Текст книги "Подняться на башню"

Автор книги: Лора Андронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Эльф потер переносицу и спросил без особой связи с предыдущим;

– Звать-то тебя как?

Хёльв представился.

– Лэррен Эрвалла, приятно познакомиться. – Библиотекарь протянул ему узкую ладонь.

– Странное имя. Совершенно человеческое, – заметил Хёльв.

– Странное! Ты бы видел, какие имена предлагала Книга Звезд в день моего рождения! – Лэррен сделал эффектную паузу. – Абуанзль и Дерманэль!

Хёльв попытался сохранить серьезное выражение лица, но не слишком в этом преуспел и заливисто, с повизгиванием захохотал. Эльф улыбнулся.

– Вот-вот. Моему отцу тоже не понравилось. Он был категорически против того, чтобы благородная фамилия Эрвалла произносилась вслед за имечком Дерманэль. Потому сделал вид, что принадлежит к клике прогрессивистов, отрицающих судьбоносное значение Книги Звезд, и придумал мне имя сам.

– И как?

– Что – как? Не прогневались ли на меня звезды? Сложно сказать… – Лэррен нахмурился. – Как говаривал великий мыслитель Теодорий Инна…

– Ты знаешь Инну? – перебил его Хёльв.

– Мне ли не знать Инну?! – В голосе библиотекаря послышались возмущенные нотки. – Я сам переводил собрание его сочинений на эйну!

– И как же ты трактовал седьмую главу его предпоследнего труда «О Мироздании»?

– Приятно видеть, что столь молодой человек, как ты, знает и ценит Теодория. Пойдем, я покажу тебе, – довольно произнес Лэррен, увлекая Хёльва в глубь библиотеки. – Легко видеть, что седьмая глава написана мудрым Инной как философская притча…

В свои покои Хёльв вернулся только глубокой ночью. Торопливо раздевшись, он залез под чистое, пахнущее свежестью одеяло и блаженно вытянулся. «А тут не так уж и плохо», – успел подумать он и заснул.

* * *

Триста лет назад, во времена правления великого генерала, библиотека Брасийского замка была местом отнюдь не пустынным. Десятки благородных дам и господ проводили в ней целые дни, почитывая сказки, любовные истории и сборники сонетов. Мода сия была обусловлена тем, что баронесса Мария только что не жила среди книг и старинных рукописей. Она появлялась в библиотеке рано утром в сопровождении трех велерских колдунов, знаменитых печально закончившимся жертвоприношением Ристагу, и тут же углублялась в работу. Что это была за работа, не знал никто. Даже велерские неудачники лишь смутно догадывались о целях ее ежедневных изысканий.

– Вепремана ыгана… Вепремана ыггана… – вскрикивала она. – Что это такое, что же это такое?!

Все почтительно замирали. Прихрамывая и размахивая руками, Мария проносилась к шкафу со справочниками. Летели на пол кожаные тома.

– И тут нет, и тут. Такая прорва книг – и ни одной полезной. Куда вы смотрите, бездельники? – Она вцеплялась в балахон ближайшего колдуна. – Вот ты куда смотришь? Как там тебя зовут?

– Н-нагс, – бормотал несчастный.

– Что такое вепремана ыгана, Нагс?!

– Н-не знаю, госпожа баронесса.

– Так думай! Ищи! И вы все – ищите!

– Может, опросить антикваров?

– Опросите! Всех опросите! Схватив на ходу вафлю с вареньем, Мария падала на диванчик.

– Ваше сиятельство, разрешите…

– Ты кто? Почему не при деле? Ты знаешь, что такое вепремана ыгана?

– Но…

– Бездельники, все бездельники. А ведь такая здоровенная девица! Почему ты так одета? Почему у тебя грудь торчит?

– Так ведь я…

– Совершенно непристойный бюст. Вымя! Что за безобразное зрелище!

Нагс осторожно дотронулся до плеча баронессы:

– Это кормилица.

– Какая еще кормилица?! Вы что все, с ума посходили?

– Няня вашего ребенка, баронета.

Мария замерла, ошалело глядя в пространство. Лицо ее слегка прояснилось.

– Ах да. Я и запамятовала. Пойди к казначею, скажи, что я приказала удвоить тебе жалованье.

Кормилица и Нагс переглянулись.

– Кому из нас, госпожа?

– Да какая разница! Обоим. Сгиньте! Ищите вепреману ыгану.

Ближе к обеду заглядывал и сам Рубелиан. В присутствии мужа Мария немного успокаивалась, ее речь переставала быть сбивчивой, движения – лихорадочными и суетливыми.

– Как дела у моей маленькой разумницы?

Разумница расцветала и пускалась в длинные объяснения.

– Все оказалось даже проще, чем я предполагала. То есть некоторые моменты по-прежнему мне непонятны, но…

– Ты считаешь, получится?

– О конечно, я не сомневаюсь в этом!

– Просто не верится, что такое и в самом деле возможно. Ты гениальна.

– Да, ты ведь только из-за этого на мне женился? Еще тогда, в Велерии, когда я рассказала тебе о…

– Не заводись, – Рубелиан погладил жену по встрепанным волосам.

Та тихонько вздохнула:

– Хотя мне все равно. Я тебе сделаю такой подарок, какого ни одна женщина никогда не делала своему мужу. Грандиозный. Лучший из подарков. Только мне нужны еще деньги. И еще люди. Тут нужно кое-что построить.

Генерал улыбнулся:

– Все, что пожелаешь, дорогая…

* * *

Не прошло и недели, как коридоры резиденции Брасийских баронов перестали казаться Хёльву запутанными и бестолковыми. Каждое утро, наспех проглотив легкий завтрак, юноша спешил в прихожую при опочивальне баронессы – ждать выхода ее сиятельства. Там же, в прихожей, собиралась и остальная свита – несколько придворных дам, не допущенных к церемонии облачения госпожи, шут Гнорик и Инги Барус – подающий надежды молодой человек из благородной семьи.

– Я – личный писец баронессы, – очень серьезно сообщил он Хёльву при знакомстве.

Гнорик, как и положено шуту, был развязен, грубоват и раздражающе весел.

– Итить тебя! Флейтист! – приветственно хохотал он, взбрыкивая длинными ногами в розовых колготах. – Наше вам почтение. Как почивалось? Не прилетали ли сонные человечки? Что такое сонные человечки? Неужели не знаешь? Маленькие такие? Крылышки в горошек? Поют душевно колыбельные песни. Ну? Не знаешь? И я не знаю. Не повезло нам с тобой, стало быть.

– Сегодня опять женишки прискачут, – продолжал верещать шут. – Все красавцы рыцари, удальцы молодцы. Соколы да и только. Латы блестят, зубы блестят. Усы – как куст тюльпанов.

– Тюльпаны – не кусты, – поправил педантичный Инги.

– А тебя, личный писец, никто не просил пасть разевать. Ишь, ботаник выискался.

– Ваша грубость, господин Гнорик, превышает все допустимые пределы.

– Для меня, бедный маленький Барсyчонок, и вовсе нет никаких пределов. Мне наша благодетельница как раз и платит за превышение допустимых пределов. А ты писец. Так что сиди и пиши.

Шут почесал подбородок:

– Так о чем бишь я? Перебил, холера. Чернильница ногастая.

– О женихах, – почтительно вставил Хельв.

– Да! Именно, О них, родимых. Так вот, набегают мерзавцы, как клопы. Все руки нашей госпожи домогаются. А чего б не домогаться? Она у нас баронесса – это раз, милашечка – это два, формы какие, а? Тело волшебной пышности. Ну и золотишка навалом. Если бы Амель не питала ко мне столь исключительно сестринскую привязанность, то я бы ого-го! Всех соперников бы за флангом оставил!

Придворные дамы дружно прыснули.

– Эй, голубицы сизые! Чего смеетесь?

– Ох и знатный из тебя барон бы вышел!

– Да уж не хуже этого попугая Насумуты. – Гнорик подбоченился. – Завалил весь замок своими букетами, присесть некуда, чтобы не уколоть зад о шип али ветку острую. Оранжерею, вишь ли, устроил! На месте госпожи я давно бы…

– Давно бы что?

Баронесса вошла почти неслышно, легко ступая по пушистому ковру. Ее утренний наряд, как обычно, отличался простотой и изяществом – белое шелковое платье, кружевная косынка, лакированные туфельки без задников.

– Так что же ты сделал бы на моем месте? – Низкий голос Амель звучал весело.

– Прогнал бы взашей этого поставщика негодных веников!

– Ты строг к моим ухажерам, дорогой Гнорик.

– Я справедлив. Подумай сама, лапочка. – Он фамильярно потрепал баронессу по плечу. – Насумута – напыщен, как индюк, занявший первое место на птицеводческой выставке, добряк Цедар уродлив, высокородный рыцарь Фавлер – до неприличия беден.

– Разве такая мелочь, как бедность, может встать на пути пламенной страсти? – произнесла Амель, бросая на Хёльва томный взгляд.

– Встать – может.

– Пусть так. Но любая преграда должна быть сметена безудержным потоком чувств! – Взгляд баронессы сделался жарким до плотоядности. – Не правда ли, Хёльв? Уж ты-то, музыкант, должен тонко понимать такие вещи.

Юноша потупился. С момента появления в замке он был окружен самым пристальным и нежным вниманием брасийской госпожи. Она всегда приветствовала его многозначительной улыбкой, на обедах старалась усадить поближе к себе, часто брала за руку. В своих покоях Хёльв находил дорогие подарки, сопровождаемые неизменной запиской: «Самому прекрасному флейтисту от А. Б». Все эти знаки расположения одновременно и радовали, и тревожили Хёльва. Нельзя сказать, что баронесса не нравилась ему. Его восхищали ее роскошные смоляные волосы, белые полные руки и плечи, летящая походка, но при этом он чувствовал в Амель что-то непонятное и оттого очень опасное. Хёльв тысячу раз пытался убедить себя в том, что он ошибается, что баронесса добра и мила – а доказательств ее доброты было хоть отбавляй, – но ничего не мог с собой поделать. Он боялся Амель и презирал себя за этот страх.

Все утро и весь день баронесса посвящала государственным делам, позволяя себе расслабиться лишь под вечер. Как только на улицах сгущались сумерки, в замок устремлялись гости – представители знатных семейств, богатые купцы, банкиры, послы иностранных держав. По Большой Парадной Прихожей и Белой Зале неторопливо прогуливались солидные господа и дамы, обмениваясь поклонами и вступая в приятственные беседы друг с другом.

– Видели ли вы сегодня рыцаря Фавлера?

– О да! Эта шляпа… Должно быть, бедняга сошел с ума!

– При такой-то нищете…

– Что же сказала служанка? Я жажду услышать все пикантные подробности!

– Я бы прописал ему десяток ударов плетью. Плеть – лучшее лекарство против любых капризов.

– …И опять эти ужасные пионы! Подумайте только! Пионы!

– Он просто смешон.

– Не согласна с вами, милочка. Кавалер он блестящий. А уж брови! Почти как у самого великого барона.

– Что вы говорите? Плакала навзрыд?

– Все это крайне занимательно. Никогда не слышал ничего подобного!

Хёльв сидел на табуреточке возле трона и тихонько наигрывал на флейте. На коленях у него лежала засаленная и донельзя зачитанная книжка – «Гельмары: правда и домыслы».

Прямо напротив него, на противоположной стене залы, висел парадный портрет Рубелиана. Великолепный вояка был изображен верхом на молодом драконе, с тяжелым эспадоном в левой руке. Сразу было заметно, что художник, писавший этот портрет, никогда не видел ни молодых драконов, ни двуручных мечей.

Мысли Хёльва текли медленно и покойно: «Надо бы завтра к Антору наведаться. Должок отдать. Или подождет еще? А то Лэррен говорил, что в лавках уже появились первые экземпляры нашумевшего „Трактата циника". Хотя наверняка баронесса приобретет несколько штук для библиотеки…»

Он встал и прошелся по зале, выискивая взглядом Амель. Ему не терпелось подкинуть ей идею насчет очередного пополнения книжной коллекции. Многие гости приветствовали его улыбками – иногда пренебрежительными, но чаще заискивающими. Стремительно распространяющиеся слухи несколько преувеличивали влияние нового флейтиста на баронессу.

– Имею дельное предложение! Строго конфиденциально! Некто лоснящийся схватил юношу за рукав и попытался отвести в сторону. – Лучшие румяна для баронессы! – Прошу посодействовать…

– Не откажите в любезности, – шептал на ушко другой предприимчивый купец. – Ароматические масла из престижнейших лавок Хан-Хессе. Отдам за бесценок. Хёльв затравленно огляделся, выискивая путь к спасению, и тут заметил, что возле парадных дверей возникло какое-то нездоровое оживление.

– Дорогу! Дорогу! – зычно выкрикивал лакей. Толпа послушно расступилась, пропуская невысоко человека, облаченного в темно-багровые одежды. В руках человек нес внушительного вида пергамент и клетку, нарытую льняной тряпицей. Хёльв изумленно приоткрыл рот: ногти у незнакомца были длинные, чуть загибающиеся напоминающие когти хищной птицы.

– Гонец от Самодержца государства Самарагд. К баронессе Брасийской.

Амель величественно взошла на трон и кивнула гонцу;

– Я слушаю.

– Наглой самозванке и шлюхе Амель, бесстыдно именующей себя баронессой, – начал читать гонец. – Сим предлагаю по собственной воле отказаться от незаконно присвоенной короны Брасьера, публично покаяться в грехах и удалиться в монастырь, чтобы провести там остаток жизни. Измученное и стенающее население города может быть спокойно и счастливо: все здоровые мужчины старше шестнадцати лет станут кандидатами в подданные Самарагда. В случае неподчинения сему приказу в Брасьер будут введены войска, дабы навести порядок и помочь честным жителям правильно разобраться в ситуации. Добронравный Могучий Соатан Седьмой, Самодержец Самарагдский. Бросив на пол послание, гонец вытащил из клетки голенастого куренка и неуловимым движением фокусника оторвал ему голову. Брызнувшая кровь мигом залила пергамент и подол платья баронессы.

– Убью урода! – раздался б звенящей тишине хриплый вопль капитана Ангора.

– Казнить!

– Оскорбление чести, только дуэль!

Амель подняла руку, призывая всех к молчанию.

– Вымещать злобу на гонце – это низко, господа. Мелко. У нас сейчас есть дела поважнее.

– Вы принимаете наши условия? – скучным голосом осведомился самарагдец.

– Сразу видно, что Соатан еще слишком юн, чтобы хорошо править. Это всего лишь глупая выходка избалованного мальчишки. Детская шалость. Мы игнорируем ее.

– Тогда поднимайте налоги, сударыня. Вас ждут изрядные расходы на приобретение оружия, – сказал гонец и, поклонившись, вышел.

* * *

Нельзя однозначно сказать, что триста лет, минувшие со дня смерти Рубелиана, пошли Брасьеру на пользу. После кончины барона дубовый престол занял его сын – Микен. С детства Микена считали беспомощным глуповатым ребенком, не способным и на горшок сесть без помощи и опеки многочисленных нянек. Велерский князь Есинор, бывший в то время дряхлым, но цепко держащимся за жизнь стариком, с тайным восторгом ждал часа, когда власть перейдет в руки внука.

– Отыграюсь, – бормотал Есинор, тряся головой. – Отвоюю.

Он вспоминал вечно хнычущего Микена, и на душе у него становилось тепло.

– Нельзя, чтобы городом правил такой слизняк. Жирная плаксивая мокрица. – Князь с наслаждением прислушивался к собственным словам. – Мокрица. Слюнявчик. Да он сам попросит меня освободить его от баронской короны. Слишком уж она тяжела для такой головы.

Однако мечтам Есинора не суждено было сбыться. Прибыв на торжественную церемонию, посвященную восхождению Микена на престол, старик обнаружил, что внук изменился чрезвычайно. Сухо поцеловав деда, новый барон объявил о том, что его не устраивают нынешние границы Брасьера.

– Ты или со мной, или против меня, – сказал он, глядя на князя холодным рубелиановским взором.

– Я с тобой, с тобой.

Есинору было страшно. Почему-то ему отчетливо вспоминался горящий город, генерал с окровавленным мечом и нехорошая улыбка палача Брокса.

– Мы должны помогать друг другу, мы же родня, – поспешно добавил князь, пряча дрожащие руки в складках плаща.

Микен правил около тридцати лет. За это время границы Брасьера расширились почти втрое, удвоился прирост населения. В городе выросли две благотворительные больницы и небольшой стекольный заводик. Количество жилых домов увеличилось несчетно.

Следом за Микеном престол занял Керк, прозванный в народе Верзилой. Проводимая им политика отличалась мягкостью и дипломатичностью – он помирился со всеми соседями, наладил прочные торговые связи с Керамом и купцами Хан-Хессе. Из баронской казны были выделены средства на построение новых школ и училищ. Брасьер прослыл городом богатым и щедрым, не жалеющим средств на воспитание своих детей.

Один за другим приходили умные и дальновидные правители – Икмар Чтец возвел печатный цех и организовал выпуск газет, Парот Веселый исследовал недра окрестностей Брасьера и обнаружил неподалеку от города большие залежи серебра.

Но прошло полтора столетия, и процветание сменилось упадком. Череду баронов-неудачников возглавлял Викмен Пирожок. Несмотря на все усилия его отца – Сипена Книжника, последнего мудрого государя, – Викмен вырос малым темным и необразованным.

– Десятки томов ваших заскорузлых гениев не стоят одного хорошо прожаренного пирожка, – заявил он и повелел сжечь замковую библиотеку.

Приказ юного барона не был выполнен, однако с тех пор чтение надолго вышло из моды. Охота, бесконечные поиски времени для заботы о городе. Школы нищали, границы охранялись плохо, внешняя политика велась кое-как.

Через триста лет после смерти Рубелиана Брасьер окончательно потерял былой блеск.

* * *

На следующий же день после визита гонца грянула война. Ее начало Соатан отметил заточением посла Брасьера в клетку, размерами не превышающую собачью конуру. Клетку подвесили на главной площади Арфаны – столицы Самарагда, – заботливо поместив рядом тележку с навозом и лопату – для привлечения мух и для того, чтобы прохожим не нужно было утруждать себя поисками грязи, которой можно было бы кинуть в пленника.

– Легко отделался, – пожала плечами Амель, узнав об издевательствах над послом. – Ведь могли бы и кожу живьем снять.

– Это они всегда успеют, – заметил Гнорик. – Отмоют от навоза с мухами – и снимут.

– Не об этом думать надо, Армия в состоянии плачевнейшем, оружие устаревшее, солдаты разболтанны, умных командиров мало. Я уж не говорю о том, что крепостные стены не чинились лет сто.

– Не поздновато ли ты спохватилась, душа моя?

– Я не думала, что Соатан так быстро вспомнит обо мне, – сказала баронесса. – Только успел взять в ручонки скипетр, как уже войну соседям объявляет.

Шут посмотрел на нее с удивлением:

– Шустрый дитенок, что и говорить. Но, лапочка, мы враждуем с Самарагдом с незапамятных времен. Возможно, новый Самодержец – еще мальчишка, но вряд ли то же самое можно сказать о его советниках. Они просто поймали нужный момент. От союзников ждать помощи нечего: новый князь Велерии только будет рад, если южный сосед подомнет нас под себя. Да и керамцы…

– Я не идиотка, Гнорик! Прекрати меня пичкать очевидными истинами!

Она подошла к окну и невнятно проговорила:

– Не пришло еще время. Не то расположение звезд.

Гнорик закатил глаза:

– Матерь Амна! О чем думает эта женщина?! О звездах! При чем тут звезды, сердце мое? Найми хорошего полководца. Или у тебя уже есть кто-то на примете?

– Капитан Антор.

– Красавчик Антор. Не спорю, он неглуп, да и способности кое-какие имеются. Но можно ли ему доверить судьбу всего Брасьера?

– Надеюсь, он хотя бы сможет продержаться до тех пор, пока я найду более подходящую кандидатуру.

Что-то в ее тоне насторожило шута. Он внимательно посмотрел на баронессу и ничего не ответил.

– Не волнуйся, Гнорик. Все будет хорошо, – сказала она и вышла из комнаты.

Шут потер виски и поплелся следом.

Ты что-то задумала, Ами. Но вот что? – бормотал он себе под нос.

– Почему Соатан написал, что баронесса взошла на престол незаконно? – выпытывал тем временем Хёльв у всезнающего Лэррена.

Тот раздраженно прищелкнул пальцами. Опасаясь возможной осады и разграбления замка, эльф упаковывал наиболее ценные книги и прятал их в подпол.

– Она же женщина, болван! А согласно варварским законам Самарагда женщины не считаются полноценными людьми. Со всеми вытекающими. К тому же особа, привлекающая к себе внимание тем или иным способом, считается преступно-развратной.

– Ого! Что ж они только сейчас спохватились-то?

– Во-первых, Амель стала баронессой не так давно еще и полугода не прошло со смерти ее брата…

– Со смерти ее брата?! – перебил Хёльв. А у Амель был брат? И он умер?! Как это случилось? Красивое лицо Лэррена скривилось.

– Я тебе что – газета? Летопись правления Брасийских баронов? Он вздохнул. – Назойливый ты. Как комар. Год назад городом правил Мартин по прозвищу Мокрое Ухо.

– Почему – Мокрое Ухо? – с замиранием спросил Хельв.

– Клянусь Ристагом, из тебя вышел бы отличный прокурор. Ты слишком любишь выпытывать.

– Расскажи хотя бы, как он умер.

Эльф завернул в бумагу очередной потрепанный томик.

– Умер он быстро. Без головы долго не живут, знаешь ли.

– Ему отрубили голову?

– В некотором роде. Но, думаю, правильнее было бы сказать «ему отрубило голову». Бедняга крайне неудачно пытался выпрыгнуть в закрытое окно. Стекло, само собой, разбилось и упало. Перерезав по дороге шею юного барона.

– Всемилостивая Амна, какой кошмар!

– Да уж. Зрелище не из приятных: истекающее кровью тело – в спальне, а голова скачет по парковым дорожкам. Есть над чем призадуматься.

Хёльв почесал щеку:

– Он был пьян?

– Если бы все было так просто…

– Но с чего вдруг Мартин решил выскочить в окно?

– Эльф постучал Хёльва пальцем по лбу. – Ты начинаешь задавать правильные вопросы. Естественно, было проведено расследование. Все лица, так или иначе заинтересованные в смерти барона, имели неопровержимые доказательства своей невиновности. Тем более что стражники утверждают, что в спальню никто не входил. В итоге было установлено, что бароном овладело помешательство.

– Занимательно.

– Чрезвычайно. Так Амель стала правительницей Брасьера.

– Ты намекаешь, что…

Лэррен безмятежно сдувал пыль с пожелтевшей рукописи:

– Ни в коем разе! Во-первых, я предпочитаю, чтобы мои туловище и голова были по-прежнему неразрывно связаны. А во-вторых, говоря откровенно, Мартин был преизрядным болваном и государь из него был как черпак из дырявой калоши.

Потрясенный услышанным, Хёльв сел на пол.

– Так что самарагдский мальчонка еще поплатится за свою наглость, – закончил эльф. – Мне его даже немного жалко.

На следующий день Антор был назначен Брасийским главнокомандующим. Следом вышел указ о наборе рекрутов в войско. Десятки обнищавших крестьян и городских оборванцев потянулись в замок. Каждое утро неопрятная живая очередь заполняла внутренний двор. Капралы осматривали претендентов, ощупывали мускулы, заставляли бегать с тяжелой торбой за спиной. Не прошло и двух недель, как войско увеличилось почти втрое.

В ответ на эти действия Соатан Седьмой, Добронравный и Могучий, повесил посла и сразу после казни выступил с армией и поход. Авангард, состоящий из легкой конницы, за неполные десять дней преодолел половину пути до Брасьера. Только не по-зимнему опасные топи, лежавшие в нескольких милях от границы, остановили это неумолимое движение.

Не желая принимать бой под ненадежными стенами Брасьера, Антор повел часть своего войска к границе и укрепился в Крякшином форте, охраняющем единственную дорогу из болот.

Битва приближалась с каждым часом.

Той ночью Хёльв лежал без сна в своей постели и уныло таращился на потолок, размышляя о бессмысленности своего существования. С тех пор как войска покинули город, флейтист чувствовал себя крайне неуютно: ему казалось, что все осуждающе смотрят на него, молодого и здорового парня, прячущегося в замке вместе с женщинами и стариками.

В поход его не пустила баронесса.

– Ты мне тут нужнее, – сказала она, одарив юношу очередным пламенным взглядом. – Чтобы за ворота – ни ногой.

Когда скрипнула дверь спальни и на пороге появилась фигура в белых кружевах, Хёльв сперва решил, что спит и ему снится, будто он по-прежнему живет в каморке над кухней Налуна.

– Милый, – сказала фигура голосом Амель, – а вот и я.

Хёльв открыл рот и издал несколько булькающих звуков.

– Или ты не рад мне? – Баронесса присела на краешек кровати и поцеловала юношу в лоб.

Тот мучительно покраснел, стараясь не глазеть в вырез ее рубашки.

– Я… – проговорил он. – Я… Я…

– Нам надо пожениться, – прервала его Амель.

– А?

– Пожениться.

– Прямо сейчас? – только и нашелся Хёльв.

– Мы должны быть вместе. Пусть прошлое останется позади. Ты согласен? Будущее туманно. Мы можем скоро погибнуть от рук наемников мерзкого сатрапа. Познаем же до того радость жизни! Я так устала скрывать свою любовь к тебе!

Хёльв поерзал на месте и незаметно ущипнул себя за ногу, чтобы убедиться в том, что он не спит.

– Но, сударыня, я вам совсем не пара…

– Почему же это? Мы оба молоды, привлекательны, умны.

– Но вы – баронесса, а я – всего лишь обыкновенный простолюдин.

– Глупости. Это не имеет никакого значения. Я хочу быть с тобой, и только с тобой! Генерал Рубелиан в юности был поваренком. И что же? Разве это помешало ему стать великим правителем и основателем Брасьера? Я давно за тобой наблюдаю. Ты много читаешь и быстро учишься. Не пройдет и пары лет, как ты станешь превосходным политиком и бароном.

– Но у вас столько куда более достойных женихов. И что скажут ваши советники, что скажет вся знать?

В черных глазах Амель блеснули слезы.

– Я тебе совершенно безразлична! Тебе наплевать на то, что я одинока и несчастна, ты не хочешь… даже… – Она упала на одеяло и разрыдалась.

Смутившись еще больше, Хёльв вскочил и заметался вокруг:

– Не плачьте, не плачьте, я умоляю вас, вы мне совсем не безразличны! Вы мне очень нравитесь.

Амель повернула к нему мокрое прекрасное лицо.

– Так ты согласен? – спросила она с робкой надеждой.

Он кивнул, чувствуя, что его засасывает в какую-то бездонную воронку. Тело сделалось ватным и неуклюжим.

– Тогда пойдем. Не будем воровать у себя минуты блаженства.

Они покинули комнату и быстро пошли по неосвещенному, совершенно безлюдному коридору. Миновав оружейную, Амель резко повернула налево, потом потянула Хёльва к неприметной лесенке.

– Вниз, – скомандовала она.

Спустившись по ступенькам, они оказались в библиотеке.

– Но… – начал было Хёльв.

– Я знаю, что делаю, – шепнула баронесса. – Здесь есть секретная часовенка. Там нас ждет жрец.

Хёльв хотел что-то ответить, но в горле родилось лишь очередное побулькивание. Чтобы отвлечься, он попытался представить себя бароном. Вот он в сияющих доспехах и при мече сидит на троне, а рядом стоит Амель с младенцем на руках. Картинка получилась фальшивой до крайности.

– Сюда.

Сбоку что-то застонало, и один из невидимых в темноте книжных шкафов отъехал в сторону. За ним смутно виделась маленькая комната, Заходи и садись. Прямо у входа есть стул. Сейчас я зажгу лампу.

Хёльв нырнул в черноту, пошарил вокруг себя руками и натолкнулся на что-то мягкое.

– Я нашел! – сказал он и сел.

Вспыхнул свет, и одновременно с этим запястья и лодыжки Хёльва чем-то сдавило. Щурясь и ничего не понимая, он завертелся на месте, но предательское кресло щелкнуло, и горло и пояс юноши охватили металлические обручи.

– Вот так. Попался, сладенький? – игриво проговорила Амель. – Мой доверчивый волшебный птенчик.

Хёльв перестал дергаться и воззрился на свою невесту.

– Это такая традиция? – спросил он с надеждой.

Баронесса промолчала. Она сновала туда-сюда, переставляя с места на место горшки с вялыми пыльными растениями. Из мебели в комнате не было ничего, кроме пленившего Хёльва кресла и трех столиков, заставленных свечами и разнообразными полузасохшими останками. Особенно выделялась скрюченная волосатая ступня, из которой торчал обломок кости.

– Что, знакомые вещички? Ну-ну, не притворяйся большим дурачком, чем ты есть на самом деле. Смотри, какой глазик. Чей – не догадываешься?

Хёльв покачал головой, не отрывая взгляда от сморщенного желтоватого шарика, лежавшего на ладони Амель.

– Не догадываешься. Что ж. Похоже, я напрасно так тебя опасалась. Ну хорошо, приступим…

Она подошла к тонкому деревцу в кадке и нежно погладила его листья. Деревце затрепетало и засветилось.

– Что вы делаете, сударыня?

– Полчаса назад я получила донесение о том, что началось сражение за Крякшин форт. Поэтому я начинаю ритуал. – Невзрачный голый куст засиял от ее прикосновений.

– Какой ритуал?

Амель осторожно дула на лепестки.

– Какой? – Она пожала плечами и заговорила: – Давным-давно, триста лет назад, жила на свете одна женщина, которая самозабвенно, больше жизни любила своего мужа. Была она некрасива – некоторые даже находили ее внешность отталкивающей, – но необычайно талантлива в колдовском искусстве. Муж ее был человеком выдающимся и деятельным, он не мог смириться с тем, что каждый новый день приближает его к смертному ложу. Однажды Марии Велерской – возможно, ты уже догадался, что речь идет о генерале Рубелиане и его жене, – попалась в руки старинная книга, авторство которой приписывали самому Ристагу. Что это была за книги и о чем она была, теперь уже никому не ведомо. Известно лишь одно: прочитав ее, Марии узнала, как отобрать душу умершего у Хозяина Ушедших. Не сомневаясь ни секунды, она предложила Рубелиану воскресить его после смерти. Бедная женщина не думала о себе – она хотела осчастливить своего обожаемого супруга.

Полупрозрачные фарфоровые лепестки молочно светились, бросая блики на пальцы баронессы. Она нервно кусала губы и говорила все громче и громче – казалось, что звук собственного голоса ее успокаивает.

– Но ритуал оказался сложнее, намного сложнее, чем она предполагала. Подготовительные действия заняли слишком много времени, и Мария, всегда отличавшаяся слабым здоровьем, скончалась, не успев довести до конца дело своей жизни.

– И он тоже умер? Совсем?

– Мария не успела подготовить процедуру воскрешения, но остались ее заметки, наброски, собранные ею необходимые ингредиенты. – Амель кивнула в сторону ступни. – Я нашла эту комнату, нашла эти записи, все изучила, во всем разобралась. И теперь я верну Брасьеру Рубелиана.

– Но зачем?!

Амель глянула на него со спокойным презрением:

– Он гений. Триста лет назад он создал Брасьер. Теперь он поможет мне сделать из нашего города столицу всего мира. Взамен я обеспечу ему безбедную жизнь в этой каморке.

– Вы собираетесь пленить Рубелиана?! Запереть его здесь? И ждете, что он захочет вам помогать?

– Еще как захочет, – Она захохотала. – Думаю, он устал от пребывания в Ристаговых Подземельях и с радостью согласится пожить в моих. Для разнообразия.

Движения баронессы становились все более суетливыми и нервными, голос – все более возбужденным. Хёльв смотрел на нее со страхом:

– А я, я вам для чего?

– Как для чего? Ты что думаешь, дух Рубелиана будет блуждать по земле, так сказать, в натуральном виде? Нет, дружок, ему нужна шкурка – молодое здоровое тело.

Тут до Хёльва дошло. Он рванулся так, что заныли суставы, но все было бесполезно – обручи держали крепко. Он опустил голову на грудь и тихонько заскулил.

– Есть еще одна причина, по которой я остановилась на тебе. Хозяин тела не должен умереть во время ритуала, а это ох как возможно. От тебя же за милю веет силой, первозданной магической силой. Ты выдержишь. Ты не умрешь. До нужного момента. – Она усмехнулась. – А ведь найти одинокого колдуна, которого никто не хватится, за которого никто не будет мстить, – та еще задача. Знал бы ты, сколько мне пришлось провести дурацких конкурсов и отборов, прежде чем я увидела тебя. При твоем появлении мой цветок-индикатор запах, как флакон духов. Очень чуткая вещица. Творение крошки Марии, между прочим.