Текст книги "Исповедь послушницы (сборник)"

Автор книги: Лора Бекитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Не уходи! – с надеждой промолвила она. – С тобой мне не страшно.

– Тебе поможет амулет, – напомнил Ниол. – Едва ли я смогу остаться. Что нам здесь делать?

– Я его попрошу, – вдруг решительно произнесла Паола и сжала кулачки. – Я знаю, что нужно сказать, чтобы он согласился.

В это время Армандо извлек из ящика бюро кошелек и протянул Хелки.

– Возьми. На обратный путь не хватит, но эти деньги позволят тебе продержаться некоторое время.

– Мне не нужны деньги.

– Они не были тебе нужны, когда ты жила среди дикарей. А это – Мадрид. И еще: ты напрасно внушаешь своему парню, что он индеец. Пусть считает себя хотя бы наполовину белым, иначе ему никогда не удастся найти себя в этом мире.

Армандо не знал, почему он, всегда с равнодушием взирающий на человеческие беды, решил помочь индианке. Возможно, причина заключалась в том, что эта загадочная женщина казалась одновременно невинной и дерзкой, наивной и мудрой, удивительно спокойной и вместе с тем готовой совершить безумный поступок.

В это время дверь отворилась и в комнату вошла Паола.

– Я… я хочу поговорить с вами, – прошептала она.

Армандо нетерпеливо махнул рукой в сторону Хелки.

– Иди.

Когда женщина вышла, инквизитор впился взглядом в лицо Паолы.

– Я тебя слушаю.

Игра света и тени преобразила прозрачные черты, наделила их неожиданной силой, и на миг перед взором Армандо предстало лицо взрослой женщины, лицо Асусены Альманса.

– Я хочу, – промолвила Паола, – чтобы эти люди остались здесь.

– Зачем они тебе? «Эти люди» – грязные дикари.

Паола не стала ничего объяснять. Она сложила руки в трогательном молитвенном жесте и нежно произнесла:

– Пожалуйста! – А потом добавила магическое слово: – Отец!

У Армандо потемнело в глазах, и он схватился за сердце. Вдыхаемый им воздух вдруг стал тяжелым и вязким. Вот она, улыбка, которую хочется навсегда запечатлеть в памяти, голос, который хочется вобрать в себя без остатка! Боль, ставшая острой, как иглы, пронзала душу Армандо.

Инквизитор с трудом перевел дыхание и ответил:

– Будь по-твоему, дочь!

Армандо догнал Хелки и Ниола за калиткой и попросил их остаться. Он был ослеплен, оглушен, окрылен и не вполне понимал, что делает.

Когда волнение улеглось, инквизитор попытался рассуждать трезво. Возможно, индианку в самом деле опасно выпускать из виду, ибо она могла знать больше, чем казалось. Вместе с тем Армандо не сомневался, что эта женщина будет молчать как могила.

– Что ты умеешь делать? – спросил он, когда она снова вошла в кабинет.

– Готовить еду для бледнолицых.

Армандо удивился.

– Вот как? Это хорошо. Еще ты будешь убирать в доме и ходить за покупками. А мальчишка пусть выносит ночные горшки. И приведет в порядок сад. Я стану платить вам жалованье как обычной прислуге.

Когда Хелки сообщила сыну о том, чем ему придется заниматься, тот возмутился:

– Не буду! Мне легче надеть этот горшок ему на голову!

– Ты станешь делать то, что он скажет, – ровным голосом произнесла Хелки.

Ниол сверкнул глазами.

– Ты хочешь научить меня покорности?!

Индианка положила ладонь на голову сына и сказала:

– Нет, терпению. Ты должен изучить своих врагов, затаиться и ждать. Потомок Ахиги способен пережить любые унижения, дабы познать мудрость нашего народа и набраться его силы.

– Почему ты решила остаться у этого человека? – спросил Ниол. – Он не из тех, кому стоит служить.

– Я буду служить не ему, а своим целям, – ответила Хелки и нехотя добавила: – Еще я думаю об отце этой девочки. Если мы уйдем, никто никогда не узнает о его судьбе.

Мальчик едва не задохнулся от возмущения.

– Разве он помог нам, когда мы боролись с океаном?! Чем он лучше других бледнолицых?!

– Ничем, – промолвила женщина, и Ниол почувствовал, что она сказала не все.

– Наверное, нужно сделать так, чтобы его дочь узнала правду? – спросил он.

– Нет. Не сейчас. Это принесет ей лишние страдания. Неведение защитит ее лучше, чем знание.

– Я сам постараюсь ее защитить.

Хелки посмотрела на сына и сурово произнесла:

– Ты должен думать о своем народе, а не о ней. – И, помедлив, продолжила: – Я видела во сне этот дом и… Белую Лошадь. Мы на правильном пути.

– Ты думаешь, что когда-нибудь Белая Лошадь вернется в нашу жизнь?

– Это покажет будущее.

– Я верю в то, что со временем ты снова ее оседлаешь! – с воодушевлением проговорил мальчик.

– Нет, – возразила Хелки, – это сделаешь ты.

Армандо выделил ей и ее сыну крохотную комнатку без окон, которая, по его мнению, соответствовала их новому положению слуг белого человека. Ниол быстро заснул на жестком ложе, а его мать лежала без сна и думала. Хелки вспоминала свою родину – страну высоких гор, лазурных озер и изумрудных лугов. «Когда бледнолицые привели в наши земли коней, индейцы обрели крылья», – любил повторять Ахига, вождь мапуче. Он был прав: появление лошадей расширило их горизонты так, как никто не смел и мечтать. Мапуче первыми начали ездить на этих чудесных животных, подражая бледнолицым, и не прогадали: им покорились огромные пространства, которые было немыслимо обойти пешком.

Возможно, именно тогда родилась легенда о Белой Лошади, способной унести в Страну Мечты. У Хелки была такая лошадь, ослепительно-белой масти, и ее тоже звали Мечта. То был подарок ее жениха Токелы. Токела считался самым храбрым, а также самым красивым молодым воином, а Хелки была дочерью вождя клана. Она слыла искусной лекаркой и видела вещие сны.

Ранним утром, когда заря едва касалась земли своими нежными пальцами, они седлали коней и уносились вдаль. Рассветный туман таял в порывах ветра, и душу захлестывало ощущение счастья, такое бешеное и острое, что хотелось кричать. И Токела, и Хелки кричали, зная, что их услышат только парящие в вышине орлы да юркие зверушки, молнией шныряющие под копытами коней.

Порой влюбленные выезжали ночью, когда на небе было так много звезд, что, казалось, они вот-вот упадут вниз. Оставив лошадей посреди горного луга, юноша и девушка ложились в траву и смотрели в таинственную ночную даль, а еще – друг на друга.

– Если у нас появится сын, мы назовем его Ниол, и пусть он будет свободным и быстрым, как ветер, – говорил Токела. Однако Хелки не успела родить ему сына.

Началась война. Сама по себе она не пугала мапуче: война была у них в крови. Смерти тоже никто не боялся: лучше умереть молодым, чем состариться, потеряв силу и ловкость. Никто и никогда не сумел бы победить индейцев хитростью, но на стороне бледнолицых были преимущество в живой силе, огневая мощь и знание военного дела. Мапуче боролись как могли, но испанцы оттесняли их все дальше и дальше в горы.

В одном из сражений в плен было взято много мужчин. Ахига чудом спасся, и испанцы предложили ему сдаться в обмен на жизнь его воинов. Вопреки советам стариков вождь согласился – он не мог оставить своих людей на погибель. Бледнолицые его обманули: все индейцы были повешены, Ахига – самым первым, на глазах остальных.

Токела погиб в бою. Клан был обескровлен, Хелки осиротела. Она потеряла все, что составляло не просто ее счастье – ее жизнь. И все-таки она боролась до конца. Девушка ускакала от врагов на Мечте, но испанцы выстрелили в Белую Лошадь, и Хелки упала на землю.

Они были сильны, и их оказалось слишком много. Индианка не запомнила их лиц – все они слились в один-единственный хищный звериный оскал. После череды унижений, когда девушку без конца перепродавали, безуспешно пытаясь привести к покорности, ее наконец притащили в Гуатулько. Хелки царапалась и кусалась, как дикая кошка, и новые хозяева посадили ее на цепь.

Все было кончено. Ее клан, клан Водяной Змеи, погиб, как погибли Ахига и Токела, любовь и гордость. Ее имя на языке мапуче означало «нежная», но теперь она забыла об этом. Небеса почернели, мечты умерли, израненное сердце истекло кровью, будущее превратилось в горстку пепла.

Через некоторое время Хелки поняла, что внутри ее тела зреет новая жизнь, и люто возненавидела будущего ребенка. Когда он родился, женщина попыталась его задушить. Ее хозяева успели спасти мальчика и привели к Хелки священника. Он окрестил младенца и попытался поговорить с непокорной индианкой. Ответом ему были ледяное молчание и сумрачный взгляд.

Со временем Хелки поняла, что рожденный ею ребенок для белых людей такой же недочеловек, дикарь и изгой, как она сама. Тогда она научилась его защищать, а потом – незаметно для себя – и любить. Прежде женщине казалось, что страшнее всего потерять свободу, а теперь – разлучиться с Ниолом. Ради него она терпела рабство и слушалась приказаний бледнолицых.

Постепенно женщина приучила себя думать, что Ниол – сын Токелы, но никогда не говорила об этом мальчику. Она могла бы солгать, однако Хелки знала: рано или поздно найдутся люди, которые расскажут Ниолу правду.

Хелки усмехнулась, вспомнив, как «серый человек» сказал о ее сыне: «Он никогда не найдет себя». Бледнолицые не понимают, что искать себя надо не во внешнем, а в собственном внутреннем мире. У Ниола были все задатки храброго и умного воина. А еще он обладал благородным сердцем: без колебаний отдал чужой девочке самое дорогое, что у него было.

Глава V

Солнце запуталось в ветвях деревьев, роса усыпала крохотными звездочками траву, которая весело развевала на ветру свою изумрудную гриву. В густом кустарнике звонко пели птицы; листва смыкалась над головой, создавая видимость непроходимой чащи, сказочных дебрей.

Сегодня Паоле показался красивым даже позеленевший мертвый фонтанчик и почерневшие от времени скамьи. На нее пахнуло близостью природы и свободы, повеяло ветром счастливых перемен.

Хелки, Ниолу и Паоле предстояло купить продукты и кухонную утварь, и это обещало стать настоящим приключением. Девочка часто ходила с матерью на рынок, потому без малейшего страха и даже с восторгом взялась сопровождать новых друзей. Ей и в голову не приходило считать их слугами: Асусена Альманса жила бедно и управлялась с хозяйством без помощи служанки. Женщина приучила дочь мыть посуду, убирать в доме и чинить одежду.

Армандо, который спешил на службу, пришлось смириться и предоставить индианке, ее сыну и Паоле полную свободу действий. Когда они отперли ржавую решетку и вышли на улицу, всем троим показалось, будто они вырвались из тюрьмы.

Узкая мощеная улочка, плавно извивающаяся между стенами домов, устремлялась к площади подобно тому, как маленькая речушка спешит влиться в огромный океан. Иные здания были грубы и некрасивы, зато перед некоторыми хотелось остановиться в изумлении, как перед каким-то чудом: кованые балкончики, витражи, изящные архитектурные украшения поражали воображение.

Ниол никогда не видел ничего столь неотразимого и глубоко волнующего своей красотой из того, что создано человеческими руками, не считая, конечно, белопарусных кораблей, похожих на гигантских отдыхающих птиц, кораблей, которые стояли на рейде порта Гуатулько и которыми он, случалось, любовался с берега.

Вскоре ветер донес дразнящие аппетит и волнующие воображение запахи рынка. То были не море, не океан, а целый мир – он надвигался на незваных пришельцев, стремясь поглотить их без следа. Ниолу чудилось, будто он впитывает новые впечатления не только глазами, ушами и ноздрями, а буквально всем телом. Он задыхался от неодолимого натиска новизны и был так опьянен ею, что не вполне понимал, видит ли сон или грезит наяву.

Хелки удивляло все, даже тележки торговцев, эти квадратные ящики на высоких колесах, и маленькие сонные лопоухие ослики. Женщину смущали теснота и обилие кричащего, жестикулирующего, странно одетого народа. Она с трудом лавировала в людском потоке, не разбиралась в ценах и вряд ли смогла бы выбрать подходящий товар.

Прежде индианка знала только маис, маниоку, бобы и перец, а здесь продавали пшеничную муку, оливки, разнообразные фрукты и всевозможные пряности – тмин, имбирь, перец, корицу. В Гуатулько она готовила еду из того, что приносили хозяева, и теперь растерялась, не зная, что, где и как покупать.

Паола пришла на помощь; подражая взрослым женщинам, она строго спрашивала цену и придирчиво разглядывала товар.

Все трое были ужасно голодны, потому тут же наелись фруктов и хлеба. Хелки с опаской пробовала незнакомую еду, и Ниолу было непривычно видеть, как ощущения матери отражаются на прежде непроницаемом, суровом лице.

На обратном пути троица остановилась, чтобы посмотреть выступление бродячих артистов. Глядя на неистовые танцы под тамбурины и щелчки пальцев, Хелки вспоминала грациозные, ритмичные ритуальные пляски родного племени, пронизанные чувством непостижимого, таинственного единения людей с животными и силами природы и бывшие источником мудрости и силы.

В отличие от многих из тех, кто спешил пройти мимо, Ниолу не было дела до того, что бродячих актеров осуждает Церковь, что она отказывает им в причастии, считая балаган школой разврата.

Паола веселилась и хлопала в ладоши. Она смеялась впервые с тех пор, как умерла ее мать. Девочка, казалось, забыла, что ей придется возвращаться к человеку, обладающему таинственной силой, которая притягивает и поглощает души людей против их воли, к человеку, которого ей отныне придется называть отцом.

По возвращении с рынка Ниол отправился помогать матери, а позже Паола предложила ему поиграть.

Они вышли в садик, и мальчик тут же залез на самое высокое дерево.

– Я вижу океан! – воскликнул он.

– Не может быть, – возразила стоявшая внизу Паола.

Ниол слез и сказал:

– Я поверил, что вижу. Моя мама говорит, что главное – поверить. А она видит дальше, чем другие люди.

– Что она говорит о будущем? – прошептала Паола.

– Что наша жизнь изменится, нужно только немного потерпеть.

– Разве на свете случаются чудеса? – с сомнением произнесла девочка.

Вместо ответа Ниол протянул ей гребень, тот самый, взятый в комнате, где жила Асусена.

– Возьми.

Мальчику почудилось, будто в глазах Паолы блеснули звезды, а на щеках расцвели розы.

– Это гребень моей мамы! Откуда он у тебя?!

– Нашел, – уклончиво ответил Ниол и добавил: – Это знак. Знак того, что все вернется на круги своя. Спрячь его и никому не показывай.

Последующие дни в самом деле принесли перемены, но не те, на которые рассчитывали дети. Армандо Диас нанял для Паолы учителя, и несколько часов в день девочка проводила за изучением грамоты и Божьих законов. В это время Ниол старался увильнуть от работы; он наловчился прятаться за портьерой, отделявшей комнату, где сидели учитель и Паола, от других помещений, и старался не пропустить ни слова из урока. Первой об этом узнала Хелки.

– Зачем тебе это? – прямо спросила она сына.

Ниол еле нашелся что ответить.

– В грамоте сила бледнолицых, – сказал мальчик. – Я должен знать то, что знают они.

Ниол знал, что такие слова будут понятны его матери, хотя на самом деле он преследовал иные цели: ему не хотелось отставать от Паолы. Когда однажды девочка выполняла задание, которое оставил учитель, мальчик подошел сзади и сказал:

– Это слово пишется по-другому.

Паола удивленно посмотрела на него и протянула перо.

– Как правильно? Напиши.

Ниол смущенно отступил.

– У меня не получится. Я ни разу не пробовал. Просто я знаю, что тут должна быть другая буква.

– Хочешь, будем заниматься вместе? – спросила девочка, и мальчик с готовностью кивнул.

С тех пор они много времени проводили за уроками. У Ниола была великолепная память, он с первого раза заучивал целые отрывки из Библии. Мальчик с раннего детства знал язык мапуче и испанский, а теперь без труда выучил и латынь. Разумеется, со временем о его успехах узнал Армандо и тут же призвал ослушника к ответу.

– Ты всего лишь слуга в этом доме и не должен пытаться приблизиться к моей дочери. Я нанимал учителей для нее, а не для тебя, – заявил инквизитор, сверля Ниола взглядом.

«Она тебе вовсе не дочь. И я один из немногих, кто знает правду», – подумал мальчик. Он почувствовал, как шею и плечи сковало неприятное напряжение. По спине прополз холодок. Чтобы унять дрожь в руках, Ниолу пришлось крепко сжать кулаки. И все же он нашел в себе силы сказать:

– Что в этом плохого? Я тоже хочу научиться читать и писать.

– Ты грязный мальчишка, полукровка, метис, зачем тебе грамота?

– Я не грязный, – возразил Ниол. – Мама говорила, что все мапуче каждый день, зимой и летом, моются в ледяном источнике, который течет с гор. Грязны белые люди – их тела, одежда, жилища, их города, а особенно души.

Взгляд Армандо из сурового сделался гневным. Ниолу почудилось, будто в «сером человеке» внезапно проснулось чудовище, которое норовит запустить свои щупальца в его душу. Ему хотелось глубоко вздохнуть, но почему-то не получалось. И все-таки мальчик продолжал смотреть прямо в глаза Армандо, который пытался втянуть его в темный омут своего разума, а потом смять, раздавить.

У Армандо ничего не вышло. Глаза Ниола были похожи на две звезды, погасить которые был в силах только Бог. Его воля была подобна стальному клинку, который Ниол без колебаний скрестил бы с любым неприятелем. Инквизитору еще не доводилось переживать столь позорного поражения.

Внезапно Армандо сорвался с места и бросился к мальчишке. Носок жесткого кожаного ботинка резко и больно ударил Ниола в бок.

– Не смей мне противиться! – вскричал он.

Армандо тяжело дышал, пытаясь унять безудержную ярость. Уязвленная гордость мешала ему признать в Ниоле достойного противника. Инквизитор не знал, что ему делать. Вышвырнуть индианку с мальчишкой на улицу? Но Химена в самом деле умела готовить: она добавляла в пищу какие-то травы, отчего блюда приобретали изысканный вкус. Индианка была немногословна, держалась незаметно; и она, и мальчишка безропотно выполняли все поручения. В доме было чисто, и Николас с успехом приводил в порядок сад.

Едва ли Химена могла научить Паолу чему-то плохому или подать дурной пример, как другая служанка. Индианка выходила из дома только по делам, не увлекалась слухами и сплетнями, а главное – не интересовалась мужчинами. Она не была способна заменить Паоле мать и тем самым отнять ее у Армандо.

Мальчик смотрел на Армандо не с обидой, а скорее с непониманием. Внезапно инквизитор вспомнил себя, маленькое осиротевшее существо, которое вело непримиримую борьбу с огромным враждебным миром, и смягчился. В конце концов, происхождение этого мальчишки никогда не позволит ему по-настоящему приблизиться к Паоле. В этом смысле он не опасен, опасны будут другие, те, что появятся в далеком будущем.

Армандо вздохнул. При всех своих способностях он был не в силах сражаться с природой. Он не мог запереть Паолу, укрыть ее от мужских взглядов, а между тем она обещала стать красавицей, как и ее мать. К тому же на свете еще не рождалась женщина, которая не желала бы нравиться мужчинам. Даже самые добропорядочные сеньориты поддаются искушению ускользнуть из домашнего заточения, смешаться с толпой горожан и получить тайные знаки внимания со стороны бравых кабальеро!

Его чувства, направленные на эту девочку, светлы и безгрешны, но придет время, и найдется немало молодых повес, которые с восторгом согласятся продать свою душу за обладание ее телом!

Очнувшись от мыслей, Армандо вспомнил о Ниоле и устало произнес:

– Ладно, учись. Но при этом не забывай о своих обязанностях. Кстати, ты носишь крест?

Ниол молча извлек на белый свет крестик на тонкой цепочке, который дала ему Паола в обмен на индейский амулет.

– Хорошо. Иди. – Армандо чувствовал себя обессиленным. – И пусть сюда придет моя дочь.

В ожидании Паолы инквизитор пытался найти новое место для своего дневника. Теперь, когда в доме появились посторонние, следовало получше спрятать тетрадь, которой он доверял свои тайные мысли. Подумав, Армандо положил дневник в нижний ящик бюро, запер его, а ключ повесил на шею.

Вскоре девочка переступила порог кабинета. Она заметно оживилась и посвежела. И все же Армандо видел в ее глазах испуг, мужество, смирение, но не любовь.

– Ты довольна своей комнатой? – спросил он.

– Да, – ответила Паола и с усилием добавила необходимое слово: – Отец.

– Тебе нравится учиться?

– Да, – повторила девочка.

– К сожалению, в нашей жизни очень много искушений и греха. Я вызволил тебя из монастыря и вернул в мирскую жизнь, и все-таки ты должна побольше думать о Боге и помнить о том, что под пурпуром роз скрываются шипы. Будь благочестивой и скромной, и у тебя будет счастливая жизнь, – промолвил инквизитор и добавил: – В воскресенье я свожу тебя в церковь.

Паола кивнула и спросила:

– Можно с нами пойдет Николас?

– Только в том случае, если к нему присоединится Химена, – сказал Армандо, понимая, что индианка никогда этого не сделает.

Он не знал, о чем еще говорить с девочкой, и вскоре отослал ее обратно.

Оставшись один, Армандо снова вздохнул. Кругом скрывались враги. Одним из них был Мануэль Фернандес, который томился в мадридской тюрьме.

Три месяца назад инквизиционный трибунал передал дело Мануэля светскому суду, а тот приговорил отца Паолы к двадцати годам тюремного заключения. Армандо приложил к этому руку: если бы преступника отправили на галеры, он мог бы бежать. В этом смысле мадридская тюрьма представляла куда меньше опасности. К сожалению, Армандо не удалось добиться смертного приговора; оставалось утешаться тем, что он сможет следить за жизнью соперника, если так можно назвать существование в застенках. Скорее всего, Мануэль Фернандес умрет, не дожив до освобождения. Возможно, через двадцать лет в живых не будет и самого Армандо. Такие мысли немного успокаивали.

В воскресенье Армандо в самом деле отправился с Паолой в церковь. Ниол и Хелки остались дома. На вопросы любопытных инквизитор решил отвечать, что девочка – его племянница, дочь умершей кузины.

Медленно шагая по улице, он крепко держал Паолу за руку и не глядел по сторонам. Солнечный свет рисовал на стенах зданий золотые узоры, тени деревьев покрывали мостовую тонкой причудливой сетью. Кое-где в полуоткрытые ворота были видны внутренние дворики, откуда тянуло приятной свежестью.

Паола все еще носила монастырское платье, и Армандо вздрагивал всякий раз, когда видел прозрачную, как дым, накидку из тюля или тонкого шелка на прелестной головке какой-нибудь сеньориты, вышитые яркими нитками атласные туфельки, кружевные мантильи, черепаховые гребни, золотые и серебряные украшения. Как уберечь Паолу от того, чтобы в будущем она не сделалась похожей на этих бесстыдных юных прелестниц?!

Армандо пытался развлечь девочку историями о добропорядочных женщинах, спасавших народы, страны и города, о высоких поступках Юдифи, Деворы, Эсфири. [7]7
  Библейские героини. Юдифь– вдова, спасшая родной город от нашествия ассирийцев; Девора– вдохновительница и руководительница войны иудеев против ханаанейского царя; Эсфирьспасла свой народ в эпоху владычества персидского царя Кира.


[Закрыть]Он обладал даром рассказчика; постепенно Паола увлеклась тем, что говорил «серый человек», и его рука перестала казаться ей жесткой и грубой.

А Хелки, оставшись наедине с сыном, протянула ему нож с костяной рукояткой, похожий на те, которые носили воины ее родного племени, и сказала:

– Возьми. Он тебе пригодится. Ты должен научиться обращаться с ним так, чтобы он никогда не знал промаха.

У Ниола загорелись глаза.

– Где ты его взяла?!

– Увидела и купила. «Серый человек» об этом не знает. Пусть это оружие станет продолжением твоей руки и защитой твоего сердца, пусть оно слушается твоего разума и не будет тверже твоей души.

В это время Мануэль Фернандес пытался выглянуть в зарешеченное оконце под потолком своей камеры. Ему удалось это сделать, когда он встал на стул. Узник увидел большой квадратный двор, огороженный четырехсторонним фасадом огромного мрачного здания с множеством забранных решеткой окошек. Мануэлю казалось, что в некоторых из них мелькают человеческие лица, но ни одно из них он не смог разглядеть.

Мануэль спустился на пол, и его объял ужас. С темного, будто закопченного потолка свисали лохмотья паутины, деревянная дверь была обита железом, на каменном полу валялась охапка грязной соломы. Неужели это все, что ему суждено видеть на протяжении двадцати лет?! Стены камеры были испещрены надписями и рисунками, и, чтобы немного успокоиться, Мануэль принялся их разглядывать. Одни были откровенно непристойными, другие принадлежали тем, кто отчаялся и находился на грани помешательства, третьи выводила рука того, кто окончательно ожесточился и разуверился во всем, что когда-либо знал. То была своеобразная летопись, запечатленная на камне.

Мануэль провел здесь слишком мало времени, и пока ему нечего было вписать в эту арестантскую книгу. Усилием воли он прогонял воспоминания о ярком солнце, безоблачном небе, густой траве и пестрых цветах, прогонял, зная, что со временем они отдалятся и поблекнут сами, – так же, как люди, о которых он тосковал, сделаются похожими на призраки. Ему было еще далеко до настоящего отчаяния, и все же он чувствовал себя раздавленным.

Мужчина подумал об инквизиторе. Армандо Диас присутствовал на суде, и в его глазах светилось откровенное торжество. Пожалуй, он знал о судьбе Асусены и Паолы гораздо больше, чем хотел показать. Скорее всего, он имел в этом деле собственный интерес! Как жаль, что ему, Мануэлю, не удалось вытряхнуть из тела инквизитора его подлую душу!

Мужчина закрыл лицо руками. Что его ждет? Теснота, полумрак, миска похлебки из арестантского котла, ругань тюремщиков. Вероятно, изредка его будут выводить на прогулку, и тогда он сможет увидеться с товарищами по несчастью.

Неделю назад он написал прошение королю. Раз в год ему было даровано право просить у государя помилования. Мануэль знал, что в первые пять лет нечего и надеяться на смягчение наказания, но таков был обычай. Будь его воля, он умолял бы заменить заключение в мадридской тюрьме отправкой на галеры, откуда он, возможно, сумел бы сбежать.

Через два месяца Мануэлю сообщили о том, что король отказал ему в помиловании. Это произошло и на второй, и на третий, и даже на пятый год. Время текло неумолимо и равнодушно. Прошло десять лет.