Текст книги "Француженки не терпят конкурентов"

Автор книги: Лора Флоранд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3

Квартирка Магали под самой крышей шестиэтажного дома была выдержана в умиротворяющем супрематическом стиле «белое на белом», и когда ее владелица причесывалась там на следующее утро, в окно вдруг ударилась ворона. Испуганно встряхнувшись на подоконнике, птица осуждающе глянула на Магали через стекло и улетела жаловаться горгулье на соседний остров. Как будто она и без вороны не знала, что сулит ей грядущий день. И тех горгулий она тоже лицезрела регулярно, переходя по парижских мостам в другие районы Парижа.

Чтобы уберечь ворон от любых столкновений с ее окнами, она задернула легкие, струящиеся плавными складками газовые шторы полупрозрачной белизны и пошла одеваться. Встречаемые в Париже рассветы все равно обычно казались ей не более чем блеклым желтовато-розовым румянцем на горизонте. И их рахитичная бледность вкупе с прочими малоприятными приметами городской жизни порождала в ней тоску о прежнем доме. Там, на юге Франции, утренний свет игриво поблескивал в капельках росы лавандовых полей, щедро наполняя сердце красотой и помогая выдержать любой самый трудный день. Но в Провансе жила ее мать, а воспоминания детства оставили заметный и глубокий шрам в душе Магали. Она нуждалась в собственном надежном доме, потому и поселилась на этом островке на Сене.

Она надела стильные прямые черные брючки, приятные на ощупь и обтягивающие бедра, они не скрывали изящных форм лодыжек. Легкая шелковая блузка цвета морской волны внесла важное мягкое дополнение к избранным ею черным доспехам. Руки привычно проскользнули в рукава гладкой кожаной черной курточки «Перфекто», которая облегала тело, подобно трикотажному свитеру. На ноги Магали натянула черные полусапожки в утонченном рокерском стиле на четырехдюймовых зауженных, но устойчивых каблуках, оснащенные еще и утолщенной платформой для придания большей высоты каблукам.

Сначала, заплетая волосы, она украсила их шиньоном, но потом передумала, взглянув на себя в зеркало. Отражение получалось излишне романтичным. Выход в город в романтическом облике подобен выходу на битву с дырой в доспехах непосредственно на уровне живота. Сняв шиньон, она придала прическе небрежно изысканный вид, не предполагавший серьезной озабоченности внешностью. Ей всегда нравился ироничный оттенок тщательно продуманной небрежности шаловливых локонов, позволявший тем не менее произвести впечатление безупречного стиля.

По пути к выходу она украдкой прихватила одну из миниатюрных шоколадных ведьмочек, чтобы расположить в свою пользу силы во враждебном мире.

С привычной уверенностью она спокойно вышагивала по булыжным мостовым острова Сен-Луи, переместившись разок-другой на узкие тротуары, чтобы уступить дорогу редкому автомобилю – возможно, какого-то состоятельного островитянина, едущего на работу, или приезжего владельца магазина, живущего в другом округе. Тьерри, островной торговец цветами, как раз начал выставлять букеты перед дверью своего магазинчика. Он помахал Магали розами, как могла бы барышня помахать шелковым платочком уходящему на войну солдату, и пообещал подарить ей по возвращении самый красивый букет.

Покинув остров, она дошла до середины моста, где знакомый скрипач приветствовал ее серенадой, – она бросила на удачу несколько монет в шляпу этого молодого музыканта. Родители Магали жили в маленьких, просто не сравнимых с Парижем местах, где она родилась и выросла. Даже после пяти лет жизни в столице, покидая ставший новым домом островок, она всегда отчасти чувствовала себя воительницей, выходящей на поле битвы, где ее оружие могло оказаться недостаточно боеспособным.

Она миновала взмывающие ввысь контрфорсы собора Нотр-Дам и пересекла большую площадь перед ним, стараясь держаться подальше от церковных горгулий. В такое утро они запросто могли сбросить ей на голову какую-нибудь пакость.

Продвижение Магали сопровождал слет голубей, но, приземляясь возле ее ног, они опасливо держали дистанцию, проявляя своеобразное уважение. По крайней мере сейчас ее походка и полусапожки действительно внушали уважение, и ни одна птица не осмеливалась сегодня надеяться на получение от нее хлебных крошек. На низкой каменной стене в зоне отдыха сидела «голубиная» особа, на ее раскинутых в стороны руках разместилось множество этих птиц, а туристы в кроссовках фотографировали ее и бросали в лежавшую перед ней шляпу непригодную во Франции иноземную валюту. Магали почтительно ей кивнула. Эта женщина спокойно сидела в месте средоточения огромной силы, позволяя птицам собираться на своих руках и равнодушно поглядывая на назойливые вспышки любых фотокамер. С такими личностями лучше вести себя вежливо.

Шествуя по родственному острову Сите, Магали еще держалась за свою независимость, игнорируя увеличивающиеся потоки машин и пешеходов. На середине большого каменного моста, опирающегося на остров, она обменялась последним непоколебимым взглядом с позеленевшим царственным всадником, спустилась на берег Сены и, свернув налево, продолжила путь в городские джунгли по набережной над струящимся речным потоком. Деревья, выстроившиеся вдоль реки, шелестели поздней осенней листвой, образуя своего рода границу, отделяющую от всего Парижа те два острова в разлившемся русле Сены, которые ей нравилось считать его сердцем. Спустившись с этого старейшего в городе Нового моста, Магали прошла под деревьями, отбрасывающими пятнистые тени, и удалилась от реки с ее островами в деловой мир бульвара Сен-Жермен. Там ей сразу захотелось съежиться в своей курточке, но она сдержалась. Так и шла, следуя требованиям моды, не застегнув молнию – душа нараспашку, гордо вздернув подбородок и держа широкий шаг, громко выстукивала четкий ритм каблучками по асфальту.

Однако, несмотря на все ее усилия, чем дальше она удалялась от острова, тем острее ощущала собственную уязвимость. Вдалеке от надежного источника ее силы она становилась просто очередной парижанкой, так упорно старающейся выглядеть ослепительно модной и стильной. Она продолжала бодро стучать каблучками, но в ней нарастало ощущение затерянности среди двух миллионов горожанок, способных выглядеть так же и даже лучше, при наличии более длинных ног или больших денег для приобретения последних новинок высокой моды, и никто здесь не имел никакого понятия о том, что за приготовленный ею chocolat chaud[9]9
  Горячий шоколад (фр.).


[Закрыть] клиенты готовы продать душу. Никаких преувеличений. На полке за кассовым аппаратом двадцатых годов прошлого века среди разнообразных форм для выпечки – ее тетушки действительно хранили один памятный подарок, подписанный знаменитым актером документ, дающий им право на его душу и подтверждающий их колдовское могущество.

К тому времени ее уже обтекал оживленный поток людей, спешно вылезших из кроватей и устремившихся на работу в середине напряженной рабочей недели, проходящей, как водится, в агрессивном ключе. Порой в этот поток вклинивались туристы, активные и заинтересованно поблескивающие глазами. Экипированные дневниками и фотокамерами, они вылезли на улицы пораньше, чтобы пропитаться деловым духом города. В отличие от туристов, Магали не выделялась из толпы. Ничуть.

В зеркале ванной комнаты она выглядела изысканно, безупречно, именно так, как хотела выглядеть, чтобы произвести желаемое впечатление. На острове букеты роз приветствовали ее с любовью и уважением. А здесь – здесь она ассоциировалась лишь с очередной парой сапожек, чьи каблучки бодро стучали по тротуарам.

Добравшись до кондитерской Филиппа Лионне в квартале Сен-Жермен, она стала всего лишь двадцатичетырехлетней женщиной с ограниченными средствами для удовлетворения ее вкуса к моде в изысканной и полной соблазнов, живущей напряженной жизнью столице.

Но вот он… его власть ощущалась повсюду. Его родовое имя красовалось на Елисейских полях, на улице Фобур Сен-Оноре и здесь, на бульваре Сен-Жермен, – в общем, во всех центральных кварталах столицы. Пока они с тетушками скромно поддерживали тайную привлекательность кафе для избранных в самом сердце Парижа, он подавлял своим превосходством весь этот падкий на соблазны город, снисходительно принимая льстивые восхваления. В витрине его кондитерской поблескивал позолоченными буквами фамильный герб. В изящных строчках на фасаде его заведения запечатлелись триумфальные достижения фамильной истории. Он происходил из старинного рода диктаторов вкусовых пристрастий парижан.

Вывеска на его кондитерской гласила, что она не откроется до десяти утра. Осуждающе глянув на дверь, Магали решительно толкнула ее и, удивившись тому, что та легко поддалась, зашла в пустой зал. Именно так поступала Женевьева, когда что-то вызывало ее недовольство. Интерьер выглядел потрясающе. Фресковая живопись над полированными деревянными панелями перемежалась резным лиственным орнаментом, увитым бутонами роз, ставшим неотъемлемой частью фирменного декора со времен открытия их первой семейной кондитерской полтора столетия тому назад. Из каждого угла лепного потолка на вас взирали львиные морды, оскалившие пасти в грозном рыке. Зеленые мраморные колонны вздымались над поблескивающими застекленными витринами, чье содержимое выглядело более заманчиво, чем королевская сокровищница, а разнообразными оттенками цвета и богатством форм превосходило сундук с самоцветными драгоценностями. Столики и стулья, казалось, изготовили еще в те времена, когда дамы носили роскошные пышные платья, пошитые из двадцати ярдов шелка, а кавалеры склонялись перед ними, целуя руки.

Все это вызвало у нее сильное раздражение. Ей захотелось вдруг развернуться и уйти. Присутствие хоть одного служащего, способного сделать ей пренебрежительное замечание, могло бы пробудить ее чувство гордости. Но это процветающее совершенство пока пустовало.

Ее живот сжался от тошнотворно приторного и густого страха. Что это за глупая затея пришла ей в голову! Здесь, за пределами своего острова, она чувствовала себя мелкой и бессильной. Букашкой. Обаятельный, знаменитый Филипп Лионне, вероятно, лишь смерит ее скептическим взглядом. И выставит вон без всяких разговоров. Уверенно она чувствовала себя лишь в скромном пристанище своего колдовского дома на тихом островке Сены. Его же господство охватывало целый город, а влияние распространилось по всему свету.

Гордо выпрямившись, она расправила плечи и смело толкнула другую дверь – в конце зала. И вот Магали вступила в неведомый ей мир.

Впервые она попала на профессиональную кулинарную кухню, в лабораторию, где рождались изысканные пирожные. Ее поразило изобилие металлического блеска: дверцы шкафов и холодильников сверкали чистотой под мраморными столешницами. Металлические стеллажи для охлаждения изделий. Громадные стальные смесители. Полки, заполненные рядами пластиковых контейнеров, с соответствующими этикетками на крышках. В этом помещении с покрытыми белыми плитками стенами и полом трудились облаченные в белые наряды мужчины, и несколько женщин также сосредоточенно склонялись над огромными металлическими подносами. Одна женщина выкладывала круглыми листочками пергамента углубления на печном противне. Рядом с ней кондитер выдавливал безупречно одинаковые меренги на подобным образом размеченную пергаментную бумагу. Мастерица за другим столом перекладывала створки ракушек миндального печенья с противня на многоярусную стойку с подносами.

Металлический фон сцены действия разнообразила богатая цветовая палитра: ярко-зеленые миндальные ракушки соседствовали с пирожными персиковых и гранатовых оттенков. Кто-то выдавливал из кондитерского мешка ароматный ганаш[10]10
  Ганаш – изобретенный в 1850 году в кондитерской Сиродена ароматный крем из шоколада, свежих сливок и сливочного масла; используется в качестве начинки для конфет и пирожных и для украшения десертов.


[Закрыть], заполняя створки миндальных ракушек. Долговязый подросток чистил авокадо с таким завидным искусством, что спираль шкурки скручивалась в полую башенку.

Шуточки, казалось, естественно соседствовали с глубокой сосредоточенностью, и кто-то из поваров, проходя по мастерской с огромной, извергающей пар кастрюлей, смешно выкрикивал:

– Chaud, chaud, chaud![11]11
  Горячо, горячо, горячо! (фр.)


[Закрыть]

Высокий мужчина с широкой уверенной улыбкой внезапно безудержно расхохотался, грива его волос откинулась назад, а руки скрылись под слоем крема абрикосового цвета. Лопнул кондитерский мешок.

Смех заполнил все помещение, его всеобъемлющая энергетика заразила всех и каждого. И тот входной колокольчик из «Волшебной избушки» вновь прозвенел чистым и пронзительным звоном, наполнившим ее сердце мучительной терзающей болью – и теперь то же чувство удерживало ее здесь прикованной к месту извержением чужой радости.

Филипп Лионне. Она совершенно не могла представить себе его в их кондитерской, но здесь узнала мгновенно.

Даже если бы она никогда не видела его лица во множестве журнальных статей и телевизионных интервью, то все равно узнала бы этого властителя вкусов столичных джунглей.

Она пристально взирала на него, ощущая себя маленькой упрямицей в своей шелковисто-кожаной экипировке. Дерзкой и вызывающей. Dieu[12]12
  Господи (фр.).


[Закрыть], ведь он создавал здесь сотни миндальных пирожных, неизменно безупречных и идеальных. Магали сама попыталась однажды приготовить миндальное печенье, потратила кучу времени, стремясь добиться успеха, и в итоге выбросила в мусор неудавшуюся плоскую и сухую выпечку. И она понятия не имела, куда можно добавить авокадо. Но ей вдруг ужасно захотелось попробовать десерт, в который его добавляли здесь.

Магали еще только постигала азы кулинарного искусства, и ей не хватало ни знаний, ни навыков. Она научилась готовить восхитительный горячий шоколад. Рецепт был несложен. Черный шоколад, поставляемый компанией «Вальрона», молоко и сливки или иногда вода, приправленные специями… и та легкая улыбка, что постепенно зарождалась от внутренней радости при смешивании этого бархатистого ароматного напитка… Совсем ничего сложного.

Она имела дерзость заявиться смиренной просительницей в такую королевскую мастерскую. Однако ее замысел не предусматривал исполнения столь трогательной роли.

Готова ли она просить его о некоем благодеянии? Могущественного яркого господина обширных изысканных владений. С его басовитым, похожим на довольное урчание льва смехом, заполнившим веселой вибрацией целую лабораторию. От этой вибрации встрепенулись все волоски на ее руках. Дьявольски неудобная ситуация.

И опять Магали захотелось застегнуть молнию на куртке, спрятать под кожаным панцирем тонкую, опоясанную ремешком шелковую тунику, защитить уязвимое тело. Но опять-таки такое действие, такой выбор самозащиты в ущерб моде послужил бы признанием собственной беззащитности, и она, гордо вздернув подбородок, отказалась от него.

Как раз в этот момент он заметил ее. Смешок замер в его горле, синие глаза весело сверкнули, встретившись с ее взглядом. Брови Филиппа приподнялись, и он потянулся за полотенцем, чтобы стереть с рук абрикосовый крем. Пройдясь по ее фигуре, мужской взгляд вновь вернулся к ее лицу – став напряженно внимательным. Заинтересованным. Она знала такой взгляд. Так смотрели мужчины, раздумывая, удастся ли им соблазнить ее. Со времени переезда в Париж она, если сказать начистоту, встречала подобные взгляды весьма и весьма часто. Казалось, даже не имело особого значения то, что она родилась не уродиной и достигла брачного возраста.

Заметив его заинтересованность, все остальные, кто уже подумывал спросить, по какому делу она заявилась, постепенно разошлись. Они вернулись к своим делам, соблазняя ее последовать за ними в мир вкусовых поисков. Может быть, эти золотистые створки превратятся в облитые карамелью макаруны, или наполнятся начинкой из манго, или?..

– Чем я могу вам помочь? – Одним-единственным вопросом Филипп Лионне утвердил свое господство в этом мире, свое право допустить ее в свои владения или выгнать на улицу. Или позволить ей войти, а потом своевольно закрыть все выходы, чтобы никогда уже никуда не выпускать.

Ее владения остались далеко позади. Он даже не знал об их существовании. Он мог бы перелететь на своем белом коне через живую изгородь в ее скромный садик, даже не заметив, что убил ее любимую черную курицу.

Разумеется, он не захочет помочь ей. Ярость на него и на саму себя окатила Магали жаркой волной, когда она осознала, что ради пустой мечты пошла на такое унижение. Унижение перед ним. Его яркая индивидуальность породила всю эту великолепную кипучую жизнь. Порядок и усердие, завоевавшие признание в каждом уголке земного шара. Ей вспомнились те журнальные иллюстрации, где так старательно пытались преувеличить его привлекательность с помощью грима, освещения и выигрышных поз.

Все те журнальные фотографии были ничто в сравнении с реальностью. Бледные фальшивые и застывшие копии. И ни на одном снимке он не смеялся.

Она не чувствовала себя Магали Шодрон, колдуньей с острова Сен-Луи, владевшей магией сотворения волшебного шоколада. Она чувствовала себя Золушкой на балу, вдруг осознавшей, что ее прекрасное платье превратилось в испачканные сажей лохмотья, а сама она – несчастная обманщица, и ей уже хотелось только выскользнуть из зала до того, как принц заметил ее.

Как же она ненавидела это чувство.

Нет, какие бы чувства ее ни обуревали, она оставалась Магали Шодрон и поэтому вместо бегства заговорила. Уверенно. Спокойно. Немного суховато, чтобы наказать его за ощущение Золушки.

– Месье Лионне?

Он протянул ей руку. Это застало ее врасплох. Она никак не ожидала от него вежливости. Или столь дружелюбного приветствия. Тем более когда от его прикосновения по ее руке мгновенно пробежала теплая дрожь, мешая восстановлению оборонительной позиции. Трепетная волна разлилась по всему телу Магали, и защитные стены ее души начали рушиться, не обращая внимания на мысленные вопли, тщетно призывающие: «Держись, держись, держись!»

– Oui. Да, вы угадали. – Его рукопожатие оказалось крепким и мягким одновременно.

В чем дело, неужели она выглядит настолько ничтожной в его владениях, что он осознал необходимость быть с ней снисходительно мягким?

Она опустила взгляд на свою руку, выскользнувшую на свободу из его ладони. Разумеется, раньше рука служила ей надежной защитой. Почему же она прежде не ощущала ничего подобного? Ее пальцы еще трепетали от прикосновения его твердой мозолистой ладони. Ощущение тепла продолжало согревать ее до тех пор, пока холодная левая рука не сжалась в завистливый кулачок.

Предложив Магали пройти в глубину помещения, он завел ее в свой малюсенький – по сравнению с обширной лабораторией – кабинет. Там повсюду громоздились книги, их башенки возвышались на его письменном столе, ряды заполняли стенные книжные шкафы – подарочные издания большого формата с прекрасными иллюстрациями по архитектуре и крошечные книжки в бумажных переплетах, на обложках которых значились славные имена, вроде Превера и Аполлинера[13]13
  Жак Превер (1900–1977) – французский поэт и сценарист; Гийом Аполлинер (1880–1918) – псевдоним французского поэта польского происхождения Гийома Аполлинария Костровицкого.


[Закрыть]. Лэптоп притулился на краю стола, а в центре лежала какая-то отпечатанная рукопись с небрежно брошенной сверху ручкой, видимо, оставившей на странице редкие корректирующие поправки. Здесь тоже царили доносившиеся из лаборатории ароматы: клубники, абрикоса, горячих сладостей и сдобы. Живот Магали подвело от голода, о съеденной шоколадной ведьмочке уже не осталось и воспоминаний.

Он повернулся, остановившись рядом с ней у стола, отчего кабинет стал казаться еще меньше. А сама Магали показалась себе чуть ли не дюймовочкой. Даже на своих четырехдюймовых каблуках она едва доставала ему до плеча.

До его широких плеч. Он был не просто высоким. Он был внушительным и крупным мужчиной. Крепкие руки, сильные запястья и большие квадратные ладони. Свободная поварская куртка скрывала торс, и Магали попыталась представить, что под ее полами скрывается брюшко. Хотя для мужчины с брюшком у него были слишком заостренные и четко очерченные скулы и подбородок.

Ей вдруг захотелось, чтобы он расстегнул куртку. Просто, чтобы точно узнать, что же скрывается под ней. Они стояли, едва не касаясь друг друга, и он ужасно пристально смотрел на нее.

Укрепив свой дух высокими каблуками, она расправила плечи и ответила ему гордым взглядом.

– Меня зовут Магали Шодрон.

Он улыбнулся в ответ. Сердечность этой улыбки превратила его глаза в небесную лазурь и словно пробежала по ней как кошачий язычок, слизнувший сметанку.

– Enchantй, Mademoiselle Chaudron[14]14
  Очаровательная мадемуазель Шодрон (фр.).


[Закрыть], – проворковал он таким тоном, будто она действительно очаровала его.

– Из «Волшебной избушки», – добавила она.

С легкой заминкой он все же сложил два и два.

– Ах вот что! – Он вновь порывисто взял и пожал ее руку.

Потрясенная правая рука невольно сжалась от удовольствия. А левая – вяло прижалась к ноге.

– Так мы, значит, будем соседями.

Его глаза сверкнули, оживленные этой новой мыслью, быстрый пылкий взгляд опять пробежал по ее телу, и с выражением сдержанной вежливости вернулся к лицу. Но все существо Магали мгновенно откликнулось приливом неожиданной чувственности. Смутное любопытство, казалось, упорно разгоралось в ней, возбуждая самые интимные места, встрепенулись скрытые под шелком туники соски грудей, но еще острее возбуждение ощущалось в сокровенном лоне, и она с неловкостью ощутила жесткость центрального шва словно вдруг ставших ей тесными брюк. «Что, интересно, он видит, глядя на меня?»

– Надеюсь, что нет, – решительно ответила она, и сердечное тепло его глаз подернулось легкой дымкой.

– Пардон? Простите, не понял, что…

Она попросту не могла вымолвить смиренную просьбу. И с некоторым удивлением услышала собственный звонкий и невозмутимо спокойный голос:

– По-моему, вы совершили ошибку, задумав перебраться на этот остров.

Поза Филиппа осталась неизменной, но сам он вдруг весь напрягся, и мощное ощущение его силы заполнило атмосферу тесного кабинета. Доброжелательные мгновение назад глаза взглянули на нее уже совершенно по-другому: точно оценивая и отвергая столь пустяковый вызов.

Она вспыхнула от ярости.

Равнодушие. Пренебрежение. Гнев передался рукам, они зачесались, готовые сжаться в кулаки и выбить из него мнение о ее ничтожности. Костяшки пальцев Магали с силой прижались к бедрам.

– Полагаю, вы не понимаете, насколько мы там популярны. Люди со всего города… со всего мира приезжают в наше кафе. Это… особый интерес.

Как же заставить его осознать, что они исключительны в своем роде, если он сам не понимает, не чувствует этого?

– Какое очаровательное совпадение, – сухо произнес он. – Они также стремятся и в мою кондитерскую.

Он смотрел на нее с высоты своего роста, красивая грива каштановых волос мягкими локонами вилась вокруг шеи. Безупречное произношение выдавало его принадлежность к привилегированному обществу, а в отрывисто брошенных словах сквозило высокомерие.

Стараясь сохранить приемлемое благоразумие, Магали еще сильнее прижала кулачки к ногам.

– Вы совершенно правы. И именно поэтому, возможно, для всех заинтересованных лиц было бы лучше, если бы вы подыскали для себя другое местечко.

Вот так. Ей вроде бы удалось высказать вполне нейтральное предложение! Никаких угроз, никаких просьб, чтобы он не совался на остров. Искусная линия переговоров. Да, безусловно, ей чертовски не хотелось сбиться на путь смиренной просительницы.

Его брови сурово сдвинулись. Он выглядел на редкость аристократично – Его Высочество, лорд столичных кондитерских джунглей.

– Вы подразумеваете, что, по-вашему мнению, я не смогу достичь успеха на вашей улице?

Да, именно это она и подразумевала.

– По-моему, там вам придется конкурировать с нашей твердо устоявшейся клиентурой.

Острые края его зубов слегка обнажились в усмешке.

– Обычное дело.

Видимо, мысленно он мог добавить: «Как только они попробуют мои десерты, ни у кого другого не останется никаких шансов».

Она прищурилась, тупые кулаки гнева сменились острыми стрелами, нацеленными точно на нужные ей мишени.

– Если вы полагаете, что способны внедриться на остров и попытаться вывести нас из дела, то советую вам пересмотреть свое решение.

Он шумно втянул в себя воздух, словно ее совет подействовал на него крайне возбуждающе.

– Уж не угрожаете ли вы мне? – поинтересовался он с кривой улыбочкой.

И улыбочка эта говорила: «О, как славно, скромная мышка оказалась грубиянкой. Теперь мне придется слопать ее в качестве легкой закуски».

– Нет, – попыталась соврать Магали.

Она обещала тетушке Эше, что не будет угрожать. Но гены тетушки Женевьевы брали свое.

– Вы не заслуживаете даже предупреждения.

Он прищурился, но зрачки его глаз расширились. Его зубы так алчно прикусили нижнюю губу, точно он пытался оценить на вкус странную визитершу.

– И почему вы мне выносите столь строгий вердикт? – последнее слово он произнес ласковым тоном изголодавшегося стервятника. «Скромная мышка, как любезно, что вы предложили себя мне на обед в качестве нового блюда для оживления надоевшего меню».

– Мои тетушки обосновались там почти сорок лет тому назад, – заявила она с гневным упреком в голосе. – Мы были первыми.

Он склонил голову. Природа даровала ему очень красивые острые белые зубы. Судя по виду, они могли разгрызать самые крепкие орешки.

– Тогда вы проявили исключительную вежливость, нанеся дружеский визит вашему будущему соседу.

Она сердито сжала зубы. Может быть, понадобится пару раз куснуть его побольнее, чтобы выяснить, чем он может быть опасен, но она сумеет слопать его с потрохами, если решится затеять борьбу.

– Вы не можете рассчитывать на добрососедский прием. Раз вы упорствуете в желании вторгнуться на мою территорию, даже не поинтересовавшись нашим согласием, то в моей власти заставить вас пожалеть об этом.

Он сделал шаг к ней навстречу. Его глаза сверкнули, он окинул ее лицо быстрым взглядом, задержался на шее, и Магали внезапно показалась себе почти обнаженной. Хотя никак не смогла заставить себя опустить подбородок. Сейчас, в таком тесном соседстве, ему достаточно было протянуть свои большие руки, чтобы схватить ее за горло. И выражение его глаз вполне ясно свидетельствовало о таком желании.

– Вашу территорию? Вы полагаете, мне следовало бы попросить у вас разрешения, чтобы открыть там кондитерскую?

Она тоже сделала полшага в его сторону. С удовольствием шагнула бы и шире, но, учитывая размеры кабинета, в таком случае попросту прижалась бы к груди его владельца.

– Безусловно, так поступил бы благовоспитанный человек. Но вам могли бы отказать.

Он резко тряхнул головой. Его обжигающий взгляд опять скользнул по ее горлу и поднялся к глазам.

– Вы уже представились, но, возможно, мне следовало сделать то же самое. Меня зовут Филипп Лионне.

Она презрительно усмехнулась. Не смогла удержаться. Невозможно было спокойно пропустить мимо ушей то невероятное высокомерие, с каким он произнес свое имя.

– Может быть, прикажете мне еще присесть в реверансе?

Теперь их взгляды скрестились. На мгновение в воинственном противостоянии этих сцепившихся взглядов отразился целый мир, наполненный ощущением того, что даже если кто-то из них проиграет, то это будет… очаровательный проигрыш. Медленно, осторожно он сделал глубочайший вдох и передернул плечами, сбрасывая напряжение.

– Кажется, мы начали наше знакомство не с того конца.

В данном контексте его предположение звучало очень забавно, отчасти смешно и даже удивительно в своем роде, учитывая ее презрительную насмешку.

Оценивающий взгляд скользнул по ее лицу, и легкая кривая ухмылка чуть изогнула чувственные губы. Неожиданно он ловко подхватил ее под локоток и вывел из кабинета. Подобно джентльмену, сопровождающему леди к ее экипажу, или вышибале, выпроваживающему пьяницу? Прикосновение его руки превратило эластичные кожаные доспехи ее куртки «Перфекто» в ничто, словно он коснулся непосредственно ее оголенной плоти.

Остановился Филипп перед тем самым длинным мраморным столом, где и работал, когда она зашла в мастерскую. Кулинарный мешок, взорвавшийся в его руках, лежал на прежнем месте. Очевидно, его служащие знали, что он сам уберет устроенный им беспорядок, не ожидая, что кто-то другой сделает это за него. Рядом лежали миндальные печенья, отделкой которых он занимался.

Он отпустил ее локоть только для того, чтобы подхватить верхнюю половинку персиковой ракушки, сложить ее с донной частью, уже наполненной абрикосовой начинкой и слегка забрызганной сладкими каплями. Быстрым уверенным движением он присыпал печенье фисташковой пудрой такого невероятно мелкого помола, что она казалась волшебной пыльцой.

– Позвольте мне? – С неожиданной сияющей и самодовольной улыбкой он предложил ей на раскрытой ладони своеобразное сокровище для принцессы. Его глаза заранее загорелись удовольствием, порожденным уверенностью, что его предложение будет принято с восторгом. Кто же не слышал о миндальных пирожных Филиппа Лионне! Кулинарные критики, блогеры, журналы, толпы телевизионщиков… все они постоянно восторгались его продукцией. Вероятно, ей предоставлялась честь провести три мгновения в раю, откусывая по кусочку от этой божественной еды. Абрикосовый нектар, казалось, слетел с небес, поцеловался со скромной фисташкой, и они решили интимно пообщаться к обоюдному удовольствию. Если бы она позволила себе сейчас прямо перед ним попробовать это пирожное, то весь ее воинственный настрой наверняка растворился бы в мощной волне наслаждения, и она растеклась бы безвольной лужицей у его ног.

А он даже вряд ли заметил бы сие превращение. Если в нем еще осталось детское озорство, то он мог бы насладиться брызгами вокруг своих ног, попрыгав в такой лужице.

Она перевела взгляд с обещания райского наслаждения на его лучившиеся доброжелательным теплым светом глаза.

Неужели он считает себя абсолютно неотразимым? А свою драгоценную выпечку достаточной платой за кражу дела жизни трех человек?

– Non, merci[15]15
  Нет, благодарю вас (фр.).


[Закрыть], – произнесла она с холодком. С холодом, с ледяным холодом. Призвав на помощь все доброе могущество своей маленькой выложенной голубой плиткой кухни, оставшейся далеко на острове, и удерживая тот пылкий жар в глубине своего существа, она ответила на его лучистое тепло замораживающим ледяным холодом. За его наглое пренебрежение их правом первенства.

Благодаря его, она смотрела прямо ему в глаза. Они удивленно моргнули, и Магали заметила, как зрачки его сузились до черных точек.

Пожалуй, ей удалось найти верный способ воздействия на него.

Глянув на свое пирожное, он вновь перевел взгляд на Магали.

– Вы не будете… не хотите? – запинаясь, произнес он, точно подыскивал слова на незнакомом ему, не имеющем никакого смысла языке.

Неужели он не в силах поверить, что она устояла перед искушением?

Отказалась от восхитительного лакомства, что лежало у него на ладони. Отказалась от главного творения всех его жизненных устремлений.

Его лицо окаменело, челюсти сжались, синие глаза, казалось, подернулись ледяной коркой. С подчеркнутой аккуратностью он положил фисташково-абрикосовое пирожное точно на то место пергаментного листа, с которого его взял. Растерянно потерев пальцы, он смахнул с них остатки фисташковой присыпки.