Текст книги "Сильнее смерти"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 2
Акира вернулся домой в разгар весны, и его сразу охватило чувство, будто он прозевал очень многое, – все было таким разбуженным, движущимся, обновленным. С гор сползали снега, теплый ветер носился над полями, по высокому небу разметались светлые, легкие, будто пух, облака, и долина была окутана бледно-голубой дымкой. Сады тонули в бело-розовом цвету – хрупкие, неподвижные чашечки казались фарфоровыми. Желтовато-коричневые шершавые стволы и ветки сосен сочились остро пахнущей смолой. Звуки тоже проснулись – всюду слышался звон ручьев и пение птиц.
«Весна напоминает нам о молодости, а еще… о бедности», – как-то сказала Отомо-сан.
Да, это тоже было. Все обнажилось – неровная серая земля, тонкие и бесцветные, словно старушечьи космы, пожухлые прошлогодние травы, горы в изломах и пятнах. В ярком, слепящем глаза свете стены дворовых строений выглядели темными и ветхими. В доме витал запах сырости – за зиму отсырели татами [6]6
Татами – соломенные циновки для настилки пола.
[Закрыть]и покрывала. Даже домашние животные были отощавшими и неухоженными.
Стоило Акире переступить порог, Отомо-сан мигом согрела воды, чтобы он мог помыться, сварила рис и приготовила чай. Она села рядом и, пока он ел, радостно смотрела на него, маленькая, худенькая, неопределенного возраста женщина в застиранном кимоно.
Ей хотелось узнать о его поездке, но рассказывать было нечего. В одном из уездов случился бунт крестьян (обычное дело в это время года), Нагасава направил туда отряд самураев, и Акиру в их числе.
– Как здоровье господина? – спросил юноша, с удовольствием поглощая еду.
Лицо женщины расцвело благодарной улыбкой.
– Думаю, неплохо. Он меня не забывал – опять прислал рису, а то не представляю, чем бы я кормила людей.
Акира воспринял это как упрек, хотя и знал, что у нее не было никакой задней мысли. А Отомо-сан продолжала:
– Замечательный человек наш господин! Жаль, что у него нет детей. Ну ничего, может быть, эта молоденькая наложница родит ему сына!
Акира застыл с чашкой в руке. Молоденькая наложница! У него зарябило в глазах. Розовое кимоно, шляпа с алыми завязками, черепаховый гребень и рисовая пудра! Как же он был глуп! Его брови приподнялись, губы слегка зашевелились, на лице застыло недоуменно-вопросительное выражение. Он моргал широко раскрытыми глазами, словно силился поймать взглядом нечто неуловимое.
А Отомо-сан все говорила:
– Болтают, она из богатой купеческой семьи. Господин Нагасава привез ее из Киото. Уж не знаю, насколько богата эта семья, там, кажется, одних дочерей-то с десяток. Наверное, отец этой девушки был рад избавиться от лишнего рта.
– Ты ее видела?
– Конечно нет.
– А откуда ты все это знаешь?
– Да ведь в замке полно служанок, так что любая весть рано или поздно просочится за его стены.
Акира молчал. Он словно окаменел. «Привез из Киото!» Значит, он ездил туда снова и выбрал ее, одну из десяти, чтобы она родила ему сына! Родного сына! Это было глупо, но в душе юноши полыхала обида. Он чувствовал себя обманутым в чем-то сокровенном, в каких-то смутных и в то же время глубоких надеждах, в которых не смел признаться даже самому себе…
Последующие дни Акира ходил понурый, загадочно молчаливый. Он не считал возможным сердиться на господина, но эта неведомая женщина вызывала в нем далеко не добрые чувства. Разумеется, он при всем желании не мог увидеть ее – она находилась где-то там, в замке, в глубине комнат. И все-таки вопреки желанию он часто думал о ней и представлял, какая она.
А потом ему пришлось нести службу в замке, и юноша очутился в лабиринте внутренних дворов и стен. Замок был отлично укреплен: мощные двойные ворота, утрамбованные галькой земляные валы, широкие рвы с водой. Несколько раз Акира поднимал голову и бросал быстрый взгляд на зарешеченные окна башен.
Незаметно для себя молодой человек забрел во внутренний садик – по змеившейся между стен вымощенной булыжником неприметной тропинке. Он никогда здесь не был и не подозревал, что во владениях господина Нагасавы есть такие заброшенные уголки. Он увидел окруженный замшелыми камнями маленький пруд, буйно разросшиеся сорные травы. Все выглядело застывшим, пугающе неживым, под ногами скрипел холодный ковер прошлогодней листвы. Что может твориться в душе человека, чей сад так запущен и дик!
Акира хотел повернуться и поскорее уйти, но тут посреди зарослей мелькнуло что-то яркое, золотисто-зеленое, точно хвост дракона. Акира сделал шаг вперед, обогнул груду камней и столкнулся лицом к лицу с незнакомой девушкой. Она отпрянула, не сводя с него взгляда, в котором блеснула искорка любопытства.
На незнакомке было очень яркое, травянисто-зеленое кимоно. Ее янтарная удивительно красивая кожа словно светилась изнутри. Глаза были блестящие, бойкие, живые, а волосы – тяжелые, густые – удерживали дорогие черепаховые гребни.
Акира вспыхнул. Они стояли друг перед другом: она – маленькая, хрупкая, изящная, в неуместно пестревшем на фоне неухоженности и запустения ярком столичном наряде, он – повыше, с двумя мечами в черных ножнах за поясом, заметно растерянный, натянутый как струна.
– Что вы здесь делаете? Кто вы? – Он выпалил первое, что пришло на ум.
Девушка молчала.
– Вы наложница господина Нагасавы?
– Меня зовут Хаяси Кэйко, – неожиданно смело ответила она. – А кто вы?
Он разом смутился и покорно назвал себя, прибавив:
– Я воин господина Нагасавы. – И повторил резко, тревожно: – Что вы здесь делаете?
– Прячусь. Он удивился:
– От кого?
– От всех. – В ее тоне странным образом сочетались небрежность и досада.
Акира сразу понял, что она не из самурайской семьи: невоспитанная и, должно быть, не слишком умная. Самурайские женщины не разговаривают с незнакомцами и не бродят без дела в дальних уголках сада. Не хочет работать – училась бы играть на сямисэне [7]7
Сямисэн – трехструнный щипковый инструмент.
[Закрыть]или заучивала бы конфуцианские заповеди. И почему господин взял такую в свой дом? Хотя Акира знал почему. Она была красивой, красивее всех женщин в долине, а еще – здоровой и молодой. Позабыв обо всем, юноша открыто разглядывал ее. Конечно, наложница – не жена, ее можно отослать обратно в отцовский дом вместе с хорошей наградой, а рожденного ею ребенка оставить себе. Интересно, этой женщине известно, что ее ждет?
Заметив неодобрение в его взгляде, девушка усмехнулась и поправила прическу – широкий рукав кимоно упал, открыв туго обмотанное белой тканью запястье.
Акира уставился на повязку. Он заметил следы подсохшей крови.
– Вы поранились? – Язык не поворачивался назвать ее госпожой, и все-таки голос молодого человека прозвучал сочувственно, мягко.
– Это Тиэко-сан проткнула мне руку шпилькой. Акира невольно возмутился:
– За что?!
Она молчала. Позабыв обо всем, Акира любовался ею. Это выразительное лицо, чуть припухлые губы и глаза, сейчас глядящие куда-то вдаль, где девушка словно разглядела какое-то препятствие или глубокую пропасть…
– Нужно было пожаловаться господину, – пробормотал он.
– Ну нет! Тогда она, наверное, убила бы меня. Я сказала, что случайно напоролась на ветку.
– Вам здесь не нравится? – неожиданно для себя спросил Акира, не задумываясь над тем, к чему может привести столь доверительная беседа.
– Нет. – Ее глаза странно потемнели, стали невидящими. – Меня никуда не пускают. В Киото мы с сестрами ходили на рынок, играли в разные игры, рассказывали друг другу истории. Смеялись. А здесь скучно, ничего интересного. Служанки неприветливые, смотрят, как на чужую. Да еще эта отвратительная женщина!
Кэйко вновь умолкла. Она с содроганием думала о Тиэко-сан, с ненавистью глядящей на нее из глубины своей отверженности и старости. Господина Нагасаву девушка побаивалась, потому что не знала, как вести себя с ним. Он не казался ей ни злым, ни добрым – просто чужим. Конечно, отец рад был отдать ее в наложницы не кому-нибудь, а самому даймё, а вот она… мечтала совсем не об этом.
Кэйко прикусила губу. Почему она так легко заговорила с этим незнакомцем? Потому что совсем одна, и ей не с кем перекинуться словом? Или не только поэтому?
Господин Нагасава казался Акире самым лучшим человеком на свете, юноша не мог даже предположить, что в сравнении со своим обожаемым повелителем в чем-то выигрывает в глазах молоденькой девушки. Кэйко же видела перед собой стройного молодого человека с правильными чертами лица и ясным, открытым взором, своего ровесника, уже потому неопасного, юного воина, быть может являвшегося ей в тайных девичьих мечтах и снах. И все же он что-то почувствовал, обжигающее и зыбкое, и им обоим вдруг стало тяжело дышать. Между ними словно пронеслось странное пророческое дуновение весеннего ветра, пронеслось и заронило зерно первого робкого интереса.
– У вас тут везде такие строгие порядки? – спросила Кэйко.
– Не знаю, наверное, не везде, – ответил сбитый с толку Акира. То, что возмущало, удивляло и пугало Кэйко, казалось ему совершенно естественным и привычным.
– А вы где живете?
– Там, в долине. У нас усадьба… – Он неопределенно махнул рукой.
Внезапно у него пересохло в горле. Он улавливал звук ее дыхания и видел, как ветерок шевелит тончайшую прядку волос у нее на лбу.
– Не говорите никому, что видели меня здесь, хорошо?
– Не скажу, – неразумно пообещал он и уже не мог отказаться от своих слов.
Акира еще не разговаривал так ни с одной женщиной – никакого умничанья, безыскусность, простота и в то же время какая-то особая глубокая совместимость, душевная легкость.
«Я должен ее уважать, – подумал он, – она вовсе не глупая, просто… другая. И красивая. К тому же именно ее, а не какую-то иную женщину выбрал для себя мой господин».
Прошел праздник весны, были вспаханы и засеяны поля. По всем приметам год ожидался спокойный, с неплохим урожаем, без буйства стихий. Акира никуда не выезжал без особой нужды, был занят в усадьбе: по весне дел накопилось немало.
Однажды под вечер он вышел за ворота и остановился. Горы таяли в голубом мареве, лучи низкого солнца печально золотили листву, где-то в вышине звенели голоса птиц. Акира не двигался, молчал и внимал спокойствию окружающего пространства.
Внезапно юноша увидел, что кто-то приближается к дому. Это был нищенски одетый старик с серым лицом и ввалившимися глазами, судя по облику – странствующий монах. При нем не было никакой поклажи – только сучковатая палка. Незнакомец выглядел изможденным и передвигался с большим трудом.
Акира без колебаний шагнул ему навстречу и, почтительно поклонившись, пригласил в свой дом. Старик остановился и внимательно оглядел молодого человека. Хотя нищий странник был невероятно дряхл и грязен, его взгляд оказался на удивление проницательным и острым.
Коротко поблагодарив за гостеприимство, монах вошел в ворота, потом – в дом, как и подобает, сняв обувь и пробормотав что-то похожее на молитву.
Акира был рад, что сегодня у них на редкость приличный ужин: хорошо сваренный рис, а к нему нимасу – мелко наструганная сырая рыба с овощами. Отомо-сан не нужно было ничего говорить: она быстро согрела воду для умывания, с привычной сноровкой расставила на циновке деревянные лаковые подносы.
Некоторое время старик (он назвался Сёкэем) ел молча. Близилась ночь – в дом постепенно вползали бесформенные, бестелесные щупальца мрака, они слизывали со стен остатки красок закатного солнца. Акира и Отомо-сан чувствовали себя неловко и тоже не произносили ни слова. Наконец странник взял последнюю горсть риса и, прищурившись, сказал, словно ни к кому не обращаясь:
– Много раз я видел этот край в своих снах, и вот теперь он предстал передо мной другим, не таким, как во сне, и не таким, каким некогда был наяву.
– Так вы уже бывали здесь, почтенный Сёкэй? – промолвила Отомо-сан.
– Даже больше – родился и жил. Теперь моего дома нет, как и некоторых других. А вот твоя усадьба уцелела, Отомо-сан. Хотя нельзя сказать, что ты живешь богаче, чем прежде.
Женщина вздрогнула:
– Кто вы?
– Цусаки.
Отомо-сан смотрела на него во все глаза.
– Это какой же Цусаки, не тот ли…
– Наверное, тот, – медленно произнес старик, отставив чашку. – Я монах лишь последние десять лет, а до этого был самураем, вот как этот молодой господин.
Акира тревожно молчал.
– Я чувствовал, что должен вернуться сюда, хотя и не хотел этого, – спокойно продолжал странник. – Душа звала меня, а разум был против. Сейчас наоборот: я понял, что поступил правильно, хотя не чувствую ни удовлетворения, ни покоя.
– Как же вы жили все это время… – женщина замешкалась, не зная, как его назвать. – …Цусаки-сан?
Он слегка улыбнулся – его лицо прорезали глубокие морщины.
– Как жил Цусаки? По-разному. Бестолково, глупо. Без господина. Чаще – без дома. Хотя, пожалуй, господа-то были, а вот хозяин умер тогда, давно. Да и дом сгорел, настоящий дом. Сердце сгорело. Вот так.
Глаза Акиры возбужденно блестели – он понимал старика, очень хорошо понимал. Он только хотел знать, почему этот человек не покончил с собой.
Монах, казалось, прочитал его мысли.
– Наверное, молодой господин, – как показалось Акире, собеседник произнес эти слова с еле заметной насмешкой, – намерен спросить, отчего я себя не убил? Отвечаю: потому что упустил время. Сражался, бежал от врагов, снова вступал в бой. А когда узнал, что произошло в хозяйской усадьбе, было поздно. Все утратило смысл. Я уже ничего не хотел, ни для чего не осталось сил.
– А что это было за сражение? – спросил Акира. – С кем? Давно?
Монах посмотрел на Отомо-сан:
– Молодой господин нездешний?
Голос женщины дрожал, а пальцы скребли циновку.
– Это… мой сын. Старик покачал головой:
– Я думал, Нагасава сделал из этой истории легенду. А оказывается, люди даже не знают, о чем идет речь!
– Это было так давно, – с отчаянием и мольбой прошептала Отомо-сан.
Акира встал, чтобы развесить москитные сетки. Стемнело. С улицы тянуло прохладой. Громко трещали какие-то насекомые. Ему не нравился этот разговор.
К чему старик упомянул имя господина? Обрывать монаха было неприлично и расспрашивать – тоже.
Побыв немного в одиночестве, молодой человек вернулся и застал несколько иную картину: Отомо-сан и монах спорили, открыто и резко. Акира застыл как вкопанный: он никогда еще не видел такой эту самурайскую женщину, покорную, тихую – тень мужчины.
– Не делайте этого, Цусаки-сан! Зачем это вам, уходите! – Она сжимала кулаки. – Зачем вы хотите сломать то, что я растила столько лет?! Никто не виновен, все выстроилось так само по себе, все нашло свое место – задолго до вашего появления здесь!
– Нет, ты не права, не правы вы все! Вы навязали ему свою правду, заточили в плен своей лжи его истинные чувства! Как ты могла молчать столько лет?!
– Молчал мой муж – молчала я. Если хотите, этого объяснения достаточно! – Она не сдавалась. – Так повелел господин. И он был нашим благодетелем все эти годы, он, даймё, не отнимал, а давал – одежду, рис… Он выучил мальчика, сделал его воином…
– Отомо-сан! За горстку риса ты позволяешь этому юноше шестнадцать лет смотреть чужие сны! А Нагасава, возомнивший себя Богом во, имя собственного тщеславия! Да он до сих пор мстит Ясуми и издевается над ним, даже над мертвым – тем, что лепит из его сына что-то свое! Только не думай, что это сойдет ему с рук! Наказание неотвратимо – так бывает всегда!
– О чем вы говорите? – в тревоге спросил Акира, глядя то на монаха, то на мать.
– Возможно, я не догадался бы, – сказал Сёкэй, – если б не услышал твое имя. Я был в усадьбе твоего отца, настоящего отца, в тот день, когда ты появился на свет.
– Да, – как можно тверже произнес юноша, бросив взгляд на мать, которая словно вросла в циновку. – Я знаю, что Отомо-сан воспитала меня, как родного, после того как вся наша семья погибла во время пожара. А меня спас господин Нагасава. Монах кивнул без малейших признаков удивления.
– Хорошая сказка. И тебе, конечно, известно, что у тебя было шесть братьев и восемь сестер, все старше тебя, хотя многие – тоже еще дети? Да, они сгорели, но уже с перерезанным горлом, как и твоя настоящая мать! И не на пожаре, а в пламени погребального костра!
Акира молчал, ошеломленный, не зная, как истолковать услышанное.
– Я служил у Ясуми-сан и могу рассказать кое-что иное о том, как именно погиб твой отец, а ты был спасен. Подробностей не знаю, многое случилось в мое отсутствие, но важна суть…
Странник говорил, не глядя на юношу и, казалось, мало интересуясь, слушают ли его:
– …Они были неразлучны, Нагасава и Ясуми, и в детстве, и потом, – произнес он в заключение. – Конечно, Ясуми завидовал богатству и власти Нагасавы, управляющий – не даймё. Зато в нем было что-то особенное, в его глазах всегда горел огонь, люди шли за ним, и он имел нескольких жен-красавиц и кучу здоровых детей. Наверное, ты станешь задавать себе вопрос: кто был прав? Не стоит. Лучше отвечу я. Конечно, как преданный слуга, я должен был идти за Ясуми-сан и пошел, не задумываясь. Но сейчас я монах и могу ответить по-другому: это было предательство. Твой отец решил, что сила – это сила. Вне законов человеческого сердца, вне долга. Главное – победить.
Акире хотелось упасть лицом вниз и лежать так, совсем неподвижно, день, год, вечность. Или, напротив, бежать без отдыха, на пределе сил, пока не остановится сердце.
Как сын своего отца, он должен был мстить, независимо от правоты Нагасавы. Как истинный самурай – покориться воле господина. Он продолжал любить Нагасаву и преклоняться перед ним. Это и повлияло на его решение:
– Я все понял. Я пойду к господину и скажу, что знаю правду, и попрошу позволения совершить сэппуку. [8]8
Сэппуку – ритуальное самоубийство путем вспарывания живота.
[Закрыть]
Отомо-сан тихо ахнула. А монах проговорил совершенно серьезно и спокойно:
– Ты к этому готов?
– Да. Вы упустили свое время, а я не упущу.
– Ты уверен, что оно пришло? И что ты готов? Тебе плохо в этом молодом и красивом теле? Сейчас, возможно, да. Но «сейчас» – это еще не вся жизнь. Ты в самом деле желаешь умереть? Нет, ты хочешь жить, воевать, совершать подвиги, любить женщин… Сосуд твоей жизни не заполнен и наполовину, во всяком случае, тем, чем нужно. Прожитая тобою жизнь ничего не стоит, непрожитая – тоже. Вечности она не нужна. Часто ли ты слушал свое сердце? Ложись спать. Кто знает, возможно, завтра ты посмотришь на мир глазами истины.
В любом случае сейчас было поздно идти в замок. Отомо-сан с облегчением разложила постели. Акира молча лег и долго лежал без сна. Завтра последний день его жизни. Он принял решение и ни за что его не изменит.
Проснувшись утром, он бросил взгляд на постель монаха. Сёкэя не было. На мгновение сердце пронзила радость – может, его не было вообще?!
Молодой человек вышел во двор. Мир был обласкан светом, неярким, утренним, нежным. Навстречу шла Отомо-сан с миской в руках. В ней лежали вишни, гладкие, насыщенные цветом, будто живые.
Она протянула ему миску. Акира отстранил ее руку.
– Где Сёкэй?
– Ушел. Я проснулась, его уже нет. – И прибавила: – Я сейчас приготовлю рис и чай.
– Я не буду есть.
– Сёкэй ушел, – сказала Отомо-сан. – Никто ничего не знает, кроме нас с тобой. Живи как прежде. Молчи.
Акира чуть не задохнулся от возмущения. «Как прежде!» Что она, совсем ничего не понимает?!
– Я должен признаться господину Нагасаве. Я не могу ему лгать.
– Он обманывал тебя много лет.
– Ты тоже, – сурово произнес он.
– Я любила тебя, – сказала Отомо-сан, – с тех самых пор, как тебя принесли ко мне, совсем маленького, беспомощного, я тебя любила.
– Я знаю.
– Не оставляй меня одну, – нерешительно попросила она.
– О тебе позаботятся.
– Мне нужен ты. – И прибавила с безумной надеждой: – Возможно, господин тебе откажет!
– Тогда это будет позор. Ты же самурайская женщина, ты должна знать!
– Я просто женщина, – сказала она и заплакала. Но все же она была самурайкой, потому ничего не прибавила и молча смотрела, как он собирается. Потом так же безмолвно проводила его до ворот.
Акира сказал, что имеет к господину Нагасаве срочное дело, и ему позволили войти в ворота замка. Он быстро шел, задумчивый, до предела погруженный в себя, и сам не заметил, как ноги занесли его совсем не туда, куда надо.
Благороднейшее, внушительное сооружение – замок, многоярусный, будто касающийся облаков. Кажется, что он сделан не из дерева, а из камня! И совсем рядом с ним – совершенно дикий уголок, где все произрастает само по себе. Некоторое время Акира неподвижно стоял и дышал теплым воздухом трав. Тусклым серебром отливали ветки невысокого кустарника, назойливо жужжали какие-то насекомые. Маленький пруд был покрыт липкой зеленой ряской, свет, проникающий в темную воду, казался зловещим и мертвым.
Неужели именно здесь он разговаривал с Кэйко? Не почудилось ли ему это? Кто может ответить на вопрос, где грань, за которой заканчивается реальность и начинается то, что только кажется ею?
Стоило ему подумать так, как на дорожке зашуршали шаги, вновь мелькнуло что-то яркое, и через секунду Акира увидел… Кэйко. Он застыл, ничего не понимая. Теперь ему чудилось, будто все наоборот: он никуда отсюда не уходил, ему привиделся Сёкэй и все остальное и они с Кэйко продолжают разговор. Странно, только что этот уголок, да и весь мир казался пустым, а сейчас в один миг возникло ощущение тихой радости, легкого возбуждения и согласия с самим собой.
Похоже, девушка тоже была рада, во всяком случае, увидев его, она улыбнулась и воскликнула:
– Отомо-сан! Вы?! Вы что, поджидаете меня? Акира мигом опомнился. Что она себе позволяет?!
– Нет, – невольно сделав шаг назад, холодно произнес он, – я пришел к господину Нагасаве по важному делу.
Кэйко смотрела с любопытством.
– Но он в отъезде.
– Откуда вы знаете?
– Знаю!
Ее блестящие глаза в свете падающего на лицо солнца были почти такого же цвета, как темные влажные стебли водяных лилий, а губы – словно те спелые вишни, что протянула ему сегодня Отомо-сан. Кимоно – другое, не то, что он видел на ней в первый раз, лиловое, в синих журавлях, подпоясанное ярко-желтым поясом. Высокий лоб, тени от длинных ресниц на щеках…
– Что вы здесь делаете?! – как и в прошлый раз, потерянно произнес Акира.
И девушка ответила то же самое:
– Прячусь от Тиэко-сан.
– Думаете, она не сможет вас найти?
– Нет, – уверенно проговорила Кэйко, – она меня не найдет.
«Странно, – подумал он, – за этими стенами шумит огромный мир, там суета, а тут тихо и нет ни души. Наверное, девушка знает секрет, с помощью которого можно сюда проникать и запираться от всех. У нее есть ключ, она отпирает им невидимые двери, а потом закрывает снова. Вот почему все здесь кажется таким заброшенным, вот отчего тут никто не бывает!»
– Вам по-прежнему скучно? – спросил Акира.
– Да. Я не была даже на празднике весны.
– Вас не отпустил господин Нагасава?
Она чуть наклонила голову:
– Что?
– Вы попросили, а он не позволил? Кэйко нахмурилась:
– Я ни о чем его не прошу.
Акира растерянно переступил с ноги на ногу. Он решительно не мог понять эту девушку. О чем она думает? Воистину существо из другого мира, с какими-то странными желаниями…
– Вы любите праздники? Вам это нужно?
– Мне нужна жизнь, а здесь ее нет.
– Разве мы живем не для того, чтобы умереть? – невпопад произнес увлеченный своей идеей Акира.
– Умереть? – удивилась Кэйко. – При чем тут смерть? Мы живем для того, чтобы жить. Я не хочу умирать.
– Цель нашей жизни – смерть, – твердо повторил он. – Я имею в виду – конечная цель.
Неожиданно девушка засмеялась:
– Какой вы странный, Отомо-сан! Так, может, мне прямо сейчас броситься в пруд?
– Вам не нужно, – сказал он, – у вас другое предназначение.
Ему показалось, он понял, что отличало ее от других, делало непохожей: она постоянно размышляла, сомневалась, задавала вопросы, пыталась делать выводы. Слишком живой, мелочный, суетливый ум. Потому все время и жалуется на скуку! Не самурайская женщина. Купчиха! Такой считать бы деньги в лавке да перебирать товар!
– Что вам известно о моем предназначении, Отомо-сан? – спросила Кэйко.
– Вы должны родить ребенка для господина Нагасавы. А после вас отошлют обратно к вашим родителям.
– Ах так! – гневно воскликнула девушка, и ее темные глаза полыхнули огнем.
С этими словами она повернулась и скрылась в зарослях, оставив ошеломленного Акиру посреди вновь возникшей пустоты. Он только слышал, как стучат по дорожке ее высокие гэта.
Нагасава вернулся через неделю – ездил по делам в Киото. Даже за такой короткий срок дома накопилось много дел. Сразу пришлось во что-то вникать, отдавать распоряжения, между тем как единственное, о чем он мечтал все это время, – войти в маленький флигель, где обитала Кэйко, и овладеть ею – жадно и страстно, без всяких церемоний и подготовительных речей.
Он давно прослышал о богатом купце Хаяси – у того было девять дочерей, все здоровые и красивые. В этой семье не умер ни один ребенок, на свет ни разу не появлялись дети с врожденными уродствами. Приехав в Киото, Нагасава явился в дом Хаяси поговорить о своем предложении. Как и следовало ожидать, купец охотно согласился отдать одну из дочерей в наложницы самому даймё. Были назначены смотрины. Нагасава приготовил для девушек подарки. Сестры вошли с поклонами и улыбками, тайком переглядывались и перешептывались, их глаза сверкали любопытством и страхом. И только одна стояла и смотрела на всю эту суету без тени улыбки – не то чтобы оценивающе, а с каким-то особым пониманием. Это и была Кэйко, и он сразу почувствовал, что выберет именно ее. Они с Хаяси заключили соглашение, и Нагасава привез девушку в свой замок. Он брал Кэйко с одной целью – чтобы она осчастливила его наследником, но все получилось совсем не так, как он ожидал. Такова жизнь: то, что сегодня кажется единственно верным, завтра подвергается сомнениям. Прошло немного времени, и Нагасава понял, что покорен. То были последние вишни, какие он был способен вкусить в своей осени!
Нагасава обещал жене со временем отослать наложницу обратно. А теперь он охотнее отослал бы куда-нибудь саму Тиэко-сан! Но это было невозможно: она много лет стерегла его дом, распоряжалась прислугой и заслужила несравненно больше, чем быть безнадежно отвергнутой и безвинно униженной на старости лет.
Если б Тиэко исчезла, он женился бы на Кэйко, наплодил бы детей и устроил долгожданное счастье. Но жена не собиралась ни уезжать, ни умирать, и Нагасава знал: если он не будет осторожен, не поздоровится именно молоденькой наложнице.
