Текст книги "Кольца духов"

Автор книги: Лоис Буджолд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Она нахмурилась. Да, ей следовало быть искусной. Но…

– У меня хорошо получается с огнем, – сказала она наконец. – Даже батюшка позволял мне зажигать огонь для него. И у меня хорошее латинское произношение, говорит… говорил батюшка. – Ее лицо просветлело при этом воспоминании. – Самое лучшее, что мне удалось, это когда я с разрешения батюшки помогла ему наложить заклятие от бесплодия для мадонны Туры, жены торговца шелковым товаром. У нее не было детей, хотя со дня свадьбы прошло четыре года. Заклятие требовало уравновешивания мужского и женского элементов, понимаешь? Мы изготовили его в виде пояса из маленьких серебряных кроликов. Так он позволил мне нарисовать и вылепить кроликов – всех разных. Мне пришлось завести двух живых кроликов, чтобы рисовать с них. Белых французских. Лоренцо и Цецилию. У них родились крольчата – я просто в них влюбилась – такие мягонькие! Они входили в заклинание. Но потом они нарожали еще крольчат, и все время подкапывались под свою загородку в огороде, и съели все травы Руберты, и замусоривали весь дом своими орешками, а убирать за ними батюшка заставлял меня! Ну и когда заклинание было завершено, батюшка сказал, что нам надо съесть всех кроликов. Конечно, тридцать шесть их было все-таки слишком, но все равно я еще долго не могла простить Руберту, нашу кухарку. Жаркое из кролика, равиоли из кролика, кроличья колбаса… Я предпочитала оставаться голодной, – добавила она добродетельно, но тут же несколько подпортила страстную повесть о мученичестве своих любимцев, добавив:

– Вот Лоренцо я съесть помогла, потому что он меня всегда кусал.

Она нахмурилась на ухмылку Тейра, и он мигом посерьезнел.

– А Цецилию я выкрала и отпустила на волю за городом.

– И получилось? – спросил Тейр, когда она умолкла.

– Что? А, заклятие! Да, мадонна Тура разрешилась мальчиком в прошлом месяце. Надеюсь, с ними ничего не случилось.

Шелка, конечно, приманка для грабителей. Но быть может, мадонна Тура успела бежать к другим родственникам…

Тейр подставил львиное кольцо солнечным лучам и пошевелил пальцами, чтобы оно заблестело.

– А это кольцо магическое, мадонна?

От этих слов она похолодела, такими похожими они были на слова его… покойного?.. брата.

– Да… но только ничего не получилось, и я носила его просто как украшение. – Она настороженно посмотрела на него, но он сказал только:

– Оно очень красивое.

Все это время она жила от часа к часу, не заглядывая вперед – и вот она в дремучем лесу (или, во всяком случае, едет через чью-то рощу) с почти незнакомым мужчиной. Неделю назад она сочла бы подобное верхом непристойности. Но теперь все эти охранительные запреты казались зыбкими и фальшивыми. И тем не менее – навстречу какой судьбе она едет?

Приданым ей должны были послужить деньги за большого бронзового Персея, но мастер Бенефорте не дожил, чтобы отлить его, а герцог Сандрино – чтобы вознаградить за него. Предположительно она унаследует дом, хотя он, разумеется, уже разграблен. Разве что отцовские кредиторы предъявят на него права, отсудят его и деньги поделят между собой, оставив ее в полной нищете… С беззащитными вдовами и сиротами в судах случалось и не такое. Без денег свободное будущее, которое ей предстояло, было страшным. Богатая молодая женщина обладала властью над своей жизнью, равной только ее власти над своим имуществом. Нищая молодая женщина… точно то же. Только по-иному.

Но если сеньору Ферранте удалось захватить Монтефолью, надеяться ей не на что. Получить хоть часть своего наследства она сможет, только если Ферранте потерпит поражение.

Она посмотрела на Тейра, шагающего рядом. Его волосы заблестели ярче львиного кольца, когда они вышли из гудевшей насекомыми рощи на солнце. Ее уколола совесть: она тревожится о деньгах, когда не известно, какая судьба постигла его брата Ури. Или известно? А она только постаралась смягчить страшную правду? Рану он получил, несомненно, смертельную. Но хотя бы из-за неуверенности их пути соединились. Знай он твердо, что его брат погиб, зачем бы ему было сопровождать ее? В свидетельство кольца ей не верилось. «Как ты можешь быть моей истинной любовью? Ты же меня совсем не знаешь. Наверное, тебя ослепляют какие-то магические чары, а чуть ты узнаешь, какая я на самом деле, так возненавидишь меня». Глаза ей затуманили слезы. «Дура, перестань распускать июни!» – сурово одернула она себя.

На исходе утра они добрались до луга и рощицы, где мастер Бенефорте был убит… или умер своей смертью. Лошадь паслась, пока Тейр дал отдых ногам. Фьяметта бродила по лугу, но чувства, что ее отец здесь с ней, у нее не возникло. В свете солнца луг выглядел красивым и безмятежным. Вскоре они продолжили путь, Тейр, шагая под еще припекающим солнцем, рассказал ей кое-что о своей жизни. От природы он был не слишком словоохотливым, но рассказывать и правда как будто было не о чем. Он немного учился у местного священника – Фьяметта с облегчением услышала, что он хотя бы умеет читать и писать. Младшая сестра умерла от чумы – возможно, судя по году, во время той же вспышки, которая унесла мать Фьяметты. Гибель отца в руднике положила конец учению и обрекла Тейра на тяжкий труд в долине, а его брат Ури выбрал более многообещающую жизнь наемника. В руднике, видимо, царила беспросветная скука. Она и не догадывалась, сколько человеческих рук, сколько работы, сколько сожженных деревьев требовалось, чтобы поблескивающие слитки металла обрели свое назначение в мастерской ее отца. Тейр ни разу не видел города, ни разу не покидал Бруинвальдскую долину до последних дней. Он был поражен и преисполнился благоговения, услышав, что ей довелось пожить и в Риме, и в Венеции. Он взирал на убегающие вдаль холмы и разбросанные среди них фермы, точно они были каким-то чудом. Фьяметта с горечью решила, что в практических делах толку от него будет не больше, чем от младенца.

Ури оказался превосходным натурщиком для Персея. Она рассматривала Тейра, прикидывая, для какой статуи мог бы послужить натурщиком он. Среди греческих героев она не нашла никого. Аякс слишком уж воинственен, Улисс слишком уж хитер. Геркулес, пожалуй, слишком уж туп. Гектор был жирным семейным человеком, которому не повезло с братом… Это было бы дурным предзнаменованием, если вспомнить печальный конец Гектора. Ну, так какой-нибудь северный герой. Роланд? Рыцарь короля Артура? Кто-то из Библии? Святой? Нет, это было бы еще нелепее. Почему-то Тейр никак не укладывался в героическую форму. Фьяметта вздохнула.

К середине дня долина расширилась – они приближались к северной оконечности озера и деревне Сеччино. Тейр объявил, что вполне свеж и готов идти дальше. Фьяметте не хотелось останавливаться в деревне – вдруг ее узнают? Хотя сейчас у нее украсть нечего, и вряд ли рыщущий браво или кто-нибудь еще заинтересуется ею, разве что по пустой злобе. Держа мерина на поводу, Фьяметта позволила ему пастись, а Тейр пошел в деревню купить еды. Он вернулся с сыром, хлебом, свежей редиской, крутыми яйцами и вином. Почти казалось, что они выехали на загородную прогулку, как в былые лучшие времена. Тейр уговорил ее подкрепиться, и она правда потом почувствовала себя лучше. Но тревога возобладала над сонливостью, и они отправились дальше почти сразу же после еды.

Когда наступил вечер, до монастыря Святого Иеронима все еще оставалось шесть-семь миль. Они устроили привал, немного поели из оставшихся припасов и допили вино, разведя его водой.

– Дальше, наверное, идти будет все опаснее, – боязливо сказала Фьяметта. – Сеньор Ферранте, уж конечно, выставит дозорных вокруг монастыря.

– Но вы же говорили, что у него не хватало людей?

– Сначала их у него было всего пятьдесят. Возможно, он вызвал из Лозимо еще конников, но пешие его солдаты никак не могли сюда добраться. И ему нужно оставить отряд в городе.

– Значит, разумнее всего нам попытаться проникнуть в монастырь сегодня ночью. Если мы не видим их, то и они нас не видят.

– Не знаю… В восточной стене монастыря возле леса есть боковая дверь. По-моему, нам лучше попробовать там. За главными воротами следят, конечно, строже. Можно пройти кружным путем через овечье пастбище и виноградники.

– Ну так ведите!

– Да, но я не знаю, когда свернуть с дороги. Чем позднее, тем лучше, но…

Тейр понюхал воздух:

– Думается, пока еще не надо, Я не чую запаха лагерных костров.

– А!

Они устало побрели вперед. Справа за деревьями темной бездной простиралось озеро. Крестьянские домики слева были погружены во тьму и жуткую тишину. В камышах по берегу квакали лягушки. Остывающий воздух обрел липкую влажность. Старый мерин начал беспокоиться и упираться, так что Тейру приходилось тащить его за повод. Фьяметта спешилась. Ноги у нее подгибались. Нет, плыть на лодке было куда легче! Время от времени она нюхала воздух, и они с Тейром внезапно остановились, как по уговору.

– Жареная баранина, – шепнул Тейр. – На юге. Откуда дует ветер.

– Да, я тоже заметила. – Она заколебалась. – Вон та каменная стенка – ограда дальнего монастырского овечьего пастбища. Значит, мы уже близко. Но как нам пробраться через лес с этим глупым конягой?

– Оставим его на пастбище, – предложил Тейр. – Ему тут будет хорошо. И никто в здравом уме на него не польстится, чтобы ездить верхом, А солдаты есть его не станут, пока им хватает овец.

Вероятно, Тейр так же устал тащить одра, как тот устал, что его тащат. Но мысль была дельной. Вглядываясь, вслушиваясь, Фьяметта увела их с дороги в низину, затененную дубами. Стенка оказалась Тейру по пояс, но он сделал ее еще ниже, бесшумно сняв два верхних ряда камней. Наконец им удалось заставить упирающегося мерина переступить через нее. Фьяметта сняла уздечку с поводьями и запихнула ее во вьюк Тейра, который он затем вскинул себе на спину. Мерин отошел, подозрительно обнюхивая ощипанную овцами траву. Фьяметта почувствовала, что стала куда более незаметной.

Пригибаясь, она повела Тейра вверх на холм и вокруг широкого пастбища. Выглянув из-за каменной глыбы, Тейр молча указал на низинку в дальнем конце. Там в оранжевых отблесках костра двигались мужские силуэты, ветер доносил голоса вместе с запахом дыма. Солдаты Ферранте ужинали краденой святой бараниной.

Только чуть зашуршав, Фьяметта и Тейр перелезли через следующую стенку и скрылись в винограднике. По нему они добрались до леса, который Фьяметта обошла с востока по верху склона. Как ни осторожно они ступали по бурьяну, их шаги отдавались у нее в ушах свистом серпов. Наконец она решила, что пора свернуть под деревья, надеясь выйти к боковой двери в стене монастыря. Она вглядывалась в густую тень под ветвями с глубокой тревогой. Около монастырской стены, конечно же, должно быть больше солдат! Тейр, перебрав несколько сухих сучьев, выбрал толстую обломившуюся ветку, в которой сохранилось еще достаточно сока, чтобы она не переломилась при первом же ударе. «Пресвятая Дева! Почему я не убежала на север, пока могла?» Ухватив Тейра за свободную руку, Фьяметта скользнула с ним в лес.

Глава 7

Все шло хорошо, пока они не споткнулись о спящего солдата.

Он лежал на земле, завернувшись в серое одеяло, и в тусклом свете луны походил на обломок упавшего стола. Он был поставлен следить за тем местом, куда направлялась Фьяметта – за ложбиной на опушке леса, откуда было хорошо видно поле по ту сторону ворот. На каменной стене над маленькой дверью ярко горели два фонаря, отбрасывая полукружье света на зеленую траву. Несомненно, вход охраняли люди, остерегавшиеся ночного нападения. Фьяметта вся сосредоточилась на своей цели, которая была так близка, сулила столько надежды и, слава Богу, оказалась такой достижимой, и мысленно уже бежала по зеленому дерну. Она даже не смотрела под ноги, пока ствол, на который она нарочно наступила, чтобы получше видеть, не продавился, судорожно не дернулся, и не вскочил, изрыгая проклятия. Она отпрянула с криком ужаса. В ушах болезненно отдался свист извлекаемого из ножен меча.

Перед ее глазами поплыли образы бойни на пиру: сверкающий металл, вонзающийся в плоть.

Тейр сбросил вьюк и встал между Фьяметтой и солдатом, крепко сжимая сук в правой руке. Солдат во всю силу своих легких завопил «Лозимо! Лозимо!» и рубанул Тейра по шее. Тейр подставил сук, и лезвие застряло в нем. Он чуть было не вырвал меч из рук солдата, но тут наполовину перерубленный сук переломился. Тейр поднырнул под меч и ухватил обеими руками запястье правой руки солдата с мечом.

Солдат продолжал звать на помощь. Видимо, где-то близко были его товарищи. Тейр молча боролся с ним, стараясь боднуть разинутый рот. Оба натужно кряхтели, пытаясь взять верх, и тут из укрытия на опушке в нескольких сотнях шагов к югу выскочил второй солдат. Он держал арбалет, взводя его на бегу. Зубцы механизма потрескивали, будто кости. Он остановился на расстоянии верного выстрела и заложил в желоб короткую толстую стрелу, металлически блеснувшую в тусклом свете. Он прицелился в Тейра, выжидая, чтобы не попасть в товарища. Тейр обернулся на предостерегающий крик Фьяметты, увидел арбалет и извернулся, подставляя под него противника.

Арбалетчик был волосат – курчавая шапка волос, густая, вьющаяся черная борода. В ее гущине блеснули зубы – он оскалился, прицеливаясь снова. Фьяметта ничего не могла придумать, и вдруг ее осенило – она ведь может поджечь его бороду! Он кружил вокруг борющихся, выжидая подходящее мгновение, и Фьяметта начала творить привычное домашнее заклинание, сощурив глаза, стиснув руки, чтобы перебороть страх.

В ушах у нее зазвучал голос отца: «Нет, Фьяметта! Это грех!» Рот у нее полуоткрылся, – она стремительно обернулась, но ничего не увидела, никакой сгустившейся из дыма фигуры.

С земли перед арбалетчиком взметнулись листья, пыль, комочки грязи, обломки веток и превратились в мужскую фигуру. Лесной мусор, гниющие останки старого бука сложились в ноги, тунику со сборчатыми складками, большой головной убор… Батюшка! С растерянным воплем арбалетчик попятился, и пущенная стрела унеслась в лес.

Хрустнули кости запястья под рукой Тейра, и его противник с воплем боли выронил меч. Арбалетчик взвыл – мусорная фигура рассыпалась, смерчем закружилась вокруг его головы, засыпая пылью глаза, прутьями – бороду. Тейр нагнулся, схватил с земли меч, оттолкнув противника. Он описал мечом прихотливую восьмерку, выдававшую его неопытность, но все равно достаточно грозную. Арбалетчик со стоном прижал ладонь к глазам.

«Бегите!» – неизвестно откуда донесся голос мастера Бенефорте.

Фьяметта бросилась к Тейру, ухватила его свободную руку и дернула, – Бежим к двери!

Задыхаясь, он кивнул. Они выскочили из ложбины. Длинные ноги давали Тейру преимущество, и Фьяметта подпрыгивала на бегу, потому что он почти тащил ее за собой. Ее лопатки холодели в предчувствии удара арбалетной стрелы – тяжелая сталь сокрушает ребра, вонзается в легкие…

Казалось, они никогда не доберутся до двери, маячащей в озерке света, точно отступающий мираж. Фьяметта ударилась о нее, забарабанила кулаками, хрипло повторяя «помогите!», но голос ее был способен только шептать, а руки стали слабыми, как у ребенка. Но от ударов Тейра дубовая дверь задрожала на невидимых железных петлях. И он взревел «Помогите!», не поддавшись ложной гордости.

– Кто идет?! – донесся сверху ворчливый бас. Фьяметта отступила на шаг и задрала голову, по различила лишь две смутные головы – одну с тонзурой, другую в шлеме. Глаза ей слепил свет фонарей.

– Помогите! Дайте нам убежище во имя Господне! Нам нужно увидеть аббата Монреале!

Голова в шлеме свесилась ниже.

– Да я же ее знаю! Дочка герцогского золотых дел мастера. А вот мужчину в первый раз вижу.

– Его зовут Тейр Окс, он брат вашего швейцарского капитана, – нетерпеливо крикнула Фьяметта. – Он ищет своего раненого брата. Впустите же нас побыстрее, за нами гонятся!

– Аббат запретил нам отпирать дверь, – сказала голова с тонзурой.

– Так спустите нам веревку, – начал Тейр рассудительным тоном, но на слове «веревка» он испустил вопль: в ярде от него арбалетная стрела отбила кусок камня и рикошетом отлетела в темноту. В ярком свете, они с Фьяметтой были отличными мишенями. Тейр заслонил ее от мрака у них за спиной.

– Девушку-то можно бы впустить, – заявил шлем.

– Грешно допускать ее в эти стены. Уж лучше его.

– Ха! Ваш приют, брат, полон сейчас вопящих баб. Не лукавь!

– Не мешкайте! – вскричала Фьяметта, когда в дубовую дверь впилась новая стрела и задрожала с басистым гудением.

Наконец сверху упала веревка с узлами. Тейр подсадил Фьяметту. Ей казалось, что ее руки, такие маленькие, не выдержат веса тела. Но надо было взобраться побыстрее, чтобы успел влезть на стену и он. Ободрав ладони в кровь, она все-таки добралась до верха и перевалилась на животе за стену в вихре юбок.

– Тейр, быстрее!

Солдат и монах стояли на деревянном помосте, довольно шатком, построенном наспех, чтобы можно было сторожить дверь. Солдат в шлеме вгляделся в темноту, поднял собственный арбалет и с проклятием пустил стрелу в ответ на прожужжавшую над самой его головой.

– Может, это научит сукиных детей держать головы пониже! – буркнул он, пригибаясь.

Тейр, в свою очередь, перекатился через стену и упал на помост, который заходил ходуном. Монах поспешно втянул веревку. Солдат снова выглянул из-за каменного края – осторожно, так что снаружи были видны только его глаза да шлем, Фьяметта с панической быстротой ощупала Тейра, но крови на нем не нашла.

Вероятно, глаза арбалетчика все еще были запорошены, хотя, судя по силе ударов его стрел, он преследовал их почти до самой стены.

– Мне надо… увидеть аббата, – задыхаясь прошептала Фьяметта монаху, припавшему к помосту. – Дело не терпит отлагательства.

– Святые мощи, что так, то так! – буркнул солдат. Монах нахмурился.

– Если нас разрешили от обета молчания, это еще не значит, что нам дозволены непотребные речи в святых стенах.

– Я обета молчания не давал.

Монах поморщился: видимо, спор этот начался уже давно. Он повернулся к Тейру:

– Зачем она хочет видеть аббата?

– Из-за моего отца, – ответила Фьяметта. – Боюсь, ему угрожает страшная опасность. Опасность для его души. Мы были свидетелями того, что сеньор Ферранте прибегал к черной магии.

Солдат перекрестился, и монаха ее слова, видимо, встревожили.

– Ну… скажи ей, пусть идет за мной, – объявил он Тейру и слез по треугольным распоркам между столбами помоста – как оказалось, на монастырское кладбище.

– Но почему ты сам ей не скажешь? А мне тоже идти? – спросил Тейр, ничего не понимая.

– Да-да, – нетерпеливо ответил монах.

– Он избегает говорить с женщиной, – объяснила Фьяметта шепотом.

– А-а! – Тейр заморгал. – Он что, не верит в силу разрешения, которое получил от своего аббата?

Фьяметта мрачно улыбнулась на маячившую внизу тонзуру:

– Может, в сердце своем он монах-ослушник.

Монах ответил ей испепеляющим взглядом, но вид у него стал вдвойне растерянным. Они спустились следом за ним – Тейр первым, и помог Фьяметте благополучно спрыгнуть с последней распорки. Монах молча сделал им знак следовать за ним, вошел через другую дверь в темный коридор, провел их через еще более темную комнату и вышел во внутренний двор. Затем в их сопровождении поднялся по лестнице на галерею и постучал в дверь. Ее приоткрыл другой монах и высунул голову наружу. Из щели полился оранжевый свет свечей. Фьяметта с облегчением узнала брата Амброза, секретаря аббата Монреале, дюжего мужчину, питавшего слабость к кошкам, кроликам и другим зверькам. Она несколько раз встречала его в обществе аббата-епископа.

В силу старой привычки их проводник молча указал на Тейра и Фьяметту.

– Фьяметта Бенефорте! – удивленно воскликнул секретарь. – Откуда ты?

– Ах, брат Амброз, помогите мне! Я должна увидеть аббата Монреале!

– Входи, входи!.. Благодарю тебя, брат! – сказал он их безмолвному проводнику. – Можешь вернуться на свой пост.

Секретарь провел их в небольшую келью, место занятий аббата. Там стоял письменный стол, и восковые свечи лили свет на бумагу и гусиное перо, которое секретарь, видимо, только что отложил. Другой канделябр ярко пылал на маленьком аналое под небольшим деревянным распятием на стене напротив, перед которым молился аббат Монреале. Он поднялся с колен, едва они вошли.

Теперь на нем было серое одеяние его ордена с откинутым капюшоном. Только ключи на поясе напоминали о его сане. Его словно вырезанное из камня лицо выглядело усталым и озабоченным. Бахромка седых волос окружала его тонзуру – их цвет гармонировал с его одеянием, которое придавало массивность его внешности, хотя годы аскетической умеренности сделали его тело худым.

Он взглянул на них, и седые брови удивленно поднялись:

– Фьяметта! Ты спаслась! Я рад видеть тебя живой и невредимой. – С ласковой улыбкой он подошел и взял ее руки. Она поцеловала пастырское кольцо на его пальце, сделав глубокий реверанс. – Твой отец с тобой? Он сейчас мне очень нужен!

– Ах, отче, – начала она, ее лицо сморщилось, по щекам поползли слезы усталости. В лесу она крепилась, но не выдержала, когда почувствовала себя в безопасности под защитой Монреале. – Он умер, – всхлипнула она.

Монреале с удрученным видом подвел ее к скамье у стены и усадил. С любопытством посмотрев на Тейра, он жестом пригласил сесть и его. – Что произошло, дитя?

Фьяметта хлюпнула носом и справилась со своим голосом.

– Из замка мы, по-моему, выбрались раньше вас.

– Да.

– Мы бежали в лодке. Внезапно батюшке стало очень худо. Я думаю, у него заболело сердце от того, что ему пришлось долго бежать, и от ужаса, и от того, что он плотно поел на пиру.

Монреале кивнул. Сам он целителем не был, но, по обязанности надзирая за монастырскими целителями, хорошо узнал и физические и духовные людские недуги.

– В Сеччино батюшка купил лошадь, и мы поехали дальше прямо ночью. Но солдаты, которых послал в погоню за нами сеньор Ферранте, настигли нас. Батюшка вступил с ними в бой, а я спряталась. Потом я нашла его на лугу, мертвым, но без единой раны. Думаю, у него разорвалось сердце. Они ограбили его, раздели донага. Я отвезла его тело на постоялый двор, где меня нашел Тейр… ах! Тейр, спроси о своем брате! Он младший брат капитана Окса, – объяснила она. – Как раз направлялся в Монтефолью и… так спроси же, Тейр! – Не только ее тут снедала жестокая тревога, но швейцарец был терпеливее.

– Вы видели моего брата, святой отец? – спросил Тейр. Голос у него оставался ровным, но пальцы крутили львиное кольцо. – Он здесь?

Монреале обернулся к Тейру:

– Сожалею, сын мой. Я видел, как твой брат упал, но среди тех, кого мы унесли, его не было. Я… полагал, что удар он получил смертельный, но мы должны были торопиться, и я не могу поклясться, что он испустил свой последний вздох. Боюсь, я не могу утешить тебя надеждой, что он жив, но не тревожься о его душе – он был очень благородным человеком, если это может дать тебе утешение. Однако… все-таки возможно, что он еще жив и находится в замке с другими ранеными. Его тело не выдали с остальными после вчерашних переговоров. Я… сказать правду, я не узнавал. Я был занят другим.

– Ничего, – сказал Тейр. Вид у него был ошеломленный. Он рассчитывал, что так или иначе он избавится от своих опасений, а теперь ему и дальше предстоит терзаться. Он сгорбился, машинально поглаживая кольцо правым большим пальцем. Монреале внимательно в него всматривался.

– Переговоры? – повторила Фьяметта. – Но что произошло?

– Да-да. Уцелевшие гвардейцы герцога Сандрино окружили нас – меня и сеньора Асканио. Мы бежали через ворота, хотя теперь задним числом я думаю, нам следовало бы остаться и вступить с ними в бой… рассуждая по-военному. Мы прошли, обороняясь, через город и заперлись в монастыре. С тех пор тут нашли убежище множество беглецов. Не хватает места их размещать. – Он покачал головой, – Столько крови пролилось и так внезапно! Словно кара. Я должен остановить кровопролитие, пока оно подобно чуме не охватило всю Монтефолью.

– Что вы делаете?

– Сеньор Ферранте тоже ищет остановить эту непредвиденную войну. Он вступил в переговоры со мной, как заменяющим канцлера бедному Асканио. Малыш сейчас спит в моей келье.

– Перемирие с сеньором Ферранте? – в ужасе спросила Фьяметта.

– Я обязан взвесить его предложение. Мы здесь в нелегком положении. Гвардейцы герцога ни в чем не уступали лозимонцам, пока ими командовал герцог Сандрино, но теперь они рассеяны, растеряны, лишились своих офицеров.

– Но не могли бы вы послать за помощью… куда-нибудь?

Губы Монреале уныло сжались.

– В том-то и дело. Много лет герцог Сандрино умело балансировал между Миланом и Венецией. Призвать кого-то из них в герцогство, оставшееся на произвол судьбы, и – ам! – Монтефолья будет проглочена в один миг. Призови второго изгнать первого – и Монтефолья превратится в поле сражения.

– Неужели сеньор Ферранте решится напасть на монастырь? – сказал Тейр с возмущением. – Как может такое дело сойти ему с рук?

– Легко. – Монреале пожал плечами. – Сколько раз уже насильники сравнивали монастыри с землей! И если он победит, кто сможет его покарать? Если он утвердит свою власть в Монтефолье вдобавок к Лозимо, справиться с ним будет трудно. Конечно, Венеции или Милану это вполне по силам, но они оставят тогда Монтефолью себе – так какая выгода от этого маленькому сеньору Асканио?

– Ну а папские войска? – спросила Фьяметта, цепляясь за соломинку.

– Слишком до них далеко. Даже если бы гонфалоньер отправил их при нынешнем тревожном положении в Романье.

– Но ведь герцогиня Летиция внучка папы!

– Но не того! – вздохнул аббат. – Быть может, и следующих выборах звезда ее семьи вновь взойдет, при ныне здравствующем его святейшестве. В курси практические доводы восторжествуют над правом и справедливостью. С какой стати посылать им войска, чтобы вернуть герцогство слабой женщине и ребенку? Ведь если они ничего не предпримут, оно достанется сильному опытному мужчине и к тому же испытанному гвельфу.

– Вы тоже так решаете? – с негодованием спросила Фьяметта. – Практические доводы, а не право и справедливость?

– Такова политика, дитя. Не знаю, смогу ли я спасти герцогство для Асканио, но, думается, его жизнь я спасу. Ферранте предлагает отправить Асканио с матерью и сестрой в Савойю, в изгнание, с выплатой им содержания в обмен на мир. И это не самое плохое предложение. При подобных обстоятельствах его можно даже назвать почти великодушным. – Монреале выглядел как человек, который вынужден есть лимон и делать вид, будто он сладкий.

– Нет! Тогда ведь Ферранте получит все! – возмущенно вскричала Фьяметта.

Аббат Монреале нахмурился на ее вспышку:

– Так мне надо сражаться до последнего… монаха? Сожалею, Фьяметта, но среди монастырской братии мало кто годится для такой схватки. Я без колебаний воззвал бы к меньшому из них приять мученический венец во имя веры, но принести их в жертву гневу не значит послужить святому делу. Я не уступаю Ферранте ничего, чего бы он не мог – и с большой охотой! – забрать сам!

– Но сеньор Ферранте убил герцога!

– Нельзя требовать от обычного человека, чтобы он не оборонялся. Когда герцог Сандрино бросился на него, Ферранте должен был защищаться.

– Отче, я видела, как все произошло! Герцог Сандрино нападал только словами, хотя и злыми. Сеньор Ферранте выхватил кинжал первым и тут же его заколол.

Аббат Монреале насторожился:

– Мне рассказывали иное.

– Посланник Ферранте? Со мной была мадонна Пия. Мы обе это видели. Спросите ее, если не верите мне.

– Ее здесь нет. Насколько мне известно, и она и кастелян были схвачены вместе с герцогиней и мадонной Джулией. – Монреале потер шею, словно она заныла, подошел к узкому окну и уставился во мрак. – Я не верю тебе, дитя. Но это мало что меняет. Войско Лозимо уже выступило, и когда оно прибудет, противиться Ферранте – значит просто сделать хуже неизбежный исход. Я видывал осады и знаю, до чего они доводят людей.

– Но сеньор Ферранте пользуется черной магией! Разве вы не видели на пиру мертвого младенца?

– Не видел… что?! – Монреале вздрогнул, словно ужаленный осой.

– Младенца в ларце, в подставке под ногами Ферранте, которую Ури столкнул с помоста перед тем, как его пронзили мечом. – Она попыталась припомнить точно эту минуту всеобщего замешательства. Монреале был по ту сторону перевернувшегося стола, защищая Асканио, размахивая посохом в сумятице нападавших и спешивших на помощь, и пятился, пятился в глубину помоста.

– Подставку я видел, но не видел, как она открылась.

– А я видела. Она опрокинулась почти мне на ноги. Мою юбку защемило столом. Подставка была полна кусками соли, а среди них – этот жуткий ссохнувшийся трупик. Батюшка сказал, что дух девочки был в порабощении в безобразном серебряном кольце Ферранте с детской головкой – на его правой руке. Неужели вы ничего не почувствовали? Ферранте с помощью кольца ослепил человека и хотел сделать то же с батюшкой, но батюшка, сделал что-то… и кольцо обожгло самого Ферранте. Батюшка сказал, что он освободил дух младенца, но как, я не знаю.

Аббат Монреале в волнении обернулся к своему секретарю:

– Брат Амброз, ты видел?

– Я был сбоку от вас, святой отец Лозимонец прицелился снести вам голову мечом, и я отбивался от него стулом. Я очень сожалею.

– Не извиняйся! – Монреале расхаживал взад и вперед. – Кольцо… Кольцо! Ну конечно! Будь я про… то есть Господи меня помилуй! Так вот что в нем было.

– Так вы почувствовали что-то? – с облегчением сказала Фьяметта.

– Да, но мне следовало почувствовать больше! Что мог сделать Ферранте, чтобы спрятать… – Он повернулся к своему массивному книжному шкафу, словно притягиваемый магнитом, но покачал головой. – Попозже. Как жаль, что здесь нет твоего отца, Фьяметта.

– А что вы увидели в этом кольце, отче?

– Оно словно бы заключало простое заклятие против вшей и блох, которое мог бы носить кто угодно в амулете или ладанке у себя в кармане. Я еще подумал, какое странное щегольство – заключать такой пустяк в серебро. Да, что-то было не так, но я подумал, что причина в плохой отливке. Однако если заклятие против вшей и блох маскировало другое – для отвлечения внимания… а уж за ним… – Он с шипением выпустил воздух сквозь сжатые зубы, и лицо у него посерело. – А что почувствовала ты, дитя?

– Уродливость.

– Устами младенца… Ты меня устыдила. – Он грустно улыбнулся. – Но ведь ты же дочь своего отца.

– Об этом-то я и начала вам рассказывать. Люди сеньора Ферранте явились на постоялый двор, куда я приехала с телом батюшки…

И Фьяметта быстро описала свои неприятности с мастером Катти, его алчность, коптильню, странное похищение трупа щербатым браво и явления мастера Бенефорте в дыму и в лесном мусоре. Тейр подтвердил подробности их возвращения. С куда большими колебаниями Фьяметта поведала о признании мастера Бенефорте, касавшемся его предыдущего опыта с кольцом духов, хотя не назвала ни герцога Лоренцо, ни Флоренцию: пусть Медичи исповедуется сам. Она сказала, как страшится, что сеньор Ферранте намерен сделать дух мастера Бенефорте своим новым и более могущественным рабом. Слушая ее, аббат Монреале сутулился все больше.