Текст книги "Операция «Ы» и другие приключения Вицина, Никулина и Моргунова"

Автор книги: Лора Мягкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Вспоминает Юрий Владимирович Никулин: «В отличие от Моргунова, который в общении несколько развязен и шумлив, Вицин – тихий и задумчивый человек. У него есть две страсти: сочинение частушек (каждый день на съемку он приносил новую) и учение йогов. Георгий агитировал нас с Моргуновым делать гимнастику дыхания йогов, заниматься «самосозерцанием». Мы с Моргуновым отнеслись к этому скептически. А сам Гоша (так мы называли Георгия Вицина) регулярно делал вдохи и выдохи, глубокие, задержанные, дышал одной ноздрей и даже стоял на голове. Вицин старше меня и значительно старше Моргунова, но выглядит моложе нас: всегда свежий, улыбающийся, подтянутый».

Демократичность и лояльность Вицина как артиста и человека вне всяких похвал. Избегать шума вокруг своей персоны, находить в себе профессиональные и физические ресурсы справиться с самыми трудными задачами режиссера – все эти качества в нем ценили все участники съемочного процесса. Но был у него в личном репертуаре один пункт, с которым приходилось считаться скрепя сердце и призывая всю христианскую любовь к ближнему. Например, работа кипит в самом разгаре, все достигли нужной точки перевоплощения и ритма. И вдруг – незабываемый фальцет Григория Михайловича:

– Стойте, мое время подошло!

Все покорно замирают, сознавая, что «шиповник» – это цветочки… Григорий Михайлович занимает уготованную по собственному регламенту позу на одной ноге или в «цветочной» позиции и глубоко дышит носом. Тишина в студии. Ощутите торжественность момента и накал сдерживаемых эмоций всех участников и зрителей производственной гимнастики убежденных йогов.

После «Деловых людей» неоднократно побывавший под огнем советских кинокритиков по поводу отсутствия «положительного героя» в своих фильмах Л. Гайдай утвердился во мнении «убить» три неповторимых образа, слишком ярко олицетворяющих пороки социалистического образа жизни. Пороки сыграны были столь обаятельно, заразительно и с такой дозой подлинной достоверности, что народная любовь грозила растворить подлинный идеал положительного героя в стиле социалистического реализма.

Например, после просмотра «Операции «Ы» редакционной коллегией Главного управления художественных фильмов среди прочих замечаний присутствовали нарекания в адрес. мыши. Той, которая в эпизоде перед финальными кадрами стала пятой, абсолютно невинной жертвой в ряду поверженных борцов за и против расхищения социалистической собственности. Бывалый пал, потому что в амплитуде чихания от нюхательного табака получил сильный и звонкий удар лбом о стопку перевернутых ведер. Бывалый-«дружинник» в инерции падения кулаком сразил Балбеса, измотанного дракой с Шуриком. Силы Труса были подточены собственным платком с хлороформом для «бабули». Шурик обезвредил себя тем же платком в суматохе драки. Остатков усыпляющего средства хватило еще чуть-чуть – на складскую мышку, которая свалилась последним поверженным звеном лапками кверху, тихонько попискивая в унисон храпу главных героев, так трогательно и смешно. Однако негодующий член коллегии А. Мачарет беспощадно обрушил свой режиссерский гнев на беззащитное животное:

– В третьей новелле отвратительна мышь. Срезать!

Премьера «Операции «Ы» и других приключений Шурика» состоялась в Москве 16 августа 1965 года. До конца года, то есть за четыре с половиной месяца, фильм собрал 69 миллионов 600 тысяч зрителей.

В Алуште на всю группу актеров выдали только четыре билета на платный пляж. А в компании было пять человек. Моргунову билета не хватило. На входе строгая женщина-контролер потребовала еще один билет. На что Вицин, указывая на Моргунова, сказал: «А он не купается. Мы на нем плаваем».

При том количестве персонажей, неравнодушных к алкоголю, которых сыграл Георгий Михайлович, и при российской любви к таким героям на экране Вицину, не пьющему и не курящему, приходилось очень тяжело с поклонниками. Увидят на улице и сразу: «Стой, я щас за бутылкой сгоняю!». Георгий Михайлович надвигал на глаза шапку, старался проскользнуть незаметно, а особо упорным ценителям своего таланта говорил: «Что вы, что вы, он давно дал дуба!». Или был еще один беспроигрышный вариант. Часто пристающим на улице забулдыгам с фразой: «Третьим будешь?» артист торжественно и многозначительно отвечал:

– Могу быть четвертым, и такова концепция!

Пока инициативная группа обдумывала лихо заверченную «концепцию» Георгий Михайлович быстро удалялся.

Зиновий Высоковский (пан Зюзя) познакомился с Вициным во время съемок «Кабачка “13 стульев”». К тому времени актер с семьей много лет мыкался без квартиры по коммуналкам и комнатам, а тут им с Вициным предложили по трехкомнатной квартире в новом доме. Причем Георгий Михайлович стоял еще в одной очереди на квартиру для дочери. И вот подходит время – Вициным дают сразу две квартиры, а Высоковским – одну двухкомнатную вместо обещанной «трешки». На приеме в Моссовете Высоковский услышал: «Мы бы вам дали, но ни одной трехкомнатной квартиры нет». И вдруг Вицин говорит: «Как нет? Есть. Я ему отдам свою, а себе заберу его двухкомнатную». Неизвестно, как отреагировали на этот поступок дома у Георгия Михайловича, но в квартире Высоковских портрет Вицина висит на самом видном месте.

В ходе работы над фильмом «Не может быть», как, впрочем, и над другими комедиями, часто шла изнурительная работа, которая неведома зрителю: оттачивание нюансов смешного, замена одного сюжета другим, изменение ритма, динамики, драматургии комических элементов. Например, эпизод был рассчитан на 10 метров, то есть на 20 секунд. Репетировали и снимали около двух часов. Петр Петрович Кукушкин сделал шаг к гостям. Остановился. Рука уложена за лацкан пиджака… Вицин играет значительность и величавость Муссолини – в теле плюгавого неудачника и домашнего подкаблучника. Церемонно подходит жених. Он чуть волнуется, но сознает торжественность момента. Застывает. Его поза говорит: «Мы тоже деликатные обхождения понимаем». Кукушкин царственно протягивает ему руку. Жених обменивается с папой рукопожатием.

– Очень приятно, – заявляет Кукушкин, как бы соглашаясь, наконец, после напряженной работы мысли, что явление гостя можно счесть приятным.

И тут репетируются и снимаются варианты. Вот два из них.

Первый. Его предложил Вицин, чтобы внутренней логикой оправдать неожиданный переход своего персонажа к фразе: «Не желаете ли трахнуть по маленькой?».

Он поворачивается к Сереге (Савелию Крамарову) – и узнает родную душу выпивохи. Сразу слетает маска величия, возникает радушное и естественное:

– Не желаете ли трахнуть по маленькой?

– Мерси-с, – отвечает жених, он еще выдерживает торжественность момента.

– Это никогда не помешает! – до предела радостно вопит Серега.

– Не надо так, – останавливает тонкий ценитель смешного, Гайдай. – Ты проникнись. Серега тоже на приеме, он умеет себя вести.

– Он же бабник, элегантный человек, – подсказывает Куравлев.

И тогда Савелий Крамаров в модном кургузом пиджачке, в оранжевых носках из-под серых в полоску брюк играет элегантность.

Второй вариант.

– Нет, – говорит Гайдай, слишком резко от чванства к панибратству. Давайте поищем переход.

Искали, не жалея времени. И нашли. Вицин отводит взгляд от Сергея, смотрит перед собой. В глазах тоска: надо что-то говорить, а что?., о чем? Начинает медленно, глубокомысленно и напряженно раскачиваться с носка на пятку, с пятки на носок. В том же ритме закачался Крамаров.

– Вот правильно, – отметил Гайдай, – в беседе высоких договаривающихся сторон произошла заминка, не предусмотренная протоколом. И тут у папаши внезапно родилась мысль:

– Не желаете ли трахнуть по маленькой? – произносит одновременно с надеждой и облегчением Вицин. Сцена завершена на тонком комическом психологизме.

Вспоминает Нина Павловна, жена Гайдая: «Как-то я была в Ленинграде, и там же был Вицин. Мы зашли в меховой магазин, я хотела Лене шапку купить. Вицин тогда был уже известен, на него сразу переключилось все внимание продавцов. И именно он попросил, чтобы нам подыскали шапку: ничего же не было… Нам принесли шапку из нерпы, «пирожком». Я хотела отказаться, говорю:

– Нет, Леня не будет ее носить. Он ведь и так длинный, а этот «пирожок» еще увеличивает рост.

Но Вицин возразил:

– Он будет носить! Только скажите ему, что эта шапка называется: «Абрам Царевич». И точно! Не оценить юмор Леня не мог и несколько лет подряд каждую зиму надевал «Абрам Царевича» с большим удовольствием!».

Свою жену Григорий Михайлович встретил в театре, где она служила гримером и бутафором. Сердце Вицина всегда принадлежало женщинам с плавными и округлыми линиями фигуры. При встрече с избранницей ему было 35 лет, а ей 25 лет, он много и мягко шутил о том, что в сравнении с пышными женщинами худые, тонкие «карандаши» никуда не годятся. Ни богу свечка ни черту кочерга. Позже у них родилась дочь, унаследовавшая талант отца к изобразительному искусству.

Позже, уже в зрелые годы, на вопрос о жене, о том, чем завоевала его сердце Тамара Федоровна, артист отшучивался:

– Для жизни сгодится!

Для него это выражение было и осталось высшей оценкой нужности и необходимости.

Вицину не нужна была слава. Он от нее бежал. Прятался от назойливой публики в своей квартире или уединялся на природе с мольбертом. Живопись и скульптура занимали большое место в его жизни. В их квартире посреди комнаты стоял скульптурный станок. И маленькая дочь долго думала, что ее папа – скульптор. На открытие Музея трех актеров Юрий Никулин заехал за Георгием Вициным, чтобы отвезти на торжественную часть. Коллега лежал на диване в творческих мыслях, «Гоша, вставай, поехали, твой же музей открывается», – энергично скомандовал Юрий Владимирович, «Так это же надо штаны надевать», – вяло протянул Вицин, «Что, ты совсем без штанов ходишь?» – «Так это надо другие штаны надевать», – безучастно продолжил Георгий Михайлович. И перевернулся на другой бок. Только безграничная энергия Никулина и клоунское умение быстро переодеться спасли положение и подарили гостям музея встречу с Вициным.

Вицин не уставал повторять: «Я всегда старался не привлекать внимания других к себе. Чего мозолить глаза народу?». Он надевал серый плащ, надвигал на глаза неказистую кепочку и старался слиться с толпой. Ходит байка, что однажды его узнали в очереди, стали уступать место. «Я не Георгий Вицин, я его брат», – стал отбиваться от людей актер.

– Мужик, у тебя такой великолепный брат, что ты тоже имеешь полное право пользоваться его славой. Проходи вперед!

У Вицина никогда не было своей машины. Администрация театра оплачивала его поездки домой. Однажды после спектакля он предложил довести Глеба Скороходова до дома на такси, они жили недалеко друг от друга. Водитель такси сразу узнал любимого актера, засмеялся и стал расхваливать его талант.

– Вот видите, – сказал Георгий Михайлович Скороходову, – меня сразу узнали, а вас никто никогда и не.

– А вас я тоже узнал, – обернулся к его спутнику водитель, – вы по телевизору про артистов рассказываете.

Когда они доехали до места, Георгий Михайлович пытался заплатить пятьдесят рублей водителю, но тот категорически отказался: «С таких людей денег не беру! Буду всем рассказывать, кого вез!» Пожелав удачи, таксист уехал.

– Так, – сказал Вицин, – значит, нам нужно поделить пятьдесят рублей пополам.

– Это почему? – удивился Глеб Скороходов. – Ведь деньги дали вам.

– Очень просто, – объяснил Вицин. – Мы ехали вдвоем. Каждый должен был заплатить по двадцать пять рублей. Но ни с меня, ни с вас ничего не взяли. Значит, половина этого полтинника принадлежит вам.

В зрелом и пожилом возрасте артист совершенно не переносил длительных путешествий и переездов. Самолетов боялся, а поезда просто не любил. Коллегам стоило невероятных усилий мобилизовать Георгия Михайловича на гастрольные поездки. На вокзал его провожали, в купе усаживали, но на конечной станции не обнаруживали. Так было не раз.

– Где Вицин?! Он же был! Мы его посадили… – беспомощно метались по вагонам артисты.

Георгий Михайлович не спорил, не противоречил, не конфликтовал. Садился и ехал до ближайшей станции от Москвы, выходил и возвращался домой.

В последние годы жизни у него выпали все зубы, но он так и не обратился за протезированием, говоря: «Запомните, по теории древних мудрецов нельзя вставлять инородное тело в организм. Человек приходит в мир без зубов, он должен и уйти без зубов». Поликлиники и санатории Вицин принципиально не посещал: «А то найдут чего-нибудь, вот и начнешь думать о своих болячках». На все издержки возраста он смотрел со свойственным ему юмором: «Зачем ставить протезы? Если пора сжигать мосты, не меняй их на пластмассовые!».

Юбилей Георгия Михайловича принес много суеты и беспокойства виновнику несостоявшихся торжеств. Год рождения артиста так и остался неподтвержденным: то ли 1918, то ли 1917. Вспомним, что артист для поступления в студию прибавил себе год, видимо, дата прижилась, но внесла путаницу. Вицин как мог отбивался от журналистов, коллег и поклонников:

– Празднуйте, когда хотите. Главное – без меня!

Правительственную телеграмму, подписанную Б. Ельциным, доставленную на дом, приняла рука жены артиста в узкую щель едва приоткрытой входной двери. Журналисты же, тесно стоящие на площадке перед входом в квартиру, так и остались ни с чем.

Георгий Михайлович регулярно кормил всех собак и голубей в округе. Тратил свою небольшую пенсию без малейших сожалений на корм животным. Придумал терминологию бездомным собакам. Изгнанные или потерянные хозяевами были «беспачпортными», а дворняг он называл «двортерьер». В маленькой квартирке Вициных, где кухня была четыре метра, кроме троих взрослых проживали: дворняга Мальчик, которую артист когда-то подобрал на улице больную и выходил, два шумных попугая и одна божья коровка. По словам друзей, божья коровка прожила три года, хотя у этого вида насекомых предел жизни – два года и только в очень благоприятных условиях.

Говорят, что последние слова замечательного артиста были обращены к молодой медсестре. Перед тем как уйти навсегда, он сказал: «Я помню все, что было, понимаю все, что происходит сейчас. И точно знаю, что будет дальше». В день похорон Георгия Вицина в небе над похоронной процессией печально кружили стаи голубей, а рядом с людьми понуро шли, провожая артиста, бродячие собаки всех мастей и размеров.

В ШУТКУ И ВСЕРЬЕЗ О СЕБЕ И НЕ ТОЛЬКО

Меня всегда привлекает смешное в жизни. Это еще со школьной скамьи: я всегда выискивал смешное на уроках, правда, не всегда к удовольствию учителей.

Я бы мог играть и серьезные, и слезоточивые роли, но зачем травить и себя, и людей.

Смеяться – это естественная потребность человека. нормального. А отсутствие чувства юмора – это болезнь… человека ненормального.

Я в жизни человек грустный и все время ловлю себя на том, что нахожу в театре разрядку от не совсем веселых мыслей. И разрядка эта для меня – первейшая потребность. Потому я и вкладываю всего себя в комедийную роль.

Чехов называл литературу своей любовницей. И мне, наверное, то же можно сказать о живописи. Для меня важно индивидуальное в искусстве. Актерство – вы меня поймите правильно, я сам актер и потому могу сказать – стадное дело. Трудно порой себя раскрыть.

Долго я не понимал: зачем режиссер, почему мешает? Даже стыдно было повторять за режиссером не тобой найденное. Позже понял я, что режиссером нужно родиться.

Если слава подкрадывается – спрячься!

Жизни противопоказана публичность.

Животные не скрывают своих эмоций. А у нас только пьяные становятся самими собой, почему я и люблю их играть.

В гримерной я сижу перед тремя своими изображениями и любуюсь своей, надоевшей мне до смерти мордой лица.

Человек, да и то далеко не каждый, не врет только самому себе. И если ничто не держит его в этой жизни, он уходит. Вот самолет свалился – это же счастливый случай, лучший способ ухода. Никаких забот – ни для тебя, ни для родственников.

Мой любимый костюм – пижама.

Лень располагает к раздумью!

Я вообще очень покладистый, терпеливый и неагрессивный. Всегда подставлю другую щеку и драться не буду… Просто потому, что это христианское мудрое правило. Меня порой кусают мои собаки, а я им прощаю: они ведь все такие несчастные, дворняжки. Яне взрывной. Нервы могут сдать, но я все же стараюсь этого не допускать. Температура у меня не такая, чтобы играли страсти. Дая их и боюсь.

Не суетитесь, люди. Жизнь отнимает страшно много времени!

Проживи незаметно!

Анекдоты и шутки из жизни Савелия Крамарова

Савелий Викторович Крамаров (18 октября 1934, Москва – 6 июня 1995, Сан-Франциско), советский и американский актер театра и кино, заслуженный артист РСФСР (1974). В СССР снялся в 42 фильмах, среди них: «Друг мой, Колька!», «Джентльмены удачи», «Большая перемена», «Афоня», и многих других. В американском кино сыграл эпизодические роли в таких фильмах, как «Москва на Гудзоне», «Вооружен и опасен», «Красная жара», «Танго и Кэш» и других.

Говорят, что самые смешные клоуны и самые яркие комики часто несчастны в жизни и печальны в душе. Детство и юность Савелия Крамарова совершенно не располагают к анекдотам и смешным историям из детства жизнерадостного мальчика с бьющим через край комическим дарованием. Уместнее начать серию смешных историй его жизни со старого еврейского анекдота:

– Ребе, почему все считают, что евреи страшно богаты?

– Должно быть потому, что евреи платят за все.

Счастливое детство Савика Крамарова закончилось, когда ему было три года. Отца, известного московского адвоката, репрессировали. Мама, Бенедикта Соломоновна, была вынуждена официально развестись с мужем, чтобы спасти от дальнейших преследований себя и сына. Страшная нищета постигла Крамаровых. Мальчик пережил туберкулез от недоедания. Савву по очереди подкармливали три брата матери, и изредка поддерживал деньгами брат отца из Львова. Но несмотря ни на что раз в полгода в лагерь отправлялась чудом собранная посылка, и в нее любимый папин сын вкладывал маленькое письмо: «Дорогой, папочка! Мы с мамой здоровы, вспоминаем тебя и мечтаем о встрече. Я учусь на четверки и пятерки…». Мальчик лукавил. Учился Савелий плохо, а вел себя еще хуже. Он был сыном репрессированного, принадлежал к непопулярной национальности, да еще косил от рождения. Одежду носил с чужого плеча, к доске выходить стеснялся и школу частенько прогуливал. Над ним смеялись и жестоко дразнили. В старших классах в свою комнату он пустил жить человека, который выращивал собак. Постоялец платил ему гроши, но и они были нелишними. Савелий часто дрался, отчаянно защищая свое легко уязвимое самолюбие и ранимое человеческое достоинство, но уже тогда он учился использовать защитную маску шута. Смех обезоруживал противника и закрывал несокрушимой броней хрупкий внутренний мир. Но у медали всегда две стороны. На выпускном балу Савелий пригласил самую красивую девочку из класса и услышал в ответ, что она с клоунами не танцует.

Матери удалось уговорить жалостливую паспортистку записать мальчика русским, она страшилась за его судьбу. После окончания средней школы Савелий решил поступить в театральный, но его не приняли из-за слишком выразительного лица, и тогда он подал документы в Лесотехнический институт, на факультет озеленения. Дорога в институт была долгой, с двумя пересадками, ездить приходилось «зайцем», экономя каждую копейку. Мамы уже не было в живых, и юноша перебивался как мог. Зато он научился так отводить глаза в сторону, когда контролеры спрашивали у него билет, что все до единого свидетели этого незабываемого зрелища покатывались со смеху и начисто забывали про обязательную оплату проезда.

Однажды Савелий увидел на переходе большую толпу. Снимали кино. Толпа зевак и веер дублей. Режиссер механически оглянулся на случайный толчок, увидев лицо Крамарова, остолбенел и мгновенно отреагировал:

– Молодой человек! Попробуйте сыграть испуг во время наезда!

Савелий потратил на мнимый испуг минуту, получил заветную «трешку» и с нетерпением ждал выхода картины. Он навсегда запомнил искреннюю похвалу режиссера его заметной и редкой фактуре. Спустя почти год Савелий с изумлением увидел себя на большом экране. На него смотрели глупые выпученные от страха глаза незнакомца и широко разинутый рот, грозивший в одно мгновение поглотить весь зрительный зал. Секунд десять взахлеб хохотали зрители. Не смеялся один Крамаров. Спустя несколько дней позвонила та самая красивая девочка из класса, увидев его в новом фильме. Однако Савелий был уже очень занят…

Учась в Лесотехническом, Савелий Крамаров в 1954 году решил штурмовать театральную студию «Первый шаг», существовавшую при Центральном Доме работников искусств. Несмотря на огромный конкурс, Крамарову с первого же захода удалось туда поступить. Его взяли именно за то, за что несколько лет назад не приняли в ГИТИС – за его лицо прирожденного комика. На сцене он дебютировал с простым, но очень смешным номером – «Передвижение рояля». Актер неуклюже брался то за одну, то за другую ножку, в муках искажал лицо, в изнеможении падал, отдыхал, взобравшись на рояль. Снова брался за ножки, съезжал по ним, в выразительном бессилии замирал на лаковой крышке рояля. Поединок рояля и человека продолжался несколько минут, и все это время публика съезжала с кресел от хохота, наблюдая за всеми терзаниями артиста. В дальнейшем с труппой «Первого шага» Крамаров побывал с гастролями во многих городах Советского Союза, и везде его выход на сцену сопровождал заразительный хохот.

Окончив Лесотехнический институт в 1958 году, Крамаров некоторое время работал по специальности, но решил бросить однообразную работу. Разослал свои фото по всем киностудиям страны, и на одно письмо пришел ответ. После фильмов «Прощайте, голуби» и «Друг мой, Колька!» Крамаров был нарасхват. Его приглашали на роли хулиганов, бездельников и недоумков. Савелий в жизни не был знаком ни с одним из них. Если подозрительный тип встречался ему на улице, он предпочитал предусмотрительно переходить на другую сторону улицы. А экранные герои Крамарова могли иллюстрировать подробную криминологическую главу, посвященную мелким уголовным элементам.

Выход фильма «Неуловимые мстители», несмотря на то что Крамаров там появился раза четыре и сказал фразу: «А вдоль дороги мертвые с косами стоят, и тишина!», подарил невероятный успех и дал, по советским меркам, космические возможности для заработков. Его узнавали во всех уголках огромной страны, и концертная деятельность заложила прочный фундамент его материальной независимости. Например, когда он снялся в первых своих фильмах, бюро кинопропаганды предложило ему сделать фотокарточку-портрет. Крамарову пришлось взять модную полосатую рубашку у своего друга Александра Левенбука. Однако уже через несколько лет после этого Савелий сумел обзавестись собственными стильными вещами и даже купить машину редкой марки. Он переехал в знаменитый круглый дом на Мосфильмовской, стал страстным коллекционером антиквариата.

В 1972 году Савелий поступает в ГИТИС, на актерский факультет, успешно закончив учебу, Крамаров так и не устроился ни в один из советских театров. Как вспоминает его приятель В. Стронгин: «Савелий порой пускался на хитрости. Устраивался на работу в театр, начинал репетировать роль в пьесе, принимая замечания режиссера, бывалых артистов, тем самым набирая опыт, а перед выпуском спектакля, ссылаясь на срочные киносъемки, покидал театр. Однажды он сам заговорил со мной об этом: «Неудобно получается. Я грешен перед театрами. Они рассчитывают на меня. А я от них сбегаю. Театр для меня – школа, кино – жизнь…».

К началу семидесятых Крамаров уверенно занимал место в десятке лучших комиков страны, ему было присвоено звание Заслуженного артиста РСФСР. После фильмов «Джентльмены удачи», «Иван Васильевич меняет профессию», «Большая перемена» Савелий Крамаров стал всенародно любимым актером, слава изменила его мир и изменила его самого. Александр Збруев вспоминал: «Большую перемену» снимали в Ярославле. Однажды подъезжаем к проходной завода, где снималась одна из сцен, а там вахтер: «Пропуск», Водитель говорит: «Да мы каждый день здесь проезжаем!». Тот в ответ: «Знаю, что каждый день, а вот сегодня нужен пропуск!». Ролан Быков выглянул: «Слушай, дружок, мы торопимся. Ты что, нас не узнаешь?». Вахтер уперся: «Пропуск – и все!». Еще кто-то выглянул – никакого результата: «Никуда вас не пущу!». Тут высовывается Крамаров и говорит: «Слушай, друг! Ты вообще соображаешь, что говоришь-то?». Вахтер его увидел: «А! Ты здесь? Ну давайте, проезжайте!..». Крамаров был всеобщим любимцем». На вопрос о планах на будущее в то время Савелий отвечал: «Буду копить на народного!».

Олег Видов, близкий и преданный друг Савелия в эмиграции, познакомился с ним на съемках фильма «Джентльмены удачи». О съемках эпизода, где они кружат по городу в поисках загадочного «мужика» и «дерева», актер рассказывал: «Когда Савва начинал играть эпизод, я не мог сдерживаться, не мог сохранять профессиональную беспристрастность. Во мне побеждал зритель. Я смотрел на игру Крамарова и смеялся до слез. Положение спасти удалось: с разрешения Георгия Николаевича я перестал смотреть на Савву и, как профессиональный таксист, концентрировался на дороге, устремив взгляд прямо перед собой. Как только я забывался и смотрел на своего собеседника, меня опять начинал душить смех».

Крамаров – это смех и слезы советской комедии. Образ недоумка и плебса, который вознес Савелия на вершину славы, не давал развития драматическим способностям актера. На съемках «Джентльменов удачи» он познакомился с великими актерами – Георгием Вициным и Евгением Леоновым, – они взяли его под свою опеку. Именно они предложили для Савелия небольшую сценку, где он встречается с другом детства – бывшим детдомовцем. Комическая роль уголовника сразу приобрела драматические краски. Савелий впервые за свою кинематографическую карьеру создал образ не просто смешной, а трагичный в своем простодушии. В ходе съемок «Джентльменов удачи» Савелий обсуждал с Леоновым рисунок своего героя и выражал мысль, что надо еще что-то придумать для большей выразительности, на что Евгений Павлович удивленно среагировал фразой: «Что ты собираешься придумывать?! У тебя сама морда игральная. Зачем?!».

Актриса Нина Маслова вспоминает с улыбкой: «Я во время съемок «Большой перемены» в Крамарова просто влюбилась! Особенно когда он приехал в Сочи сразу с двумя молоденькими девушками. Он в жизни был совсем не таким, каким его знают по фильмам. Он был интеллектуалом, таким рафинированным – не пил, не курил. Весь с иголочки. Если бы я не была «молодоженкой» (незадолго до съемок актриса вышла замуж), я бы сама завела роман с Савелием. В фильме у нас с ним был диалог влюбленных перед камерой, а изначально эпизод был пустой вообще, то есть молчаливый, мы его наполнили общением, и у меня, глядя на него, родилась фраза:

– Что ты мне глазки строишь?

– А что, я тебе кооператив должен строить? – парировал он незамедлительно.

Режиссер оставил нашу импровизацию в фильме, и мне часто эту шутку цитировали поклонники фильма. Однажды мы с ним были на кинофестивале в Баку. Там всех объявляли: «Народная артистка Нонна Мордюкова!». Зал аплодирует. «Народный артист. такой-то!». Аплодисменты. «Артист кино – Савелий Крамаров!». Я своими глазами видела, как сидящие в первом ряду седые академики с бородами по пояс при этих словах встали и устроили настоящую овацию! Он пользовался такой всенародной любовью.»

Вскоре после выхода фильма «Джентльмены удачи» и его ошеломительного успеха у зрителей Савелий

Крамаров позвонил Виктории Токаревой и, особенно не потратив времени на светскую беседу, деловито предложил:

– Виктория, напишите мне вторую серию. А я вам лекарства достану.

– Какие лекарства? – растерялась молодая женщина, не имеющая серьезных проблем со здоровьем.

– Какие надо. Любые, – обозначил границы возможного Крамаров. На самом деле этот комичный случай ярко иллюстрирует проблему комика Савелия Крамарова в СССР. В отечественном кинематографе не было киноиндустрии, работающей на него, на его образ. За рубежом вокруг известных комиков работал штат сценаристов, выходили шоу, сериалы, снималось кино специально под их имя и образ, которое становилось своеобразным брендом жанра.

– У Савелия была великолепная фигура, сложен, как Аполлон: точеное тело, каждая мышца видна, – рассказывал Евгений Гинзбург. – Тело свое он холил и лелеял: никогда не пил кофе – про алкоголь и не говорю! В «Останкино» в перерывах между съемками мы уходили в бар, набирали бутерброды. А Савелий вынимал термос с травяным чаем, баночку с медом, прикрытую сверху белой бумажкой, орехи. Это был его обед. И никакого мяса! Всегда был одет с иголочки: если джинсы, то фирменные, если пиджак, то итальянский. Если машина, то иномарка. Чистота в ней была идеальная – ни соринки. История приобретения автомобиля любопытна: в управлении делами дипломатического корпуса распределяли машины, оставленные уехавшими работниками посольств, начальник управления выдал артисту разрешение на приобретение белого «Фольксвагена-жука», на котором Савелий потом щеголял на улицах Москвы. Мои попытки аккуратно покурить в окно пресекались криком: «Ты с ума сошел!».

Игорь Баскин, друг Савелия, вспоминал: «У него не было никаких финансовых проблем. Он мне говорил, что у него под кроватью стояли мешки с деньгами, и никогда нельзя было сказать точно, сколько их там было. Брал по мере необходимости и откладывал по мере возможности». Тем не менее именно в этот период Савелий обращается к вере отцов, начинает регулярно посещать синагогу и увлекается гимнастикой йогов. Видимо, он потихоньку начинал тяготиться своим амплуа: большому таланту тесно в эпизоде. Одиночество стало его привычным состоянием. Шумным компаниям он предпочитал вечер дома с книжкой в руках и очень следил за своим здоровьем. Режиссерам стало известно, что актер всерьез увлекся религией, регулярно посещает синагогу. Поначалу это было расценено как очередная блажь звезды, но затем эти сомнения рассеялись. Савелий во время съемок любого уровня мог уйти со съемочной площадки, чтобы помолиться. В пятницу вечером и в субботу он, как и положено истинному иудею, не работал и прямо заявлял об этом. Кто-то из них с этими странностями Крамарова соглашался, но большинство – нет. Кружок индийской йоги, который посещал актер, находился под наблюдением. В этот же период родной дядя Савелия решил уехать в Израиль. Образ жизни и дядя, эмигрировавший в Израиль, делали Крамарова человеком с сомнительными для Советского Союза связями, что было равнозначно концу карьеры. Крамаров попал под прицел спецслужб. Циркулярные письма о нежелательном участии актера в любых театрально-концертных представлениях были разосланы в соответствующие инстанции.