Текст книги "Метроном. История Франции под стук колес парижского метро"

Автор книги: Лоран Дойч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Дойч Лоран
Метроном. История Франции под стук колес парижского метро

При участии Эммануэля Хайманна

Эдди Митчеллу, первому, кто пробудил во мне интерес к истории благодаря передаче «Последний сеанс». Моей сестре и родителям, которым, увы, пришлось стать вынужденными участниками этого еженедельного телесвидания.

ВВЕДЕНИЕ ОТПРАВЛЯЯСЬ В ПУТЕШЕСТВИЕ

Деревушка на берегу реки Сарт, где я провел свое детство, находится так далеко от Парижа… Мы порой вырывались оттуда, на каникулах, чтобы поехать в столицу и повидаться с моими дедушкой и бабушкой… Огни города манили. Миновав Окружную, мы оказывались в Париже. Тут же нас охватывал яркий неоновый вихрь, в котором кружились толпы деловитого вида людей. Я помню зеленые вывески аптек и красные – табачных лавок, помню слепившие меня искры света. Это было Рождество в разгар лета! И я с восхищением углублялся в городские джунгли, которые пугали меня и влекли.

В возрасте пятнадцати лет, вдохновленный своей страстью к Истории, я поселился в Париже. Париж – такой анонимный, такой безличный, такой неумеренно огромный – казался мне тогда открытой книгой…

В этом городе, где я был чужаком, где в буквальном смысле слова никого не знал, моими первыми ориентирами стали названия улиц. А улицы эти я открывал с помощью метро. Воистину метро было путеводителем для провинциала в этом копошащемся муравейнике. Я с ненасытной алчностью и неутолимой жаждой нырнул в неведомую вселенную… Я исходил весь Париж, оглядел все станции, замучил самого себя вопросами… Почему «Инвалиды»? «Шатле» – что это такое? Какая по счету Республика? Этьен Марсель – кто это? «Мобер» – что это означает? Все станции метро вели в Историю.

Схема метрополитена – скелет Парижа. По ней можно проследить, как развивался город, некогда возникший на маленьком островке Сены. Ведь каждая станция и именем своим, и местоположением свидетельствует об определенном отрезке прошлого, о становлении не только Парижа, но и всей Франции. От Сите до Дефанс метрополитен представляет собой машину времени; проезжая станцию за станцией, видишь вереницу прошедших веков. Этот город был создаваем веками – двадцать один век понадобился, чтобы столица Франции стала такой, какой мы ее видим сегодня.

Я изучил, таким образом, историю Франции и историю Парижа. Параллельно я стал заниматься театром, затем кинематографом. Я осознал, что в моем распоряжении инструмент для исследования времени… Можно побывать в шкуре Лафонтена, Фуке, Моцарта, Сартра. История в некотором роде стала моим ремеслом, или, по крайней мере, я могу заниматься Историей благодаря моему ремеслу.

Я черпал вдохновение в истории Франции с того времени, когда мои оловянные солдатики переживали свои волнующие сражения. Сейчас ничего не изменилось, История остается мотором моей жизни и моих желаний, она стала для меня полем бесконечно возрождающейся материи, источником загадок, противоречий, недоумений…

В сущности, почему «Метроном»?

Моя книга претендует на то, чтобы стать неким измерителем ритма времени. И я предлагаю вам продвигаться от века к веку по станциям метро (по станции метро для каждого века), чтобы лучше понять Историю…

Я хотел бы вместе с вами идти, придерживаясь линий метрополитена, как нити Ариадны. Мы узнаем о надеждах, о взбрыкиваниях, о гневных порывах столицы. Занимайте места. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Лютеция»…

Лоран Дойч

I век
СИТЕ
Колыбель Цезаря

– На следующей выходите? – спрашивает робким голоском маленькая дама, чуть подталкивая меня из опасения пропустить свою станцию…

Поезд тормозит с сильным металлическим скрежетом. На следующей? Почему бы и нет? Супер! Начало моего путешествия – колыбель Парижа, остров Сите. Ведь не случайно этот остров имеет форму самой настоящей люльки… В ней вся суть столицы. «Это голова, сердце и костный мозг Парижа», – писал в XII веке Ги де Базош.

Станция – шахта города: мы находимся на глубине двадцати метров ниже уровня Сены. Подобно Жюлю Верну, автору «Путешествия к центру Земли», я ощущаю, что поднимаюсь ко временам изначальным. И нет нужды в выхлопе вулкана, чтобы проникнуть в подземное чрево, нет нужды в «Наутилусе», чтобы пройти под водой… У меня же есть метро!

В сопровождении все той же маленькой дамы я шагаю через четыре ступеньки, преодолевая бесконечную лестницу, ведущую к свету. И вот маленькая дама осталась позади. Оказавшись снаружи, я наталкиваюсь на чахоточный кипарис. Стараясь высвободиться, натыкаюсь носом на оливковое дерево без олив… Смотри-ка! Следы юга, хрупкое эхо итальянского пейзажа! Я нашел новую цель исследования.

Цветочный рынок подступает к метро, как если бы природа и прошлое отчаянно стремились отвоевать свои права. В сущности, отвоевать их невозможно: слева автомашины гудят в бесконечном спуске по бульвару Сен-Мишель, а справа тот же плотный ряд, но в противоположном направлении, поднимается по улице Сен-Жак.

Я стою на перепутье. Индустриальная улица Лютес [1]1
  Французское произношение «Лютеции» (здесь и далее примечания переводчика).


[Закрыть]агонизирует, зажатая между двумя жизненными артериями, окруженная суровыми фасадами XIX века – административными зданиями, столь дорогими сердцу барона Османа. Я как можно быстрее оставляю позади себя эту улицу Лютес, чтобы вновь найти, за Цветочным рынком, Сену, которая медленно несет свои коричневатые воды…

Сделав несколько шагов, я оказываюсь на набережной. Чуть дальше выстраиваются в ряд зеленые лотки букинистов… Я жадно бросаюсь к ним и отхожу со старыми изданиями по истории моего любимого города. Париж – моя жена; в любом случае, Париж – это женщина! Андре Бретон выразил это в «Наде»: треугольная площадь Дофин – словно бы лобок этого желанного существа, изначальная матрица, из которой все родилось… Мне хотелось бы вновь вместе с ней пережить акт рождения.

А если бы стих рев автомобилей? Если бы исчезли здания с серыми фасадами, уступив место зеленеющим склонам, топким болотам, кустарнику, покрывавшему островок? Если бы берега Сены вновь стали дикими…

* * *

В 701 году от основания Рима, в 52 году до Рождества Христова, на острове Сите еще ничего нет… Никаких следов Лютеции, о которой Юлий Цезарь коротко упоминает в «Галльской войне». «Лютеция, городок паризиев, располагается на острове реки Сены». По правде говоря, это несколько туманно. Да и проконсула, проведшего здесь всего один день, больше занимало собрание галльских вождей, чем местонахождение этого городка. И когда Цезарь сел за свои записки, он назвал городок по слуху – Лютецией, опираясь на чьи-то слова и разрозненные военные рапорты. Он повторил то, что слышал от легионеров, которые сами были очень неточны в наименованиях.

Это правда, там, где ожидаешь найти великий город паризиев, нет ничего! Впрочем, будущий остров Сите еще разделен на шесть или семь островков, на которых с трудом можно заметить небольшой храм, несколько круглых хижин с камышовыми крышами и горстку рыбаков, небрежно забрасывающих в воду сети… За рекой, на правом берегу, простираются болота и очень густой лес на западе. На левом берегу опять болота и чуть поодаль – скалистый выступ. Однажды его назовут холмом святой Женевьевы.

Чтобы оказаться в крупном галльском поселении, нужно следовать по реке… В те времена дорога – это река, придется подождать прихода римлян, чтобы увидеть большие сухопутные дороги. Пока же поднимемся на борт одного из тех суденышек, что так любят галлы: на волнах качается длинный хрупкий челнок, сплетенный из ветвей деревьёв.

С незапамятных времен для всех, кто обосновался здесь, лодка – основное транспортное средство. Естественно, первым, что дали раскопки устойчивых неолитических поселений (пять тысяч лет до Р.Х.), оказались пироги, найденные в местности под названием Берси (Берси, фото-колыбель Парижа!). Их сегодня можно увидеть в музее Карнавале, убежище парижской памяти.

Чтобы найти галльскую Лютецию – настоящую – нужно проплыть по Сене пять-шесть льё. Там русло реки образует почти полный изгиб, и берег ее какой-нибудь рассеянный римлянин вполне мог принять за остров… И в этой обширной излучине шумит и потягивается целый город. Настоящий город с улицами, кварталами ремесленников и портом. Добро пожаловать в Лютецию! Или, точнее на галльском языке, добро пожаловать в Люкотецию, название столь же расплывчатое и ненадежное, как и место поселения… С неопределенностью покончит Цезарь. Он назовет город Лютецией, сблизив латинское lutum,грязь, с галльским luto —болото. Город, возникший на болоте… Если взглянуть на вещи с данной точки зрения, термин великолепно соответствует ситуации.

Одно из племен распространилось по реке, которая и обеспечила ему процветание. Для поселенцев с севера река – богиня, Секвана, способная исцелять все болезни, и она дарит свое имя водам, текущим вдоль Лютеции. Река приносит людям самое настоящее богатство. Она не только дает рыбу, но ведь воды ее также питают растущую пшеницу, утоляют жажду, весной заливают пастбища – но она также служит средством передвижения. Кстати, здешние золотые монеты считаются одними из самых красивых в Галлии: на лицевой стороне изображение Аполлона, на оборотной – гарцующая лошадь. За пределами города земли были столь плодородны, что обеспечили зажиточность паризийцев, занимавшихся земледелием, скотоводством, кузнечным ремеслом и рубкой леса.

НО ГДЕ ЖЕ НАХОДИЛАСЬ ИЗНАЧАЛЬНАЯ ЛЮТЕЦИЯ?

В течение веков историки твердили, что Лютеция находилась на острове Сите… Однако эрудитов смущала одна маленькая деталь: несмотря на тщательные раскопки, никак не удавалось найти следов галльского города.

«Ба, – говорят упрямцы, – галлы строили только соломенные хижины… Все их постройки сгорели во время военных нашествий и великого переселения народов».

Верно это или нет, но действительно, остров так часто разрушали, перестраивали, преобразовывали, что не осталось ничего от первых его поселенцев. А когда в XIX веке произошла последняя по времени реконструкция барона Османа, Сите был почти полностью изменен и перестроен, так что трудно найти здесь следы прошлого. Только одно можно утверждать: приходите в сквер Вер-Галан, вы спуститесь на семь метров, чтобы оказаться на уровне Эпохи Паризиев… Семь метров наросло за две тысячи лет!

Ничего не обнаружено? Не будем торопиться! Чтобы дать проезд парижским машинам, пришлось построить трассу А86, супер окружную дорогу, которая описывает широкий круг вокруг столицы…

И здесь нас ждет удача! Раскопки, проведенные по этому методу в 2003 году, позволили увидеть остатки крупного и процветающего галльского поселения под городом… Нантером! [2]2
  Один из крупнейших пригородов Парижа, находящийся в 11 километрах от центра французской столицы.


[Закрыть]Все тут есть: жилища, улицы, колодцы, порт и даже кладбища.

Посреди домов археологи обнаружили обширное пространство, окруженное рвами и палисадом: наличие в этом месте вертела для жарения и рогатки для котла позволяет полагать, что некогда здесь находилась площадь, предназначенная для совместных пиров. Расположение Лютеции в Нантере, в речной излучине Жаневилье отвечало двойной потребности: географическая безопасность, обеспеченная рекой и мостом Валерьяна, но, главное, доступ к воде, источнику жизни и средству торговых обменов.

Итак, следует заключить, как ни страдают от этого наши патриотические чувства: первоначальная Лютеция погребена под землей города Нантера!

Кваризии, кельтское племя горных карьеров, стали здесь галльскими паризиями около III века до Р.Х., именно тогда кельтская буква «к» превратилась в галльское «п». Переселенцы столь долго блуждали вдоль реки, прежде чем обосноваться в этих местах, что легенды о их происхождении смешались с преданиями других племен. В поисках сенсаций потомки каменотесов и скромных рыбаков начали примерять на свое генеалогическое древо самые разнообразные костюмы…

Паризии становились то потомками Изиды, египетской богини, то детьми Париса, троянского царевича и младшего сына царя Приама… Царевич похитил Елену, супругу Менелая, что привело к войне между греками и троянцами. Парис избежал мести ревнивого мужа благодаря богине Афродите, которой удалось спрятать своего любимца в небесном тумане. Но Троя была уничтожена. Елена вернулась к Менелаю, у которого была похищена, а Парис бежал на берега Сены… где и стал родоначальником нового племени. Согласно этой легенде, у паризиев божественное происхождение. Она передавалась из уст в уста на протяжении всей эпохи Капетингов, и крепости ее немало способствовал в XIII веке Людовик Святой.

«Наша цивилизация была создана не бандой кельтских странников, у нас столь же благородные предки, как у римлян», – вторили ему все франкские короли.

Но пока именно римляне являются самыми могущественными, а потому навязывают свою культуру и свой язык, усваивают все мифы и легенды, чтобы оправдать свои претензии на мировое господство. Нет, римляне – это не осколок некоего индоевропейского племени, появившегося в будущей Италии в VIII веке до Р.Х.

«Мы потомки, – утверждают они, – богов и героев!»

Это довод, который некогда провозглашал в «Илиаде» и в «Одиссее» Гомер, оправдывая тем самым превосходство греков над всеми народами Средиземноморья. Затем Вергилий, написав «Энеиду» в I веке до нашей эры, продолжил это движение. Его рассказ – всего лишь калька творения знаменитого предшественника, но герои уже не греки, а троянцы, точнее, один из троянцев – Эней, сын богини Афродиты. После падения Трои он бежал, взяв с собой своего сына Юла, предка Цезаря (Юлий – родовое имя Цезарей). Так был основан Рим. И Цезарь, потомок богов, может претендовать на владычество над миром.

И в 52 году до нашей эры римляне собираются напасть на скромных паризиев, захватив их территорию на берегах Сены… Это галльское племя совершило ошибку, став в числе первых союзником некоего Верцингеторикса, вождя арвернов, который решился объединить галльские племена, чтобы дать отпор захватчикам. Юлий Цезарь, стремящийся дисциплинировать наступающие войска империи, посылает на берега реки своего лучшего генерала, Тита Лабиена.

Римский офицер движется во главе четырех легионов и отряда кавалерии. В Лютеции панический страх! Как защищаться от мощи армии, порожденной волчицей? Из Медиолана Олеркорум – ныне город Эврё – поспешно призывают старого вождя, которого все почтительно называют Камулогеном, что означает «сын Камуля» – сын галльского бога войны. С таким воинственным прозвищем этот милый человек просто обязан уберечь город от римлян. И местные жители единодушно вручают ему свою судьбу: пусть он организует сопротивление, пусть отгонит врага.

Но что может сделать добрый старик? У него под началом маленькая необученная армия, солдаты которой – более храбрые, чем умелые – готовятся сражаться голыми по пояс. Все их вооружение – топоры и тяжелые мечи, выкованные из некачественного железа…

Лабиен и его легионеры неумолимо приближаются. Однако Камулоген верит в свою счастливую звезду и готовится к защите. Он поджидает римлян не в городе, а на подступах к нему, разбив свой бивуак посреди болот, окружающих Лютецию.

Вскоре Лабиен разбивает лагерь на виду у галлов. Сражение неизбежно. Великолепно вышколенные римляне в медных шлемах и стальных панцирях наступают сплоченными рядами. Но легионеры, привыкшие воевать на твердой земле, обученные тактике наступления на обширных равнинах, быстро теряются на пространствах, залитых водой. Здесь вязнут лодки и тонут люди! И кавалерия выходит из игры: копыта коней вязнут в грязи.

Галлам же эта ненадежная почва привычна… Они бросаются на вражеские войска, и гордые римские солдаты с трудом сдерживают их непредсказуемые нападения. До захода солнца участники сражения истребляют друг друга, и красной становится стоячая вода болот. Но Лабиен понимает, что пробить вражеские ряды не удастся. В конце концов, по его приказу горн издает долгую жалобную ноту, – так был дан сигнал к отступлению.

В Лютеции бурная радость! «Город спасен», – думают многие. «Захватчиков удалось прогнать», – надеются люди. Но обезумевший от ярости Лабиен хочет отомстить непокорным галлам и, следуя дальше берегом Сены, готовится напасть на Метлоседум – нынешний Мелён, еще один городок, расположенный в излучине реки.

У города нет защитников: большая часть здоровых мужчин присоединилась к войску Камулогена в Лютеции… Жалкая победа легионеров! Перед ними только женщины и несколько стариков, небольшая толпа, которая с пустыми руками пытается противостоять великолепно вооруженным легионерам. Это даже не сражение, здесь не было никаких яростных атак или бесстрашных вылазок, это были реки крови, пролитой в постыдной резне, где перерезали друг другу горло и вспарывали грудь. Римляне идут вперед, втыкая копья в тех, кто пытается сопротивляться, грабят закрома с зерном, опрокидывают статуи божеств, потрошат богатые дома. А потом они уходят, оставив за собой опустошенный город.

Но Лабиен готовит реванш. Он не может предстать перед цезарем с клеймом позора за поражение. В разгар ночи он собирает офицеров в своей палатке и держит перед ними мужественную речь римского генерала:

– На подкрепление надеяться нечего. Наши четыре легиона сами должны раздавить галлов и захватить Лютецию. Мы разгромим варваров во славу империи, и Рим увенчает нас победными лаврами…

Тут же римский лагерь снимается с места. Войска идут вдоль правого берега Сены, огибая болотистую зону: они направляются к северу, обходят излучину Сены, где простирается Лютеция, и резко поворачивают к югу, чтобы оказаться прямо перед городом. В это же время небольшая римская флотилия из пятидесяти лодок в свою очередь достигает пределов столицы паризиев.

Те, что уцелели после резни в Метлоседуме, всклокоченные и перепуганные, явились, чтобы предупредить Камулогена:

– Римляне повернули назад, они возвращаются в Лютецию…

Чтобы избежать окружения, Камулоген решает сжечь город и мосты, затем подняться по левому берегу Сены.

– Сжигайте наши два моста через Сену, сжигайте ваши дома, река богини Секваны сохранит нас! – приказывает он.

К рассвету Лютеция представляет собой пепелище – и ни одного жителя. Там, где еще вчера были прекрасные дома и скромные лачуги, склады зерна и вин, там сегодня – только руины и груды пепла.

Встает зловещая заря. Готовится окончательная битва за город, которого больше не существует. Галльский вождь и его когорты поднимаются вдоль Сены, взывая к Камулю. Камуль – бог с пикой и щитом в руках, сила, творящая насилие, вызывающая войны. Для галлов смерть за отчизну – самая прекрасная судьба, и они идут в бой, полные решимости принести себя в жертву кровавому и ужасному Камулю…

А римские войска идут по следу галлов. Легионеры взывают к Марсу, своему богу войны, и они вовсе не собираются погибать сегодня. Они намерены биться изо всех сил, чтобы одержать победу и получить жалованье.

Римляне настигают галлов на равнине Гаранелла, на берегу Сены… Гаранелла означает садок для кроликов [3]3
  По-французски: garenne.


[Закрыть], потому что в более счастливые времена здесь, конечно, охотились на кроликов, кабанов и коз. Но в этот день небеса будут лицезреть охоту совсем иного рода. Тысячи людей сойдутся в ужасной схватке.

Зловещий свист стрел и копий разрывает воздух. Римские пехотинцы метают свои острые копья, а всадники с высоты коней выпускают из луков тучи молниеносных стрел. Стрелы вонзаются в галлов и выкашивают их целыми рядами. Ни один выстрел не пропадает зря, бойцы падают на землю, усеянные смертельными стрелами. Стрельба не прекращается, плотная облачность на мгновение замедляет натиск паризиев, но они вновь бросаются бесстрашно вперед. И вновь сотни людей гибнут, как если бы сама смерть парила над ними.

Старый Камулоген с саблей в руке ободряет своих, крича им, что они должны умереть за Камуля… Галлам удается в какой-то момент прорвать римские ряды: защищаясь своими широкими щитами, они разрывают вражеское каре. И теперь римляне подались назад, отступая.

Но внезапно римский легион, развернув знамена, атакует из глубины равнины… Четыре тысячи наемников, стоявших в резерве, нападают на галлов с тыла. Отступление невозможно. Удар чрезвычайной силы, резня возобновляется. Тяжелые галльские сабли ломаются о римские мечи, более легкие и выкованные из хорошего металла. Кровь льется потоком и обагряет землю, громкие стоны раненых несутся с равнины Гаранелла…

И с той, и с другой стороны бьются с равным ожесточением – чтобы умереть или отработать жалованье. Паризии не бегут. Они не ищут позорного спасения в отступлении. И когда солнце садится, долина усеяна тысячами галльских трупов. Сам Камулоген нашел смерть в этом последнем бою. За Лютецию, которая уже погибла…

ГДЕ ПОКОЯТСЯ ОСТАНКИ ГАЛЛЬСКИХ ВОИНОВ?

Долина Гаранелла стала коммуной Гренель, присоединенной к Парижу во времена Второй империи, Но римляне, впечатленные бесстрашной защитой галлов, назвали «Марсовым полем» именно то место, где произошла битва между легионерами Лабиена и солдатами Камулогена. Марсово поле… поле войны.

Много позже на том самом месте, где покоятся останки галльского вождя и его людей, была воздвигнута Эйфелева башня… словно памятник, построенный в честь этих воинов. Безразличные парижане приходят сюда на воскресные прогулки, не зная, что топчут землю, которая больше двадцати веков назад поглотила кости паризиев, принесших своему народу высшую жертву.

Несколько месяцев спустя после пожара Лютеции происходит решающая битва между войсками Юлия Цезаря и Верцингеторикса. В самый разгар лета проконсул поднимается к северу с шестью легионами, чтобы соединиться с победоносным Лабиеном. Галльский вождь и его кавалерия атакуют римлян, но германские наемники, пришедшие оказать помощь войскам империи, отбрасывают галлов назад.

Верцингеторикс тогда отступает к холмам Алезии, несомненно, в Бургундии, с внушительной армией, в которую вошли восемь тысяч бойцов из числа паризиев. Дюжина римских легионов осаждает город, но нападающих меньше, чем осажденных. Итак, римляне должны на какое-то время отказаться от активных действий, но они не оставляют попыток окружить галлов, и сооружают вокруг города Алезия двойную линию укреплений.

Когда лето уже близится к концу, к галльской армии прибывает подкрепление. Темной ночью вновь прибывшие идут на штурм. Они сражаются до рассвета, но им не удается прорвать вражеские ряды. Тогда еще одна галльская армия атакует главный лагерь римлян, а Верцингеторикс выходит из города со своими людьми. Под натиском галлов римляне начинают уступать. Цезарь посылает в битву свежие войска и, в конечном счете, отбрасывает галлов. Это разгром. Галлы, которым «не повезло» умереть на поле боя, бросаются в бегство. Римские всадники отрезают им дорогу к отступлению – это прелюдия к ужасающей резне. Все кончено. Верцингеторикс выезжает из города на лошади и слагает свое оружие к ногам Цезаря… Три года спустя вождь арвернов будет задушен в римской тюрьме.

* * *

В этой Галлии, которая стала галло-римской, римляне быстро задумываются о восстановлении Лютеции. Но почему не выбрать то же самое место в излучине Сены? Почему не предпочесть позицию, более благоприятную для обороны? К примеру, настоящий остров на реке. Всего лишь в сотне метров от Марсова поля, где Лабиен одержал победу, есть несколько островков. На центральном из них возвышается скромный храм в честь галльских божеств: Цернуноса, бога плодородия; Смертриуса, защитника стад; Эзуса, творца лесов… Тучи белых чаек реют над бедным строением, эти молочные и галдящие облака порой пикируют вниз, чтобы поклевать крошки из даров, принесенных верующими.

Галлы Лютеции, побуждаемые победоносными римлянами, группируются вокруг этого храма, места веры и поклонения. Островки, вскоре объединенные мостами, образуют собой некий набросок нового города… И таким образом Лютеция, галло-римский город, возникает на этом клочке заброшенной земли среди вод. В один прекрасный день он станет островом Сите.

Как и прежде, паризии живут на реке и рекой. Ибо река продолжает приносить им изобилие. Жители новой Лютеции берут сбор с путешественников, которые хотят пройти по мосту или переплыть реку на лодке. Поэтому Лютеция представляет собой город-порт, пункт уплаты дорожной пошлины (пеаж). Приходите в крипту Нотр-Дам, расположенную под порталом, вы увидите там то, что осталось от первой галло-римской набережной, которая датируется первым веком. Позднее в девизе Парижа «Fluctuat nec vergitur», что переводится как «Плывет, но не качается», отразится эта изначальная и необходимая связь с рекой.

В I веке нашей эры маленький остров являет собой уже некий символ власти земной и власти небесной: на западе укрепленный дворец – резиденция римских наместников; на востоке – место культа богов паризиев. Но храм Лютеции расширился, похорошел, открылся также для богов римского пантеона, знаменуя слияние двух культур… И именно на Сене появляется первый значительный памятник города. Моряки, цех корабельщиков, плавающих на речных водах, свидетельствуют о своей признательности, принеся в дар подпору для судна, колонну высотой почти в пять метров, составленную из четырех кубических блоков с вырезанными галльскими божествами Цернуносом, Смертриусом, Эзусом, но также римскими богами Вулканом и Юпитером… Именно римским божествам и императору Тиберию, который правил с 14 по 37 года нашей эры, и посвящена колонна. «Тиберию Цезарю Августу и Юпитеру, всемилостивейшим и величайшим, корабелы с территории паризиев, за свой счет, воздвигли этот памятник» – гласит надпись. Галло-римская цивилизация отныне оставляет свои следы на камне.

Лютеция навсегда обрела свое место, история нашего Парижа находит исток, все может начаться в тот самый момент, когда человек по имени Иисус готовится перевести стрелки часов, словно желая издалека отпраздновать это рождение…

ЧТО СТАЛОСЬ С КОЛОННОЙ КОРАБЕЛОВ?

В 1711 году, когда под хорами Нотр-Дам пробили углубление, призванное принять останки архиепископа Парижского, была открыта судовая подпора корабелов, включенная в кладку двух стен. Ее реставрировали между 1999 и 2003 годами, сегодня она хранится в музее Клюни.

Священные места остаются священными, независимо от верований… Не случайно, что это творение было найдено в подземной части Нотр-Дам, не случайно, что этот собор остается главным местом католического культа парижан: в этом месте острова Сите появились первые храмы, созданные по обету галлами, которые позднее стали именоваться галло – римлянами, а храмы – христианскими.