355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ллойд, Биггл » Заговор Глендовера » Текст книги (страница 6)
Заговор Глендовера
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 21:14

Текст книги "Заговор Глендовера"


Автор книги: Ллойд, Биггл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Вот как? – обрадовался мистер Тромблей. – Между прочим, Веллинг блестящее подтверждение тому, что валлийцы обладают способностями, которых нет даже у англичан. Итак, выучите валлийский и приходите ко мне. – Он повернулся к Мадрину, – Я жду вас в субботу в обычное время. Вместе с вашим кузеном, конечно.

Едва он скрылся за поворотом, я соскочил с пони.

– Куда вы? – спросил удивлённый Мадрин.

– Желаю удовлетворить своё любопытство, – сказал я.

Я привязал пони у ворот и пошёл в церковь. Мадрин последовал моему примеру.

Я прошёл в правый придел. На мраморной плите с именем Элинор Тромблей лежал букет простых полевых цветов.

11

В деревню мы возвращались опять по кружной тропе.

– Было ли настоящим чувство, соединявшее их? – спросил я Мадрина.

– Не берусь судить, – ответил он. – Ведь я видел их лишь по субботам, когда они занимались в основном гостями. Мне казалось, они были очень предупредительны друг с другом.

– Что собой представляют субботние вечера?

– Два раза в месяц по субботам в Тромблей-Холл приезжают гости и остаются потом ночевать. Все они принадлежат к одному кругу, и, хотя живут в Уэльсе не одно поколение, никто из них не знает ни слова по-валлийски. Меня приглашали, чтобы я читал свои стихи. Мистер Тромблей любит порисоваться перед своими гостями знанием валлийского языка. Кроме меня на вечерах бывали и другие поэты и музыканты, играющие на народных инструментах.

Я задумался. Что, если возобновление вечеров своего рода знак для Мелери? Мол, траур сэра Эмери закончился и он готов жениться на ней? Ну а стихи, заказанные Мадрину, должны убедить всех в том, что он всё ещё скорбит по умершей жене.

– Видимо, мистер Тромблей, – усмехнулся я, – относится к поэтической музе так же, как к любой служанке. Он платит вам, Дафидд?

– Да, и очень хорошо, – подтвердил Мадрин. – В давние времена в свите каждого феодала был свой бард. Думаю, мистер Тромблей знает об этом, и его самолюбию льстит, что и в его поместье есть собственный маленький бард. Откровенно говоря, мне противно читать стихи перед англосаксами, которые ни бельмеса не смыслят в валлийском языке. Но людей, покровительствующих поэтам, мало, и приходится принимать их такими, какие они есть. Слава Богу, что нашёлся человек, который платит мне за стихи.

– Которые он вам заказал, – уточнил я. Помрачневший Мадрин кивнул головой.

– Как бы там ни было, благодаря барду из Тромблей-Холла я получил приглашение в дом, куда мне необходимо попасть. Каковы требования к одежде приглашённых? Надо ли мне брать напрокат фрак?

Мадрин покачал головой:

– Поскольку он всё-таки считает вас валлийцем, он очень бы удивился, если бы вы явились к нему во фраке. И как бы вы ни были одеты, вас все равно посадят за стол вместе с прислугой.

Мадрин, как и в первый раз, нежно обнял и поцеловал жену. Девочки бросились ему на шею, словно он отсутствовал целую неделю. Даффи был очень горд тем, что отец поручил ему отвести пони в сарай и дать им сена.

Мадрин попросил жену рассказать, какие события случились в его отсутствие.

– Кадану Моргану почудилось, будто он видел, как по дороге проезжали «ребекки», – сообщила Мервин. Её английский был не таким беглым, как у мужа.

Мадрин рассмеялся, но потом нахмурился:

– Где он их видел?

– На дороге, когда возвращался ночью из Карно. Их было пятеро, – ответила Мервин.

– Вы знаете о «ребекках»? – обернулся он ко мне.

– Конечно, – ответил я. – Но я не думал, что они когда-нибудь появятся вновь.

В книге Борроу Холмс отметил то место, где рассказывалось о беспорядках в Уэльсе, происходивших шестьдесят лет назад и получивших название «Восстание „ребекк“. Сто лет назад в Уэльсе было невозможно проехать даже десять миль, не заплатив за проезд специальным сборщикам. Все дороги в Уэльсе являлись частными владениями, и такая система надоела наконец и богатым и бедным. Однажды ночью на дорогах появились всадники, переодетые в женское платье – отсюда название „ребекки“, – и начали жечь сторожки сборщиков и ворота, преграждающие проезд по дороге. Восстание приняло такой размах, что в Лондоне забеспокоились и сделали проезд по дорогам бесплатным.

– Кадан Морган утверждает, что они появились. Впрочем, он часто возвращается домой навеселе – он работает у своего дяди в таверне, – и мог видеть даже зелёного змия.

– Он видел их до или после убийства Глина Хьюса? – полюбопытствовал я.

– Вы считаете, что «ребекки»… – Мадрин смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Пока речь идёт только о фактах, – сказал я. – Мне надо знать, когда он их видел в первый раз.

– Я поговорю с ним, – пообещал Мадрин.

Мы прошли в дом, сели за стол на кухне, и Мервин угостила нас чаем с овсяным печеньем. Девочки улыбались, поглядывая на меня, но, видимо, стеснялись заговорить, потому что плохо знали английский. Я тоже улыбнулся им.

Мадрин беседовал с женой по-валлийски. Я, разумеется, не участвовал в разговоре, и у меня появилась возможность сравнить Мервин с Мелери Хьюс. Мервин, как и Мелери, была брюнетка, но гораздо меньше ростом и более женственна, чем высокая и резкая в движениях Мелери. Даже мне, видевшему Мервин впервые, было ясно, что она влюблена в своего мужа, как и десять лет назад. Она явно гордилась своей ролью жены поэта и матери троих прелестных детей.

Наконец супруги замолчала, видимо, почувствовали неловкость от того, что я не понимаю, о чём они говорят.

– Этот человек, оказывается, старый друг священника, – сказала Мервин уже по-английски. – Дядя Томос очень рад, что его дела поправились.

– Дядя Томос и его жена, – пояснил Мадрин, – попали в очень трудное положение. Они уже старые, и им не под силу вести хозяйство на ферме. Конечно, мы им помогаем. И вот вдруг появляется барышник, торгующий лошадьми, и предлагает взять у них в аренду пастбище для своих лошадей. Старик, конечно, обрадовался, ведь деньги за аренду помогут им свести концы с концами.

– Когда появился этот барышник?

– Вчера.

– Раньше с такой просьбой никто к ним не обращался?

– Вы имеете в виду, не обращался с просьбой об аренде пастбища?

– Да, и не обязательно к вашему дяде. Насколько я знаю, Пентредервидд находится далеко в стороне от ярмарок, где происходит торг лошадьми. Непонятно, зачем барышнику арендовать пастбище в стороне от ярмарок?

Мадрин рассмеялся.

– Наша деревня не настолько изолирована от мира, как вам кажется. В десяти милях железная дорога, по которой за час можно добраться до Ньютауна. Кроме того, в нескольких милях от нас проходят дороги в Махинлет и Аберистуит. Этот барышник – старый друг священника, именно он посоветовал барышнику обратиться к дяде Томосу и тётушке Хафине.

– Кто-нибудь видел его раньше у священника?

– Понятия не имею. – В голосе Мадрина мне послышалась ирония. – Вы, как всякий сыщик, берете все под подозрение. Зачем бы священнику выдавать этого барышника за своего старого друга?

– Меня настораживает, – пояснил я, – странное совпадение по времени. – Я повернулся и обратился к Мервин: – Скажите, пожалуйста, не поселился ли здесь кто-нибудь ещё за последние дни?

– На ферме у Парри живёт мальчик, – ответила она. – У него слабые лёгкие, и доктора посоветовали ему пожить в горах, на чистом воздухе.

– Этот мальчик англичанин?

– Гвен Парри плохо говорит по-английски. Наверное, мальчик валлиец.

– Давно он здесь живёт?

– То ли месяц, то ли две недели. Точно не скажу.

– Сколько ему лет?

– Я видела его всего один раз, да и то издали, когда была в гостях у Эвансов, они соседи Гвена Парри.

– Как он выглядит, этот мальчик?

Мервин раскраснелась. Мои настойчивые вопросы смущали её.

– Я не разглядела. Помню только, что у него светлые волосы.

Я вскочил из-за стола, секундой позже то же самое сделал Мадрин. Мервин смотрела на нас широко раскрытыми глазами.

– Вы думаете, это тот самый юноша? – спросил Мадрин.

– Совершенно уверен, барышник, конечно, тот мужчина, который сопровождал его в Лондоне и Ньютауне. Я должен взглянуть на юношу. Далеко отсюда ферма Гвена Парри?

– Скоро стемнеет, – сказал Мадрин, – и нам будет трудно добраться до его фермы, хотя она не так уж далеко. Мы проезжали мимо неё. Она стоит на вершине холма. Но что вы собираетесь делать? Приедете туда и попросите юношу к вам выйти?

– Разумеется, нет. Я не хочу с ним встречаться.

– Значит, это придётся пока отложить. Начнём с визита к священнику. Я представлю вас ему как приверженца англиканской церкви и своего кузена, и вам, возможно, удастся посмотреть на его старого друга. Есть ещё что-нибудь неотложное?

– Я хотел бы поговорить с какой-нибудь служанкой из Тромблей-Холла. Желательно, чтобы это была служанка, которая ухаживала за Элинор Тромблей во время её болезни.

– Летти Хоуэлл? – Мадрин бросил вопросительный взгляд на жену.

Та кивнула.

– Она ночует дома? – спросил Мадрин.

– Сейчас она живёт у дочери, – ответила Мервин.

– Значит, сначала мы идём к священнику, а потом к Летти Хоуэлл. А теперь я покажу, где вы будете спать, – и Мадрин решительно направился в спальню.

После споров и препирательств с Мадрином и его женой, которые хотели, чтобы я спал на их кровати – они бы устроились на полу в кухне, – я добился их согласия на то, что буду спать в сарае на чердаке. Мне устроили прекрасное ложе на сене и дали два тёплых шерстяных одеяла. Здесь я мог приходить и уходить, когда захочу, не беспокоя хозяев.

Дом священника стоял позади церкви. Вероятно, он был построен одновременно с ней. К несчастью, священника не оказалось дома, как и его гостя, мистера Батта. Все это нам сообщила экономка, тощая пожилая женщина. Мадрину удалось разговорить её, и она сказала, что мистер Батт, несмотря на своё ремесло барышника, чистоплотен, аккуратен и вежлив, как настоящий джентльмен. Он уехал сегодня рано утром и обещал вернуться дня через два.

Когда, явившись к Летти Хоуэлл, мы заговорили с ней об Элинор Тромблей, она заплакала. Прошло уже три месяца после смерти её хозяйки, но бедная женщина все ещё не могла оправиться после пережитого ужаса. Она ведь дни и ночи сидела у постели умирающей. К чести Эмерика Тромблея, он отпустил служанку отдохнуть – пожить у дочери, – по-прежнему выплачивая ей ежемесячное содержание.

После того как она немного успокоилась, я сообщил, что у меня самого недавно умерла мать, и описал симптомы отравления мышьяком: спазмы в желудке, рвота и понос.

– Особенно ужасно было видеть её судороги, – сказал я.

Бедная женщина опять заплакала.

– Я не могла спокойно смотреть на её мучения, – пожаловалась она сквозь слёзы.

Конечно, я спросил Летти Хоуэлл, как вёл себя во время болезни жены Эмерик Тромблей. По её словам, не было человека заботливей и нежнее его.

Мы долго молчали, выйдя из дома, где жила Летти Хоуэлл. Мадрина, очевидно, потрясла моя ложь. Ему было известно, что моя мать преспокойно живёт в Лондоне и, хотя у неё парализованы ноги, она не думает умирать. Меня же одолевали сомнения насчёт того, что Эмерик Тромблей мог отравить мышьяком жену. После рассказа Летти Хоуэлл и встречи с ним мне казались неубедительными обвинения мистера Сандерса и Брина Хьюса. Но если не он, то кто же?

Наконец Мадрин нарушил молчание.

– Я никогда бы не смог поступить, как вы, – сказал он. – Вы были так естественны, словно хороший актёр, вжившийся в роль.

– Чтобы добыть необходимые сведения, приходится иногда лгать и изворачиваться, – объяснил я. – Я бы не остановился даже перед взломом квартиры, если бы это помогло изобличить преступника.

– Теперь вы уверены, что Элинор Тромблей была отравлена?

– Все симптомы говорят об этом. Но, к сожалению, они совпадают с симптомами холеры и других эпидемических заболеваний, так что только эксгумация трупа и лабораторный анализ могли бы подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. Поскольку она не опровергнута, приходится подозревать, что Эмерик Тромблей виновен в отравлении жены, хотя он производит впечатление любящего и заботливого супруга. Многие, правда, считают его дьяволом в человеческом образе.

По дороге мы зашли в таверну и выпили по кружке пива. Я надеялся поговорить с кем-нибудь из слуг, работающих в поместье. Но никого из них не оказалось: они ещё не вернулись домой, ведь путь из Тромблей-Холла до Пентредервидда был неблизкий.

Дома наш ждал обильный ужин. Лица детей заметно оживились, когда Мервин поставила на стол жареную баранину. Очевидно, они редко ели мясо. Я понял, что Артур Сандерс не поскупился, и это значительно улучшило питание семьи Мадрина.

После ужина я написал письмо Шерлоку Холмсу, адресовав его, как мы условились, в адвокатскую контору, в которой я фиктивно работал. Даффи с радостью согласился отнести его на почту.

Потом я отправился на сеновал и едва залез под одеяло, как сразу же заснул.

Меня разбудил лошадиный храп и голоса людей. Было светло, и мне показалось, будто уже утро, и только потом я сообразил, что это взошла луна. Я выглянул из чердачного окна. По тропе, огибающей деревню, ехали всадники в женской одежде. Я ясно слышал мужские голоса и, догадавшись, что это «ребекки», стал быстро одеваться. Оседлав своего пони, я отправился в погоню за всадниками.

Когда я выбрался на тропу, они уже скрылись из виду. Я нагнал их там, где тропа сворачивала на дорогу, ведущую из деревни. Сообразив, что следовать за ними по дороге опасно, я поехал по тропинке, уходящей вверх и то приближающейся, то отдаляющейся от дороги. Эта тропинка была мне незнакома, но обстоятельства не предоставляли мне другого выхода. Миновав пастбище, потом какие-то ворота, я остановился и подождал, пока «ребекки» покажутся внизу, на дороге. Они ехали шагом, и я спешился и повёл пони за собой. Наконец «ребекки» достигли места, где дорога соединялась с тропой, идущей к ферме Мелери Хьюс «Большие камни». Здесь моя тропа разветвлялась на две: одна взбиралась вверх, другая опускалась вниз. Я выбрал вторую и опять опередил всадников. Остановившись в небольшой рощице, я стал поджидать их.

Приглядевшись, я заметил фигуру, примостившуюся на большом камне у края дороги. Когда всадники поравнялись с камнем, фигура поднялась, и всадники остановились. Поговорив о чём-то, они поехали дальше. Человек, сидевший на камне, ехал теперь на лошади позади одного из верховых.

Я привязал пони к дереву и спустился на дорогу. Стараясь держаться в тени кустов, я шёл за «ребекками». Впереди была узкая расщелина между холмами, и мне следовало подождать, пока они минуют её, иначе меня могли заметить.

Потом, пройдя по камням на другой берег речушки и бегом проскочив расщелину, я оказался у озера. От дороги к Тиневидду, дому Кайла Коннора, двигалась одинокая фигура; всадники ехали по направлению к роще слева от озера. Когда они исчезли за деревьями, я тоже пошёл к дому. Тот, кого я преследовал, сел на камень в тени стены, окружавшей дом. Я спрятался в кустах неподалёку, держа под наблюдением сидевшего и рощу, где скрылись «ребекки».

Так прошёл час, потом другой. Человек, сидевший у стены, то и дело разминался, чтобы не заснуть. Я тоже клевал носом. Всё оставалось по-прежнему ещё с полчаса.

Вдруг тишину нарушил странный звук. Я понял, что это сигнал: очевидно, «ребекки» возвращались. Луна зашла, и начало светать. В сером утреннем свете было плохо видно, но всё же я мог бы поклясться, что на всадниках теперь была мужская одежда.

Человек возле дома замахал руками. Кто-то из верховых помахал в ответ. Всадники приближались. Человек, за которым я наблюдал, прошёл мимо меня, и я узнал его: это был Олбан Гриффитс, юноша-блондин, которого я уже встречал в Лондоне и Ньютауне. Когда один из входивших поравнялся с ним, юноша вскочил на лошадь позади всадника. Верховые скрылись в расщелине. Я спустился за ними. Переехав речушку, всадники выбрались на дорогу, а юноша стал карабкаться вверх, туда, где на вершине холма стоял небольшой каменный дом.

Дойдя до рощицы, где оставил своего пони, я сел на него и без приключений добрался до Пентредервидда. Когда я въезжал во двор, меня заметила одна из девочек, и вскоре все семейство высыпало на меня посмотреть. Я заявил, что совершал верховую прогулку перед завтраком. Даффи отвёл моего пони в сарай.

После завтрака я поговорил с глазу на глаз с Мадрином.

– Сегодня ночью я следил за «ребекками». Мне совершенно непонятен этот маскарад. Но одно мне удалось установить точно: мальчик, живущий на ферме Гвена Парри, – тот самый юноша со светлыми волосами, которого мы с вами видели в Ньютауне, а также в Лондоне. Он ехал вместе с всадниками и зачем-то сторожил ферму мистера Коннора. Мне надо с ним непременно встретиться.

12

После завтрака я почувствовал, что клюю носом, и опять отправился на сеновал. Когда я проснулся, по крыше сарая шумел ливень. Из щелей капало, но, к счастью, не над моей постелью. Я встал и посмотрел в окно. Холмы была затянуты серой дождевой пеленой.

Из дома вышел накрытый плащом Даффи. Я отворил окно и помахал ему. Он махнул в ответ и скрылся за дверью. Через несколько минут он уже бежал к сараю с ведром горячей воды и тазиком. Ловко взобравшись по лестнице, он поставил ведро на пол. Я поблагодарил его и начал бриться и умываться. После водных процедур у меня поднялось настроение, которое упало, когда я увидел серые дождевые тучи.

Быстро преодолев под дождём небольшое расстояние, отдалявшее меня от двери, я вошёл в дом. Мервин уже собрала обедать, сообщив, что Мадрин просил не ждать его. Я поинтересовался, почему Даффи не в школе, и она ответила, что отец занимается с сыном сам, и Даффи уже опередил в учёбе своих сверстников.

– Вы сегодня не спали всю ночь? – озабоченно спросила женщина. Я кивнул, и она добавила: – Я очень беспокоюсь. Сначала убийство, теперь эти «ребекки».

Дверь отворилась – это появился дядя Томос. Он пришёл в деревню, чтобы купить кое-какие припасы: он всегда выбирает для этого дождливые дни, когда всё равно нельзя работать в поле. Все это Мервин перевела мне на английский, так как дядя Томос говорил только по-валлийски. Это был седой, морщинистый и очень старый человек с добрыми, как у ребёнка, глазами. Мервин пригласила его за стол. Он сначала отказывался, но потом сел и пообедал с большим удовольствием.

Я корил себя за то, что не выяснил вчера у экономки, как выглядит старый друг священника, мистер Ватт. Теперь я надеялся исправить эту непростительную, как отметил бы Холмс, ошибку.

– Узнайте, пожалуйста, у вашего дяди, – попросил я Мервин, – нет ли у человека, который арендует его пастбище, рыжей окладистой бороды?

Мервин перевела мой вопрос на валлийский. Старик смущённо пробормотал что-то, она переспросила, и он добавил несколько слов.

– Он говорит, – сказал Мервин, – что человек этот точно с бородой. Но у дяди такое плохое зрение, что он уже не различает цвета.

Ну что ж, и на том спасибо. Возможно, борода у барышника действительно рыжая. Тогда он выбрал себе удобный опорный пункт – ведь от фермы дяди Томоса не так уж далеко до фермы Гвена Парри, и можно без труда поддерживать контакт с блондинистым юношей.

Меня смущало одно: тот человек с рыжей бородой никак не походил на старого друга священника. Но тут я вспомнил, что все здесь вращалось вокруг владельца Тромблей-Холла. Ведь священник служил в его часовне службу и получал за это деньги. Сэру Эмери достаточно было только намекнуть, и священник согласился бы назвать «старым другом» кого угодно.

Я вернулся на сеновал, прилёг на постель и задумался. День, проведённый в Пентредервидде, дал неплохие результаты. Незнание валлийского языка пока никак не отражалось на моей работе. Все, с кем я беседовал, кроме дяди Томоса, говорили по-английски. Важно было только не терять зря времени. Я считал, что владелец дома у озера как-то связан со всем этим делом, и я решил поехать к нему без приглашения. В конце концов, не откажется же он принять заглянувшего на огонёк лондонца в дождливый день, когда от скуки не знаешь, куда деться. И если даже я получу от ворот поворот, всё же лучше попытаться что-то сделать, чем сидеть сложа руки.

Я сказал Мервин, что отправляюсь к сапожнику, и она дала мне тяжёлый плащ.

– Как только почувствую, что промок до нитки, вернусь сушиться к вашему очагу, – пошутил я.

Я снова ехал по тропе, которая пересекла сначала пастбище, потом миновала чью-то ферму и наконец спустилась к дороге. Я узнал большой камень, на котором сидел юноша, поджидая всадников. Дорога привела меня к речушке. Я переехал её вброд – камни, по которым перебирались пешеходы, были уже под водой, – проехал то место, где холмы стояли плечом к плечу, оставляя тесную расщелину, в которой шумела речка, и оказался на берегу озера. Ещё вчера синее как сапфир сейчас оно было почта черным; по нему ходили высокие волны. В таком озере вполне могло обитать чудовище по имени Водяная Лошадь.

Я спрыгнул с пони на землю и хотел постучать в дверь, но она распахнулась передо мной сама, – видимо, моё приближение не осталось незамеченным, – и на пороге появилась женщина, которая вопросительно смотрела на меня. В некоторой растерянности я произнёс:

– Мистер Коннор дома?

– Он всегда дома, – отрезала женщина. – Как ему доложить о вас?

– Скажите, что его хочет видеть Эдвард Джонс из Лондона.

– Из Лондона? – Женщина была явно удивлена. Я молча кивнул.

– Мистер Джонс, – обернувшись, громко сказала она. – Говорит, что он из Лондона.

– Пусть поднимется ко мне, – послышался глубокий бас.

Со стороны хозяйственных построек появился мужчина, видимо работник с фермы, и, взяв под уздцы, увёл моего пони. Из прихожей мы спустились по нескольким ступенькам и оказались на кухне. Это была большая комната, чуть ли не зал; посередине её стоял массивный дубовый стол с крышкой из цельного куска дерева. Пол на кухне был каменный. Рядом с камином, в котором весело потрескивали поленья, располагалась печь, она несколько выступала вперёд, как бы подчёркивая тем своё значение. По стенам стояли кухонные шкафы и буфеты, в которых поблёскивала начищенная посуда; на полках возле печи было много деревянной утвари, какую я видел вчера у столяра, но не светлой, а уже потемневшей от употребления. С потолка, как и в таверне, свисали связки лука, копчёные окорока и колбасы. Я снял с себя плащ, и женщина повесила его сушиться, а потом указала мне на широкую лестницу, ведущую наверх, и я стал подниматься по ней, при каждом шаге хлюпая водой в ботинках.

На площадке, в кресле-каталке со сложной системой колёс и приводов, меня поджидал мужчина средних лет. Первое, что бросилось мне в глаза – это большая, с копной тёмных длинных волос голова на очень крупном туловище. Потом я разглядел мускулистые руки и тонкие, ссохшиеся ноги, стоящие на доске, укреплённой внизу кресла. На мужчине был серый шерстяной свитер домашней вязки и простые чёрные брюки. Он был тщательно выбрит.

– Как поживаете, мистер Джонс? – приветствовал он меня.

– Простите за неожиданное вторжение, – ответил я, пожимая протянутую мне руку, – но, узнав о вас, я горел желанием познакомиться с вами.

Он весело рассмеялся.

– Такому отшельнику и калеке, как я, приятно, когда к нему приходят с визитами. Но кажется, погода сегодня не для визитов?

– Вы правы. Но если бы вы знали, какая тоска в дождь сидеть дома и не иметь возможности перемолвиться с кем-нибудь словом! Я приехал в Пентредервидд к своему кузену, чтобы посмотреть на землю своих предков и провести отпуск на свежем воздухе. И вот, наслушавшись разговоров об овцах и надоях, я узнал, что не так далеко от меня живёт отшельник, который, быть может, будет рад собеседнику.

Мужчина откинулся в кресле и добродушно улыбнулся.

– Конечно, можно со скуки помереть от таких разговоров. И разумеется, я рад вам. Поэтому возьмите кресло и подсаживайтесь к огню, я вижу, у вас ноги совсем промокли. Я не избалован визитами. Единственные мои гости – священник, доктор и Эмерик Тромблей. Священник заглядывает ко мне, чтобы сразиться в шахматы, доктор рассматривает меня как своего пациента, а Эмерик Тромблей просто заезжает по пути проведать. Я бывал у него на субботних вечерах, но из-за смерти его жены они прекратились. Единственные и неизменные друзья, с которыми мне никогда не скучно, это мои книги.

Дальше он стал расспрашивать меня о Лондоне, о том, чем я занимаюсь, и я понял, что он меня проверяет. Шерлок Холмс, предвидя это, заставил меня изучить делопроизводство в адвокатских конторах. Он часто экзаменовал меня, так что я не боялся вопросов Кайла Коннора насчёт моих занятий; что касается лондонской жизни, то я даже сумел удивить его, сообщив, что открывается первая трамвайная линия и что в городе появились экипажи с бензиновыми двигателями.

Тогда он перешёл к лондонским лавкам и магазинам, и тут я узнал, что у известного торговца обувью Джона Паунда, кроме лавок на Пикадилли, Риджент-стрит и Тотенхем-Корт-роуд, есть ещё магазин на Леденхолл-стрит. Оказалось, что Коннор гораздо лучше меня знаком с табачными и винными лавками, зато я знал лучше, чем он, книжные лавки и аптеки.

Под конец проверка превратилась в весёлое соревнование. Мы обсудили с ним, куда лучше всего поехать отдохнуть за город, кто поёт лучше: Мери Ллойд или Литтл Тич, две звезды мюзик-холла, поговорили о деле Оскара Уайльда и закончили воспоминаниями о туманах над Темзой.

– А вы отлично знаете Лондон, молодой человек, – отметил наконец Кайл Коннор. – Ваш шеф должен быть вами доволен.

– Мне совершенно ясно, что вы знаете город лучше меня, – возразил я. – Наверное, вы прожили в нём долгие годы.

– Я жил в нём до того, как у меня отнялись ноги, и после. Но я понял, что большой город не место для инвалида. В своём хорошо устроенном доме я чувствовал себя, как в тюрьме. Я уехал в Шрусбери и прожил там год. Мне там не нравилось, и весь тот год я искал место, где бы мне захотелось поселиться навсегда. Наконец я нашёл этот дом на берегу озера и купил его вместе с земельным участком. Тогда он был обыкновенным фермерским домом, где в одной половине жили люди, а в другой – скотина, причём вход был общим. Я переделал его, построил коровник, конюшню и мастерские. Земля здесь не богатая, но пастбища хорошие, и ферма обеспечивает меня продуктами круглый год. Работники фермы очень довольны мной, потому что я практически не вмешиваюсь в их дела.

– Когда вы здесь поселились?

– Я купил Тиневидд в начале прошлого года, а переехал сюда осенью, когда были закончены строительные работы. Идёмте, я покажу вам, как я живу.

Я осмотрел его кабинет, где вдоль стен стояли высокие книжные шкафы, гостиную, спальню, столовую, ванную и, наконец, небольшую комнату с широкими стеклянными дверями на балкон, который смотрел на юг. Кайл Коннор очень быстро передвигался в своём кресле, крутя колеса и поворачивая рычаги.

Мы переместились в столовую. Он позвонил, и в комнату вошла женщина, та самая, которая открыла мне дверь.

– Принесите нам чай, миссис Пью, – сказал Коннор. – Мистер Джонс теперь будет, я надеюсь, часто навещать меня. Так что прошу принимать его поласковее, миссис Пью.

За чаем мы опять разговаривали. Время летело незаметно, и я вдруг спохватился: ведь Мадрин, должно быть, волнуется, потому что не знает, где я.

– Простите, мистер Коннор, но мне пора возвращаться к своим родственникам, – сказал я и встал. – Благодарю за тёплый приём и надеюсь посетить вас ещё раз.

– Я провожу вас, – сказал Кайл Коннор.

Он снова позвонил и, когда в столовую опять вошла миссис Пью, выехал на лестничную площадку. Здесь миссис Пью привязала к его креслу верёвку, конец которой вытащила из большого ящика, и Коннор съехал вниз быстрее, чем я спустился по лестнице.

– Вы, конечно, поставили электромотор для подъёма кресла? – сказал я.

– Нет, – ответил он. – Я придумал такую систему приводов, с которой миссис Пью справляется без труда.

– Вчера я и мой кузен видели, как вы купались в озере. Глядя на вас, мне тоже захотелось поплавать.

– Когда придёте в следующий раз, искупаемся вместе. Но предупреждаю, вода в озере очень холодная.

Мы пожали друг другу руки, и я вышел из дома. Работник подвёл мне моего пони, миссис Пью накинула на меня уже сухой плащ, и я отправился в обратный путь. Противный дождь лил по-прежнему.

Кайл Коннор казался таким простым и открытым, был к тому же ещё и калекой, что мысль о какой-либо связи между ним и убийством Глина Хьюса казалась нелепой и бессмысленной. Но тогда почему юноша следил ночью за его домом? И вряд ли всадники без причины оказались в роще у его усадьбы? Эти вопросы не давали мне покоя.

Во дворе меня встретил один только Даффи. Видимо, остальным надоели мои слишком частые отлучки. Я поднялся на свой сеновал и стал переодеваться. Вскоре пришёл Мадрин.

– Давайте вашу мокрую одежду, – сказал он, – я отнесу её просушиться. Я боялся, что вы опоздаете. Священник пригласил нас на чашку чая. Кстати, барышник вернулся.

Мадрин рассказал мне, что встретил священника, рассказал ему обо мне, и тот пригласил нас к себе на чай. Ведь я говорил, что очень хочу повидать барышника, и Мадрин искал предлог устроить это.

Мы сели на наших пони и поехали к священнику. Дорогой я поведал о своём визите в Тиневидд.

Отдав мокрые плащи служанке, мы прошли в гостиную, где нас приветствовал преподобный Изикел Браун, высокий представительный господин с пушистыми баками. Кроме нас на чай были приглашены ещё несколько гостей. Барышник ничем особенным среди них не выделялся. К моему глубокому сожалению, борода у него оказалась чёрная и аккуратно подстриженная и он совершенно не походил на спутника светловолосого юноши.

Священник познакомил нас, сообщив, что он учился вместе с Хаггартом Баттом в Оксфорде. Последний стал рассказывать о какой-то проделке со свиньёй в их молодые годы, чем заставил преподобного Брауна густо покраснеть.

Я сел рядом с мистером Баттом, решив всё же прощупать его.

– Вы давно живёте в Уэльсе? – задал я первый вопрос.

– Никогда не жил в Уэльсе, – ответил он каким-то гнусавым голосом. – Я бываю тут наездами. К сожалению, хорошие лошади – большая редкость в Уэльсе.

– Я только вчера видел хорошую лошадь, – сказал я. – На ней ездит Эмерик Тромблей.

– На неё приятно смотреть, – отозвался Хаггарт Батт, – но только идиот может думать, будто она способна работать на пашне. Такие красивые лошади, как и красивые женщины, нужны лишь богатым людям.

– Каких лошадей вы предпочитаете? – продолжал я расспросы.

– Таких, которые могут долго и хорошо трудиться, – ответил он. – В Уэльсе их почти не встретишь. Чтобы их купить, надо ехать в Лайдсдейл или в Ланаркшир.

– Ланаркшир? – повторил я задумчиво. – Не там ли Роберт Оуэн начинал свой социальный эксперимент?

– Роберт Оуэн – это кто? – спросил мистер Батт. И вдруг подмигнул мне.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю