Текст книги "Я не играю в любовь!"

Автор книги: Лора Брантуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Лора Брантуэйт
Я не играю в любовь!

1

Лицо Молли выражало смятение и отчаяние. Бледные щеки, широко распахнутые темные глаза, учащенное дыхание… Губы беззвучно шевелятся – немая молитва. «Как мне вернуть расположенье мужа?..» – фраза звучала в ее голове как колокол.

– Мисс, вы собираетесь выходить? Это уже Линн-Лейк, – довольно раздраженно сообщил сидящий рядом пожилой мужчина.

– О, спасибо, – рассеянно проронила Молли и поспешила выйти из автобуса.

Водитель вытащил из багажного отделения преогромную красную сумку, вручил ее владелице, и автобус укатил. А Молли осталась одна: ни одного знакомого лица, чужой город. Маленький, но суетливый автовокзал.

Нужно дождаться Лори.

Молли в пятый раз за утро пожалела о том, что не удосужилась выбраться в Линн-Лейк за те два года, что живет здесь ее сестра с мужем. Сейчас ей было бы легче. А так – незнакомое место. Это, конечно, отдаленно похоже на приключение, но ей же здесь устраивать жизнь. Молли отошла в сторонку, чтобы не мешать никому, и за неимением свободного места на скамейке, занятой какой-то компанией не вполне приличного вида подростков, уселась прямо на сумку. И отрешилась от всего происходящего. Вновь задрожали темные ресницы, слабо задвигались не накрашенные губы. «Поговори с ним! Светом дня клянусь, не знаю… как его я потеряла! Я на коленях. Если хоть на шаг… если хоть на шаг… я отступила от любви к Отелло»… Молли чувствовала себя несчастной женщиной, страстно любящей, смертельно напуганной любимым, отталкивающим ее, – но все это не прибавляло ей знания шекспировского текста. И мысли против ее воли вновь и вновь возвращались к страшному дню экзамена по актерскому мастерству.

Тогда впечатлительную Молли, вошедшую в роль, настолько переполнили эмоции, что некрепко выученный монолог Дездемоны абсолютно вылетел у нее из головы. Но Молли, убежденная, что этот досадный факт не должен испортить впечатления от ее прочтения, принялась вдохновенно перевирать Шекспира. Экзаменатор же мистер Питтэк оказался большим любителем английской классики, что поставило его в самое затруднительное положение: с одной стороны, как смеет эта девица выдавать свой экспромт за монолог Дездемоны?! С другой – сколько в ней страсти! Какая глубина чувств! И ведь нашлась, чертовка, хоть и забыла текст напрочь…

Молли закончила чтение, переполненная уже собственным ужасом, не имеющим никакого отношения к переживаниям бедной шекспировской героини. «Провал!» – мелькнуло в ее мозгу. Бессознательно Молли прижала холодные пальцы к разгоряченным, раскрасневшимся щекам. Мгновения тишины, наступившей после ее выступления, когда Молли пришлось выдержать укоризненно-строгий взгляд преподавателя, девушка считала самыми ужасными в своей жизни. Молли не смогла придумать ничего лучше, чем пробормотать:

– П-прос-стите.

Любитель Шекспира поставил ей «хорошо».

– Тренируйте память, мисс Роуз, и из вас, вполне возможно, выйдет хорошая актриса, – не поднимая глаз, прокомментировал мистер Питтэк. Обида за Шекспира все-таки была велика.

Что ж, выйдет или не выйдет – покажет время. Ведь именно сегодня Молли предстоит схватить удачу за хвост. Или выпустить этот самый хвост из рук. У Молли появился шанс получить место в театре! Да-да, в самом настоящем театре. Пусть провинциальном. Ванкувер, конечно, гораздо крупнее, чем Линн-Лейк, но там места для Молли при всех ее талантах не было. То есть, конечно, места актрисы.

Три месяца после окончания колледжа Молли работала в цветочном магазине. Звучит красиво и романтично и выглядит соответственно. Молли даже обрадовалась, когда ее взяли. Но меньше чем через неделю прокляла все на свете и свое место работы – в первую очередь. С девяти до девяти на ногах, постоянно улыбаться (по возможности искренне) клиентам, которых в течение дня, кажется, не становится ни на человека меньше, и все это в небольшом помещении, наполненном благоуханно-одуряющим влажным воздухом… Подруг среди коллег у Молли так и не появилось. Скорее даже наоборот. Молли никогда бы не подумала, как это тяжело – работать в чисто женском коллективе. Нигде на свете за твоим макияжем, прической, состоянием твоей одежды, ее ценой и соответствием моде, а самое главное – за событиями в личной жизни – не будет установлен такой же контроль. А так как Молли никогда не ставила перед собой цели затмить всех продавщиц в цветочном магазине (при этом парни заезжали за ней на работу чаще, чем за кем бы то ни было), ее не любили. Люди вообще не жалуют то, чего не понимают. Главное, что никто не стеснялся говорить о своем отношении вслух. Не в глаза, разумеется. Однако стоило отойти за стеллаж с комнатными растениями в горшках и заняться поисками чего-нибудь экзотического на нижней полке, можно было такое о себе услышать… От одних только воспоминаний Молли начинала задыхаться.

В конце концов она не выдержала и ушла. А на прощание отвела душу, честно высказав каждой коллеге, что думает по поводу ее личных качеств и интеллектуального потенциала. Нельзя, конечно, наживать себе столько врагов за один день… но эффект самого настоящего катарсиса того стоил!

Потом Молли пришлось неделю посидеть на телефоне с газетой объявлений в руках и побегать по собеседованиям. Наконец труды увенчались успехом: в ее положении работа на коммутаторе на местном телевидении показалась подарком судьбы. Правда, всего лишь показалась. Да, конечно, можно было с гордостью сообщать бывшим однокурсникам: «Я работаю на телевидении!» И зарплата была в полтора раза выше, чем в магазинчике. Но это была работа за кадром, и для Молли не было ничего хуже. Целый день она играла роль «телефонной феи»: вела переговоры с невидимыми домохозяйками, желающими поучаствовать в ток-шоу; договаривалась об этом же с профессиональными актерами, втайне им завидуя и оставаясь для них такой же невидимкой, почти что не существующей в реальности; общалась с рекламными агентами на самый широкий круг тем – от шампуней и кондиционеров для волос до мест проведения досуга. И такая кутерьма с утра до вечера, изо дня в день… Молли приходила домой, ложилась на диван без всякого желания продолжать эту никчемную жизнь и тихо ненавидела свое начальство, свой рабочий стол, тех, с кем пришлось разговаривать днем, и самое главное – свою роль невидимой дружелюбной куколки. Молли впала в глубокую депрессию, чем отпугнула всех претендентов на место рыцаря. И очень не вовремя.

Потому что через несколько дней начались крупные неприятности. Ее наконец-то заметили. Вернее заметил. Открытие принадлежало мистеру Джозефу Макроэну, директору рекламного отдела. Он с присущей ему здоровой природной наглостью решил, что обнаруженный объект должен принадлежать ему. Во всех смыслах этого слова. Молли официально предложили передислоцироваться поближе к кабинету Макроэна на правах его личной секретарши. С неправдоподобно большой прибавкой к зарплате. Столь щедро оплачивается что угодно, только не простая работа с документацией рекламного отдела и контакты с деловыми партнерами. Молли отказалась.

Тогда Макроэн, мужчина упорный, решил добиваться благосклонности своей очаровательной подчиненной другим средством – романтикой. Его изобретательности хватило на то, чтобы послать Молли письмо. По электронной почте. Обучение в театральном колледже не прошло для Молли даром в том смысле, что она была довольно начитанной девушкой и имела неплохой литературный вкус. Каково же было ее возмущение, когда она получила загадочное послание (без подписи, всего лишь с указанием обратного адреса), в котором насчитывалось пять орфографических ошибок в тексте объемом в полстраницы! А содержание сводилось к следующему: «Великолепная волна твоих волос сводит меня с ума».

На следующий день Молли пришла на работу с короткой стрижкой. Не помогло. Макроэн прошел мимо ее стола шесть раз за первую половину дня. А после ланча Молли получила букет роз «белль перл». Не заглядывая в карточку, Молли написала заявление на увольнение и очень быстро улизнула, испытав огромное облегчение, когда дверь телецентра повернулась за ней в последний раз. Пришлось пережить мамину истерику и праведный гнев отца по поводу того, что их непутевая дочь так никогда не найдет себе нормальной работы. Но, когда семейные страсти поутихли, Молли почувствовала себя почти счастливой.

И вот три дня назад позвонила Лори, старшая сестра Молли, и, задыхаясь от восторга, сообщила, что у ее мужа появился новый знакомый, служащий в местном театре бухгалтером, и что, оказывается, в труппе есть вакансия для молодой девушки. Никогда прежде стены дома семьи Роуз не сотрясал такой вопль ликования.

Молли понадобилось полдня, чтобы упаковать вещи, два дня, чтобы встретиться и попрощаться со всеми друзьями, и день, чтобы убедить родителей в том, что это никакая не очередная авантюра, а шанс начать новую – и самостоятельную жизнь. Мистер Роуз решил продемонстрировать дочери свое доверие, и в качестве родительского благословения пообещал снабдить ее деньгами на первый взнос за собственное жилье.

– Папуля-а! Ты самый лучший папа на свете! – завопила Молли и повисла на шее у родителя.

Мать покачала головой и вытерла платочком слезу умиления.

Мысль, едва зацепившись за эпизод экзамена, следовала за всеми этими немудреными событиями девичьей жизни. Молли в глубине души страдала оттого, что судьба, хоть и кидает ее из стороны в сторону и довольно часто преподносит сюрпризы, но они по большей части неприятные и какие-то мелкие. Ну почему с ней не происходит ничего яркого, красивого, умопомрачительного?! Она же так старается… Молли действительно старалась: сколько себя помнила, она никогда не отказывалась принять участие в мальчишеских затеях вроде ночевки в заброшенном доме на окраине города или экспедиции за «артефактами» в подвал полоумного мистера Форстера. Этот стиль жизни она поддерживала, даже учась в колледже. Но – вот беда – приключения получались совсем ребяческими или плохо заканчивались, например, приставаниями неосторожно очарованного Молли мелкого наркоторговца. Молли столько раз придумывала сценарий того, как должно все закончиться: в какой момент и с какой стороны появится персонаж под кодовым именем принц, как он расшвыряет всех хулиганов-обидчиков, что он ей скажет и что она ему ответит – и ни разу, ни разу! – ничего не шло по плану. И от хулиганов приходилось спасаться самой. Обычно – бегством.

Наверное, именно из-за жажды яркой жизни Молли пошла в театр. Четкий стук каблуков по планшету сцены, ослепительный свет рампы, каждый день – новая маска, новая жизнь, сильные эмоции, ситуации, которых может никогда не быть в собственной реальной жизни… Она упивалась игрой, возможно, поэтому у нее все и получалось так, что преподаватели одобрительно улыбались, а однокурсники внимательно следили за каждым жестом, вздохом, взглядом, интонацией. Чтобы потом повторить… И вот – есть возможность вернуться к этой жизни! Ах, опять она отвлеклась от Шекспира!

«Так. Дальше. Я на коленях, если хоть на шаг я отступила от любви к Отелло… или… заглядывалась на других! И если было, есть и будет время, что я смогу Отелло разлюбить…»

– О, Молли, прости, мы опоздали! Эд опрокинул сок себе на рубашку и… Ах, сестренка, как я рада тебя видеть! – Высокая женщина прижала Молли к груди.

Лори была старше на семь лет, и близкими подругами сестры никогда не были, зато у Лори рано пробудился материнский инстинкт, и ей было на ком тренироваться. Матерью она стала превосходной. Недавно она родила второго ребенка и теперь заметно располнела.

Про себя Молли отметила, что светло-медовый цвет волос сестре тоже не очень-то к лицу, но благоразумно ничего не сказала: подошел Эд, поздоровался с Молли за руку и молодцевато подхватил довольно тяжелую дорожную сумку. Идея с изменением имиджа Лори явно принадлежала Эду: Молли всегда казалось, что он из тех мужчин, которым нравятся блондинки, и она не переставала удивляться, как это он влюбился в ее сестрицу с темно-русыми волосами. Сам Эдвард являл собой мужчину среднего: рост не высокий, но и не низкий, комплекция нормальная, одежда неброская… Даже количество волос на голове среднестатистическое. Когда Лори и Эд начали встречаться, Молли долго еще терпела упреки в том, что не здоровается с парнем сестры на улице. «А что я могу поделать, если у него такое лицо, что его – именно его – невозможно узнать! Он чем-то бесконечно похож на каждого четвертого мужчину в этом городе! Мне что, с ними со всеми здороваться теперь?!» – искренне возмущалась Молли.

Машину Эд вел тоже на средней скорости, так что Молли представилась отличная возможность осмотреть город. Достопримечательностей, правда, не было, по крайней мере, на этом маршруте. Но город производил самое благоприятное впечатление: тихое уютное место в самом сердце Канады. Совсем немного высоких зданий. Скверы повсюду. Наверное, здесь очень приятно летом, предположила Молли. А сейчас, в ноябре, обнаженные деревья четко вырисовывались на фоне пасмурного сероватого неба, и их верхушки казались темно-фиолетовыми.

Лори щебетала без умолку:

– Ну как там дела? Что нового? Как мамино здоровье? Отец так же много курит? Знаешь, недавно Брайан стянул у Эда пачку сигарет. Представь себе мое состояние, когда я прибежала, напуганная его сильнейшим кашлем! Папин шеф все еще приглашает вас в гости по пятницам? Его колли жива? Скоро Брайан и Кейт станут просить собаку, я просто вижу эту сцену! Заведем колли, хорошо, Эд?

Молли слушала вполуха, рассеянно отвечала на многочисленные вопросы сестры и все больше и больше раздражалась от абсолютной невозможности повторить монолог Дездемоны как следует.

– Лори, когда мне нужно явиться в театр? – Молли попыталась как можно скорее выяснить самое главное, прервав семейную линию в разговоре, заданную Лори.

– О, я не помню… Эд?

– К трем, – флегматично ответил Эд.

– К тре-ом?! – взвилась Молли.

Если бы в машине можно было вскочить, она бы это сделала. Молли же изыскала лишь возможность потрясти Эда за плечо. Среагировав на такое бурное проявление эмоций в непосредственной близости от себя, он затормозил. Очевидно, ему небезосновательно показалось, что вести машину, в которой находится мечущаяся девица, небезопасно.

– Ведь сейчас без двадцати три! Поезжай скорее, Эд!

– Успеем, Молли, не кипятись.

– Но… но я не готова! – почти выкрикнула Молли.

От досады ей хотелось разреветься. Удача помахала хвостом прямо перед ее носом и равнодушно отвернулась, чтобы уйти. Конечно, на что теперь рассчитывать: кастинг она точно не пройдет. Текст знает нетвердо, переодеться и накраситься не успела, теперь можно разве что только причесаться! Молли принялась остервенело дергать расческой свои коротенькие волосы. Больно. Ну и пусть.

Маленькая горячая капля неумолимо сбежала по щеке. Молли смахнула ее холодными пальцами. Лори обняла сестру, та не шелохнулась. Молли уже прикидывала, в котором часу можно будет уехать отсюда. Мысль о возвращении к родителям, которые так радовались ее шансу, была невыносимо горькой и колючей. Но еще меньше Молли хотелось представлять себе встречу с друзьями, с которыми на днях попрощалась. «О, звезда сцены вернулась на родину! Гастроли? Или мадемуазель устала от бесконечных репетиций и спектаклей? Или тайм-аут перед переездом в столицу?» – эти насмешливые слова уже звучали в ее голове. Ну и пусть!

Кроме этого сказать себе действительно было нечего.

– Лори, слушай, а давай я туда вообще не пойду? Избавлю нашу семью от позора.

– Даже не думай! Пойдешь! Иначе потом бог знает сколько времени будешь думать о том, что нужно было попробовать, – отрезала Лори. Она все-таки была старшей сестрой, и директивные реплики ей удавались очень хорошо.

– Но, Лори, я не буду… – жалобно проныла Молли.

– Никаких «но»! Смотри, мы уже приехали.

Эдвард затормозил перед не очень большим двухэтажным зданием, выкрашенным в светло-коричневый цвет. Строгая, без изысков архитектура. В общем, скромно и со вкусом. Ладно, ничего особо примечательного. Будет не так обидно, когда со мной здесь попрощаются, подумала Молли.

– Я тебя провожу, – заявила Лори. Она предвидела возможность того, что сестра струсит и сбежит. Оказаться не на высоте – вот чего Молли боялась больше всего на свете.

– Но я уже взрослая! – возмутилась Молли.

Лори была непреклонна:

– Однако я хочу тебя поддержать. Морально.

Молли поняла, что спорить бесполезно.

Путь до входа в театр оказался невозможно долгим. Молли внутренне ощетинилась, представляя, как войдет сейчас в холл, по которому снуют туда-сюда расфуфыренные красотки, пришедшие, как и она, на кастинг. Стеклянная темная дверь открылась тяжело. В холле было пусто.

– А где все? – пробормотала Молли.

– Кто? – не поняла Лори.

– Ну… девушки, которые пришли на кастинг?

Лори пожала плечами.

– Не знаю, Эд не сказал мне, что именно здесь будет.

Молли остановилась и повернулась к сестре. Личико ее сияло.

– Лори, вот видишь, все уже закончилось! Мы опоздали. Нам нечего здесь делать, пойдем скорее домой, я страшно устала. – В голосе Молли слышалось огромное облегчение и удовлетворенность тем, как все обернулось.

Она взяла сестру за руку и потянула к выходу, но Лори решительно воспротивилась:

– Ну уж нет! А вдруг мероприятие отменили? Или перенесли? А мы уйдем, ничего не выяснив! Нет, дорогая, дело мы доведем до конца. Пошли.

– Ох, Лори… – протянула Молли, но ее старшая сестра уже решительно двинулась по коридору в направлении гардероба.

Молли увидела пожилого джентльмена, с гордостью несущего пост у пустых вешалок.

– Добрый день, могу я вам помочь?

– Да, здравствуйте, – бойко заговорила Лори. – Моя сестра хотела попасть на кастинг, но здесь никого нет. Что это значит?

– Куда-куда хотела попасть эта юная леди? – Служащий посмотрел на Молли поверх очков. Удивленно и дружелюбно посмотрел.

– На кастинг, – пискнула Молли. – Я хотела бы получить у вас место.

– Ах вот в чем дело! – обрадовался пожилой джентльмен. – Ну так для этого вам нужно обратиться к мистеру Айсхолду. Это наш режиссер. Он сейчас в костюмерной. Вам туда, – старичок махнул рукой, – вторая дверь.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарила Лори и взяла курс в указанном направлении.

Молли вздохнула. Значит, позора все-таки не миновать.

Сестры свернули в маленький боковой коридорчик. Паркет мягко поблескивал, узкая красная дорожка мягко приглушала звук шагов. В коридоре царил полумрак: источниками света служили небольшое окно в конце и одинокий светильник в форме цветка на стене. Нужная сестрам дверь была чуть-чуть приоткрыта. Оттуда слышался какой-то шорох.

– Так, я тебя здесь подожду. Все получится, солнышко, я в тебя верю! Ты у меня самая замечательная! Иди, – прошептала Лори на ухо сестре.

Молли не выказывала признаков желания зайти в костюмерную, поэтому Лори уже приготовилась подтолкнуть сестренку «на путь к сцене», но Молли сделала ей знак и осторожно заглянула в щелку.

Ее взгляду предстал высокий худой мужчина, стоящий спиной к двери и что-то тихо мурлыкающий себе под нос. Он был занят: перед ним стояло около полутора десятков гипсовых голов с париками и одна – без. Вероятно, то, для чего она служила подставкой, находилось в руках у мужчины. В свете, падающем от арочного окна, Молли увидела легкое облачко пыли, очевидно от встряхивания париков. У них что, даже костюмера нет? Сам режиссер вытряхивает парики и причесывает их! С ума сойти!

Молли осторожно поскреблась в дверь.

– Да-да, войдите, – отозвался мужчина хорошо поставленным голосом, не поворачиваясь к двери.

Он еще раз встряхнул парик, который держал в руках, и Молли увидела, как стремительно затанцевали в воздухе крохотные пылинки. Девушка вошла, нервно подрагивающей рукой прикрыв за собой дверь и оставив за порогом Лори с молитвенно сложенными ладонями. Молли оказалась в небольшом помещении, где повсюду висела или лежала всевозможная одежда: женские платья, блузки, юбки, даже чулки, мужские костюмы, брюки, рубашки из шерсти, хлопка, шелка, бархата, нейлона; фасоны девятнадцатого века, начала двадцатого века, середины века, семидесятых, девяностых годов… У Молли закружилась голова. Сказка. Следы стольких эпох в одной этой комнатке, волшебные предметы, помогающие путешествовать во времени, – разве не чудо?

Пауза затянулась. Молли смутилась.

– Здравствуйте. Мистер Айсхолд?

– Здравствуйте, это действительно я. – Мужчина наконец-то соизволил обернуться и окинул вошедшую прохладным взглядом.

Это был немолодой уже человек с почти совсем седыми волосами и по-лошадиному вытянутым интеллигентным лицом. Молли удивилась его пластике: невозможно было определить, кто может двигаться так – гибкая женщина или грациозный мужчина. Темно-серые глаза смотрели из-под полуопущенных век, и от этого создавалось ощущение, что их обладатель постоянно оценивает своего собеседника.

Молли совсем оробела. Ох, как стыдно показывать себя с дурной стороны перед этим человеком. Ведь видно же, что он пропитан культурой, театром, Шекспиром, черт бы его побрал, насквозь! И тут я со своей Дездемоной и взъерошенными волосами… Ну и… Ну и сам виноват! Нечего было назначать на такую рань! Господи, я же все равно опоздала!

– Простите, мистер Айсхолд, я пришла на кастинг, но вижу, все уже разошлись. Так что я тоже… пойду.

Седые, с резко очерченным изгибом брови режиссера удивленно взметнулись вверх.

– О каком кастинге вы говорите, мисс?

– Э-э-э… Я узнала, что у вас в труппе вакантно место, и приехала на конкурс. Вот.

– Милочка, о чем речь? Какой конкурс? Если вы перепутали Линн-Лейк с Ванкувером или с Монреалем, то я могу понять, что примерно вы имеете в виду. Но конкурс в труппе провинциального театра! В Линн-Лейк! – Айсхолд говорил с иронией, но в его голосе Молли услышала горечь.

Самое естественное отношение человека, влюбленного в свое искусство, в свою работу, который видит, что это самое искусство никому не нужно и что, если и приходят люди, желающие получить роль и место, ему и выбирать-то не из кого…

– Простите, – очень серьезно сказала Молли.

Может быть, кому-то показалось бы, что это просто оброненное в замешательстве слово робеющей девчонки, но на самом деле это была реплика продуманная и прочувствованная. Искренняя. И Айсхолд понял девушку.

– Так откуда же вы приехали, мисс?..

– Роуз. Молли Роуз. Я из Ванкувера. Окончила Южный колледж искусств.

– Что, совсем работы нет? – сочувственно поинтересовался Айсхолд.

Изящным жестом он предложил Молли сесть. Видимо, стулья попали сюда из декораторской: они были старые, похожие на те, что в шестидесятых стояли в ночных барах.

Молли помотала головой. Потом замерла на мгновение.

– То есть нет, не так. Я работала, но я хочу играть, понимаете?

– Понимаю. – Режиссер улыбнулся уголком губ. – И что же вы хотите играть, мисс Молли Роуз?

– Что угодно! Жизнь!

– Хм, такая юная леди – и хочет не жить, а играть чужую жизнь? – Айсхолд снова едва заметно улыбнулся.

– Да, мне одной мало! – порывисто ответила Молли. Смутилась своей горячности – улыбнулась, опустила голову.

– Ах вот оно что: к нам в театр пришла мисс Роуз, чрезмерно жадная до жизни. Что ж, театр – не худший вариант удовлетворения этой жажды, согласитесь. Есть ведь еще тысяча возможностей: острые ощущения, азарт, разврат, в конце концов. А вы, мисс, всего-то хотите проживать чужие жизни! Маленькая жизнь на один вечер… – Айсхолд задумчиво перебирал пальцами локоны золотистого парика, – следующим вечером – другая, потом еще и еще… Здорово.

Молли слушала его почти что с благоговением. Этот человек чудной наружности говорил такие мудрые вещи… Именно то, что Молли чувствовала сердцем, но никогда не облекала в слова. До сегодняшнего дня. Мистер Айсхолд нашел слова для ее чувств.

Если он сейчас выставит меня, я расплачусь, не дойдя до двери, додумала Молли. Точно расплачусь… Я хочу остаться!

– Вот только как бы не забыть, мисс Роуз, что от вечера до вечера – это тоже жизнь. Причем эти двадцать часов – гораздо больше жизнь, чем то, что происходит на сцене. И только она – принадлежит вам. Кстати, знаете, что это значит?

Молли покачала головой.

– Только ее вы можете изменить. Совсем.

Молли кивнула. Повисла тишина. Айсхолд поднял глаза на Молли. Если бы девушка была с ним подольше знакома, она уловила бы мимолетное движение губ: след сдержанной улыбки. Еще бы, как не умилиться этому встрепанному созданию, сидящему перед тобой и слушающему тебя так внимательно… Айсхолду давно не удавалось поговорить о таких важных для него вещах с человеком, который бы его понимал. Существовало, как правило, два варианта развития событий: или человек способен тебя понять, но вовсе не расположен слушать, или он слушает, однако воспринимает твои слова совсем не так, как тебе хотелось бы. А тут – молоденькая девочка с неправдоподобно большими глазами, ради которой можно сыграть «представление одного актера – для одного зрителя» и почувствовать горячий отклик.

– Прочтете что-нибудь, мисс Роуз?

– Д-да, – запинаясь, проговорила Молли.

Час пробил. Встала. Сняла вельветовую коричневую куртку, положила на стул – знала, что сейчас в жар бросит – как всегда. Выдох-вдох. Мгновение полной тишины…

Айсхолду больше ничего не было нужно. Ни единого слова. Потому что он увидел, как перед ним предстала другая девушка. Женщина. Минуту назад рядом была ничем не примечательная молоденькая девушка с короткими каштановыми волосами, в растянутом черном свитере и самых обычных джинсах. А сейчас – точно свет софита выхватил ее из темноты: большие глубокие карие глаза, длинные ресницы, гладкая светлая кожа цвета слоновой кости. А в глазах – страсть. Страх. Вера в справедливость. Любовь.

Молли только набрала в легкие воздуху, чтобы начать монолог, как Айсхолд сделал ей знак остановиться. Она удивленно вскинула брови и замерла в напряжении.

Неужели так видно, что она не знает текста?!

– Достаточно, мисс Роуз.

Молли с шумом выдохнула.

– Пойдемте, я покажу вам наш театр.

– Вы хотите сказать?..

– Я хочу сказать, мисс Роуз, что вы мне подходите.

В голове у Айсхолда мелькнула мысль «И вовсе не потому, что мне не из кого выбирать», но он не произнес ее вслух. Незачем баловать молодых актеров. Зазнаются еще, потом никакой управы не найдешь!

Что было потом, взволнованная, опьяненная счастьем Молли помнила очень смутно, обрывками: режиссер в полумраке коридора налетает на Лори. Тем не менее у нее довольное лицо. Широкая деревянная лестница под ногами. Неповторимый звук шагов по ступеням. Темный зал. Щелчок. Сцена освещена. Мистер Айсхолд показывает кулисы. Необыкновенный запах дерева и чуть запылившейся ткани. В руках – жесткая темно-коричневая папка с текстом: дали роль. Пьеса французская. Название, подумала Молли, прочитаю потом…

Дома у Лори и Эда было уютно, тепло и шумно. Четырехлетний Брайан носился по дому на велосипеде почему-то с индейскими воплями и изображал «дорожно-транспортное происшествие с участием тети Молли». Дубль третий… седьмой… девятый… пока Эд не отшлепал его. Лори носила на руках громко кричащую Кейт и умудрялась одновременно укачивать ее, отчитывать Брайана за доломанный табурет на кухне, давать Молли ценные указания по поводу того, где взять детское питание и до какой температуры его нужно разогреть, а в те мгновения, когда наступала тишина, полушепотом жаловаться на мужа, который мало внимания уделяет детям, но с его темпераментом это естественно, и с затаенной гордостью рассказывать про подвиги сына.

Молли ушла спать в девять часов со страшной головной болью и легла в постель, поставив себе целью завтра же найти жилье. Дом. Маленький аккуратный коттедж на окраине города. Где стоит тишина, не слышно ни единого детского вопля и можно в свое удовольствие часами репетировать перед зеркалом. И наслаждаться одиночеством…

Миссис Бейкерсон была крайне взволнованна. Взволнована и испугана. Она стояла в углу своей кухни, затаив дыхание и прижав руки к полной груди. Свет в кухне не горел. Миссис Бейкерсон решилась. Чуть отодвинув краешек занавески – в нижнем углу окна, чтобы было совсем незаметно с улицы, – она прильнула по-прежнему зорким глазом к образовавшейся щели. Для этого, правда, пришлось согнуться, что было нелегко в ее-то возрасте и с ее-то габаритами.

Сомнений быть не могло – в соседнем доме орудуют воры.

Миссис Бейкерсон заподозрила неладное уже днем, когда проснулась после своей, как она выражалась обычно, сиесты – с учетом того, что ее дневной сон составлял никак не менее двух с половиной часов, и вставала она обычно к пятичасовому чаю, соблюдая традиции семьи своего покойного мужа-англичанина. Тогда произошло нечто, что, собственно, и прервало ее послеобеденный отдых: она услышала грохот, который обычно сопровождает падение завалов всякого хлама в подвалах. Пожилая леди не придала этому должного значения, а точнее просто поленилась сходить и посмотреть, в чем дело.

Только сейчас миссис Бейкерсон поняла, что дело нечисто, какие-то паршивцы забрались в дом уехавших Уилкинсов и, наверное, хотят вынести под покровом ночи оттуда мебель.

Мысль о том, что если бы «полуантикварная» мебель Уилкинсов (а на самом деле – откровенное старье, оставленное в доме на случай, если следующим владельцам совсем уж не на чем будет спать и сидеть, или, проще говоря, для набивания цены не очень респектабельному жилищу) кому-нибудь понадобилась, то грабители не стали бы полдня сидеть в коттедже, а сделали бы все по-тихому и глубокой ночью – вот эта самая мысль не посетила миссис Бейкерсон.

Зато сейчас ее сердце, еще несколько минут назад отчаянно трепыхавшееся в груди, стало наполняться глубоким возмущением: да что они о себе думают, эти мерзавцы, если вздумали зажигать свет в доме, который грабят?! Или у нас теперь это делается в открытую? Они, наверное, считают соседей полными идиотами! Наглецы! Ну, я вам покажу…

Миссис Бейкерсон решительно направилась в комнату и схватила телефонную трубку. Набрала номер. Несколько долгих гудков, потом невидимая девушка участливо спросила, что случилось.

– Грабят дом моих соседей! Да, я уверена! Я вижу в доме, владельцы которого весной переехали на юг, какое-то движение. Канберран-роуд, двести четырнадцать. Мое имя? Эмма Бейкерсон, да, Бей-кер-сон…

Дежурство было как всегда спокойным. Тихим. Скучным. Джеральд уже привык к таким. Кажется, в этом городе почти ничего не происходит. Особенно на его участке. Джеральд даже ездил все время один, без напарника, К чему? Он остановился перед какой-то забегаловкой выпить кофе. Кто сказал, что пить кофе на дежурстве запрещается? Без этих остановок у неприметных кафе и баров часы патрульной службы были бы совсем уж пусты. Джеральд мог отсчитывать время по количеству выпитых чашек темного обжигающего горьковатого напитка. Между ними случалось разнимать пьяные драки, отвозить в участок перебравших горожан и снимать с деревьев кошек по просьбе их хозяев. А число нормальных заданий, которые сошли бы за настоящую мужскую работу, операций, в которых участвовал Джеральд, было крайне невелико. И вспоминать он о них не любил. Не очень-то приятно вновь испытывать отдачу от выстрела пистолета в своей руке и видеть глаза человека, в которого попала выпущенная тобой пуля… Лучше уж патрульным. Здесь оружие нужно для того, чтобы припугнуть не в меру расходившихся сопляков. Спокойно. Мирно.