на противоположных тротуарах… Что ж, здесь и в самом деле существовало разделение – стена аббатства!

В момент Столетней войны некое пространство образует треугольник, зажатый между стеной Филиппа-Огюста, в нескольких метрах от улиц Одеон и Дофин, и стенами аббатства. Эта площадь представляла зону не для строительства, поскольку любое здание на таком месте могло бы помочь возможному штурмующему перебраться через стену… Когда опасность отдалилась, эта защита из камня потеряла свое значение, и здания робко вытянули свой нос, приспосабливаясь к ставшему свободным углу. Если вам кажется, что улица де л’Эшоде имеет заостренную мордочку, вы теперь знаете причину!

НО ЧТО ТАКОЕ ЭШОДЕ?

Слово в названии улицы де л’Эшоде [26]26
  Echaud – по-французски это слово означает «ошпаренный» (отсюда и поговорка о кошке), а также пышку. Автор использует игру слов.


[Закрыть]не имеет ничего общего с кошкой, «которая дует на воду»… Это кондитерское изделие, которые жители Авейрона знают и в наше время: пирожное конической формы, чье тесто было ошпарено. Вот причина треугольной формы домов на улице, в прежние времена «ведущей ко рвам аббатства», получившей имя по лакомству, рецепт которого восходит к Средневековью.

В конце улицы де л’Эшоде, на углу с улицей де л’Абэ, уже шесть веков вас поджидает очень старый дом, характерный для строений XV века, менее широкий на первом этаже по сравнению со вторым, чтобы могли свободно проходить упряжки. Этот дом принадлежал бальи [27]27
  Бальи (франц. bailli) – в дореволюционной Франции представитель короля или сеньора, управлявший областью или бальяжем, в которой представлял административную, судебную и военную власть.


[Закрыть], офицеру, который распоряжался судьбой заключенных, сидевших в аббатстве. Не требовалось никаких отчетов ни королю, ни городским властям: до эпохи Людовика XIV Сен-Жермен-де-Пре – настоящее государство в стенах города – имело своего прево для отправления правосудия, свой суд и свою тюрьму. Сегодня, справа от церкви на бульваре Сен-Жермен, бронзовая статуя Дени Дидро, некогда гостившего в крепости Венсенн, наблюдает за расположением бывших казематов.

Аббатство имело своим аббатом кардинала, чей дворец конца XVI века, занимающий номера 3 и 5 по улице де л’Абэ, долго считался одной из самых красивых резиденций Парижа. Она остается также памятником архитектуры Ренессанса и свидетельством богатства церковников.

Другие памятники, занимающие номера 6, 8 и 10, все так же в ограде бывшего Сен-Жермен-де-Пре: руины часовни Богородицы и службы, строения, в которых проходила повседневная жизнь монахов. Пусть даже фрагментарные, разрозненные, поврежденные, эти остатки свидетельствуют о великолепии эпохи – XIII века – когда страсть воодушевляла людей, пришедших из отдаленных регионов, чтобы найти в Париже интеллектуальное соперничество, вкус к обучению и стремление подняться над собой – это все понятия, свойственные бенедиктинцам. Сам архитектор Сен-Шапель Пьер де Монтрёй – нарисовал каменные кружева часовни Богородицы. Некоторые детали выставлены в маленьком сквере к северу от церкви: овальные оконные проемы, изящные розетки, которые словно бы пришли из Нотр-Дам, могильные надгробья, ободья колодцев… Великий зодчий покоится здесь с 1264 года, погребенный под останками своего творения, чьи камни можно увидеть в перегородках лавочек на улице де л’Абэ. Слившись с современной жизнью, эти реликты наблюдают за нами из глубины веков. И пусть эти камни молчат, они говорят об ощущениях, цветах, лучах света, атмосфере… тому, кто умеет хорошо видеть и слышать.

Хотите прислушаться, раскрыть глаза и довериться сердцу? Войдите в дом № 14–16 по улице де л’Абэ, и вы не пожалеете… Этот жилой, вполне современный дом позволяет увидеть кусок прошлого аббатства. Как только закрывается парадная дверь, в обстановке тишины и сосредоточенности, подобающих такому месту, вы открываете справа то, что осталось от дортуара монахов. На средней стене, отделяющей столовую аббатства от его гостей, каменные слепки напоминают витражи. Если вы поднимете голову, чтобы полюбоваться ими, ваш взгляд вернет жизнь останкам здания, наполовину включенного в стену. Вообразите, как монахи входят и выходят под этими сводчатыми потолками, настолько величественными, что их не затронула революционная деградация! Здесь видишь перед собой великолепный пример современной ассимиляции средневекового реликта, ибо весь ансамбль, в белоснежной чистоте обновленного камня, мудро освещенный естественными проемами и белыми пятнами, дает впечатление фантастической композиции, играющей эпохами и стилями.

От дома № 16 по улице де л’Абэ посмотрите направо. Видите ли вы ангела над строением, стоящим напротив церкви? За ним круглая башня, к которой можно пройти через дом № 15 на улице Сен-Бенуа. Только эта башня осталась от стены аббатства, построенного в XIV веке, до Столетней войны.

Но в VII веке весь этот квартал еще только ждал своего зарождения…

* * *

Для Парижа централизованная власть, задуманная Хлотарем II, выражается нескончаемым приходом и уходом значительных персонажей, появляющихся во всех регионах. Король отныне перемещается меньше, посылает только редких эмиссаров в свои владения, но зато принимает во дворце Сите сыновей аристократов и представителей духовенства, пришедших к нему с просьбами или приносящих ему вести из своих далеких краев. Мало-помалу он оставляет виллу Клиши, чтобы постоянно бывать в Париже, центре решений.

С этого времени в Париж «поднимаются», как в Библии избранный народ «поднимался» в Иерусалим. Впрочем, парижское население считает себя гораздо выше других жителей королевства: разве не оно привыкло месить грязь на улицах, где можно встретить короля Хлотаря, королеву Бертруду и их сына принца Дагобера? Подобная близость к королевскому величию отчасти возвышала всех жителей города – во всяком случае, они сами так думают и внушают это другим!

Впрочем, прочие регионы завидуют этому и желают иметь короля у себя. Приходится уступать, и Хлотарь посылает своего сына Дагобера в Австразию. Двадцатитрехлетний юноша-знаком с государственными делами, поскольку он несколько лет играет роль эффективного советника при отце. Но теперь все для него меняется: надо покинуть Париж и перебраться в Мец, собственную маленькую столицу, чтобы оттуда управлять восточными землями. В течение семи лет Дагобер исполняет функции второго короля, вплоть до смерти отца, который скончался в возрасте сорока пяти лет, в октябре 629 года. Получив известие о его кончине, Дагобер покидает Мец и приезжает на королевские похороны, состоявшиеся в базилике Сен-Венсан-Сент-Круа, где уже покоятся король Хильдеберт, брат прапрадеда покойного, и король Хильперик, его отец.

Под хорами церкви нашли многочисленные готические надгробья королей XII века. Надгробье Хильдеберта, обнаруженное в великолепном состоянии, самое древнее из надгробий, сохранившихся во Франции, было перенесено в Сен-Дени.

В Австразию Дагобер не вернется. Он располагается во дворце Сите, и совершенно естественно, что именно его увенчали франкской короной. Короной слегка подъеденной… ибо у Дагобера есть сводный брат по имени Карибер II, юноша слегка придурковатый, но этот недостаток не устраняет того факта, что меровингский дом в очередной раз разделен в вопросе престолонаследования. Бродульф, дядя Карибера со стороны матери, персонаж хитрый и амбициозный, требует для своего дорогого племянника половину наследства. Впрочем, уверяет он, именно этого и желал покойный Хлотарь! Всем немного трудно поверить, что усопший король хотел уступить часть королевства семейному простачку, тогда Бродульф представляет свидетелей. Бывшие советники будто бы слышали от своего господина соответствующие речи. Когда их допрашивают, они запинаются и путаются в показаниях. В сущности, нет, они ничего не знают, никто ничего им не доверял, реальные намерения покойного им неведомы.

Как только подлость Бродульфа разоблачают, он бежит в Бургундию, на берега Соны, где его супруга мобилизует нескольких сторонников. Неужели споры о наследии Хлотаря будут продолжаться вечно? Нет, ибо добрый король Дагобер приказывает убить злобного Бродульфа, что сразу кладет конец дерзким претензиям.

Но ведь Карибер королевской крови, ему следует дать некоторое утешение. Он получает королевство Аквитанию со столицей в Тулузе. Королевский титул вполне фиктивный, поскольку тщедушный Карибер полностью подчиняется брату. А через три года мудро умирает, исчезнув с прекрасных страниц Истории. Но у него остается сын, дело так и не кончается. Этот младенец в один прекрасный день может потребовать свою часть… «Управлять значит предвидеть», гласит пословица. Во имя единства франкского королевства малютку поспешно душат прямо в пеленках. Итак, все улажено. Дагобер не такой человек, чтобы расстраиваться из-за сосунка!

Отныне Дагобер обладает абсолютной властью. Дворец Сите вновь становится центром. Из Меца, Лиможа, Руана, Лиона или Бордо знатные люди посылают своих детей, мальчиков и девочек, чтобы они ощутили воздух парижского двора. Те приезжают в Париж, как сегодня отправляются на стажировку в Нью-Йорк или в Лондон, чтобы учиться или приобрести полезные знакомства. Да и где можно завести связи молодым людям из Нейстрии, Австразии, Бургундии? И где встретить молодых чужаков, которые приехали с целью обрести хорошие манеры франкской столицы? Так, король Эдвин, владыка Нортумберленда (на северо-востоке Англии) посылает двух сыновей учиться в Париж, будучи уверен, что его наследники увидят в Дагобере образец, который сделает из них могучих и уважаемых государей.

В Париже благородные провинциалы изучают все необходимые дисциплины. Знатный юноша должен владеть оружием, знать риторику и право. Молодых аристократов готовят к тому, чтобы они стали одновременно хорошими солдатами и превосходными чиновниками.

Здесь происходят и романтические приключения. Недолговечные связи или обеты на всю оставшуюся жизнь, молодежь с радостью совершает шаг либо к удовольствию на одну ночь, либо к решительному объяснению. Юноши и девушки познают любовь на острове Сите, и появляются пары, порой совершенно невероятные: соединяются семьи из различных регионов, часто конфликтующие – внезапно осознающие выгоды согласия (ведь так можно увеличить вес при королевском дворе). Здесь желают учиться наукам, учатся владеть мечом, мечтают вступать в брак, если это нужно, но все держится на интригах и взаимных интересах. А семьи бдительно следят за своими отпрысками и очень рассчитывают на то, что верность двору обернется существенной выгодой. Эта расчетливость может проявиться в росте влияния, в обретении новых земель, золота, титулов… Какой-нибудь Сиагрий покидает Париж с титулом графа, какой-нибудь Радульф послан в качестве герцога в пограничные регионы Севера, какой-нибудь Дезидерий завязывает необходимые знакомства, чтобы получить назначение епископом Кагора…

Внимательный к символам Дагобер приказывает водрузить трон в большой зале дворца. Кресло создает доверенное лицо – Элигий, его личный золотых дел мастер. Доверие к этому Элигию, кстати, столь велико, что он станет землемером королевства, потом епископом и будет даже канонизирован, окончательно войдя в историю под именем святого Элуа.

ПОЧЕМУ ДАГОБЕР НАДЕЛ ШТАНЫ НАИЗНАНКУ?

В песенке добрый святой Элуа шутливо говорит доброму королю Дагоберу, что тот надел штаны наизнанку… Анахронизм, поскольку короткие штаны с буфами до колен будут придуманы вдохновенными модельерами почти тысячу лет спустя. Революция, презиравшая историческую правду, создала этот куплет, чтобы высмеять всех королей и всех святых. Восставшие просто высмеивали рассеянность короля или же, в более ядовитой интерпретации, шутили над предполагаемой любовной связью между королем Дагобером и святым Элуа? Любовью извращенной, как надетые наизнанку штаны… Впрочем, его величество поторопился «переодеть их», так что историческая честь была спасена!

Пока же будущий святой – всего лишь ремесленник, желающий как можно лучше украсить трон нового короля. Возможно, трон не слишком комфортабельный, поскольку у него были примитивные кожаные полоски на сиденье, но его сверкающая бронзовая основа впечатляла, подлокотники расширялись и превращались в львиные головы с разинутой пастью. Трон короля Дагобера сейчас хранится в Кабинете медалей Национальной библиотеки.

Чтобы выразить свою абсолютную власть, Дагоберу нужны соответствующие символы. Но этого ему недостаточно: ему нужно также запечатлеть свою щедрость в камне. Париж уже имеет свое аббатство, и тогда Дагобер обращает взгляд к Сен-Дени. Это будет великим творением его жизни!

Будучи человеком глубоко верующим и очень суеверным, Дагобер убежден, что святой Денис с небесной высоты взирает на него. Король это знает, знает потому, что однажды увидел во сне обезглавленного Дениса, после того как посетил его могилу… И видение обещало ему защиту, но при условии, что Дагобер, сделавшись королем, подарит ему самое роскошное надгробье.

Церковь Сен-Дени была некогда основана святой Женевьевой, мы это помним, однако за полтора столетия все здесь сильно деградировало. Теперь это маленькая обветшалая часовня на севере Парижа, и сюда уже не приходят многочисленные паломники. Десять лет назад некий бенедиктинский монастырь пристроил к нему молельню, так появилась скромная хижина, где поселились крестьяне и ремесленники, которые зарабатывали, обслуживая сообщество монахов. И все это дышит нищетой, запустением. Дагобер же твердо решил удовлетворить святого, украсив его могилу.

Он строит святому Денису мавзолей, столь же большой и столь же красивый, как легенда: на смену ветхой церквушке вскоре приходит базилика. Элуа, ювелир-министр, получает приказ изготовить раку, призванную воздать святому должный почет. Элуа подчиняется: он создает великолепное творение из золота и драгоценных камней, с позолоченными балюстрадами, серебряными дверьми и мраморной крышей. Мощи Дениса покоятся в могиле, достойной святого-чудотворца! Но министр идет дальше и превосходит королевское желание: чтобы принимать подношения верующих, он задумывает ствол из серебра; чтобы подстрекнуть религиозный пыл, он творит громадный крест из золота, усеянный гранатами и изумрудами.

Дагобер думает также о духовном спасении дам. На острове Сите появляется женский монастырь, выведенный из юрисдикции епископа Парижского. Ор, первая аббатиса, принимает устав над мощами Элуа… итак, это будет монастырь Сен-Элуа! И вот уже за стенами порхают триста монахинь. Для них строят две церкви: одна посвящена святому Марсьялю, где они будут служить мессу, вторая – святому Павлу, где их отпоют, когда придет срок. Отметим, для маленькой истории – той, что любит подглядывать в замочную скважину: священнослужительницы, привлекательные для военного гарнизона, обеспечивающего безопасность королевского дворца, который находится совсем рядом, позволят себе увлечься красавцами-солдатами настолько сильно, что община будет, в конечном счете, распущена по приказу папы… но только пять столетий спустя. Это позволит нескольким поколениям добрых сестер осуществить братание армии и церкви совершенно особым образом.

Кроме того, Дагобер покрыл благодеяниями аббатство Сен-Венсан-Сент-Круа. Разумеется, набожная щедрость доброго короля к аббатствам и монастырям не вполне лишена задних политических мыслей. Монарх отлично знает, какие выгоды он может извлечь из благоговения перед мучениками и святыми. Разве не религия гарантирует единство королевства? Ни язык, ни национальные устремления, ни сплоченность народов недостаточны, чтобы сблизить разрозненные партии в государствах Дагобера. Католицизм с его кортежем святых, нагромождением реликвий, богатыми церквами и могучими аббатствами – вот что способно объединить в общем духовном экстазе различные куски франкского королевства.

Однако королю порой необходимо показать свою власть и собрать некоторые средства. В этом случае он без колебаний ущемляет отдельные религиозные ордена. Вызывающие богатства этих учреждений раздражают власть, ибо дворец постоянно жаждет наполнить казну, чтобы обустроить Париж, население которого неустанно растет, а также для того, чтобы вести войну против гасконцев и бретонцев, требующих независимости, или против славян, угрожающих границам. И вот, с целью прибрать как можно больше дивных золотых монет, Дагобер конфискует в пользу государства земли, присвоенные церковью. Станут ли монахи протестовать? Нет, ведь король ведет ловкую игру: принимает прелатов и заставляет выступить перед ними своего верного Дезидерия, епископа Кагорского.