Текст книги "Вдали"

Автор книги: Лия Спеллман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Глава 1

Я тяжело вздохнула. Либо бронхиальная астма давала о себе знать в условиях холодного, продуваемого помещения, либо так ознаменовалось начало не менее трудного дня. Облачко пара изо рта повисло передо мной на пару секунд и медленно рассеялось в холоде окружавшей меня темноты.

Нужно найти способ обогреть убежище. Еще не отошедшие от тяжелого, беспокойного сна глаза с трудом различали предметы в комнате, и я безуспешно щурилась в поисках чего-нибудь полезного. Вчера я едва передвигала ноги, силы, как и температура моего тела, стремились к нулю, и под покровом ночи я сразу плюхнулась на кровать, не обременив себя ни попыткой разжечь огонь, ни обезопасить его от возможных вторжений.

Ледяной ветер, с протяжным воем задувавший в трещины деревянных стен, заставил меня плотнее укутаться в куртку бледно-зеленого цвета и снова отправить пару нелестных слов в адрес затянувшейся зимы. Вспомнив что-то, я начала хлопать по карманам и наконец победоносно вскинула руку с зажатым в кулаке спичечным коробком.

– Раз, два, три, четыре… – зашептала я, откладывая каждую отсчитанную спичку в противоположный конец коробка, то и дело перепроверяя расчеты. Когда их количество достигло двенадцати, я снова принялась водить пальцами по каждой из них, пока окончательно не удостоверилась в количестве. Я закрыла коробок и надежно спрятала его в карман, запихнув поглубже. Молния до последнего не хотела поддаваться, но обещания разобрать ее на маленькие кусочки и отправить в мусорку сработали: с противным скрежетом застежка встала на свое место.

Как иронично: в прошлом – совершенно непримечательная бытовая вещь теперь стала необходимостью номер один для выживания. Я вспомнила про нож в рюкзаке. Ладно, номер два.

Допустим, какое-никакое средство для разжигания огня у меня есть, а вот с остальным дела обстояли хуже, не буду же я разводить костер посреди нашего нового убежища. Хотя… В абсурдных, безвыходных ситуациях спасти нас могут лишь не менее безумные способы их решения.

Слабые лучи утреннего солнца, совсем не греющие, но хотя бы дарующие крупицы света, медленно скользили по окружающему пространству. Шкаф с покосившимися полками, паутина, приобретшая серый оттенок из-за попавшей в нее грязи на потолке и стенах – я передернулась, осознавая, что рано или поздно мне придется встретиться с ее обитателями, плита – оставалось лишь надеяться, что рабочая, холодильник, покрытый плесенью от старости. Я, словно пес на охоте, втянула носом воздух. Отсыревший, влажный, он вызывал тошноту, и я пообещала себе сделать уборку, как только разберусь с насущными проблемами, количество которых, к сожалению, давно перевалило за метку нормального.

Бинго! Небольшая, черного цвета печка скромно покоилась в углу, правда, не подавая особых надежд… Впрочем, как и абсолютно всё остальное, что присутствовало сейчас в моей жизни.

– Верно, Эд? – усмехнулась я, бросив взгляд на брата.

Еле подергивающееся, издающее хрипы, которые до смерти напугали бы любого, но не меня – у человека есть полезнейшее умение привыкать абсолютно ко всему – тело было зафиксировано на стуле с помощью бурых ремней, потрескавшихся от постоянной смены температуры и прочих внешних факторов. По ним даже можно было прочитать наш маршрут – вырванные из привычной среды домашнего окружения, они прошли через жаркое изнуряющее лето, дождливую осень, а теперь продолжали свое путешествие по дремучим зимним лесам. Я задумчиво постучала ногтем по ремням. Им нужна замена: вряд ли сейчас делают достаточно прочный материал, чтобы пережить подобное без ощутимого вреда качеству, а мне вовсе не хочется проснуться от звука клацанья зубов изголодавшегося зомби в миллиметре от моего лица.

Эд издал негромкий рык, дернувшись вперед, и я вздрогнула, быстро выплыв из омута мыслей.

– Да знаю я, знаю! Я уже отправляюсь за твоим завтраком, заодно разведаю обстановку поблизости. Тебе мозги кроличьи или птичьи? – кажется, говорить с ожившим мертвецом вошло у меня в привычку. Либо это единственное, что держит меня в своем разуме, либо это звоночек об обратном.

– А пока, зай, ты только не сердись, но мы примем обычные меры предосторожности. Я пока не знаю здешнюю обстановку – вдруг поблизости волки, а ты своими хрипами и рыками их привлечёшь? – с этими словами я достала из валяющегося неподалеку рюкзака самодельный тряпочный кляп и ловко заткнула рот раскапризничавшемуся брату. Тот издал грустный стон и как-то даже поник, опустив голову.

Я затянула фиксирующие ремни потуже; затем перепроверила их на прочность, быстро, но от этого не менее старательно. Внимательно осмотрела стул на наличие поломок и любых других погрешностей, которые могут позволить братцу сбежать. Удовлетворившись результатом, я подхватила рюкзак и забросила его на плечи, немного поелозив, чтобы тот улегся как можно удобнее. И затем, упрямо мотнув головой, снова сняла его: расставаться со всеми своими пожитками ужасно не хотелось, но выложить некоторые вещи являлось наиболее оптимальным вариантом. Мне совершенно незачем перенапрягать и так уставшие плечи и спину, которые не восстановились даже после длительного сна, да и отпечатки врезавшихся в кожу ремешков и деталей доставляли дискомфорт. И потом, упускать добычу, даже самую мелкую, из-за уже набитого доверху рюкзака – крайне досадно.

Опустившись коленями на пол, я проигнорировала холод, пронзающий мои ноги через потрепанную ткань штанин – помимо прочего, стоит заняться починкой одежды – и стала выкладывать одну вещь за другой. Они образовали небольшую горку рядом с санями, небрежно оставленными мною посреди убежища, еще ночью бегло оценив критическое состояние которого, я сделала вывод, что дорожка из снега прогнившему полу уже никак не повредит. И как мне привести это место хоть в какое-то подобие порядка?

А ведь Эд был тем ещё мастером на все руки… Его помощь была бы очень кстати. Да что помощь – я просто безнадежно сильно скучаю по своему брату, и никакому морозу, голоду, и ужасным в своих поступках людям не удастся заставить меня забыть о любви к нему. Я прикрыла глаза, с чувством теплившейся в моем сердце надежды, отдаваясь воспоминаниям.

– Ну нет же, ты его так сломаешь! – сильные, загрубевшие от привычки брата проводить всё свое свободное время в мастерской руки лишили меня самодельного арбалета, в тетиву которого я так старательно пыталась вложить стрелу. Несмотря на строгий тон, Эдвард оставался аккуратен, забирая у меня оружие, и еле заметные морщинки возле его глаз разбегались, выдавая усердие сдержаться от улыбки.

Я вздохнула, и прядка каштановых волос, до этого заправленная за ухо, всколыхнулась от моего дыхания.

– Ну вперед, мистер Я-Умею-Всё-На-Свете, – я как можно более безразлично взмахнула рукой, мол, не очень-то и хотелось, и отошла в сторону.

Задрав голову, я залюбовалась летним небом. Ветер неспешно гонял из стороны в сторону редкие облака. Я расставила руки, словно пытаясь объять всю природу вокруг, и медленно закружилась на месте. Рядом находился лес, и где-то среди густых деревьев насыщенного зелёного цвета, какой приобретают листья только в самом разгаре лета, раздавалась трель соловья и чириканье словно подпевавших ему птиц. Я прислушалась к затейливым мелодиям, игнорируя звуки выпускаемых братом стрел, которые то и дело сопровождались заносчивыми победными выкриками. Да-да, мы поняли, ты хорош.

Пернатые обитатели леса будто соревновались друг с другом: вот приостановится напыженный соловей с выпяченной грудью, чтобы перевести дыхание и вновь затянуть свою песню, как остальные тотчас заводят мелодию и того пуще, и наперебой голосят о чём-то своём, птичьем.

Природа заняла все мои мысли и чувства, от ощущения свободы, окатившей меня, словно холодный приятный душ, я довольно жмурилась, прикрыв глаза, поэтому не сразу заметила родителей, по тропинке возвращавшихся домой. От палящего солнца их скрывали соломенные шляпы, широкие поля отбрасывали на лица обоих тень. Мать держала в руках букетик полевых цветов, вокруг которого порхала бабочка, а отец шел рядом, приобняв жену за плечи. Они тихо переговаривались о чем-то, и я наблюдала за ними, склонив голову. Прогулка пошла им на пользу: у мамы появился задорный румянец, а папины морщины разгладились, и на смену им пришла улыбка.

Атмосфера спокойствия была прервана очередной арбалетной стрелой, на этот раз с визгом разрезавшей воздух в паре сантиметров от моего уха. Я с ледяным выражением лица повернулась к Эду – знала, что это было нарочно, и даже чуть расширившиеся зрачки или вздрагивание признали бы за ним его маленькую победу.

– Ты либо совсем косой, – я раздраженно мотнула головой в направлении мишени, в роли которой выступало яблоко на вертикально установленном бревне – мой брат явно пересмотрел американских фильмов – находящееся в добром десятке шагов от меня, – либо пытаешься меня взбесить.

Брат вскинул бровь, перехватил арбалет и хитро прищуренные щелочки его глаз заговорили яснее любых слов. Я уже раскрыла рот, чтобы съязвить, но планы поменялись быстро: я понеслась к Эду и выхватила у него арбалет с колчаном. Игнорируя замершего от удивления брата, я заозиралась, словно дикое животное, загнанное в угол. Как назло, в моем мозгу было так пусто, будто кто-то прошелся там с пылесосом, лишив меня каждой мысли до последней.

Поняв причину моей паники и чертыхнувшись следом, старший брат наконец захлопнул глупо открывшийся рот, тем самым прекратив напоминать рыбу, запутавшуюся в рыболовных сетях, и рванулся сначала ко мне, потом в сторону приближающихся родителей, и в итоге замер где-то посередине.

– Помощи от тебя как от… – пробурчала я и не стала оканчивать фразу, занятая другими мыслями. Куда же деть эту чертову штуку?!

Не придумав ничего лучше, я на полной скорости унеслась в мастерскую, не забыв громко хлопнуть дверью, потом с парочкой крепких ругательств снова вывалилась оттуда и забежала в дом.

Из окна с запылившейся рамой было отлично видно, как брат, натянув на лицо улыбку, направился к родителям. Он должен выиграть мне пару минут. Должен! Языком чесать Эд всегда был мастер. Девушки, то и дело вьющиеся возле него, были падки как раз на его умения сочинять красивые оды.

Я сжала в руках «орудие преступления» и прищурилась. Спрятать арбалет в нашей с братом комнате? Слишком очевидно. Бросить куда-нибудь на диван, действуя по тактике «сложнее всего заметить то, что лежит на самом виду»? Рискованно, неоправданно рискованно.

Я изучала пространство вокруг как в первый раз, пытаясь найти подходящее место для оружия. Всем своим нутром я чувствовала, как отсчитываются данные мне секунды, приближая к точке невозврата, и от этих мыслей арбалет словно потяжелел на тонну и начал обжигать мои руки.

Не теряя оставшихся крупиц надежды, я продолжала метаться по комнатам, с грохотом распахивая отсыревшие двери и топча нещадно скрипевший пол. Ещё парочка звуков нашего древнего аккомпанирующего дома, и можно собирать музыкальную группу.

Я вернулась в прихожую и глянула в окно: родители с усталым видом тянулись к дверной ручке, не оборачиваясь на активно рассказывающего что-то Эда. Тот перехватил мой взгляд и виновато пожал плечами.

Я с измученным стоном опустила голову на подоконник (предусмотрительно отодвинувшись от угла в паутине) и не подняла голову, пока не послышались шаги у порога и скрип отворяющейся двери.

– Яблоко. На бревне. «Приманивали местную фауну»? – несмотря на скептицизм матери, Эдвард еще умудрялся держать лицо и что-то выдумывать на ходу.

Я, придав лицу невозмутимое выражение, ногой заталкивала арбалет с колчаном поглубже под диван и переводила взгляд с матери на отца и обратно, словно наблюдала игру в пинг-понг.

– А в чем дело… – начала было я.

– А то ты не знаешь! – прервал меня отец. – Вы опять за свое, да?

– Можно конкретнее? – в ход пошел блеф.

Брат за спинами родителей одобрительно кивнул, показав большой палец и тут же опустив его, стоило матери повернуться к нему.

– Вы снова смастерили какое-то оружие. Что на этот раз? Лук? Арбалет? – отец начал перечислять довольно длинный список, загибая пальцы. Мать, не переставая поддакивать мужу и припоминать нам судьбу всех вышеперечисленных вещей, тем временем медленно ходила по комнате, внимательно осматривая пространство и открывая каждый ящик, который встречался ей на пути.

Я сохраняла молчание, с недовольным видом сложив руки на груди. Брат, тоже притворившись партизаном, передразнил мою позу, вдобавок издевательски надув щеки. Даже в самые серьезные моменты он просто не может перестать вести себя как ребенок! Я шикнула на него со словами «Я так не делаю!». Эд, выглядевший как иглобрюх, хихикнул, но принял нормальную позу, теперь скучающе рассматривая носки ботинок. Потрепанные они у него какие-то. Надо бы подлатать. Съездить в город за кожзамом, вернуться к верстаку…

Продолжая слушать непрекращающиеся, становившиеся все более и более нудными нравоучения, я заметила, как мать приближается к дивану, под которым сейчас и лежал арбалет. Еще секунда, и тайное станет явным. Чувствуя ответственность за то, что может произойти, я будто невзначай села на краешек дивана, скрестив ноги и громко вздохнув. Бросила взгляд на брата. Его лицо неестественно вытянулось, стоило ему проследить за моим пальцем, осторожно указывавшим на затаившийся в тени арбалет. Некогда холодного стального цвета, теперь его едва ли можно было различить – он покрылся пылью и грязью, долгие годы хранившимися под мебелью, где убираться никто не считал нужным. Изящные узоры и выделки, шестеренки, местами затронутые ржавчиной, придали оружию стимпанковский вид, за что я его так сильно и полюбила.

И сейчас я могла поклясться, что слышу, как проклятые пауки уже подобрались к НАШЕМУ арбалету и теперь тихо шуршат длинными лапками, исследуя попавший на их территорию объект.

– …это опасно! – различила я из речи матери. – К чему вы готовитесь? Бросьте эти детские игры!

– Да-да-да, мам, мы поняли, – на автомате оттарабанила я. – Больше не будем.

– Это кое-что из наших старых вещей, – подхватил Эдвард. – Арбалет всё равно буквально разваливается в руках. Мы сходим, выбросим. Правда ведь? – он глянул на меня из-за плеча нависавшего в центре комнаты отца. Тот грозно насупил брови и смотрел на нас так, будто мы из этих луков по людям стреляли.

– Конечно, – кивнула я и выудила арбалет из-под дивана быстрее, чем кто-то из родителей успел что-либо сказать.

Грязь, обычно отпугивающая брезгливую меня, сыграла нам на руку: попробуй разбери, что прячется под серым слоем налипшей пыли. Я схватила Эдварда за руку и вылетела вместе с ним из дома: уже хотелось расхохотаться и отбить ему пятерню, но дело еще не было выиграно. Стараясь не думать о том, что именно свисало с арбалета чуть левее моей руки и какая мерзость теперь перекочевала на мои ладони с него, мы побежали прочь от дома, в лес. Он манил зеленой листвой, покачивал ветвями, шептал обещания, что там не будет никого, кроме нас. И мы знали, что природа не врет.

А арбалет… С мусорным ведром он встретился бы только через мой труп.

Хоть в чем-то я из прошлой жизни оказалась права. Изрядно опустевший рюкзак лег на мои плечи, и я пошла к двери, задержавшись только у тумбочки возле нее: там я оставила свое оружие вчера, положив его в один из ящичков, что пониже. Я немного пошарила рукой, ладонью напоровшись на пару торчащих железных гвоздей, и достала арбалет, который словно засверкал мне в знак приветствия.

Я медленно провела пальцем по вырезанным на дереве золотым узорам. Это ведь он его сделал. Подарил мне. Усовершенствовал в следующие же выходные, прислушавшись к моим словам во время совместных вылазок: улучшенные механизмы взведения и спуска тетивы позволяли достигнуть самой высокой скорострельности, какая только была возможна для такого оружия – конечно, с луком она не могла сравниться, но другого мне и не надо было. Когда я без задней мысли пожаловалась, что мое зрение отдаляется от единицы, Эдвард достал мне сразу два прицела: диоптрический и оптический. Провел лекцию по использованию, ускользнул от вопроса, где и за сколько их купил. «Это не главное» – говорил он, наблюдая, как я любовно поглаживаю арбалет.

Блестящие шестеренки, щедро украшавшие стальную дугу из множества частей, медные крепления, отливные детали, которые выглядели так, словно были сделаны из драгоценных металлов, и предназначались человеку по статусу не меньше, чем королю или королеве… Много коллекционеров пытались его купить. Я все еще удивлена, что мой брат не поддался искушению и не распрощался с оружием в обмен на толстую пачку купюр. Изредка, если давление становилось невыносимым, а финансовое положение семьи не самым приятным, он скрепя сердцем брал заказ на схожую модель, но никогда не отдавал оригинал, хотя именно он вызывал азартный блеск в глазах потенциальных покупателей. Для них это было что-то вроде игры: кто кого перекупит, чей кошель перевесит. Моральные принципы против материализма этого беспощадного мира.

Эд не любил работать под заказ. Это сковывало руки, прятало за углом дедлайны, словом, лишало свободы и пространства творить – а мастерство, в основном, и было для него способом самовыражения. Поэтому миру редко доставалось пользоваться созданными братом благами: «Пусть нанимают кого-либо еще. Я не городской мастер, и никогда себя таковым не представлял», – привычно бурчал он.

Я вставала на его сторону: отправляла чересчур надоедливых особ штурмовать великий и всемогущий Интернет в поисках других умелых людей, объясняла разочарованным родителям, что не всё в этом мире держится на деньгах, старалась помочь брату по мелочи. Тут ударить пару раз молотком (по деталям, не по пальцам, но иногда я путала эти понятия), здесь отшлифовать и покрасить, найти подходящий материал в магазине (а иногда для этого требовалось оббежать полгорода и порой возвращаться ни с чем и словами «снова заказываем по Интернету?»), или просто не мешать, если в происходящем за станком я не разбиралась от слова совсем. Последнее давалось мне хуже всего. Любопытство перевешивало, и я заглядывала за плечо брата во время его работы за верстаком, силясь рассмотреть новую поделку, выходящую из-под его рук.

Холодный ветер не церемонился с теми, кто осмеливался покинуть убежище, и я рефлекторно вжала голову в плечи, натянув жалкий кусок ткани, что когда-то именовался шарфом, повыше. Надежды на то, что погода улучшится в ближайшее время, таяли быстрее, чем съестные припасы. Наверное, март просто не в курсе о том, что он март. Сейчас же март? Я старалась держать руку на пульсе и не терять представление о времени: один из таких неразрушимых концептов, как само Время, помогал не сойти с ума, иметь хоть какую-то определённость в жизни. Конечно, когда начинается самый настоящий зомбиапокалипсис, меньше всего тебе положено думать о календаре, но у каждого свои странности. Моя – одна из самых безобидных. Вот как-то раз я встречала человека, который был твердо убежден, что к каждому ожившему мертвецу можно найти подход, основываясь на его прошлом: каких-то привычках, привязанностях, страхах. Он смешно поправлял очки и горячо рассказывал о том, как однажды отпугнул зомби красным перцем. «Он ненавидел острое, точно тебе говорю. Сработала память! Человеческая память. Ты же знаешь, что не весь мозг поражается вирусом?» – горе-экспериментатор размахивал руками, чуть ли не кричал, приводил список доводов и каких-то совершенно непонятных мне научных слов, которые якобы описывали работу человеческого мозга. «Мы можем этим воспользоваться! За этим – возможность остановить апокалипсис! Приручить этих гаденышей, понимаешь?». Я кивала и осторожно делала шаг назад. Разубеждать я его не стала, в чем и винила себя потом. Надо было выбить эту дурь из него, пока… Пока не стало слишком поздно.

Его великие планы по спасению мира оказались его погибелью. Перед моими глазами всплыла картина: супермаркет в полумраке ночи, упавшие стеллажи, разбросанная еда… Настоящая приманка для оголодавших и отчаявшихся путников, как раз таких, как мы. И, конечно, мы были не первыми мышами, побежавшими на кусочек сыра прямиком в мышеловку: она захлопнулась, когда мы, жадничая, забили рюкзаки едой и пытались собрать ещё что-то в руки. Из темных углов зашаркали фигуры, а хрипение не менее нашего изголодавшихся монстров раздавалось так громко, что казалось, они нависают прямо над твоим ухом и уже готовы откусить кусочек.

Я знала, что нельзя давать страху поглотить себя с головой. Смерть уже стоит прямо за тобой, тянет костлявые руки, а Вирус, ее новый молчаливый помощник, смотрит исподлобья и прикидывает, как скоро ты присоединишься к армии оживших мертвецов. И, поверьте, ничего не подстегивает человеческий разум сильнее, чем ледяное дыхание того, от чего мы сознательно бежим всю жизнь.

Выверенный на подобных ситуациях разум действовал, кажется, отдельно от моих дрожащих конечностей: теоретически, здесь можно оббежать еле волочащих ноги мертвецов, здесь – опрокинуть громадную полку и обрубить им путь, а разбитая витрина – не самый безопасный, но зато самый быстрый способ сбежать.

Марафон, в котором ты либо выигрываешь, либо умираешь, начинается через три… два… од-!

Ненормальный ученый, вместо того, чтобы удирать со всех ног, на моих ошеломленных глазах тянулся к придавленному автоматом с содовой зомби. Я прищурила глаза, пытаясь разобрать предмет, который он так настойчиво протягивал похрипывавшему мертвецу. Чипсы?! ЧИПСЫ?! Я настолько выпала из реальности от увиденного, что не сразу нашла, что сказать.

Помещение оживало всё стремительнее и стремительнее: стадные чувства зомби подняли их на ноги, и теперь они со слабым рычанием двигались к нам, ползя, цепляясь друг за друга, спотыкаясь о разбросанные предметы и теряя по пути конечности.

– ТЫ ТОЧНО ДОЛБАНУТЫЙ! – слова все-таки нашлись. – ТЫ… СОВСЕМ ОПОЛОУМЕЛ? НАМ НАДО БЕЖАТЬ!

Я рванула было к нему, но вскоре затормозила, заскрипев кедами по керамическим плитам: за моими плечами было несколько месяцев непрерывной борьбы за выживание, и последнее, чего мне хотелось, так это распрощаться с жизнью в грязном супермаркете среди воняющих разлагающихся трупов. С этим чокнутым я знакома от силы неделю – он сам навязался к нам с братом, мы попутчиков себе не искали. Брат! Меня ждал брат.

И Эд стал моей точкой над i. Я попятилась к выходу.

– Видишь, он в толстовке, кедах… Рюкзак за спиной болтается, – упоенно бормотал он, шурша ярко-красным пакетом и пытаясь сунуть лакомство мертвецу так, чтобы тот не оттяпал ему пальцы. – Он подросток, совсем как ты. Лет 18, не больше…

– Прости, – я замотала головой. – Я не буду тебя оттаскивать насильно, ты погубишь нас обоих.

Осторожный шаг назад, потом еще один: под ногами захрустело стекло. Я не выдержала и бросилась наутек.

Громкий вопль. Я неслась со всех ног, не разбирая дороги, и видела перед собой только одно: как человеческую плоть раздирают гнилые зубы, как мертвые тела наваливаются на одно живое – пока что живое – как ногти царапают всё, до чего могут дотянуться, оставляя зараженные отметины и новые приступы боли, красными вспышками мелькающими в слабеющем мозгу.

Я вздрогнула. Погрязнув в воспоминаниях, я не сразу заметила, что на белоснежном снегу вот уже с минуту виднеются кровавые следы. Это может быть плохим знаком, а может быть и хорошим: в первом случае я наткнусь на раненного или недавно обратившегося человека, во втором – на пострадавшего зверя. Оленя, допустим. Мой рот наполнился слюной, и я сглотнула ее, мысленно уже смакуя возможную добычу.

Кровавая дорожка петляла и вела куда-то за деревья. Голые стволы навеивали чувство безысходности и одиночества; с одной из веток сорвался ворон, зашумев тяжелыми крыльями. Он сел на снег и уставился на меня немигающими черными бусинами-глазами. Я зачем-то кивнула птице.

И встала как вкопанная, когда снова опустила взгляд на землю: след из крови пропал. Пропал, будто его здесь и не было никогда. Я проморгалась и на всякий случай посмотрела еще раз. Ничего.

И ведь каждый раз страшно, как в первый… Галлюцинации не были частыми моими гостями, но, если они и появлялись, я мысленно прощалась со своим рассудком, решая, что тут-то и настал конец моей психике. По природе своей довольно безобидные, видения мелькали немного тут и там, а потом исчезали.

Меньше в прошлом рыться надо. И всё будет нормально.

Я пожала плечами и достала арбалет.