Текст книги "Изучи меня (ЛП)"
Автор книги: Логан Ченс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Овладеть ее грязным ртом – это то, что мне нужно сегодня вечером, чтобы не думать. Ни о чем. Ни о моей жизни, ни о моем будущем, и определенно не о моем гребаном прошлом.
Я надеваю презерватив и устраиваюсь у ее нуждающейся киски.
– Детка, ты меня хочешь? – спрашиваю я, глубоко врезаясь в нее своим членом.
Быстрые, наказывающие удары поглощают меня, когда я погружаюсь в нее на всю длину.
Я не останавливаюсь. Чувств, слишком много. Ее сладкая киска поглощает мой член, и моя голова откидывается.
Она стонет и охает с каждым ударом моего члена, заставляя меня быстрее стремиться к освобождению.
– Тебе нравится чувствовать то, как я нахожусь глубоко внутри тебя, заставляя тебя кончить вокруг меня?
– Да, профессор, – кричит она, когда оргазм заставляет вздрагивать ее тело. Черт, у меня такое чувство, что она была создана для меня.
Мое собственное освобождение следует за ее оргазмом, мои глаза закрываются, а мозг отключается от любых мыслей о том, чтобы иметь ее всю оставшуюся жизнь.
У меня не должно быть таких мыслей, даже если я начинаю этого хотеть.
Глава 17
Марли
Делириум (существительное) – острое нарушенное состояние ума.
Отношения без каких-либо обязательств, определенно не для меня. Секс с ним просто потрясающий. Последние несколько недель, с тех пор как я на это согласилась, я пробовала все, чтобы не запасть на него сильнее: во время секса держала глаза закрытыми, стояла на коленях, пока он входил в меня сзади, объезжала его в позе «перевернутая наездница». Делала все что угодно, чтобы не видеть взгляда его глаз, когда он захвачен страстью. И ничего из этого не работало. Я все больше в него влюбляюсь, я тону. Секс меняет все. Невозможно иметь такой потрясающий секс, не затронув чувства. Правильно?
Мы очень осторожно относимся к тому, чтобы держать нашу связь в тайне. На занятиях мы ведем себя профессионально. Как профессор и студент. Ну, по большей части. Были моменты, когда я роняла что-нибудь у его стола, и его пальцы скользили по моему бедру в обещании событий, ожидающих меня вечером. Мое первое осознание того, что «веревки затягиваются» и что я к нему очень привязалась, пришло два дня назад в кафе на территории кампуса. На следующее утро после отличной ночи секса, я остановилась, чтобы купить кофе и шоколадный круассан. Покрытый темными волосами затылок Хьюстона возвышался над толпой людей, стоящих в очереди. Прежде чем я смогла подкрасться и удивить его, и возможно, сэкономить время и пробраться в середину очереди, то увидела ее. Кэролайн Паркер, профессора по органической химии. Они стояли и разговаривали, его темные глаза были обращены к ней, и меня поразила ревность. Это нечестно. Он может свободно заигрывать с ней на публике, но не со мной. О чем бы она ни говорила, вероятно, это не являлось причиной огромной улыбки на ее лице или того, что ее ухоженные пальчики располагались на его руке. В этот момент вокруг меня «затянулась» первая веревка, я впервые осознала что привязываюсь к нему. Его глаза нашли меня в толпе, и кроме слегка поднятого уголка его губ, ничто не говорило о том, что он меня заметил. Его больше ничто не выдавало. Если бы кто-то посмотрел на его лицо, то никогда бы не распознал, что накануне он провел ночь со мной. Это нормально. Я это понимаю. Наши отношения – табу. Что-то запрещенное. И даже если бы я захотела что-то поменять, то он заранее прояснил то, что способен мне дать. Они уходили, а я смотрела прямо перед собой, чтобы не видеть, как она наклоняется слишком близко к нему, пытаясь создать между ними химию... органически.
Еще одна веревка «затянулась» вокруг меня, когда он слегка провел по моей руке своим мизинцем, когда они проходили мимо. И самая плотная из всех веревок «затянулась» вокруг меня, когда я подошла к стойке, и кассир протянул мне карамельный капучино и шоколадный круассан, оплаченный профессором Дейлом для меня. То, что он заметил, что я иногда приносила именно их с собой перед занятиями, заставило мое сердце сжаться.
Сегодня он приедет ко мне, и я решила добавить что-то еще в микс из наших тел. Пиццу и фильм. Это очень похоже на настоящие отношения, но всем нужно есть. Я заказала обычную пиццу, так что это не будет выглядеть для него таким тревожным. Чем меньше индивидуального подхода в выборе пиццы, тем менее подозрительно все выглядит.
Положив руки на бедра, я рассматриваю барную столешницу, которая одновременно служит мне кухонным столом. Большая сырная пицца, вино, бокалы для вина и настоящие тарелки. Очень, ну очень похоже на настоящие отношения. Я быстро складываю тарелки друг на друга и ставлю их обратно в шкаф, а вместо них расставляю бумажные тарелки.
Отлично.
У меня нет времени заменить чем-то бокалы, потому что раздается стук в дверь, он здесь.
– Привет, – говорит он, когда я открываю дверь. Я не думаю, что когда-нибудь привыкну к тому, как он выглядит в джинсах и футболке.
– Привет, – говорю я, улыбаясь. – Не паникуй, – говорю я ему, когда он входит внутрь, – но у меня есть пицца.
Его взгляд устремляется на столешницу, и он не выглядит разозленным, так что это хорошо.
– Ах, ты разжилась прекрасной посудой, – говорит он, направляясь к столешнице.
– Только лучшее для тебя, – поддразниваю его я.
Мы устраиваемся, и он хватает кусок пиццы.
– Ну как, тебе нравится учиться? – спрашивает он.
– Очень много работы, и иногда я не уверена, что действительно это мое.
– Почему ты так думаешь? – он потягивает вино «Шираз», когда вопросительно и с любопытством смотрит на меня.
– Я действительно не знаю. Мне иногда кажется, что я не создана для психиатрии.
Он придвигает ближе свой стул.
– В свой первый рабочий день, я был в ужасе.
Мои глаза округляются.
– Я этому не верю.
Он слегка улыбается.
– Ну, поверь в это. Моя первая неделя, прошла в отделении скорой помощи.
Я слушаю, как он рассказывает о жертве с огнестрельным ранением.
– Я был так расстроен, что потерял пациента, – шепчет он.
Я наклоняю голову на бок и протягиваю руку, чтобы его коснуться.
– Мне жаль.
Его глаза смягчаются.
– Все нормально. Но помню, как доктор Чарльз Абернати отвел меня в сторону и сказал, что иногда ты выигрываешь, а иногда что-то теряешь, – он качает головой.
– Мудрый человек. Ты не можешь спасти всех.
Он отстраняет свою руку, словно избавляясь от моих слов.
– Да, наверное, нет.
– Мне жать, Хьюстон.
– Не о чем жалеть. Марли, ты умная женщина. Думаю, ты далеко пойдешь.
Меня обдает жаром, и я улыбаюсь.
После двух кусков пиццы и бокала вина, мы садимся на кушетку, и я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы спросить его:
– Когда-нибудь смотрел «Курс анатомии» (Прим. пер., худ.фильм 1989г.)?
– Никогда не слышал об этом фильме, – я охаю, а он хихикает. – Конечно же, я его видел. Думаю, каждый будущий врач должен его посмотреть.
– Я знала, что ты мне нравишься не только из-за твоих превосходных навыков в сексе, – я улыбаюсь, когда кладу ноги на журнальный столик и откидываюсь на спинку кушетки. – Я подумала, что мы могли бы его посмотреть.
Это звучало очень похоже на «затягивающиеся веревки». Я уже готова к «нет». Потому что он жует уголок губы, наверное, задаваясь вопросом где я держу ножницы, чтобы он мог обрезать эти веревки и сбежать.
– Хорошо, включай. Этот фильм обязателен для просмотра.
Мы молча смотрим и где-то в середине, его рука пробирается к моим волосам, играя с ними. Это последнее что я помню, прежде чем проснуться. Моя голова лежит на коленях Хьюстона, а он сам – крепко спит. Я осторожно встаю, чтобы узнать, который час.
Он шевелится, и его глаза открываются, ошеломленные после сна.
– Черт, я не хотел засыпать.
– Не обращай на меня внимания, спи, – говорю я ему, прежде чем осознаю, что только что сказала. Видимо, он еще не уверен, что теперь со мной делать, но я не идиотка. Я знаю, что он хочет уйти. Так происходит всегда.
– Все в порядке, ты можешь уйти домой, – говорю я.
– Черт, – шепчет он, потирая лицо. Мне нужно перестать обманывать себя, он не захочет большего. Он встает и направляется к двери.
– Спасибо за отличный вечер, Хьюстон, – говорю я, мне не удается скрыть оттенок горечи.
Он останавливается у двери и поворачивается ко мне, потирая затылок.
– Я знаю, что это может казаться неправильным, но это к лучшему. Никому не будет больно, верно? – спрашивает он. Я не уверена, пытается он убедить меня или себя.
Я киваю головой, соглашаясь с ним.
–Да.
Кому-то уже больно. Мне. Это моя вина. Я хочу его любви и не могу этого остановить. Все притворство в мире, не сможет показать, что для меня это только секс.
Телефон Хьюстона, оставленный на журнальном столике, звонит.
– Ты забыл телефон, – говорю я, поднимая его с кофейного столика. И я вижу на экране сообщение от кого-то по имени Дженнифер:
«Позвони мне. Я хочу тебя увидеть»
Глава 18
Хьюстон
26 апреля
И так это началось...
– Кто такая Дженнифер?
Все шары, которыми я ловко жонглировал, падают на пол.
– Извини?
– Кто такая Дженнифер? – снова спрашивает она, на этот раз тише. Я провожу рукой по волосам. Она протягивает мой телефон, я забираю его у нее. – Пришло сообщение...
– И что? Ты думаешь, что имеешь право знать? – набрасываюсь я на нее.
– Что? Нет. Я просто... – бормочет она. – Сколько у тебя отношений без обязательств? – Боже, черт возьми, ее глаза наполнены слезами. Пожалуйста, не плачь. – Хьюстон, я больше не могу этого делать, – говорит она. – Это слишком тяжело.
– Что, это из-за сообщения? – пожалуйста, не делай этого. Разве не видишь, что ты мне нужна? – Если бы я хотел поговорить о ней, я бы тебе рассказал. Ты мне не доверяешь?
– Доверять тебе? Я ничего о тебе не знаю. Ты мне ничего не рассказываешь.
Тебе не понравится то, что я могу рассказать. На твоем лице больше не будет такого взгляда.
– Ты смешна, – говорю я ей.
Она стоит рядом, и ее мизинец обхватывает мой.
– Хьюстон, поговори со мной, пожалуйста.
– Поговорить с тобой? Что? По-твоему, ты уже стала психиатром? – освободившись от ее руки, я медленно иду к двери. – Думаешь, что сможешь меня излечить? Разве не в этом все дело? Ты хочешь починить то, что сломано, – я открываю дверь, – я не способен на любовь, – я смог бы тебя полюбить, если бы все было по-другому. Наверное, я почти тебя полюбил.
– Нет людей неспособных на любовь, – шепчет она.
– Я такой человек.
Я ухожу, не сказав больше ни слова. Я направляюсь в противоположную сторону от своего дома. Иду туда, где я всегда мог думать. В то место, в котором чувствую себя, как дома. Медицинский центр «Лэнгон» манит меня флуоресцентными лампами, горящими внутри, и я прохожу через раздвижные двери.
Комната скорой помощи наполнена людьми, но я незаметно проскальзываю мимо болезней и страданий на второй этаж и блуждаю по коридорам в поисках часовни.
Когда я вхожу в темную комнату, священник сидит на скамье. Я сажусь рядом с ним и склоняю голову. Молюсь.
Но, как всегда, Бог не отвечает на мои молитвы. Он никогда этого не делает. Он вообще меня слышит?
– Бог действует таинственным образом, – говорит мне священник.
– Да. Наверно.
– Ваш близкий болен? – его лысая голова сияет в свете свечей, и я ему мягко улыбаюсь.
– Да, я.
– Бог о вас позаботится.
Я хочу ему сказать, чтобы он, черт возьми, заткнулся, что он не знает, о чем говорит, но не делаю этого. Вместо этого я киваю.
– Да, возможно, так и будет.
– Что говорят врачи, что с вами не так? – спрашивает он.
– Я сам доктор, и я говорю, что медленно умираю.
– Разве мы все не умираем, сын мой?
Я смеюсь над его словами. Я не болен, на самом деле, я никогда не был здоровее чем сейчас. А вот то, что здоров прямо сейчас – настоящий позор. Прошло уже два года. Два долгих года наполненных желанием умереть.
Но смерть никак не приходит.
Бог работает таинственным образом? И все о чем я могу думать: что я ему сделал?
Говорят, у врачей самый ужасный комплекс Бога, и может быть, в какой-то момент моей жизни у меня он тоже был. Теперь, я провожу каждый день чертовски хорошо зная, что я вовсе не Бог.
– И что вы чувствуете по этому поводу? – спрашивает мой терапевт, доктор Гейл Фланиган.
– Я чувствую разочарование.
– А может тебе стоит узнать, что она хочет. Это может быть хорошо для вас.
Я осматриваю ее кабинет. Я приезжаю сюда почти два года. Меня об этом умоляла мама, и я, наконец сдался.
Гейл пытается заставить меня взглянуть в лицо моим проблемам, но я никогда не хотел иметь с ними дело. Какие у меня аргументы? Я надеялся на то, что если я их не буду замечать, то они просто исчезнут.
Именно Гейл, предложила мне преподавать вместо того, чтобы заниматься практической медициной. Идея, которую я оценил. Я бы не добился ничего хорошего, спасая чьи-то жизни, не имея желания спасти свою собственную.
– Расскажете мне о той девушке? О ваших с ней отношениях.
Я откидываюсь назад в кресле. Все думают, что во время терапии ты лежишь на удобном кожаном диване, но это не так, я сижу на желтом кожаном кресле у окна, в которое постоянно бросаю взгляд.
Гейл понятия не имеет о том, что Марли – моя студентка. Она бы никогда никому об этом не рассказала, я уверен в этом, но это – личное, о чем я не хочу рассказывать. Чтобы сохранить тайну личной жизни Марли.
– Я думаю, с ней покончено.
– Почему вы так думаете? – ее черные волосы стянуты на затылке, и это напоминает мне о Дженнифер.
– Я все испортил. Я не знаю. Я просто не хочу слишком сильно увлекаться.
– Думаю, что это умно. Вы прошли долгий путь, Хьюстон. Я вами горжусь, но вам еще предстоит долгий путь.
Долгий путь. Может быть, я не хочу проходить весь этот путь. Может быть, я просто хочу продолжать двигаться по этой пустыне, в которую превратилась моя жизнь. Путешествовать по пыльным дорогам в моем сознании и затеряться на забытых равнинах.
Гейл думает, что может меня вылечить. Марли тоже так думает. Но, может быть, меня не нужно лечить. Возможно, именно такой должна быть моя жизнь.
– Да, возможно, – говорю я ей, потирая ладонью под подбородком.
– Хьюстон, я хочу, чтобы вы подумали о том, чтобы позвонить Дженнифер.
Я киваю.
– О’кей, – смотрю на часы, ожидая момента окончания сеанса. Каждая секунда кажется вечностью, и я умоляю Вселенную поторопиться.
Гейл замечает мой дискомфорт и улыбается.
– Сегодня мы можем закончить пораньше. Думаю, вам много о чем нужно подумать.
Я встаю.
– Спасибо.
26 апреля
Прошлой ночью я совсем не спал. Мое сознание заполнили воспоминания. У меня больше нет Марли. Я скучаю по ней.
27 апреля
Как долго человек может пожить без сна? Я знаю ответ на этот вопрос. Я ведь врач. Двести шестьдесят четыре часа. Кошмары неумолимы. Я видел, как Марли на меня смотрела во время занятия. Я хотел молить ее о том, чтобы она помогла мне скрыться от всего этого. Но мне ничто не поможет.
28 апреля
Итак, настал этот день.
Глава 19
Марли
Via dolorosa (латынь) «Путь страданий» – тревожное или болезненное путешествие или процесс.
Я просто в бешенстве. Это похоже на борьбу с пожаром с помощью огня. С Хьюстоном все в порядке, пока ему не нужно делиться чем-нибудь личным. Возможно, он прав, может быть, он не может любить. Возможно, он не может дать мне то, чего я хочу. Но, ох! как же я хочу этого с ним. Я так ужасно этого хочу. Но не могу продолжать желать то, что никогда не произойдет. Почему Хьюстон не сказал, кто она? Но технически, какое у меня было право, у него об этом спрашивать? Отношения без обязательств подразумевают, что ни перед кем не нужно отчитываться. Подразумевают отсутствие эмоций. Предполагается, что мне не следует беспокоиться. А я беспокоюсь. Поэтому, лучше всего со всем этим покончить.
Сегодня спокойная ночь, я беру книгу по анатомии, чтобы немного позаниматься перед завтрашним уроком.
Мой телефон пиликает, информируя о входящем сообщении, и я достаю его из своей сумки.
Профессор Дейл: «Можешь заскочить и забрать тесты для завтрашнего занятия, ну, и поработать завтра вместо меня?»
Будучи его помощником, я вполне могу провести одно или два занятия. Но он никогда раньше меня об этом не просил. Обычно, он все сам контролировал и появлялся на занятиях каждое утро.
Что-то не так. Он был таким отстраненным с тех пор, как мы порвали.
Я завязываю волосы в хвостик и надеваю узкие джинсы и длинный пурпурный свитер. Проносясь по ступенькам крыльца моего дома, я беспокойно думаю о том, с чем мне предстоит встретиться, когда я войду в квартиру Хьюстона.
Я стучу костяшками пальцев по деревянной двери. Проходит несколько минут, но ответа нет. Я начинаю сильнее нервничать. На этот раз я стучусь немного громче. Ничего.
Кручу дверную ручку. Не заперто. Должна ли я входить? Возможно, что-то случилось. Когда я вхожу внутрь замечаю, что жалюзи опущены, и внутри достаточно темно.
– Хьюстон? – кричу я.
Ничего.
Облако пылинок кружит вокруг свечи, мерцающей вдали. Я иду к ней.
На полу, между диваном и журнальным столиком, сидит Хьюстон. По деревянному полу разбросаны какие-то бумаги и фотографии.
Наполовину пустая бутылка бурбона стоит за фотографией, которую я не могу разглядеть.
– Хьюстон?
Его налитые кровью глаза смотрят на меня. В руке зажат голубой плюшевый мишка.
– Уходи, – его хриплый голос треснул на последнем слоге. Черт возьми, вот сейчас я прям возьму и уйду. Этот мужчина для меня все. Я не уйду. Когда опускаюсь, чтобы сесть рядом с ним, то ощущаю исходящий от него запах бурбона и… отчаяния.
– Хьюстон, поговори со мной, пожалуйста, – уговариваю его я.
– Бери все, что нужно для занятия, и проваливай отсюда.
Я ни за что не уйду. Его слова меня не убедят. Очевидно, что их причиной является боль. Я двигаюсь ближе. Мое сердце стучит, когда я скольжу глазами по фотографиям, разбросанным по полу.
С фотографии мне улыбается маленький мальчик с темными волосами и глазами, такими же, как у Хьюстона. Мои глаза сфокусированы на нем. Мои трясущиеся пальцы хватают фотографию, и я подношу ее ближе. О, Боже.
Я хватаю еще одну, и еще одну, отчаянно пытаясь соединить воедино куски прошлого Хьюстона. На одной изображена счастливая семья. На другой тот же ребенок сидит на плечах Хьюстона. На третьей маленький мальчик со стоящим перед ним тортом на день рождения и темноволосая женщина, целующая его в щеку. Фотография за фотографией рассказывает мне историю жизни Хьюстона.
– Дженнифер, – шепчет он.
– Прости.
– Вот на этой фотографии изображена Дженнифер. Моя бывшая жена, – он указывает на фотографию в моей руке.
– Ох, – я смотрю на фотографию, вижу женщину с ребенком. У нее короткие темные волосы. Очевидно, что она счастлива.
– Знаешь, на что это похоже?
Я испускаю долгий вздох.
– Что именно? – спрашиваю я мягко.
– Потерять часть себя.
Слеза скатывается по моей щеке.
– Это твой сын?
Он кивает. Мое сердце разрывается от болезненного всхлипа, слетающего с его губ.
– Что с ним случилось? – спрашиваю я, и меня пугает то, что он ответит.
Он сильнее сжимает плюшевого медведя, его глаза поднимаются на меня.
– Он мертв.
С этими словами он вскакивает на ноги, практически падая в процессе. Его пьяное состояние не помогает ему во время ходьбы, и он спотыкается, направляясь по коридору.
Я откладываю фотографии и устремляюсь за ним.
– Хьюстон?
Чёрт. Он потерял ребенка. До того как вошла в его дверь, мне больше всего хотелось, чтобы он смог мне открыться. Теперь я не уверена, что смогу справиться с правдой.
Он останавливается, поспешно оборачиваясь. Его глаза горят, а слезы, струйками стекающие по щекам, не помогают погасить бушующее в душе пламя.
– Что? Разве не этого ты хотела, а, Марли? Ты хотела знать правду. Ты хотела, чтобы я тебе открылся? Чтобы обнажил свою душу?
Ненависть в его голосе потрясает, ошеломляет меня до глубины души. Он хватает меня за плечи. Когда я качаю головой туда-сюда, то мои слезы льются таким же потоком, как и его.
Он падает на колени, обхватив мои ноги своими руками, его гнев превращается в печаль. Он плачет, я опускаюсь на пол. Мои пальцы пробегают по его густым волосам, утешая его, а он плачет еще сильнее. Затем я обхватываю его своими руками, его голова утыкается в мою грудь. Мы сидим так некоторое время. Никто из нас не отстраняется. Он держит меня так сильно, и это заставляет меня так же крепко к нему прижиматься.
Его рыдания разрушают меня, я плачу вместе с ним. Я не знаю всей истории о его сыне, но прямо сейчас, не смею ни о чем спрашивать. Я просто его держу. И слушаю, как разбивается мое сердце и падает рядом с его уже разбитым сердцем.
Глава 20
Хьюстон
28 мая 2015 г.
Прошел месяц с тех пор, как умер Натан. Доктор Фланиган говорит, что будет полезно вести журнал. Я в этом сомневаюсь. Жизнь без Натана стала невыносимой. Дженнифер больше на меня и не смотрит. Она во всем винит меня. Я сам себя во всем виню.
Это была моя вина.
Мне больше нет смысла оставаться в Чикаго. Я потерял цель в жизни.
30 мая 2015 г.
Прошлой ночью Дженнифер попыталась убить себя, поэтому она отправилась жить к своей матери. Ей нужна помощь. Я типа думаю, что нам обоим она нужна. Но я должен быть сильным. Быть тем, кто удержит семью вместе. Но мы больше не семья. Я решил, что вернусь в Нью-Йорк. Как я могу быть врачом, если не смог спасти даже своего собственного сына?
Марли держит меня, пока я плачу. Полный неудачник, который не может удержать в себе свое Дерьмо. Два года назад в этот день у меня забрали Натана.
Мои слезы стихли. Я не знаю, как долго мы сидим на полу, и мне все равно. Я бы остался здесь навсегда, если бы это избавило меня от боли. Но это не так. Ничто меня от нее не избавит.
Черт, ничто никогда не избавит меня от этой боли.
Вина. Сожаление. Выворачивающее все внутренности ощущение потери ребенка.
Говорят, что родители не должны переживать своих детей. Я никогда в полном смысле не понимал этих слов, пока не умер Натан.
– Марли, – я поднимаю голову и смотрю в ее мягкие зеленые глаза. Она молчит, и я ценю это. В моей голове все спутано. Я не могу составить буквы в слова, чтобы рассказать ей свою историю. Но, я хочу ей рассказать. Я хочу, чтобы она меня знала.
Вытираю слезы.
– Я готов тебе рассказать.
И снова она не говорит, а просто меня обнимает.
– Ты можешь представить, что любишь кого-то больше чем себя? Любишь до такой степени, что если бы вы оба были голодны, то сделал бы все на свете, чтобы его покормить. Любишь до того, что если бы земля вокруг вас была в огне, то ты пронес бы его через огонь, – слезы угрожают упасть, и она смотрит на меня без осуждения. – Любишь так сильно, что если бы ты мог, то с радостью отдал бы за него свою жизнь.
– Нет, – честно шепчет она.
– Он был моим ребенком. Моей гордостью и радостью. Моя жизнь изменилась в тот момент, когда он родился. Цель моей жизни стала заключаться в том, чтобы защитить его любой ценой, – я сильнее к ней прижимаюсь. – И, я его подвел.
Она похлопывает меня по спине, проводит ногтями по хлопку моей рубашки. Как поступила бы любая женщина, любящая мужчину.
Я насмехаюсь над этой идеей. Она никогда меня не полюбит. Никто не сможет. Мужчина, не сумевший защитить тех, кого любит, – не мужчина вовсе.
– Как? – спрашивает она, отвлекая меня от моего горя.
Я немного приподнимаюсь и высвобождаюсь из ее объятий. Меня поддерживает стена, пока я пробегаю пальцами по своим волосам.
– Я опаздывал. Был сосредоточен на работе. Быть врачом – это тяжкий труд. В то утро мой будильник не сработал. Была моя очередь отвозить Натана в школу. У Дженнифер была встреча в старшей школе, где она преподавала. Мы стояли с ней на кухне и спорили, кто его отвезет?
Марли подползает ко мне ближе и прислоняется спиной к стене.
– И что случилось потом?
Мои глаза на краткий миг встречаются с нее.
– Мы облажались. Я попросил Джен поговорить с соседом, чтобы он отвез Натана в школу. Я поцеловал сына на прощание и выбежал из двери – я качаю головой, воспоминания об утренних событиях берут надо мной верх.
Марли обхватывает мою руку своими крошечными пальчиками, поддерживая меня, чтобы я мог продолжить.
– Я работал уже полчаса, как его вкатили. Видишь ли, я работал в отделе неотложной помощи. Это утро было похоже на любое другое. Просто обычный день. Но он не был обычным, – мои глаза закрываются, я вспоминаю о том, что сказали мне медсестры: в больницу доставили ребенка, попавшего в автокатастрофу. Для меня это был очередной пациент. Открыв дверь, я сначала увидел его красную футболку с человеком-пауком. Подумал, что у моего сына есть такая же. Когда подошел ближе, то увидел темные волосы, и осознал, что на каталке лежит мой сын.
События, которые за этим последовали, по-прежнему туманны, хотя я пытаюсь пересказать их Марли. Она тихо слушает, пока я пытаюсь понять, как так случилось, что мне не удалось спасти жизнь своего сына.
Как я разбил стакан в приемной, когда пытался найти тихое место, чтобы все обдумать. Как выглядело крошечное, обмякшее тело сына, когда я держал его в последний раз. Так мирно. Я не плакал после его смерти. Я был в ярости. Гнев поглотил каждую мою частичку. Под мою горячую руку попали даже мои коллеги. Пока я объясняю это Марли, она не отводит глаз. Она принимает мой рассказ и предлагает свою руку, когда я продолжаю говорить.
После того, как рассказал о трагической смерти Натана, говорю о его жизни. О том, как он родился на два дня раньше. Как я часами его держал, не желая оставлять одного ночью. Что прочитав ему сказки на ночь, задерживался в его комнате, пока не был уверен в том, что он спит. И еще немного наблюдал за ним спящим.
Я рассказываю Марли обо всех планах, которые у меня были для моего сына. Как я хотел быть отцом таким же хорошим, как и мой собственный. Как хотел научить его водить машину, завязывать галстук, может быть даже научить медицине. В основном, научить его быть лучшим человеком, каким он мог стать.
Марли слушает, пока я рассказываю о каждом его бо-бо, о его любимых вещах, каждую смешную историю с его участием.
– Сегодня два года, как умер Натан. И умер он за несколько дней до своего шестого дня рождения, – все мои слёзы высохли, но когда я смотрю на Марли, то вижу, что она плачет. Я притягиваю ее к себе и провожу пальцем по ее щеке, смахивая падающие слезы.
– Хьюстон, мне так жаль, – ее глаза смотрят на меня с жалостью. Я не могу видеть в них боль и чувствовать ту же боль, отраженную в моем сердце.
Я хватаю ее лицо, мои пальцы впиваются в ее мягкую кожу, и я начинаю разорять ее губы. Ощущаю ее сладость и проводя языком по ее губам, умоляю ее унять мою боль.
Мне это нужно.
Все слезы, которые я пролил за последние два года, сломили меня до такой степени, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь снова стать целым. Но каждый раз, когда Марли прижимает меня к себе, когда ее стоны срываются в мой рот, она складывает вместе кусочки разбитого меня. Мое сердце бьется. Моя кровь перекачивается. Мой член твердеет.
Я продолжаю поцелуй, когда направляюсь по коридору в спальню, не выпуская Марли из объятий. Опускаю ее на свою кровать.
В этот момент она меня знает. И я хочу, чтобы она знала обо мне все. Все. Каждую грязную деталь. Я и сам хочу о ней все знать.
– Ты единственная помогаешь мне забыть.
Я очень медленно снимаю ее одежду, смакуя каждую частичку ее соблазнительного тела. Ее изгибы, линии ее великолепного лица, даже то, как ее волосы текут, словно океан, на моих белых простынях.
Все в ней прекрасно.
Я скольжу рукой по ее телу к полной груди, тяну и сжимаю ее затвердевшие соски. Она стонет, тем самым сообщая мне, что ей нравится мое прикосновение. Рычу, чтобы она знала, как сильно я возбужден.
То, как я к ней прикасаюсь, похоже на танец.
Мы двигаемся вместе, идеально подходя друг другу. Я в нее проникаю. Она принимает каждый мой дюйм, пока наши глаза не отрываются друг от друга.
Я влюбляюсь в нее.
Сильно.
И ничто не может это остановить. Даже если бы я мог все остановить, то не захотел бы этого делать.
Мы с ней двигаемся в одном ритме, наши тела сталкиваются друг с другом. Ко мне прижимаются ее груди, заставляя меня искать освобождения.
Я сжимаю рукой ее волосы, не желая ее отпускать, когда ее ногти впиваются мне в спину.
– Марли, я хочу, чтобы это никогда не прекращалось.
На ее глаза наворачиваются слезы, угрожая упасть в любой момент. Я притягиваю ее ближе, пока погружаюсь в нее еще глубже.
Трусь губами ее рот, требуя, чтобы она мне открылась. Она это делает, и я сразу же на нее набрасываюсь, мы дышим друг другом, возвращаем друг друга к жизни.
Мы кончаем вместе, тесно прижавшись друг к другу.
Рваное дыхание. Биение сердец. Я стираю слезу, которая катится по ее щеке и прижимаюсь губами к ее губам.
– Спасибо, – шепчу я.
Она сползает с кровати и улыбается, когда надевает свою одежду.
Прежде чем Марли уходит, она поворачивается ко мне:
– Хьюстон, возможно, тебе не стоит пытаться забыть. Может, тебе стоит помнить.
Глава 21
Марли
Suadade (португальский) – чувство тоски по кому-либо, когда того нет рядом.
На следующее утро я открываю свои опухшие из-за плача глаза.
Какое же мужество, должно быть потребовалось Хьюстону, для того, чтобы он мне открылся. Я хочу поддержать его, помочь ему.
Вчера поздно вечером я покинула его квартиру, желая дать ему пространство после того как он обнажил передо мной свою душу. Веселый солнечный свет, льющийся в мою комнату, не может улучшить мое настроение. Как такое возможно? Я одеваюсь и звоню Хьюстону, чтобы проверить, как он там, с идеей быть рядом с ним. Он не отвечает. Перед учебой я захожу в его квартиру, но его там нет.
Мой телефон пиликает, когда приходит сообщение.
Профессор Дейл: «Я не вернусь»
Я: «Куда ты собрался? Как долго тебя не будет?»
Профессор Дейл: «Забудь меня»
И как только я это читаю, идея быть с ним исчезает.
– Марли, я уверена, что он в конце концов позвонит, – говорит Лекси, прежде чем сделать глоток вина. Она приехала сегодня утром на выходные. Этот «позволь мне убедиться, что с тобой все порядке» визит, замаскирован под «сюрприз! я приехала в гости, потому что мне нужно купить кое-что в Нью-Йорке». Меня всегда подбадривает общение с Лекси, так что я рада, что она здесь. Мы как инь и ян.
Я вывернула перед ней свою душу, пока мы ужинали пиццей и вином. Хорошее вино «Pinot Grigio», любимое вино Хьюстона, делает мрачным мое настроение, пока я мысленно устремляюсь к нему.
Я отталкиваю стул и беру наши тарелки.
– Может быть, – говорю я. – Я не уверена.
Прошло несколько дней с тех пор, как я узнала правду о Хьюстоне.
Он нашел преподавателя на замену себе, и нам сообщили, что он не вернется в этом семестре. Я буквально следила за его квартирой, думая, что он может вернуться. Несколько раз ему звонила, но без ответа. Словно он исчез, с лица земли.
