Текст книги "Наследница (СИ)"
Автор книги: Лора Вайс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 1
– Мать не нашли? – спросила медсестра у доктора, осматривающей меня.
– Нет. Как и всех их, как и всех… – тихо прошептала та.
– В Дом малютки?
– Угу. Недельку понаблюдаем, а потом…
– И как так можно? Зачем рожать, а потом выбрасывать? И ладно бы в роддоме родила, а то в какой-то канаве. Там же и инфекция, и холод.
– Ты у нас новенькая что ли? – обратилась докторша к молоденькой сестричке.
– Вчера оформилась.
– А-а-а-а, понятно. Ну, ничего, со временем освоишься. У нас тут и не такое увидишь. Деток везут разных, кого в мусорные баки выбрасывают, кого в колодцы. Мамаши еще героини, которые отваживаются сюда принести и оставить.
А сестричка все стояла и головой качала, посматривая на спящую меня. Как уже говорила медичка, нашли меня в канаве у дороги. Дальнобойщик остановился на обочине, чтобы справить нужду и немного размяться, а как подошел к краю, обомлел. Там на испачканной кровью льняной простыне лежала новорожденная. На улице уже успел выпасть первый снег, землю приморозило, но в той канаве все еще поблескивала жижа. Мужик бросился сломя голову, подбежал ко мне, снял с себя куртку, обернул в нее и бегом в машину.
Он даже не посмотрел, жива я или нет, мчался в ближайшую больницу.
В местной больничке его приняли нехотя, а потом и вовсе отмахнулись, отправили в роддом, который находился, чуть ли не в ста километрах. Бледный и напуганный дядька ринулся со мной обратно в машину. Так бы и колесили, если бы не бабка, которая на радость оказалось санитаркой того самого роддома. Вместе и доехали до него. Здесь доктора оказались посговорчивее, выполнили-таки свой профессиональный долг.
Как сейчас помню тот миг, когда оказалась под теплыми лампами, мне выдали казенную рубашку, подгузники и закрепили за мной по шесть бутылочек смеси в день. Вот это был Рай. Такой пластиковый короб, где возлежала только я, бегающие вокруг сестры, они странно себя вели. Только я открывала рот, чтобы издать недовольный голос, как слетались все. Это весьма портит, хочу вам сказать.
И откуда я все это знаю? Обычно дети не помнят первых трех-четырех лет своей жизни, а я помню все, только не запомнила мать: руки, одежду – да, но не лицо. Через мгновение она исчезла, я же осталась лежать в грязи, наверно хотела ощутить тепло, любовь. Даже звучит смешно, но тогда было не до смеха. Вместо заботливой матушки увидела мужика с видом алкоголика в завязке, он схватил меня как щенка, положил в куртку, пропитанную потом и еще чем-то. Вот и все чудо рождения. Одно хорошо, хотя бы согрелась.
На самом деле, не знаю, как мне удалось выжить в той канаве. Почему не умерла от переохлаждения. Все смотрела наверх, пыталась понять, почему на лицо падают холодные комочки, почему руки с ногами дрожат. Столько вопросов и никаких ответов.
Но да ладно. Самое интересное ждало потом. Докторша держала меня в роддоме дольше недели, она все надеялась, что кто-нибудь возьмет эту «прелестную девочку» себе, но не взяли. Те, кто меня видел плачущей, сразу разбегались, причем в ужасе. Словно антихриста увидели. А поскольку маленькие дети плачут постоянно, то и взять никто не решился такого странного ребенка, как я.
И вот, после двух недель в Раю я попала ну, не в Ад, а скорее в Чистилище. Ад был после, в детдоме. Прямо грехопадение какое-то. Но не стоит забегать вперед, лучше все по порядку.
Послание первое
Сегодня в Раю неспокойно. Ангелы суетятся, привратники о чем-то спорят со старейшинами, летописец усердно скрипит пером по страницам толстой книги. Все происходит в одном из помещений Небесного дворца. И пусть стены и полы залиты солнечным светом, пусть диковинные деревья в огромных кадках цветут такими же диковинными цветами, а птицы, чьи метровые хвосты блестят в лучах, прыгают с ветки на ветку, но, несмотря на эту картину всеобщей благодати, небожители готовятся к чему-то недоброму.
Двое старейшин уединились. Тот, что постарше восседал на широком подоконнике, смотрел на облака цвета топленого молока с легкой розовиной и покачивал головой, будто не верил в слова своего собеседника:
– Нет, нет… зачем ей это? Такого просто не может быть.
– Это уже произошло, Михаил. Здесь больше не о чем говорить.
– Но зачем?
– Скоро узнаем. Ты сам спросишь у нее, зачем она пошла против Отца. Идем, – обреченно произнес Гавриил.
Однако архангел продолжал сидеть с печалью в глазах.
Вскоре все проследовали в Зал Писаний, где обычно божьи слуги исполняли указания всевышнего, но на этот раз здесь пройдет суд над ангелом Елейлой – девой из немногих, кому оказали честь и допустили в армию Господа. В центре помещения возвышался постамент, на который и должна встать падшая, а вокруг множество каменных кресел.
Старейшины расселись, среди них были и Михаил с Гавриилом, прочие ангелы разместились на мраморных скамьях. Все в льняных туниках, подпоясанные бечевой, лишь старейшины отличались, их тела покрывала броня цвета меди, а на поясах каждого покоилось по кинжалу, крылья сейчас были сокрыты от взоров.
Через какое-то время массивные двери отворились, в них вошли трое: заключенная Елейла и два ангела-воина, они сопроводили падшую до мраморного куба, после чего она явила всем свои черные крылья и, взлетев, встала на постамент. Дева не сопротивлялась, не проявляла злости, она смиренно выполняла требования. Елейла была прекрасна, ангел отличалась от остальных: ни белокурых прядей, ни голубых глаз, ни розовых щек. Ее внешности могла позавидовать любая: высокая, темноволосая женщина с выправкой воина, ее черные глаза заставляли робеть, а белая кожа сияла в лучах райского солнца. До сего дня Елейла носила такие же доспехи, как и прочие божьи воины, теперь же на ней осталась лишь тонкая льняная рубаха до пят.
Первым поднялся Гавриил, он подошел к постаменту, затем обернулся к собратьям:
– Дочь божья, Елейла! – произнес он громко, чтобы его услышал каждый. – Объясни старейшинам, почему ты здесь.
Но она молчала, взирая лишь на одного из них, на Михаила.
– Я повторю, воин света. Почему ты стоишь здесь? – снова подал голос Гавриил.
В этот момент Михаил кивнул, и взгляд Елейлы дрогнул:
– Я здесь, потому что помогла человеческой душе попасть в Рай.
– Точнее, совершила преступление, провела в Рай грешницу.
Тут вступили остальные:
– И что за грех?
– Та женщина совершила самоубийство, – не стесняясь и не боясь порицания, произнесла падшая.
Тут же зал загудел, ангелы роптали, а старейшины закрутили головами в знак возмущения.
– Как ты могла привести в Рай самоубийцу?! – победоносно воскликнул Гавриил.
– Здесь ее семья.
– И что? Что будет с нами, если мы начнем принимать души всех самоубийц? Они отвергли великий дар, данный им самим Отцом! Дар жизни! Таким место в Аду.
– Вы смотрите лишь на поступок, но не на причины.
Тут поднялся Михаил, он подошел к Елейле и дрожащей рукой коснулся ее ног:
– Что ты такое говоришь, дитя?
– Прости меня, учитель, но ты слышал, что я сказала. Та женщина, над чьей душой я сжалилась, лишилась семьи. Ее детей убили у нее на глазах, как и мужа. Она осталась ни с чем, – тут ангел обратилась к залу. – Вы все говорите о Даре жизни, о милосердии, но где же вы были, когда творилось беззаконие, когда попирались все законы божьи? Почему ее Ангел-Хранитель предпочел остаться в стороне, почему не дал знак, не указал дальнейший путь? Почему эта женщина оказалась наедине со своей болью? Люди слабы, Отец знает это. Она совершила грех по вашей вине! – последние слова прозвучали настолько четко и резко, что все ангелы смолкли.
– Не хочешь ли ты сказать, что Господь допустил ошибку? Или ангелы не выполнили своей работы?
– Именно так.
– Этим все сказано. Ангел Елейла уподобилась самому Люциферу! Она решила возвыситься над Отцом!
Но Михаил смотрел на нее без осуждения, в его глазах воцарилась печаль:
– Дитя, – обратился он еле слышно. – Отрекись от этих страшных слов и тебя сошлют на землю.
– Нет, учитель, не отрекусь. Ангелы забыли о своем предназначении, кто-то должен был напомнить им об этом. И пусть моя жертва будет последней.
– Тебя же отправят к самому Сатане, – сжимал старейшина ее ноги.
– Я знаю, Михаил.
– Что же ты наделала.
– Не печалься, учитель. Пусть свершится суд.
– Ты не знаешь, на что обрекаешь себя.
Елейла не отреклась от своих слов, посему была приговорена к низвержению в Ад под покровительство Люцифера. Гавриил с нескрываемой радостью вернулся в кресло, после чего обратился к стражникам:
– Лишить ее крыльев!
Ангел прекрасно знала, что это за процедура, поэтому без слов раскрыла крылья и замерла в ожидании. Стражники, помогли ей спуститься вниз, после обошли с двух сторон, один крепко взял за плечи, а второй вытащил из ножен меч. Удары последовали один за другим, крылья оказались на полу, а пол окрасился бурой почти черной кровью. По рубахе Елейлы расползлись два пятна, которые в секунду слились воедино, но дева не дрогнула. В ней было столько силы воли, что Михаил призвал ее в свое время на служение Господу, поручился за нее, но Елейла оказалась слаба духом перед человеческой болью.
Глава 2
Еще в роддоме мне дали имя Роксолана, а все виновата санитарка, сериалов пересмотрела старая карга. Хотя, полным именем никогда не называли, либо Оксаной, но откровенно говоря, ненавидела это имя, либо Рокси, что предпочтительнее. По крайней мере, на Рокси я всегда откликалась.
В Доме малютки жила до трех лет. Здесь к нам относились так себе, вроде и не хорошо, но и не ужасно. Няньки как истуканы выполняли все положенные процедуры: кормежка, горшок, мытье. Они мало с нами общались, сироты в основном были предоставлены сами себе, сидели днями напролет в кроватках и смотрели друг на друга как в зеркало. Некоторых, особо нервных, поили чем-то и они спали. Я же вела себя тихо, не хотелось провести первые годы жизни в забытьи. Повезло тем, кого забрали. Им удалось избежать следующей ступени по направлению в Ад.
Помнится, приходили три-четыре пары смотреть меня, но я видела их недалекость, природную глупость, а в некоторых даже жестокость, поэтому быстренько избавлялась от потенциальных родителей. Стоило только заплакать, как эти существа разбегались по углам подобно тараканам. Что-то их пугало в этот момент. Я не знала, что именно, но главное – работало!
Однако, с так называемым персоналом я в подобные игры не играла. Мне хватило одного раза и то с не моим участием, чтобы понять, какие тут правила и кто заправляет порядком. Моя двухлетняя «сокамерница» Аля решила устроить веселую ночь одной няньке – Милане Сергеевне, правда, не по своей воле, у нее разболелся живот, но Милане было плевать на причины, ей хотелось спать. Так вот, нянька схватила за шиворот Алю, вытянула из кроватки, отчего та ободрала себе ноги, а после отнесла в ванную, где обдала холодной водой. Всю оставшуюся ночь соседка тихо постанывала в кроватке, усвоив урок от «сердобольной» Миланы Сергеевны. Мне бывало тоже доставалось, но наказания сводились к пустой тарелке на ужин или на обед, а иногда и на весь день. Хотя, мне было все равно, иногда лучше поголодать, чем есть ту мерзость, которую нам давали.
Наверно другим детям повезло, они-то ничего не осознавали в такие моменты, им было одиноко, плохо, больно, но они умели забывать, а я нет. Я все помню, каждый проклятый день, проведенный за решеткой с облупившейся краской, помню запах мочи, которым пропитался матрас, люстру с одним целым плафоном, она как маяк безысходности светила сутки напролет. Но самое ужасное другое, я видела эти глаза преисполненные одиночеством, смотрящие на меня из кроватки напротив.
В Доме Малютки работала одна женщина, она иногда заходила к нам и долго нашептывала молитвы, только какой от них был толк? Ни ангелам, ни Богу мы оказались не нужны, мы как отбросы, побочный эффект людской похоти и беспринципности, а на таких святые не смотрят. На тот момент ее бубнеж послужил хорошей колыбельной, я сразу засыпала. Но мне никогда не снились сны. Закрывая глаза, пропадала, не чувствовала ни себя, ни пространства вокруг, будто исчезала. Честно, было даже завидно наблюдать за другими, они что-то бормотали во сне, смеялись или хныкали, а я словно умирала. Первое время меня будили, няньки думали, что и правда отдала концы, но нет…
Каждый день нас выводили гулять, мы толпились под старым грибом в песочнице, куда гадили дворовые кошки. Облизывали все, что попадало в руки, некоторые жевали грязь, а нянькам было не до нас, они трещали по телефону или курили, сидя в беседке. В такие моменты я смотрела на них и возникало только одно желание – взять камней поувесистей и запустить им в головы, чтобы они обратили свои пустые, бесстыжие глаза в нашу сторону. Но если бы я так поступила, то нажила себе неприятностей. Приходилось много терпеть.
А каково было смотреть на слезы тех, кого возвращали обратно наигравшиеся в материнство? Им не нравилось, что «питомцы» много плакали, портили их вещи, вели себя дико. Но откуда им было знать, как правильно себя вести, когда они выросли в стае?
Один раз мне захотелось сбежать. На такую провинность натолкнул очередной акт наказания воспитанника. Мальчик Федя разбил кружку Анны Федоровны – уборщицы, она за это отхлестала его половой тряпкой. На прогулке я ждала момента, когда воспитательница как всегда отправится на перекур. И стоило ей скрыться в беседке, как я тихо направилась в сторону калитки. Выбравшись на волю, побежала куда глаза глядят, остановилась около какого-то ларька. Мимо проходили люди, толпы людей. Я же сидела на лавке и смотрела на них, все-таки впервые лицезрела столько взрослых, мамаши пробегали с колясками, они бросали на меня косые взгляды, но не останавливались. Просидев так до самого вечера, поняла, что здесь мне не найти спасения, а подтверждением тому стал мужик, который сначала наблюдал за мной, потом подсел и стал уговаривать сходить с ним в магазин, где он купит мне игрушку. Наверно, другой на моем месте и пошел бы, но я-то чувствую их, в этом человеке было столько черни, что невольно захотелось плакать, а к чему ведет мой плач, уже известно. Да уж, этот урод убегал слишком быстро. Видимо такие обладают самой слабой и трусливой душонкой.
В общем, пришлось идти обратно. Вернулась я к ночи, заночевала в той самой беседке. На следующий день снова была желтая лампочка над головой, а напротив из кроватки по-прежнему на меня смотрела пара одиноких глаз.
Жизнь в этом заповеднике научила тому, что все лгут, притворяются, что души взрослых зачастую пусты. Но это послужило хорошей школой перед детдомом, ведь там все было гораздо хуже.
Послание второе
Елейлу сопроводили из Зала Писаний в Погребенную. То было особое помещение, падших ангелов здесь обривали наголо, раздевали, после чего передавали в руки призванным Демонам посыльным. Они забирали новоявленного грешника в Ад.
И поскольку предательство ангела считалось самым большим грехом, перед которым меркли грехи всего человечества, то и наказание было особенно мучительным. Падших ангелов ставили в услужение самому Люциферу, а это пострашнее любой пытки. Несчастные должны были вечно взирать на муки остальных и приводить в исполнение приговоры человеческим душам. Многие ангелы не справлялись со столь тяжелой ношей, они теряли рассудок, превращались в самых ужасных и жестоких Демонов, которых опасались даже местные служители Сатаны, посему их уничтожали. И казалось бы, вот оно – спасение, но не все так просто. Ангел терял рассудок медленно, могло пройти несколько веков, прежде чем это произойдет.
Вроде бы, что страшного в том, чтобы пытать виновных? Они же заслужили, они совершали грехи, предали Отца, а значит, получают заслуженное наказание, однако по природе своей, ангелы не принимали даже справедливых наказаний, не могли смотреть на изуродованные души грешников, не могли слушать криков тех, оттого-то им и приходилось страдать сильнее остальных.
Елейла знала лучше других, что именно ее ждет. Но падшая надеялась, что раз смогла переступить заветы Отца, то сможет служить и Люциферу. Однако, то были лишь тщетные надежды.
В Погребенной ее раздели, смыли с тела кровь, затем обрили голову. Черные локоны падали на мраморный пол, туда же, где поблескивали лужи крови, ангел смотрела на свои волосы и, видимо, их-то ей и было жаль больше всего, ведь отныне таких у нее не будет, а точнее, Демоны просто не позволят им снова отрасти. Падшие в Аду не имеют ни волос, ни одежды – очередное изощрение, очередная боль.
И вот, ее подвели к двум Темным порождениям Ада, сейчас они внешне походили на ангелов, только облачены были в черные одежды. Но истинный облик Демонов иной, однако, по договоренности со служителями Рая, гости из пекла должны были преображаться, дабы не пугать своим видом честолюбивых ангелов. Елейла взглянула в глаза одному из посыльных и не увидела в них ничего, даже своего отражения, как не уловила и эмоций, но это и к лучшему. Хуже было бы наблюдать за тем, как Демоны куражатся над ней, как они обычно и поступали с душами грешников.
Прежде чем ступить туда, откуда возврата уже не будет, Елейла остановилась и тихо произнесла на прощание:
– Прости, Михаил. Я опозорила тебя, но совесть твоя по-прежнему чиста. Я буду истинно страдать за твое светлое имя и только за него.
– Идем, пора – произнес грозным голосом Демон и аккуратно взял падшую под локоть.
Да-да, Демоны уважали оступившихся ангелов, правда, не все Демоны и не всех уважали.
Врата сомкнулись за спинами троих, лязг божьих цепей, коими сковывались адовы врата Погребенной, болью прошелся по сердцу Елейлы, обратной дороги нет.
Они шли по каменному мосту, вокруг царил мрак, лишь откуда-то издалека до ушей доносилась капель. Мост обрывался посреди непроглядной тьмы.
– Надо прыгать, – молвил Демон.
Тогда Елейла посмотрела на него, посыльный приобрел свой истинный облик, его кожа имела серый цвет, глаза были полностью черные, лицо по-прежнему не отражало эмоций, правда, сейчас ангел смогла разглядеть свое отражение в бездонных очах Демона.
– Что будет дальше? – нарушила падшая тишину, отчего ее голос эхом пронесся в пустоте.
– Люцифер будет говорить с тобой, дабы вынести окончательный вердикт.
И все трое шагнули вниз.
Как долго длился полет, Елейла определить не смогла. Эх, если бы у нее были крылья, она бы вырвалась из лап Демонов и взмыла ввысь, но такого уже никогда не произойдет.
Падшая в окружении сопровождающих оказалась напротив точно таких же врат, только эти были массивнее, выше. Спустя мгновение раздался скрежет металла, врата дрогнули и медленно отворились, изнутри вырвался жар, он обдал лик и нагое тело Елейлы, хотя костров поблизости не полыхало.
Они шагнули внутрь, ноги ангела тут же погрузились по щиколотку в грязь, было ощущение, что в жиже кто-то без конца копошится, пощипывает, покусывает, но воина Света этим не напугать, Елейла лишь скривилась. Пространство вокруг походило на овальную пещеру, стены и потолок которой ничем не отличались от пола, та же чавкающая грязь, те же мерзкие создания, копошащиеся в ней. Пахло так же отвратительно, как в сточных канавах в мире людей.
По пещере они продвигались недолго, та закончилась очередными вратами. И вот уже за ними глазам Елейлы предстал Ад во всей своей «красе». Обугленная земля, над которой краснело небо, испещренное сизыми тучами, где-то ревели воздушные воронки, где-то молнии били в каменистые почвы, земля лишь успевала содрогаться от ударов. Вокруг не было ни души, не было ничего, только мертвая природа.
Сейчас на лицах Демонов проступила благоговейная улыбка, они дома. Один из них вытянул руку вперед и раскрыл ладонь, тогда же раздалось далекое ржание. То была колесница, запряженная двумя лошадьми, только выглядели лошади неестественно, уродливо: без глаз, шкура местами отсутствовала, отчего проглядывала разодранная плоть, языки свисали из пасти…
Колесница же не имела окон, лишь черный короб на колесах. Один из посыльных открыл дверцу и учтиво пригласил Елейлу влезть первой. Внутри всех окутал мрак. Если бы в этой колеснице сейчас находилась человеческая душа, то Демоны уже бы приступили к издевательствам, ведь грешники как никто боятся тьмы и всего, что та таит в себе. Однако Елейла удостоилась большего, Демоны не трогали ее, да и что они могли сделать с некогда воином? Божьей армии неведом страх, так и падшая не страшилась их.
За стенками слышался треск камней, цокот копыт и бесконечные раскаты грома. Несмотря на темноту, дева закрыла глаза, она слушала звуки, вспоминала дни на земле. Именно, не в Раю, а на земле, ей нравилось ходить среди людей, нравилось наблюдать за слепой природой, которая в секунду могла подняться на дыбы, закрутить вихри и смести со своего пути все, но могла и снизойти дождем, омыть творения божьи, пригреть ласковым солнцем. А люди, как они наивны в поступках своих, как беззащитны пред силами Рая и Ада. Неожиданно для себя самой Елейла громко вздохнула, ее голос, словно острым кинжалом, рассек мертвую тишину. Демоны, которые в отличие от нее видели все, даже переглянулись.
Спустя неопределенное время колесница остановилась, посыльные отворили дверцу, на этот раз они вышли первыми, падшая следовала за ними. Трое оказались перед дверью ветхой избенки, в ней также отсутствовали окна, сруб местами почернел. Убогое домишко стояло посреди пустыря, вокруг все та же выжженная земля, раскаты грома в багровом небе.
Дверь отворилась, на пороге стоял человек с мешком на голове, мешок был перемотан колючей проволокой на шее. Тело, очевидно, грешника покрывали множественные кровоточащие раны. Демон посмотрел на мученика сверху вниз и мотнул головой, чтобы тот отошел в сторону. Человек, стоная и подвывая, еле-еле сместился, пропустив прибывших внутрь.
И как только Елейла ступила за порог, в глаза ударил яркий свет. Дом затрещал, полы заходили ходуном, пыль поднялась вверх, а когда рассеялась, падшая стояла уже посреди большой светлой каменной залы. Посыльные исчезли, как исчез и мученик.
Зала не уступала по убранству райскому дворцу: в небольших нишах стен стояли канделябры, пол и потолок мерцали в мягком свете свечей. Елейла посмотрела под ноги и увидела свое отражение, тогда сразу же отвела взгляд, ей стало противно. До сего дня она никогда и никому не являлась в нагом виде, тело воина Света всегда облачали доспехи. Сейчас же она была так же беззащитна, как и все прочие грешники.
Вдруг пред ней появилась скамья, будто выросла из мраморного пола. Падшая прошла к ней и села. Скоро явится сам Люцифер, возможно, это последние мгновения покоя и тишины, ими надо насладиться. И, правда, послышались шаги – четкие, ровные. Кто-то приближался со спины, кто-то, кому принадлежало здесь все. Ангел почувствовала его власть, силу и абсолютное равнодушие.
Шаги стихли совсем рядом, Елейла сидела неподвижно, но страха по-прежнему не было. Смысл бояться неизбежного? Может, обычный бы ангел-хранитель и трясся в ужасе, но не воин, а тем более, не она.
– Ты не боишься меня, – прозвучал спокойный голос. – Почему же?
– Могу ли я попросить вас об одолжении? – заговорила дева без какого-либо смущения.
– Об одолжении? Забавно, ныне падшие пошли не только бесстрашные, но и беспардонные. Ладно, говори.
– Позвольте мне прикрыть наготу.
– А смысл? – сейчас в голосе послышалась ирония. – Грех свой ты уже ничем не прикроешь. А тело, так это всего лишь кусок плоти, хрупкая материя, сотканная вашим Отцом для того, чтобы я мог доносить истину до грешников, посредством влияния на эту самую материю.
– Я воин Света. И пусть мое тело отныне принадлежит Аду …
Однако, голос прервал ее:
– Мне, твое тело принадлежит мне, как и Ад.
– Хорошо. Тем не менее, я хотела бы посмотреть вам в глаза открыто, без стеснения.
– Вот как… Что ж… Хорошо.
У ног Елейлы в тот же миг появилась тонкая длинная туника без рукавов, дева сразу надела ее, после чего поднялась со скамьи, и хотела было обернуться, однако голос предупредил ее желание:
– Не торопись, я еще не поговорил с тобой.
– Говорите, теперь я готова отвечать на любые вопросы.
– За что тебя низвергли?
– За ослушание. Я предала дело Отца.
– Да, самоубийца и Рай – ты разгневала небожителей. И меня лишила очередной радости. Получается, насолила всем сразу. Но, зачем? Зачем нужно было спасать пропащую душу? Ты же знала, что последует сразу за твоим грехом. К чему такая бессмысленная добродетель? Душа той грешницы все равно отправилась ко мне, а ты вместе с ней.
– Я не сожалею. Хоть душа той несчастной и не нашла себя в Раю, однако я выполнила ее посмертную просьбу.
– И какую же? Провела по Райским кущам? – и снова ирония в голосе.
– Нет. Она встретилась со своей семьей.
– Все равно глупо. Она могла бы дожить до глубоких седин и отдать Отцу душу как положено, тогда была бы вечно с семьей. Теперь же, увы, будет отрабатывать вечность здесь. Ты совершила не просто грех, ты совершила ошибку.
Но Елейла ничего не ответила, вместо слов она резко развернулась, и ее глазам предстал Он – Люцифер, Повелитель Ада. Взгляды пересеклись.
– Я не позволял тебе…, – но он не договорил. Люцифер смотрел на нее, пытался что-то найти в лице, во взгляде, однако не мог, поэтому продолжил искать, блуждая по лику ангела.
– Каково будет мое наказание? – тихо спросила Елейла, смотря в черные глаза Владыке.
– Я еще не решил, – заключил тот и отвернулся, желая покинуть залу.
– Что же мне делать, Люцифер?
– Ждать…
И он ушел, оставив падшую в одиночестве. Елейла снова села на скамью и принялась чертить большим пальцем ноги по мрамору, она пыталась вывести его лик, лик того, в чьей власти ее вечность.
Глава 3
Детдом! Как много в этом слове… много дерьма…
Дом Малютки по сравнению с этим местом просто Рай на земле, не иначе. И лучше было бы все детство терпеть не совсем адекватных воспиталок-курилок, чем абсолютно больных на голову работников детдома и таких же нездоровых воспитанников. Понятное дело, все мы тут в одной лодке, все безродные бесплеменные и, тем не менее, здесь было пострашнее чем в подвале маньяка из любого фильма ужасов.
Меня отправили в сельский детдом, он оказался единственным, где на тот момент было свободное место. Да и чего желать от приюта в захолустье? Мы ж находились в самой заднице российской глубинки, в селе Жупровица. Говорят, у России две беды – дороги и дураки на дорогах, здесь же были только дураки, а о дорогах так никто и не позаботился, посему жили мы нормально только в сухое время года, когда же начинались дожди или не дай Бог ливни – все, «Атлантида» стабильно уходила под воду.
Но это ерунда, Жупровица, как в очередной поговорке, она не тонет. Серьезная проблема, с которой пришлось столкнуться – это выживание в суровых детдомовских условиях. Здесь воистину царили дикие законы, законы стаи. Руководство плевать хотело на ребят, они занимались более важными вопросами, как бы с города выбить очередную матпомощь и справедливо распилить между собой. Ну, а воспитанники жили своей жизнью: старшие гоняли мелких, мелкие лупили себе подобных – авторитет нарабатывали, выслуживались перед старшими; наши слегка повзрослевшие девушки вовсю спали с сельскими, правда, тайком от своих детдомовских парней. Узнай те об этом, все… зажали бы сворой в углу и пустили по кругу, раз негодяйка так вероломно отдалась чужаку. Парни тоже особо не отставали, после школы бегали на заброшенный продсклад, там братва снабжала их травой, а те уж снабжали школяров из как бы благополучных семей. Законы бизнеса здесь постигались быстро. Девки давали взрослым дядям, чтобы взрослые дяди давали им на мороженое и ту же самую траву, а пацаны толкали траву, чтобы купить хотя бы б/у плеер.
И это оказалось не самой большой бедой нашего детдома, страшнее были внутренние разборки как между ребятами, так и между работниками и ребятами. В такие моменты все разбегались по своим комнатам как тараканы. Мелкие вообще сидели под одеялами и прудили на матрасы, а старшие нервно курили, высунув носы в форточки.
Да, разборки здесь были покруче любых боев без правил. Если детки разбирались между собой, неважно парни или девчонки, то клоки волос летели в разные стороны, зубы россыпью возлежали на коридорном линолеуме, гематомы украшали невинные детские мордашки, которые приходилось вскрывать в медпункте, иначе не рассасывались, а также разодранные бока, разбитые головы и прочие прелести. Победивший в сей схватке выходил хоть и без зубов, но счастливый, его сразу начинали уважать, бывалые даже слезали с подоконников, чтобы пожать руку и поделиться заветным бычком. А проигравший тихо зализывал раны, получая параллельно пендалей от сверстников.
Что же случалось, когда работники вступали в бой с воспитанниками, естественно, в воспитательных целях? Взрослые всегда оказывались изобретательнее и изощреннее в методах. Вот в эти моменты дети были едины, сплочены. Никто и никогда не вставал на сторону «царей» детдома, никто и никогда не вторил им и не насмехался над наказанными.
У нас практиковались обливания ледяной водой, раздевания догола и порка ремнем со стальной пряжкой по всем возможным местам, прижигания бычками, а еще много такого, о чем у нас не принято говорить вслух, поскольку то было крайней степенью унижения.
Конечно, существовали в нашем «адовом пекле» и нормальные взрослые, этакие сердобольные бабули из местных, они много причитали, жалели, тайком угощали чем-нибудь домашним. Наши девчонки зачастую бегали к этим старушкам за жизненным советом, мол, какое снадобье выпить, если случайно залетела или как быть с первой и настоящей любовью к мальчику из хорошей семьи, куда заныкать краденое ну и всякое прочее. Бабки всегда помогали, что многим позволило миновать детдомовский подвальный абортарий, колонию для несовершеннолетних и бегства, ведь беглецов здесь ловили быстро. Сами посудите, село в окружении полей, единственная остановка до ближайшего городка, а водители автобусов хорошо осведомлены о некоторых непокорных, посему, если видели подозрительного оборванца, тут же звонили нашим «царям». В общем, беглецам потом ой как трудно приходилось.
