Текст книги "Никогда не сдавайся (ЛП)"

Автор книги: Лис Хейди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 12

О, Боже, мышцы болят, у меня всё болит. Лицо бледное, пальцы сжимают простыни, глаза сжаты, и я чертовски хочу, чтобы кто-нибудь был рядом. Всё время, пока меня зашивают, я молча молюсь, чтобы пройти через этот день, не сойдя с ума. Мне очень нужно, чтобы рядом был кто-то, кто держал бы мою руку, говоря мне, что всё будет хорошо. Я хотела в это верить, но бесцветные взгляды и менее чем тёплые улыбки вокруг ни капельки меня не успокаивали. Моё тело дрожит, как осиновый лист, каждый рывок стежка напоминает мне, насколько я была раскрыта, и это почти заставляет меня учащенно дышать.

Слыша его плач, я отчаянно пытаюсь взглянуть на него. Они сразу же забрали его, как будто он вообще не мой. Они знают, что от него отказываются для усыновления, и я задыхаюсь от вероятности, что они, возможно, никогда не позволят мне его увидеть. Его ручки и ножки двигаются в хаотичном беспорядке, каждый крик, вырывающийся из его ротика, пронзает моё сердце, как кинжал. Он не простой малыш, нет, этот малыш мой. Неважно, что это лишь на короткое время.

Каждая слеза, стекающая по моим щекам, наполнена радостью и болью, каждая наполнена тяжёлой необходимостью принять то, чего никогда не будет. Я одна, испугана, и в данный момент моё сердце разрывается в клочья. После всего этого времени осознание того, что это мальчик, причиняет мне невыносимую боль. А мысль о том, что у Михи есть сын, расстраивает меня ещё больше. Я представляю себе их вместе, держащихся за руки, играющих в мяч. Понимая, что этого никогда не произойдёт, я медленно пытаюсь отодвинуть свои эмоции прочь. Чтобы пережить это в одиночку, я должна буду изо всех сил стараться заглушить все свои эмоции, которые, без сомнений, будут обрушиваться на меня волнами снова и снова.

Прорвавшись в этот мир, он заявил о своём присутствии. Он был энергичным и полным жизни. Копна волос на головке – всё, что я выхватила из нескольких взглядов на него. Медицинский персонал обращал на меня мало внимания, точнее, вообще не обращал. Они просто понесли его оценивать по шкале Апгар, даже не остановившись, чтобы дать мне узнать о его состоянии. В отличие от большинства остальных матерей в родильном блоке, у меня не было ни мужа, ни парня, со мной не было даже мамы.

Нет, мои родители приняли это решение за меня. Они пришли в ярость, когда я сообщила им, что действительно забеременела в шестнадцать лет. Они неоднократно говорили мне, что я была слишком юной для ответственности воспитывать ребёнка одной. Я никак не могла ухаживать за ребёнком, когда сама ещё не перестала им быть. Отъезд Михи вынудил меня делать это самостоятельно. Он уехал прямо перед тем, как я узнала. Потрясённая, удивлённая и до безумия перепуганная, я надеялась, что смогу найти утешение и понимание у родителей. Ну, я была неправа, кроме того, я единственный ребёнок в семье, у меня больше никого не было. Это заставило скучать по моим дедушке и бабушке ещё больше. Моя бабушка, Фэй, встала бы на мою сторону без всяких вопросов, но моя реальность была несколько иной. Близких друзей я не имела, а всё свободное время я проводила с Михой.

Я не была готова взглянуть в лица родителей, никакое количество времени не могло подготовить меня к этому. Сказать, что я была разочарована… что ж, это было бы на порядок выше того, что чувствовали тогда они. Не проявляя и грамма понимания, они сообщили мне, что мой малыш будет их грязным маленьким секретом. Они разработали план, чтобы в дальнейшем не смущать себя. Спустя несколько дней они перестали препираться друг с другом и объединили силы, чтобы изолировать меня от моей жизни, насколько мне было известно.

Они перевели меня на домашнее обучение, а к тому времени, когда у меня появился живот, отправили меня в дом моей тётушки Пегги, почти за пятьдесят миль оттуда. Они называли это «шестимесячным отпуском». Кого, чёрт побери, они разыгрывали? Это не было шестимесячным отпуском. Я была изолирована четырьмя стенами своей комнаты, конечно, стерильно белыми. Большинство дней я скрывалась, смотря телевизор или читая книги. Когда моя дорогая тётушка возвращалась с работы домой, я шла прямиком в свою комнату. Так было меньше стычек. Дни тянулись долго, а ночи ещё дольше. Я никогда не чувствовала себя более одинокой. Они планировали прятать меня до тех пор, пока я не рожу ребёнка и не отдам его в агентство по усыновлению. Моя тётушка, в лучшем случае, воспитанная, проявляла такую же добросердечность, как и мои родители. Пегги искренне согласилась с ними. Для неё я была распутной девчонкой, которую испортил парень постарше. Но в действительности они ошибались. Я была влюблённой девочкой, и да, хотя и не запланировано, это всё-таки произошло. В жизни всякое случается и не всегда всё идёт по плану.

Я пыталась снова и снова объяснить, что Миха – не просто юношеское увлечение. Он был моей второй половинкой, я знала это, и даже объяснила это самому Михе однажды днём. Причина, по которой я была в этом уверена, проста: я всегда верила, что, когда я найду свою родственную душу, свою причину чтобы дышать, я почувствую всё это до самых костей. Это чувство не так уж легко отодвинуть в сторону или выбросить вон. Оно там, и оно растёт до тех пор, пока не достигнет твоей души, навсегда оставляя свой след. Миха сделал всё это и даже больше. Никакое количество времени и пространства между нами не может задеть или изменить то, что я чувствовала к Михе Тейлору. Попросту говоря, он был единственным. И всё равно, шестнадцать мне лет или шестьдесят, я знала, что это правда.

Факты были неопровержимыми, а любящая пара будет учить моего маленького мальчика всем тем вещам, которым не сможем Миха и я. Они будут вытирать его слёзы, когда он плачет, учить его ходить и писать. Думаю, он вырастет вылитым Михой. Хотя мне и грустно немного, эта мысль успокаивала меня на протяжении последних нескольких месяцев одиночества. Наш малыш не мог быть с нами, но, по крайней мере, он жив. Просто знать, что он где-то там, означает, что Миха и я существовали. Мы любили друг друга достаточно, чтобы создать его. Он – моё доказательство того, что любовь существует.

Позже, той ночью, моя депрессия и рыдания прорвались сквозь моё тело в приступе лихорадки. На протяжении всей моей беременности у меня не было ни единого момента без чувства любви или ощущения быть желанной, это оставило свой отпечаток. Теперь шрамы снаружи соответствовали шрамам внутри. Теперь я потеряла мою последнюю связь с ним... ушедшим навсегда. В мой последний триместр я проводила время, проводя руками по своему животу размером с баскетбольный мяч, зная, что часть Михи была во мне. Это родство и связь сохраняли мне спокойствие, когда я чувствовала, что моё сердце и душа теряли связь с реальностью.

Моя дверь потихоньку открывается, когда входит моя медсестра, Алиша Харкинс, останавливаясь, чтобы оглянуться и увериться, что она вошла в мою комнату незамеченной.

– Эльза, милая, я бы не смогла простить себя, позволив им забрать твоего сына, не дав тебе подержать его хотя бы раз.

Подойдя к моей кровати, она, как будто само собой разумеющееся, вручает мне малыша, которого бережно держала в своих руках. Мои глаза сдерживают слёзы нервозности, а дыхание останавливается, когда я вижу малыша в розовой шапочке. Я озадачена, потому что моё сердце желает малыша, но не этого. Моё сердце тоскует по мальчику. Глядя на неё в полном замешательстве, я озадачиваюсь, почему она перепутала младенцев. Неужели она забыла, что у меня был мальчик? Глядя на неё, я качаю головой и спрашиваю:

– Я не понимаю, зачем Вы принесли мне эту малышку?

Я понижаю свой голос, чтобы не разбудить младенца у неё на руках.

Её глаза наполняются слезами.

– Нет, милое дитя, это твой малыш. Агентство по усыновлению заставило нас надеть на него розовую шапочку, чтобы ты не смогла забрать его, если бы пришла в детскую комнату. Это стандартный протокол в подобных ситуациях. Этот малыш – твой. Ему нужно узнать его настоящую маму, прежде чем агентство заберёт его утром.

Она едва закончила говорить, когда её слёзы закапали вместе с моими. Знаю, что она, скорее всего, ставит на карту свою работу ради… чего? Шестнадцатилетней девушки? В данный момент я не смогла бы полюбить её ещё больше. Сколько ей ни говори, как безмерно я благодарна, этого было бы недостаточно. И никакие объятия не смогли бы это выразить.

– Боже мой, Вы сделали это для меня? – спрашиваю я, не отрывая своих глаз от моего малютки. – Он такой красивый.

Должна признать, он был прелестен, как нераспустившийся бутон. Нежно покачивая его в своих руках, я провожу своим пальцем по его маленькой ручке. Сию же минуту он чувствует моё прикосновение, протягивает ручку и хватает меня. Сила его хватки вызывает новый поток слёз и трепета, когда меня омывает, похоже, каждая эмоция. Он держится за мой палец, как будто это его спасательный круг, я никогда не забуду это чувство. Никто не отнимет у нас это мгновение: ни мои родители, ни врачи – никто. Это мой момент наслаждения, мой сын, мой маленький мальчик. Я наблюдаю за тем, как он сжимает мой палец, и мне чертовски это нравится, а мой сердечный ритм взлетает к небывалой высоте.

Мои когда-то текущие слёзы горя превратились в счастье. Прижимая его ближе к себе, я целую его головку и вдыхаю его аромат новорождённого. Моё тело легко узнаёт его, оно болит за него. Напряжённость жжёт живот, моя матка сокращается, а груди пульсируют, они так сильно болят. Я не теряю ни минуты, рассказывая ему, как сильно я его люблю, как сильно ненавижу то, что его заберут от меня. И я ещё больше разбиваю себе сердце, рассказывая ему о его отце. Когда с моих губ срывается имя Михи, я терзаюсь тем фактом, что он не имеет ни малейшего представления о том, что у него есть сын. Боже... Миха... пожалуйста, прости меня за то, что меня заставляют сделать... Знай, у меня не было другого выхода.

Пока мой разум поглощён Михой, я смотрю в глаза своего сына и надеюсь на каждую каплю силы, потому что я должна рассказать ему то, что Миха никогда не сможет.

– Однажды ты будешь таким же, как твой папа. Он самый замечательный человек, которого я знаю. Он не знает о тебе, но я уверена, он любил бы тебя так же сильно, как и я.

Мои постоянные, обильно текущие слёзы мешают разглядеть его милое маленькое личико. Его щёки такие большие, что он похож на херувима. Слегка посмеиваясь, я вспоминаю свои детские фотографии. У меня были такие же щёки. Он прелестный, просто чертовски безупречный.

Медсестра Харкинс вряд ли скажет хоть слово, она позволяет нам иметь это непрерываемое время. Выйдя из комнаты, она периодически возвращается, чтобы проверить нас. Она даже позволила мне покормить его, пока смотрела за другими своими пациентами. Она действительно ангел.

– Ох, милая, каждый день я вижу множество новых матерей. Большинство дней это самая лучшая работа, которую можно иметь – видеть, как в этот безумный мир приходит новая жизнь. К сожалению, к некоторым из тех новых мамочек у меня нет большого доверия. Мне сложно выразить это словами, чтобы правильно это объяснить. Самое сложное – быть в тот момент более взволнованной, чем не такая уж радостная мать, которой ты помогаешь. Такие ситуации редкие, но они случаются. Однако ты – исключение. Это горечь, больше трагедия. Всё в одиночку, не имея рядом совершенно никого. Я не знаю твою историю, тебе и не нужно рассказывать её мне. Это написано у тебя на лице, в твоих глазах, и это выплёскивается наружу с каждым словом, которое ты говоришь своему сыну. Ты бы стала потрясающей матерью, и, надеюсь, однажды ты ею станешь. Сейчас, правда, у Бога другие планы. Ты делаешь, что можешь, дитя, и я так горжусь тобой. Требуется чертовски много мужества, чтобы сидеть здесь, зная, что ваше с ним время ограничено, но ты убедилась, что он знает, как сильно ты его любишь. Держи это при себе, всегда.

***

Хватая ртом воздух и обливаясь потом, я сажусь прямо на своей постели и тянусь к своему горлу. Мне не снилась эта ночь некоторое время, но, уверена, встреча с Михой – причина того, почему сегодня ночью это произошло. Как мне ему рассказать? Объясниться или промолчать? Я теряюсь в догадках и сейчас не хочу думать об этом. Мне очень нужно прилечь и вспомнить, каково было держать его на своих руках, как он потянулся к моему пальцу. Я просто сделаю то, что сказала мне медсестра Харкинс... «Держи это при себе, всегда».

Закрывая глаза, я шепчу:

– Спокойной ночи, Майкл, мой малыш, мой сыночек... всегда и навсегда.

Глава 13

Не удивительно, что на следующее утро я отпросилась с работы, ссылаясь на своё плохое самочувствие. Доктор Дэвис, как обычно, был обеспокоен и велел мне отдыхать. Я сказала ему, что всю ночь не спала и плохо себя чувствую. По крайней мере, эта часть была правдой. Я провела весь день в постели с выключенным телефоном. Никто не удосужился выяснить, что со мной, и я была благодарна за это, потому что мне нужно было побыть одной.

К сожалению, последующие дни таким спокойствием не отличались. Ник без конца названивал и навещал меня всякий раз, как только мог. Лиза пыталась быть вежливой, хотя такое редко бывает. Она даже держала дистанцию на работе. Все в офисе могли легко заметить видимую напряжённость между нами. Хотя я и словом не обмолвилась. Иногда лучше ничего не говорить. Миха оставил меня в покое, и сказать, что я успокоилась, было бы преуменьшением.

Каждый день я просыпалась, ходила на работу, даже ужинала с Ником несколько раз, главным образом потому, что он продолжал твердить мне об этом. Потом я выяснила, что ложусь спать одна, продолжая разочаровывать его. Я не чувствовала никакого желания близости с ним или с кем-либо другим. Мне просто нужно было моё пространство. Мало-помалу, казалось, я забираюсь назад в темноту, откуда я так сильно старалась сбежать.

Я пережила самую долгую, самую неловкую неделю в истории. Вынужденные есть, спать и работать в этом причудливом водовороте судьбы, Лиза и я оказались в довольно ошеломляющем положении. Первые дни после той ночи, когда Миха оставил меня одну в моей комнате, лишили меня дара речи и вконец запутали. Казалось, все мы ходили по яичной скорлупе, потому что каждый боялся задеть чьи-нибудь чувства. Либо так, либо никто из нас не знал, что, чёрт побери, друг другу сказать. Я буду придерживаться последнего. Так как понятия не имею, что сказать моей соседке по комнате. В ней бурлит эта нервная энергия, которая начинает сводить меня с ума. Ник, в лучшем случае неприветливый, медленно отдаляется от меня, и, главным образом, я позволяю ему это.

Уверена, Миха не рассказал Лизе о нашем поцелуе, потому что, если бы он сделал это, к настоящему времени она бы уже сказала мне что-нибудь. А чтобы ухудшить ситуацию ещё больше, она пригласила Миху и Ника на ужин. Так как Лиза может приготовить только жареные сандвичи с сыром, сделать ужин вызвалась я. Но у меня есть скрытая причина. Я подумала, что готовка займёт меня. А чем более занятой я буду, тем меньше вероятность неловкого разговора с Михой. Дерьмо, эта ночь будет отвратительной. Я могу только представить, как тяжело будет находиться с ним в одной комнате. Единственное, что в состоянии делать мой мозг – это помнить тот чёртов поцелуй. Клянусь, мои губы до сих пор покалывает от воспоминания вкуса его обжигающих губ. Господи Иисусе!

Стук в дверь предупреждает меня, что самая неловкая ночь вот-вот начнётся.

Хлопоты на кухне, как я и планировала, до сих пор приносят свои плоды. Мои чёртовы нервы заставляют меня смущаться и постоянно поглядывать через плечо, доставая из холодильника салат и помидоры. Проигрывая у себя в голове любимую песню, я пританцовываю и насвистываю, не замечая, что моё уединение на кухне нарушено.

Потирая руки, Ник выглядит готовым помогать мне, а не находиться в другой комнате.

– О, я могу помочь тебе нарезать салат?

Не могу удержаться, чтобы не улыбнуться его приятному лицу. Он притворяется взволнованным, хотя даже мы чувствуем себя неловко. Я так рада, что он здесь. Он производит на меня тот успокаивающий эффект. Взяв нож, он помогает мне закончить салат. Мы смеёмся, болтая. Я дорезаю остатки сельдерея и замечаю, что он прислонился к столу, наблюдая за каждым моим движением. Ладно, это совсем не помогает моим нервам.

Я не обращаю внимания на его взгляд.

– Я закончила, спасибо тебе за помощь. Ты можешь просто стоять здесь и таращиться на меня или присесть. Странно, они смотрят телевизор, – шепчу я, указывая ножом в сторону гостиной. – А ты стоишь на кухне со мной.

– Указывающей вокруг этим ножом, хотя мысли только о нём, – вздохнул Ник довольно громко. – Необходимость быть честным заставляет меня нервничать, – говорит он, покусывая свою нижнюю губу, чтобы сдержать смех.

Его попытка пошутить довольно забавная, но не в этот раз.

– Не беспокойся, – я одариваю его полуулыбкой. – У меня нет желания порезать что-нибудь ещё, кроме салата.

– Ух, пожалуйста, – говорит он, закатывая глаза.

Уронив нож на стол, я говорю:

– Попробуй пообщаться, поговорить, повеселиться.

Просто произносить слово "повеселиться" кажется странным. Кто, чёрт побери, думает, что это весело, когда всё больше похоже на пытку? В тоже время мы смеёмся.

Неожиданно входит Лиза. Ну, это больше похоже на топот её ног.

– Ладно, это не работает. Мы там, а вы двое прячетесь на кухне. Идея была для всех нас, чтобы мы поладили друг с другом и нашли общий язык. Я хочу, чтобы все мы здесь были друзьями.

Она обращается к Нику, но её глаза сосредоточены на мне. Что я могу сказать? Я – повар. Я там, где и должна быть.

Открыв рот, чтобы что-нибудь сказать, мои глаза встречаются с Михой, подходящим позади Лизы, скорее всего заинтересовавшись, о чём это мы говорим.

– Эй, – убеждаю я, поднимая вверх свои руки. – Я готовлю всем ужин. Я не прячусь и никого не избегаю. Если вы все хотите поболтать, вперёд, но не стойте у меня на пути. Мне нужно сделать чесночный хлеб.

– Люблю твой чесночный хлеб, Эл. Я помню его, как ни странно, – выпаливает Миха. Единственной проблемой является тот факт, что с тех пор, как я делала это для него, прошло много лет.

Все глаза устремляются на него, но он не обращает на это внимание.

– Эй, простите, но это правда. Несколько раз она делала его для меня в моём доме. Вся моя семья ела его.

Его объяснение добавляется к шоку и озадаченным выражениям лиц, направленных на него.

– Смотрите, – выходит из себя Миха, явно недовольный. – Если мы все собираемся быть рядом друг с другом, то нам нужно преодолеть тот факт, что Эльза и я знаем друг друга. Глубина наших отношений не важна.

Сказанное им действительно имеет смысл, поэтому я киваю, соглашаясь. А кое-кто очевидный и не согласный, как оказывается, стоит рядом со мной, и он действительно не рад. Его кулаки плотно сжаты, он покачивается из стороны в сторону и выглядит так, будто готов начать драку. Я приготовилась ко всему, чтобы ни собирался сказать Ник.

– Да, – незамедлительное рычание Ника не удивляет меня. – Если ты веришь во всё это дерьмо, браво! Знание того, что ты спал с обеими моими подругами, просто не укладывается у меня в голове.

Честность Ника заставляет эту ситуацию казаться намного хуже. Зачем он об этом заговорил? Мы даже не сможем добраться до ужина. Судя по лицу Лизы, он завел её.

– Иисус, Ник, – Лиза настолько в шоке, что хлопает его по груди. – Спасибо, что напомнил мне. Твою мать!

Легко понять, что её разум выходит из-под контроля от того факта, что у меня были отношения с её парнем. Поверьте мне, я проигрывала это в своей голове. Зная, что у Михи была интимная близость с ней после того, как мы были вместе, эту пилюлю сложно проглотить. Не важно, сколько времени прошло. Я решаю ускорить этот процесс и подвести этот вечер к концу без кровопролития. Чем быстрее мы поедим, тем быстрее мы сможем назвать это вечером.

И, как я и предсказывала, эта ночь – крушение поезда в процессе изготовления. Все замолчали. Это сводит меня с ума.

– Этот ужин просто классный. Именно то, что нам нужно, уже чувствуется любовь.

Мой сарказм очевиден, когда я намазываю масло на хлеб, добавив больше чеснока, чем предполагала.

Миха начинает смеяться так громко, что мы все поворачиваем свои головы к нему, как будто он сошел с ума, но я не могу удержаться, чтобы не присоединиться к нему. Конечно, Лиза и Ник даже не улыбнулись.

– Чёрт, это классика, – говорит Миха, заканчивая сильно смеяться. – Эй, вы двое. Эльза и я успокоились. Если бы вы оба завелись немного покрепче, то могли бы взорваться.

Рот Ника открывается от потрясения:

– Действительно чертовки смешной чувак.

Щёлкнув рукой, Миха пропускает мимо ушей его комментарий.

– Ничего смешного, просто пытаюсь понять, сработает это дерьмо или нет, – подняв брови, заканчивает Миха, пожимая плечом.

Повернувшись, чтобы уйти из кухни, Лиза оглядывается через плечо:

– Я потеряла свой аппетит.

Я хочу наорать на неё, потому что, для начала, это была её идея.

Все меня раздражают, Миха и Ник впиваются друг в друга сумасшедшими противостоящими взглядами. Я пытаюсь держать себя в руках и не сорваться, поэтому закусываю свою губу так сильно, что вот-вот пущу себе кровь. Я хочу привлечь их внимание, поэтому довольно громко роняю свой нож. Моя уловка работает идеально. Все пары глаз устремляются в мою сторону.

– Сели, чёрт побери, – резко говорю я сквозь зубы. – Все будут есть эту потрясающую еду, и вам всем она будет нравиться. Мы будет вести нормальную беседу, будто давно не видевшиеся друзья, и будем вести себя, как цивилизованные люди. Усвойте это. Если здесь кто-то и огорошен, то это я, но я спокойна, как удав, поэтому займитесь этим.

Я лгу сквозь чёртовы зубы, но мне пришлось солгать, чтобы пережить этот чёртов вечер.

Продолжая с моим менее чем дружелюбным отношением, я добавляю:

– Ник, накрывай на стол. Лиза, хватай салат. Миха, просто сядь и наслаждайся.

Кажется, это работает, потому что все они без споров просто кивают головами.

Мы – четвёрка, сидящая за столом – граничим с тем, чтобы ощущать такие же неудобства, как на обычном стоматологическом осмотре. Ведётся светский разговор, но, честно говоря, это просто-напросто любезности.

– Итак, Лиза, как работа? – спрашивает Ник.

Серьёзно? У меня отвисает челюсть. Ему так неудобно, что он спрашивает её о работе?

Натянутая улыбка, которую она посылает в ответ, такая же нескладная.

– Спасибо, хорошо. Как твоя?

Он отвечает ей так доброжелательно, что это отвратительно. Мне хочется блевать, но краешком глаза я вижу Миху, сдерживающего улыбку и качающего головой. Он пытается придумать, что сказать, в этом я уверена по выражению его лица.

– Ужин был сказочным, Эл. Я объелся, – говорит Миха, поглаживая свой живот. Вместо того чтобы остановиться на этом он покусывает губу, чтобы сдержать смех, с какой-то неуверенностью в глазах. Боюсь, что он не закончил, да, многое случится.

– Спасибо, что пригласила меня на ужин и приготовила для всех нас.

Тёплые слова и искренняя улыбка, которую он дарит мне, почти плавят моё сердце.

–Ты сделала хорошее дело, – его радость блекнет при взгляде на Ника. – Я знаю, у вас нет желания сидеть сейчас здесь, и, честно говоря, у меня тоже. Это чертовщина какая-то, не важно, с какой стороны на это смотреть.

Ник добавляет:

– Ты прав.

Его замечание менее чем проницательное.

Я не смею смотреть кому-либо в лицо. Вместо этого я пялюсь на свою едва съеденную порцию на тарелке. Мои внутренности скрутило, нервы на пределе, и чтобы ухудшить и без того тяжёлое положение Миха начинает поглаживать под столом мою ногу. Он сидит слева от меня, и в тот момент, когда чувствую, как его тёплая рука начинает ласкать мою ногу, я едва не подпрыгиваю. В ту минуту, когда я делаю попытку двинуться, он сжимает свою руку, заставляя меня остаться там, где я сижу.

Никто не замечает моего внезапного движения. Лиза занята потиранием своих висков, а Ник буравит взглядом потолок, без сомнения, проклиная себя. Никто не смотрит на Миху или меня, если уж на то пошло. Слава Богу!

– Эй, – говорит Миха, оставляя свою руку покоиться на моей ноге. – Это правда. Мой мир перевернули вверх дном. Мы все почувствовали это, давайте не будем притворяться. А сейчас вопрос таков: сможем ли мы преодолеть это? – помедлив минуту, но не дождавшись от кого-либо хотя бы слова, он продолжает. – Вы трое долгое время были друзьями, и меньше всего мне хочется разрушить это. Если я должен буду уйти, то я сделаю это.

– Это мысль, – говорит Ник, хлопая рукой по столу.

– Что ты говоришь, Эйс? – кажется, Лиза вернулась на Землю.

Громкий стон вырывается из горла Ника.

– Можем мы все просто называть его по имени? Как бы то ни было, глупо называть его Эйсом.

То, как он произносит "Эйс", неприятно. Я уверена, он сделал это, чтобы достать Миху.

– Что значит глупо? Это-то тут причем? – огрызнулся Миха, как я и предполагала.

– Дерьмо, – сказала Лиза, но её глаза задерживаются на нём, вопрошая, ответит ли он на вопрос.

У него нет шанса ответить, потому что Ник всё ещё гнёт свою линию.

– Просто это кажется мне глупым, приятель. Я не понимаю этого, – бросая свою салфетку на стол, допрашивает Миху Ник.

– Это все из-за Эльзы, Лиза, – говорит Миха, обращаясь к Лизе, а не к Нику. – После того, как я уехал из дома и поступил в Академию, я стал называться Эйсом.

– Почему?

Её глаза полны любопытства.

Оставив мою ногу, Миха потирает затылок. Могу сказать, что он нервничает и похож на идиота, мне хочется успокоить его. Опустив руку под стол, я осторожно хватаю его за бедро. Невинный жест предполагал только приободрить его. Взгляд, который он посылает мне в ответ, мягкий, но когда его светло-голубыми глазами овладевает неуверенность, в них появляется сомнение. А потом я чувствую, как его рука накрывает мою. Моё сердце не может удержаться, чтобы не начать учащенно биться. Он нежно переплетает свои пальцы с моими. Наши руки ищут поддержки друг у друга, как мы всегда делали. Этот небольшой жест всего лишь частица того, что кажется естественным для нас, для прежних нас, как бы то ни было.

Наши невысказанные слова убедительно свидетельствуют о той чрезвычайно сильной связи, которая у нас есть. Наши души поют мелодию, знакомую только нам. Мои зубы впиваются в нижнюю губу, а глаза наполняются слезами. Расскажет ли он ей правду, почему он больше не назывался Михой? Ради неё, надеюсь, что нет. Что касается меня, возможно, я изнемогаю, чтобы ещё раз услышать его причину.

Подыскивая правильные слова, он пристально изучает вопрошающие глаза Лизы. Он начинает и несколько раз останавливается, всякий раз делая паузу. Когда он начинает говорить, это звучит нежно и мило.

– Уехав, я понял, как сильно скучаю по тому, что я чувствовал, когда Эл произносила моё имя, – говорит он с абсолютной честностью.

О, Господи, он собирается рассказать ей правду. Смертельной хваткой сжимая своими пальцами его, я пытаюсь привлечь его внимание, чтобы попросить его остановиться. Не причинять ей боль правдой. Единственная проблема – мой жест может быть также расценён как знак поддержки. Что это нормально, рассказать ей правду. Чёрт. Затаив дыхание, я настраиваю себя на всё, что слетает с его губ.

– Когда я уехал, старый я остался позади. Мне хотелось слышать своё имя, исходящее из её уст. «Эйс» стало заменой. Я потратил годы, вспоминая, как она повторяла моё имя, зная, как оно произносилось самым сладким голосом, который я когда-либо слышал.

Он говорил так нежно и чрезвычайно мило, как будто обнажал свою душу, будучи совершенно честным с ней. Миха не лжёт, даже когда сделать это было бы проще всего. Как можно не попасть под его чары? Видеть его здесь, слышать его милые слова, держать его за руку под столом – нет слов, чтобы объяснить, что я чувствую к нему прямо сейчас.

Я изо всех сил держусь за его руку, моё тело дрожит, когда слёзы достигают моих губ. Отчаявшись прекратить это, я пытаюсь встать и выйти из-за стола. Мне нужна передышка. Только Миха не позволяет этому случиться, он крепко держит меня под столом. Я застряла здесь, поэтому быстро смахиваю слёзы со щеки второй рукой. Ник протягивает мне салфетку. Чтобы не раскрыть отказ Михи отпускать мою руку, я беру её у Ника свободной рукой.

– Ты всё ещё любишь её, не так ли?

Вопрос Лизы больше похож на утверждение, чем на вопрос. Её глаза ни разу не покинули явно потрясённое лицо Михи.

Он незамедлительно любезно отвечает:

– Я не знаю, переставал ли когда-либо любить её, та часть моего сердца была закрыта в течение многих лет. Я никогда не знал, увижусь ли с неё снова, – его голос ломается, заставляя глотнуть коктейля. – Эта неделя была самой трудной в моей жизни, второй после недели, когда я уехал из города и... покинул её.

Его глаза медленно оставляют Лизу, чтобы задержаться на моих, прежде чем меня поражает его очаровательно милая улыбка.

Положив руки на стол, Ник наклоняется ко мне поближе.

– Ты всё ещё любишь его, Эл? – любезно спрашивает он.

Моя голова раздумывает над его вопросом. Не в состоянии сконцентрироваться на чём-либо или на ком-либо, я спрашиваю себя: "Как, чёрт побери, мне нужно ответить на это?" Что должно ответить – моё разум или моё сердце? Я сама-то знаю ответ?

– Что?

Слово проскальзывает сквозь мои губы, но именно моим глазам трудно сосредоточиться на противоречивом лице Ника.

– Просто будь честной со мной, – его слова искренние, в них нет ни грамма злости. – Мы все заслуживаем знать, что ты чувствуешь, так как Миха довольно много выложил о своих чувствах к тебе.

Как такое возможно, неужели это правда? Сейчас я не могу доверять себе, не могу поверить во что-либо, неужели я правильно его поняла?

Боль и печаль – единственные эмоции, с которыми я привыкла жить все эти годы. Сейчас обе эти эмоции закипают, готовые пролиться с каждой новой слезой, стекающей с моих глаз. Из моего горла вырываются рыдания, и я отчаянно ищу способ рассказать им о своих чувствах, хотя совершенно не уверена в них. Сказать, что я в замешательстве – ничего не сказать.

– Я не знаю, как должна себя чувствовать.

Внезапно в моей голове возникает вихрь эмоций, желающий увидеть, кто займет верхнюю строчку в моём сердце. Вынужденная объяснить своё состояние после пяти долбаных лет, я чувствую не только боль, но и злость. С тех пор, как в мою жизнь вернулся Миха, прошёл слишком короткий промежуток времени. А они ждут, что я точно буду знать, какие чувства испытываю. Они не понимают, что не всё в мире настолько ясное, не всё в нём делится на чёрное и белое... иногда вещи бывают серыми.

– Я не уверена, – это самый честный ответ, который я могу им дать. – Когда ты любишь кого-то так, как я, это нелегко забыть.