Текст книги "Пока ты был со мной"

Автор книги: Лола Малу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Мама звонила Эрику каждую неделю. Называла «сыночка». Она не расспрашивала его о девушках, надеясь, что он сам поделится с ней, доверяя ей, зная, что она не будет осуждать. Но говорить ему и правда было не о чем. Искать подружку на ночь или даже год было сложно, а потому он довольствовался собой во всех смыслах. И был в принципе счастлив.

Мама берегла его, говорила, что отец в порядке, даже когда тот был не в порядке. Она часто жаловалась Эрику на старшего сына, на его нечастые приходы, его конуру на чердаке, из которой он не вылезает все выходные – один бог знает, чем там можно заниматься в одиночестве. Эрик успокаивал ее: «Когда я приеду, все образуется, я смогу направить его на нужный путь, помочь, как когда-то отец помог дяде». Она вздыхала при этих словах, бог знает почему и повторяла: «Мне все чаще кажется, что ты не вернешься, мой дорогой». Он не знал, как на это ответить и поэтому ограничивался расхожей фразой: «Ну что за ерунда!». Хотя в глубине души понимал, что возможно все.

После этих слов разговор постепенно сходил на нет. Положив трубку, он думал, что лучше: стабильный бизнес отца или приключения. Хотя в целом его будущая жизнь была предопределена. Когда отца не станет, ему так или иначе придется брать дело в свои руки.

Первые дни в колледже заставили почувствовать на физическом уровне, как далеко дом. Семья и прошлые мечты о будущем казались нереальными. Он отчаянно цеплялся за воспоминания, потому что новая жизнь ему поначалу не нравилась. Он старался изо всех сил быть счастливым: обучение стоило кучу денег, и он пытался гордиться, выжать максимум из тех возможностей, которые имел. Ему было стыдно разбазаривать родительские деньги, как это делали остальные. И после каждого похода в клуб он старался экономить буквально на всем, чтобы не уйти в минус и не просить сверх положенного. Он жалел о потерянном времени, которое мог бы потратить с пользой.

Он также любил гулять в одиночестве. И в каждую свою прогулку выбирал новые маршруты, чтобы открывать что-то новое, влюбляться в место своего вынужденного обитания, приукрашивать окружающую действительность. Обычно он спускался в метро, ехал до станции с названием, которое ему нравилось именно сегодня. А потом шел пешком обратно в свой временный дом. По пути он думал о том, что временно даже наше тело, а значит грустить о чем-то потерянном: доме, семье, любви не стоит. Праздно шагая, ну прямо как неопытный турист, он заглядывал во дворы, богатые и бедные, пытался найти смысл в случайно попавшихся на глаза граффити.

Ту ночь он вспоминал еще долгие годы. Как назло ему в те часы было спокойно и даже вдруг хотелось жить. Накануне преподаватель экономики похвалил его перед всей аудиторией за правильный ответ, что бывало редко, и Эрик в тот миг и правда поверил, что сможет встать во главе фирмы и быть хорошим человеком. Совсем как отец и дядя. Вечером, окрыленный, он читал учебник в своей постели и ему даже нравилось. Свет лампы из-за спины освещал книгу и кусок старого одеяла, и Эрику вдруг подумалось о том, что и 50 лет назад такой же окрыленный мальчик сидел на этом самом месте и читал учебник. Романтичное настроение Эрика не дало ему шанса вспомнить день открытых дверей в университете, на котором говорили, что этот корпус построили только 10 лет назад, и он является самым новым, что на этом месте когда-то была беседка. Но когда руководство поняло, что беседка является местом сбора молодых курильщиков, беседку было решено снести. Все те, кто отдыхал в ней от бесцельно прожитого дня были конечно удручены.

Утром шел густой снег. Наконец-то был повод полететь домой, не дожидаясь каникул. Вот только ехать Эрику теперь не хотелось. Он готов был провести в университете всю жизнь, лишь бы все осталось по-прежнему. В самолете он глядел на облака и пытался представить, что там кто-то живет. Но ничего не получалось. Хоть и очень хотелось.

Глава 3. Анна

Она помнила тот далекий день похорон свекра, как будто он был вчера. Мартин был таким безутешным. А ей так хотелось его поддержать, прижать его голову к груди, обхватить его длинное тело своими тонкими руками. Жаль только, что до этого дня они общались совсем мало и ей вообще казалось, что она ему не нравится, что он терпит ее присутствие, что он слишком великодушен и не выставляет свою неприязнь напоказ.

Долгое время она недооценивала себя. Хотя причин не было. Она была красавицей: белые прямые волосы, которые не нуждались в укладке, тонкие руки, совсем как у актрис на винтажных снимках, строгий ум. Она была начитанной, умной, окончила университет с отличием и могла бы построить карьеру, но решила посвятить свою жизнь мужу и детям. Она верила в Филиппа с их первой встречи. Они познакомились на работе (слишком банально, из-за чего она порой грустила): он пришел к ее начальнику договариваться о поставках.

– Подождите, – остановила она его строгим голосом. Ее острый взгляд поверх модных очков в тонкой черной оправе обескуражил его, заставив застынуть в дверях.

Ее приказной тон совершенно не сочетался с ангельской внешностью. Когда она наконец разрешила ему сесть в кресло для посетителей, он пригляделся к ней и в конце концов пришел к выводу, что нежным голосом она и не могла обладать. От нее исходила уверенность и даже самоуверенность: каждое движение, каждый взгляд был выверен, доведен почти до автоматизма. На работе и просто решая деловые вопросы она была почти роботом, эмоции не могли взять над ней верх. Именно поэтому впоследствии будущий муж так ценил ее нежность, уступки, которые она дарила лично ему.

Роман развивался стремительно. Через пару месяцев Филипп уже готов был познакомить ее с семьей. Вот только она чего-то боялась и противилась. Несколько раз они даже поссорились. А потом после одного из дневных свиданий, он просто привез ее к родительскому дому. Она рассердилась, но со зла пошла в дом. Ожидая у входной двери, когда он закроет дверь машины, она обреченно думала, что, наверное, рано или поздно это должно случиться. Конечно, ей не хотелось связывать себя семейными узами так скоро. Ей было 18: кто-то в эти годы уже имеет детей, а кто-то только-только поступает в университет. Я где-то посередине, так думала она, наблюдая за будущим мужем, который неторопливо подходил к дому. Ей нравились его уверенность, непоколебимость, чувство собственного достоинства. Ей, наверное, немного хотелось, чтобы он извинился за совершенную вольность, но он просить прощения явно не собирался, ведь считал, что поступил правильно.

Семейный обед прошел неплохо. Отец и мать были радушны, тактично поглядывали на нее, стараясь не задерживать взгляд слишком надолго, отмечая про себя хорошие манеры и умение вести светскую ничего не значащую беседу. Беседы эти не имели серьезного содержания, но само умение вести серьезный разговор ни о чем до сих пор ценилось в обществе. Отец задавал ей простые вопросы о семье и работе, но это было ее первое знакомство с родителями избранника, и поэтому она то и дело сжимала колено Филиппа под столом ища поддержки.

Брат Филиппа, Мартин, – единственный, кто кажется был не рад потревоженной семейной идиллии. После обеда он сослался на головную боль, поднялся к себе и не спустился даже попрощаться. Он был внешней копией отца: высокий, худой, с умными глазами и тихим, но властным голосом. Филипп же больше походил на мать: склонный к полноте, с большими мягкими ушами и руками, голос у него был мягкий – только сказки рассказывать. Характером же оба пошли в отца. Вот только Филипп был более жестким. А Мартин, несмотря на внешнюю холодность сразу показался ей теплым в душе. Отчего-то ей хотелось познакомиться с ним поближе. И через него лучше узнать Филиппа. Но и спустя время она замечала нарочитую отстраненность Мартина по отношению к ней. Он старался не смотреть ей в глаза, избегал любого общения, переходившего грани вежливости. После обязательных совместных трапез, которые теперь повторялись раз в неделю, сразу поднимался к себе. Она пару раз говорила Филиппу:

– Он меня недолюбливает.

Но Филипп только смеялся:

– Главное, чтобы я долюбливал! – И целовал ее в щеку, с жаром прижимая к себе.

Она не хотела переезжать в дом его родителей. Но после свадьбы аргументов против не осталось. И все же ей было некомфортно. За пару лет самостоятельной жизни она отвыкла от того, что в доме есть кто-то главнее ее. Но она была слишком воспитана, чтобы наводить свой порядок, а потому ложилась спать вместе с домочадцами, ночью старалась не вставать лишний раз и не слишком громко ворочаться в постели. Пытаясь уснуть, она смотрела в пустоту потолка, слушая ровное дыхание Филиппа, вспоминая свою недолгую предыдущую жизнь, воображая свою долгую прекрасную жизнь.

На их переезде настояла мать Филиппа. И Анна была ей благодарна, несмотря на то что сумела найти с родителями мужа общий язык до такой степени, что могла жить в их доме. Но мама Филиппа была мудра.

Анна и Филипп переехали в небольшую квартирку на окраине. Новоиспеченное жилье было обустроено: заботиться было не о чем. Они жили спокойно. Оба работали, встречаясь по вечерам, рассказывая друг другу о прожитом дне, наслаждаясь любовью, чувствами, которые еще были свежи.

Когда она забеременела, то была в ужасе. Конечно, она понимала, что «давно пора». Но неужели на этом все? Дети на всю оставшуюся жизнь? Все-таки дети – клей брака. Порой они не спасают, но делают расставание более болезненным. Она не рассказала о беременности мужу. Аборт показался выходом, дорогой к вдруг утраченной свободе, отсрочкой к реальной взрослой жизни. Она договорилась с хорошим доктором, взяла два отгула на работе. Только вот когда уже шла в больницу, вдруг попала под машину. Потом она долго вспоминала то утро. И ей стало казаться, что она специально шагнула вперед, навстречу Мини Куперу.

Все обошлось. Локоть и лицо окрасились кровью – ничего страшного. Только вот на аборт она опоздала.

Филипп засуетился, сразу стал подыскивать место для переезда. Первый же дом, который они посмотрели, влюбил ее в себя. Он был большой, светлый, и, конечно, они не могли его позволить.

– Зачем тогда ты повез меня сюда, если мы не можем его купить? – негодовала она сидя после осмотра в машине.

Филипп повторял как мантру:

– Давай посмотрим и другие. Это ведь только первый. А вдруг будет еще лучше?

– И дешевле, – язвила Анна.

Не мог ведь мой характер измениться так быстро, пыталась она анализировать поведение. Или мог? Ей пришлось признать, что она всегда была такой: злой, яростной, упрямой, беременность же лишь помогла ее недостаткам открыться. Она стыдилась себя, правда, недолго. Ведь у нее было оправдание.

После долгих стенаний, слезливых вздохов в ванной под шум душа, задушевных разговоров перед сном Филипп наконец сдался. Скрепя сердце он заплатил нужную сумму за дом, предварительно, поторговавшись, конечно. Анна не любила этой черты его характера: ей казалось, что если тебе что-то нужно, и ты можешь заплатить за это, не стоит опускаться до торгов. Но Филипп не считал это чем-то зазорным, он был даже рад поторговаться. После выигранного торга он еще несколько дней ходил в приподнятом настроении. Анна ему о своих мыслях, конечно, не говорила. К тому же она была рада заполучить этот дом любой ценой.

Дом и правда был замечательным. Белые стены его с кремовым оттенком навевали мысли о светских домах из романов Диккенса и Теккерея. И хотя Анна пока еще не устраивала подобных встреч, ей было приятно думать, что захоти она – локация найдется.

Она не знала, что Филипп отдал за дом деньги, которые втайне собирал на покупку помещения под новый офис. «Придется ютиться в тесноте еще как минимум пару лет, Мартину на апартаменты плевать совершенно», – думал Филипп. Самому же Филиппу было не плевать. Он понимал, что красивый офис – первое, что видят клиенты. Однако счастье семьи, и в частности Анны, для него вдруг оказалось важнее. Он сам не заметил, как приоритет поменялся.

Глядя на свой растущий живот, Анна все никак не могла понять, как из женщины, молодой, пусть не задорной, но счастливой, вдруг стала превращаться в мать, которая скоро целиком и полностью будет обременена заботами не о себе, но о ком-то другом. До сих пор она еще не чувствовала себя готовой к материнству. Хоть ребенок еще и не родился, она уже ощущала, что не принадлежит себе. Она все время хотела есть, буквально физически ощущая, как ребенок начинает пожирать ее внутренности, если она слишком долго терпит голод. Она не могла спать, потому что боялась навалиться на ребенка, а потому просыпалась несколько раз за ночь и даже во сне, сквозь дрему, трогала живот, проверяя его положение.

Появление Франс в ее доме, неожиданное, вдруг оказалось как нельзя кстати. Анна даже не думала о найме няни или домработницы, пока Филипп однажды просто не привел молодую девушку к ним в дом. Он сказал, что хочет помочь Анне, если не сам за нехваткой времени, так через кого-то. О деньгах беспокоиться не стоит: бизнес стабилен и содержать девушку и платить ей приемлемое жалование они могут. «Да и почему бы не попробовать, – продолжал Филипп, – а если не понравится, мы всегда сможем отказаться, хотя мне бы этого не хотелось».

И Анна начала приглядываться к совсем юной девушке, той, что сама вчера еще была ребенком. Анна рассказывала ей о доме, соседях, которых сама толком не знала, показывала фотографии родителей и друзей. Ведь рано или поздно они нагрянут в гости, и Франс должна знать их поименно. Франс слушала внимательно, даже записывала многочисленные имена в большой блокнот, который Филипп купил ей специально для этих целей. Анна учила Франс готовить так, как любит Филипп: еда должна быть более острой, чем положено, иначе Филипп сам будет солить и перчить, рискуя переборщить. Поначалу Франс была скованна, но даже в первые рабочие дни никогда не прятала глаза и смотрела на Анну прямо, слушая и кивая. Анне нравилась девушка, манера ее речи. Франс не перечила, но и не лебезила в попытках угодить. В ней чувствовался внутренний стержень, стойкость характера и чувство собственного достоинства, которое она не выпячивала, показывая гонор и гордость, но о котором она помнила каждую минуту. Анна сама была такой и чувствовала во Франс родственную душу. Они не могли быть подругами, но с первых минут знакомства Анна поняла, что их может связывать больше, чем дружба: взаимное уважение, забота, постоянная поддержка.

Анна старалась ни с кем не иметь слишком близких отношений. Подруги у нее были, но встречалась она с ними. Анна знала, что слишком близкие отношения с кем-либо вынуждают делиться самым сокровенным, семейным, мыслями самыми интимными, а к такому она была не готова. К тому же близкие отношения часто рискуют превратиться в ненависть друг к другу. Стоит кому-то слишком разоткровенничаться, слишком яростно начать отстаивать свою точку зрения, слишком часто требовать к себе внимания, слишком часто грубить, быть не в настроении, думая, что друг все простит, ведь он же друг, взаимной дружбе конец. Внутреннее противостояние принимает открытый бой и отношения, а особенно между женщинами, рушатся как песочный замок от ветра. Анна знала, что так непременно будет, а потому, неспособная переживать подобные конфликты, не желающая жить с кем-то во вражде, пусть даже пассивной, не переходила черту «просто подруг».

Во Франс же она нашла человека, которому могла бы довериться. Франс не нуждалась в рассказах о семье, ведь она и так видела все без прикрас. Франс могла стать особым членом семьи, но в то же время быть как бы наблюдателем, которому со стороны видно лучше. Анна знала, что Франс слишком умна, чтобы принимать чью-либо сторону из-за личных симпатий, а потому девушка могла стать истинным советником Анны. И Анна искренне на это надеялась.

С беременностью своей Анна примирилась и старалась искать положительные моменты в этом. Наконец есть о чем поговорить со своими уже обремененными детьми подругами, можно регулярно обновлять гардероб, не ища псевдовесомых причин. Она даже наслаждалась этим своим особым положением, которое вдруг стала занимать в глазах Филиппа. И ранее он относился к ней с особой любовью и заботой, но теперь стал как-то более трепетен. Она ощущала это каждый день: когда он целовал ее утром перед уходом на работу, целовал нежно, легко прикоснувшись губами к щеке, боясь разбудить, когда он звонил домой несколько раз в день, справляясь о делах, когда он по выходным возил ее по частным докторам, когда он не пропускал ни одного УЗИ, даже в особо занятые рабочими делами дни, поручая встречи и совещания брату. Она ценила это, зная, как он печется о клиентах и старается участвовать во всем в чем можно сам. Она уже начала верить в то, что семья для него окажется на первом месте. Но с легкой горечью вспоминала, что скорее всего после рождения ребенка, он будет наверстывать упущенное с удвоенной силой. Она полюбила его за деятельность, энтузиазм и огонь в глазах, который горел, когда он справлялся с очередным делом. Ей вовсе не хотелось превращать его в домашнее животное, требующее ласки и интересующееся только едой и другими физическими потребностями. И поэтому после рождения сына она порой насильно отправляла его на работу, видя, что Филипп мается дома, чувствуя себя лишним, бесполезным, испытывает чувство вины.

Роды прошли легко, гораздо легче, чем Анна ожидала. Сын будто не хотел доставлять ей лишних хлопот и потому сам прокладывал себе путь в мир. Она была благодарна малышу за это и, впервые почувствовав его тельце на своей груди, постаралась пробудить в себе материнскую любовь. Но пока ощущала только непривычность. Чувство ответственности за чужую жизнь казалось ей каким-то неестественным. Неужели, я теперь всю оставшуюся жизнь не буду принадлежать себе, думала она в минуты кормления. Через несколько дней белый кулек на ее руках отправился домой. Больше всех, как ей показалось, обрадовалась Франс. Она радовалась ребенку как новогоднему подарку и налюбоваться на него не могла.

Анна кормила малыша и если он не успевал заснуть за это время, отдавала Франс. У той были теплые мягкие руки, которые убаюкивали Эда – так назвали сына – в считанные минуты. Спустя неделю Анна начала ревновать сына к Франс и злилась, когда тот, уже успевший привыкнуть к рукам девушки, отказывался засыпать на холодных тонких руках матери. Именно тогда, кода Эд хныкал на ее плече, Анна впервые ощутила себя матерью, и осознала, что как бы хорошо Франс не справлялась с малышом, матерью его всегда будет она, Анна. Она постаралась освободить Франс от заботы о малыше почти полностью, прибегая к ее помощи лишь, когда Эд совершенно отказывался засыпать, есть и капризничал целый день. Наблюдая за спокойными движениями Франс, слушая ее мелодичный убаюкивающий голос, Анна понимала, что в девушке таится талант. Она походила на одну из тех идеальных, мудрых матерей, описанных пером Олкотт и Толстого. И с сожалением Анна понимала, что кому-то этот талант дается свыше, а кому-то придется учиться быть хорошей матерью, если, конечно, хочется учиться. Анна знала, что относится ко второй категории. И стала посвящать сыну всю себя.

Теперь приходя домой поздним вечером, Филипп заставал Анну за заботами: она качала кроватку, читала сказки и пела колыбельные, которые то выдумывала сама, то подсматривала в детских сказках, которые Филипп притащил из своей книжной лавки. Хоть книги по уходу за ребенком были проштудированы еще в месяцы беременности, Анна читала их по второму кругу, чтобы закрепить знания и наконец начать применять на практике. «Материнство идет ей на пользу, – думал муж, – она стала мягче и спокойнее». И Анна тоже осознавала эту перемену в себе. Теперь недостатки Филиппа (фальшивое мурчание во время чистки зубов, ворочания во сне, постоянные телефонные переговоры по выходным с помощниками и, конечно, отсутствие дома) смущали ее меньше. Возможно, потому что собственных забот прибавилось, а может и потому что часть недостатков оказались неважными, а другая часть напротив, важными, такими, от которых Филипп не мог отказаться при всем желании. Она теперь часто думала о муже, качая сына. Ей вдруг захотелось помочь Филиппу в работе, чтобы проводить с ним больше времени, чтобы, возможно, он успевал больше, а значит больше времени проводил с ребенком. Она не могла упрекнуть его в равнодушии. Он был нежен с Эдом, целовал в макушку, нередко вставал по ночам, чтобы убаюкать. Сквозь сладкую дрему Анна слышала тихий голос мужа – тот считал, что если хочешь, чтобы тебя услышали, говори тихо. К удивлению Анны, малыш успокаивался, то ли услышав родной голос, который слышал не часто, то ли потому что голос Филиппа хоть и был тихим, но в то же время не терял важности, авторитета. И малыш, не осознанно, авторитету этому подчинялся. В такие минуты Анна гордилась мужем, как никогда прежде, ведь в такие минуты он показывал свои лучшие качества: доброту и твердость, нежность и стойкость. Как в нем умещается так много всего, думала Анна, и казалось, влюблялась в мужа заново, или просто вспоминала как сильно она его любила.

Ребенок вызывал хлопоты ровно на столько на сколько нужно. Никаких непонятных аллергий, капризов, болезней. Эд был обычным ребенком, не приносящим заботы. И Анна любила его и за это тоже. Подрастая он все больше сам занимал себя, не требуя внимания, и Анна могла заняться собой: отлучаться на весь день, проводить время с подругами, в салонах красоты, в театрах. Но вторая беременность снова разрушила ее планы на свободу.

Эрик родился, когда Эду уже исполнилось пять. В отличие от брата Эрик рождался тяжело, Анна провела в родах больше суток и ей казалось, что она умрет. Несмотря на перенесенные муки, она любила Эрика гораздо сильнее Эда, хоть и не признавалась в этом никому, даже себе. Со стороны эта разница была незаметна. Но она подолгу любовалась Эриком, целовала его мягкие пяточки, когда никто не видел, и мечтала о его великом будущем. Но если бы кто-то упрекнул ее в том, что Эрика она любит больше, она бы отпиралась до последнего и после последнего, просто потому что сама в это не верила.

Когда дети подросли и уже не требовали всего ее внимания, она наконец нашла время, чтобы начать вникать в дела мужа. Ей хотелось быть чем-то ему полезной, по вечерам она расспрашивала его о делах в фирме. Но так как дома Филипп бывал не часто, Анна иногда сходила с ума. Не спасали ни книги, ни прогулки, ни встречи с подругами, которые, казалось, не повзрослели и не поумнели, несмотря на то, что рожали все новых и новых детей и заводили все новых и новых кто мужей, а кто любовников.

Франс тоже вечно была в заботах, а Анне хотелось стать ближе к повзрослевшей девушке, которая порхала по дому как по любимой клетке. Но только сейчас Анна поняла, что близость с помощницей была невозможна с самого начала.

Мальчишкам было неинтересно с матерью, как бы она ни старалась вникать в их жизнь и увлечения. Старший все свободное время проводил у себя в комнате, глотая книги одну за другой. Филипп поощрял хобби сына, каждую неделю принося ему книги из лавки. Сначала по одной, потом по две, по три… Анна беспокоилась не только за зрение сына, но и за его психику. «У него должна быть настоящая жизнь, Филипп! А он черпает знания из книг, но в книгах ведь не по-настоящему!» – пыталась вразумить она мужа. Он лишь посмеивался над ней и не понимал, насколько это серьезно. Отбирать книги было не в ее правилах, она не хотела стать врагом сыну и чувствовать презрение мужа. Она не понимала, почему Филипп так потворствует сыну. Ведь сам муж книгами не особо увлекался ни в детстве, ни в молодости, ни уж тем более сейчас, и открытие лавки до сих пор оставалось для нее загадкой. Эд был скорее в Мартина. Тот тоже был не приземленным, и кто знает, что творилось в его голове. Они все так же редко виделись с Анной, только по большим праздникам, когда тот приходил в гости, чтобы не отмечать в одиночестве. И каждый раз после таких встреч Анна еще долго приходила в себя. Ей казалось, что между ними словно натянута какая-то невидимая струна. То ли ненависти, то ли скрытой симпатии. Но ни то, ни другое нельзя было показать ни друг другу, ни кому-либо еще.

Анна знала, что Мартин был одинок. У Анны был Филипп. И Франс. И пусть первый пропадал на работе, но Анна могла позвонить ему в любой момент и знать, что он перезвонит ей, как только освободится. Вторая тоже вечно была чем-то занята, но даже просто слушая ее легкие шаги по первому этажу, наблюдая за ее работой в саду, Анна переставала ощущать одиночество. У Мартина же не было никого. И после долгих раздумий, сомнений Анна впервые пригласила брата мужа на семейный ужин. После недолгого молчания в трубке, Мартин согласился.

Филипп казалось не удивился. После ужина, когда дети отправились в спальни, взрослые сели в гостиной. Братья говорили про дела, Мартин разбирал принесенные бумаги. Анна делала вид, что читает книгу, а сама слушала их голоса.

Ей понадобилось много вечеров прежде чем она стала понимать, о чем братья толковали. Но еще раньше она вдруг осознала, что Мартин выполнял гораздо больше работы, чем муж. Да, это была компания Филиппа, он был ее лицом, руководителем, именно он вел переговоры и обеспечивал сотрудников работой, но анализировал платежеспособность клиентов, решал, с кем лучше иметь дело, проверял работу сотрудников, обращая внимание на тех, кто был более продуктивен, именно Мартин. Он стоял за спиной Филиппа указывая ему путь, по которому следовало вести фирму. А Филипп вел фирму по пути, не задавая лишних вопросов. Анна понимала, что Филипп слишком доверяет брату. И тот доверие оправдывал все эти годы, но что если бы Мартин захотел потопить Филиппа? Анне приходилось с горечью признавать, что Мартин потратил бы на эту операцию не больше двух месяцев.

Она не говорила о своих размышлениях Филиппу – в лучшем случае он бы ответил, что все это чепуха, в худшем – поднял бы ее на смех и рассказал это, как анекдот, Мартину. А Анна боялась поселить в Мартине эти мысли. Поэтому молчала.

Осознав всю силу Мартина, она поняла, что он всегда был темной лошадкой. Она не знала, чего от него ждать. Возможно, во время их совместных вечеров она пыталась разгадать его. Но у нее не получалось. Он был безупречен в деловых вопросах, а личной жизни у него казалось не было: никаких постоянных женщин и даже попыток их завести.

Ей казалось, что Мартин завидует Филиппу. Он не показывал этого прямо. Но явно мечтал превосходить брата. Без сомнения, он тоже понимал, что делает гораздо больше для фирмы. Когда он приносил с собой бумаги и разбирал их сидя у них в гостиной, Анне казалось, что Мартин хочет пристыдить Филиппа, праздно потягивающего виски. Мартин словно хотел сказать: «я работаю на тебя круглыми сутками, не зная отдыха, и ты обязан мне».

Анна будто наблюдала за игрой, битвой, о которой один из ее участников даже не подозревал. А потому победивших и проигравших здесь быть не могло. Потому что победа всегда предполагает поверженность врага. А как можно быть поверженным, когда ты даже не играешь.

Она побаивалась Мартина, но в то же время жалела его. Несчастный, думала она. Отсутствие больших целей и амбиций заставило его встать в тени Филиппа. А встав в тень единожды, потом очень сложно выйти на свет.

И только когда Мартин заболел, ей открылась вся правда. Анна ругала себя: как она не замечала раньше. Но пришлось признать, Мартин был очень скрытен. Пожалуй, она могла бы не узнать этого никогда.

Когда он заболел, она стала ухаживать за ним просто из вежливости. Хотя, потом, она думала, что возможно истосковалась по заботе о ком-то. Опустошая аптечку, она вспоминала о том, как поила сиропом от кашля старшего сына. Как он мужественно сглатывал противно-сладкую жидкость, не жалуясь и не капризничая. С младшим ей приходилось воевать: тот и не собирался глотать микстуру. И когда она силком вливала жидкость в его рот, зажатый ее пальцами, он языком выталкивал сироп обратно. Коричневая жидкость выливалась на белоснежные простыни и пропитывала даже матрас. Потом Эрику выписывали уколы, и он убегал от медсестры, приходившей два раза в день. К счастью, однажды медсестра заболела и уколы пришлось делать Франс. К удивлению Анны, Франс была спокойна и проделывала процедуру так, словно была профессиональной медсестрой. Но что больше всего удивило Анну, так это то, что Эрик был спокоен и не вырывался из цепких рук Франс. Потом Анна поняла, что у помощницы были хоть и нежные, но сильные и властные руки. Почувствовав их прикосновение, хотелось подчиниться, все возможные возражения словно исчезали.

Анна давно не была в родительском доме мужа. После смерти свекрови они с Филиппом, кажется, и не заезжали, оставив Мартина наедине с вещами родителей и горем. Теперь, готовя на кухне травяной отвар, строгая лук и мешая мед в горячем чае, Анна оглядывала опустевший дом. Мартин должно быть не замечал пыль в углах, которая накапливалась не один месяц, засохшие капли от воды и других жидкостей на стенах, грязные полотенца. Чашек и столовых приборов тоже было ограниченное количество – а потому Анне приходилось то и дело их мыть, чтобы обеспечить больного достаточным количеством отваров и микстур. Филипп был в отъезде и ей казалось, что выходить Мартина – это ее долг перед Филиппом, Мартином и их почившими родителями. Она старалась как могла, веря в то, что болезнь нельзя победить полумерами, спустя рукава. И возможно она слегка переборщила, так что Мартин понял ее неправильно, или не совсем правильно.

Она почувствовала ту забытую влюбленность, когда еще сам до конца не понимаешь, что с тобой происходит. Да, черт возьми, она, наверное, была влюблена, даже если чуть-чуть. И не испытывала чувства стыда. Ей вдруг почудилось, что слишком давно она не испытывала ничего подобного. Жизнь ее шла по накатанной, предсказанная наперед, будто какой-то писатель давно написал ее историю, хорошую, но жутко скучную. И вот вдруг кто-то, моложе и наивнее внес свои исправления. Она почувствовала, что жизнь ее еще может измениться. Она не знала, в какую сторону. В конце концов, перемены не всегда к лучшему. Но перемены были нужны ей как глоток воздуха. А потому она не бросила Мартина, а продолжала приходить и поить его микстурами. Она молчала, ожидая от него каких-то шагов, пусть двусмысленных, пусть даже полушагов. Он их почти не делал, и впоследствии Анна поняла, что это было к лучшему.

Ведь, когда Мартин поправился, а Филипп вернулся, жизнь ее пошла как прежде, и она поняла, что никаких перемен случиться не могло, даже если бы она этого сильно захотела. Она любила свою спокойную, благополучную и скучную жизнь. А может быть просто привыкла к ней. Есть ли разница в этом? И в чем эта разница? Она не смогла бы променять благополучие на какое-то призрачное счастье.