Текст книги "Британская интервенция в Закавказье. Группа «Данстерфорс» в борьбе за бакинскую нефть в 1918 году"
Автор книги: Лионель Данстервилль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Деревня Пай-Так у подножия перевала Так-и-Гири предоставила нам своего рода убежище на ночь. В ходе боевых действий в течение двух предыдущих лет эти жалкие деревушки вдоль всей дороги то и дело разрушались то русскими, то турками. Оставшиеся несчастные жители бродили, изможденные голодом, среди развалин и со слезами взирали на появление очередной группы захватчиков, теперь уже другой национальности. Скоро они узнают, что вновь прибывшие не разрушители, а восстановители.
От Пай-Так следующий этап продвижения должен был привести нас в Харунабад, однако, отправившись в путь 29 января, мы лишь ко 2 февраля одолели эту 41 милю. Дорога из Пай-Так на протяжении первых трех миль шла очень круто вверх по склону утеса, и, когда на рассвете мы тронулись в путь при ненастной погоде, наши перспективы не казались нам такими уж радужными. Вскоре мы обнаружили, что подталкивание наших автомобилей вверх по склону вручную служило неплохим упражнением, но не слишком плодотворным с точки зрения продвижения к цели.
На вершине утеса было приятно встретить сидевшего на краю скалы розоволицего парня из Хэмпшира, часового одного из последних пикетов, охранявших для нас дорогу. На этой войне можно было видеть множество поразительных по своему контрасту сцен, но я думаю, что картина этого молодого солдата оказалась одной из самых ярких. Там, на дороге из Персии в Вавилон, дороге, протоптанной мидянами и персами, на каменистом бесплодном склоне персидских гор сидел юноша с добрых Хэмпширских холмов.
Когда вершина самой крутой части дороги была успешно достигнута, до водораздела оставалось еще 3 мили плохой дороги. Предстояло выяснить, будет ли эта вторая половина вообще проходима в метель, которая продолжалась с неослабевающей силой. В этом месте, недалеко от деревни Сурхадиса, мы попали в лагерь части Хэмпширского полка и сделали привал, чтобы заправить наши бензобаки и переждать непогоду, прежде чем попрощаться с последним форпостом Месопотамской армии и, наконец, отправиться в путь самостоятельно. Долгожданный перерыв наступил вскоре после 13.30, и в приподнятом настроении мы возобновили свое путешествие. Но ненадолго. Солнце ярко светило ровно минут десять, когда ослепительным вихрем снова повалил снег, что делало дальнейшее передвижение по полностью разбитой горной дороге совершенно невозможным. Так что после пары безрезультатных попыток борьбы с сугробами нам пришлось смириться с неизбежным и вернуться в Сурхадису, где мы очень уютно устроились в разрушенном караван-сарае. Большая часть крыши оказалась обрушенной, однако оставшейся ее части было достаточно, дабы предоставить нам всем укрытие, и даже присутствие двух мертвых лошадей не мешало нам радоваться этому крову.
Добро и зло, как правило, находятся в равновесии, о чем свидетельствуют эти дохлые лошади. В летнее время тут бы нечем было дышать. Однако, будучи замороженными, они лишь мозолили глаза. То же самое и с насекомыми этих грязных сералей; все они впали в зимнюю спячку и не беспокоили нас.
Так же и с курдами. Тот самый снег, что досаждал нам, согнал их с гор, оставив лишь тех немногих, кто крайне неохотно остался, чтобы допекать нас. При нормальных летних условиях риск получить пулю от курдов и сыпной тиф от насекомых был бы весьма значительным. «С паршивой овцы хоть шерсти клок».
В караван-сарае в Сурхадисе нам пришлось задержаться на несколько дней, ежедневно проводя разведку с целью поднять машины на вершину перевала; но поскольку все время валил снег, и по мере приближения к вершине сугробы становились все глубже и глубже, казалось, нам придется задержаться там бог знает насколько.
Наконец 2 февраля я решил выехать пораньше и попытаться перебраться через перевал, пока не растаял снег.
Выехав в 4 часа утра при ярком лунном свете, мы достигли вершины перевала к 7.30. Ничто не могло превзойти красоту этой узкой заснеженной долины, которая вела к вершине, и, медленно продвигая машины по хрустящему снегу, мы то и дело сталкивались с серыми фигурами проходящих курдов, которые мельком проскальзывали мимо нас, не причиняя вреда. Единственная возможность узнать, насколько враждебны эти хорошо вооруженные люди, – это когда они начнут палить по нам.
Британский консул в Керманшахе, лежавшем примерно в 70 милях впереди нас, организовал систему дорожной охраны из числа самих курдов, что лишало новоприбывших возможности разобраться, будет ли этот конкретный человек вас охранять, или следовало от него защищаться. В любом случае разница была не велика. В зависимости от обстоятельств он мог обернуться как тем, так и другим.
Однако сам факт того, что впереди нас существовала дорожная охрана, консулы и банковские клерки, а рядом с нами тянулись телеграфные и телефонные провода, заставлял нас чувствовать, что, в какую бы глушь мы ни забрались, мы не полностью оторваны от цивилизации. Правда, оборванные телеграфные и телефонные провода висели гирляндами, но столбы и изоляторы остались целы, и линию можно было без особого труда восстановить. Эти консулы и банковские служащие – настоящие герои, о которых редко рассказывают. Несмотря на все беды и превратности этих военных лет, они (и с ними их отважные жены) высоко держали британское знамя, развевающееся в этих отдаленных уголках земли. Измученные турками, запуганные местными беспорядками и порой вынужденные бежать в поисках убежища, бросив все мирские блага, они возвращались, когда беспорядки стихали, и с чувством собственного достоинства продолжали исполнять свой воистину имперский долг.
Скорость продвижения к вершине перевала составляла всего одну милю в час, что достигалось лишь за счет толкания и раскачивания машин и, время от времени, раскапывания сугробов. Тем не менее в 7 утра мы оказались перед пологим спуском впереди нас, и худшая часть нашего пути осталась позади. В Сурхадисе к нам присоединился в качестве эскорта небольшой бронеавтомобиль, однако ни на чем, кроме легких «фордов», проехать по такой сложной дороге было совершенно невозможно, и нам пришлось оставить этот эскорт позади.
До сих пор мы видели многочисленные признаки голода и нередко проходили мимо трупа какого-нибудь бедного, измученного, голодного человека, который отказался от борьбы за жизнь на обочине дороги. В Керенде, в 20 милях от Пай-Так, нам попались отряды крестьян, мужчин и женщин, трудившихся под руководством американского миссионера над улучшением дорог – одной из действенных форм помощи голодающим. Это было частью всесторонней системы помощи, инициированной британским консулом в Керманшахе.
Еще 20 миль от Керенда, и мы оказались в месте назначения – в Харунабаде, преодолев расстояние в 41 милю за двенадцать часов, или со скоростью чуть больше 3 миль в час.
В Харунабаде, типичной курдской деревне, мы провели весьма комфортную ночь в нескольких из немногих уцелевших домов, и ничто не нарушало наш сон, кроме визита осла, который настаивал на своем присутствии рядом с нами.
В 6.30 утра 3 февраля мы снова отправились в сторону Керманшаха, и нам удалось преодолеть 40 миль за семь часов, что оказалось значительно лучше вчерашнего.
Дорога шла в основном через плоскодонные долины, обычные для этой части Персии. Самая важная из этих долин – Маби-Дашт, которую нам посчастливилось пересечь в ранние дневные часы. Эта равнина обычно представляет собой море грязи, густой, как сливки, а в сырую погоду становится непреодолимым препятствием.
На окраине города мы встретили двух кубанских казаков на мохнатых конях, поджидавших нас, чтобы показать дорогу к нашим квартирам. Ими оказались симпатичные парни из «партизан» полковника Бичерахова[6]6
Бичерахов Лазарь Федорович – русский офицер, участник Первой мировой и Гражданской войн, терский казак осетинского происхождения.
[Закрыть]. Обогнув под их сопровождением город, мы приблизились к крепкому на вид дому персидской постройки напротив британского консульства, Имперского банка Персии и американской миссии. Этот дом отвели под наше проживание и обеспечили нас баней, в чем мы очень нуждались.
Теперь следует представить полковника Бичерахова, поистине героическую фигуру, так как он и его живописные казаки играют значительную роль в дальнейшем повествовании. Бичерахов – человек лет сорока, хрупкого телосложения и властного вида. Это казак из осетин, одного из тех полудиких народов, типичных для Северного Кавказа. На протяжении всей войны он показал себя безупречным воином и был неоднократно ранен. Его люди боготворили его, как бесстрашного лидера. Кстати, он являлся кавалером британских орденов Бани и «За выдающиеся заслуги».
На момент нашей встречи он командовал смешанным казачьим отрядом всех родов войск. Его люди, хотя и не остались безучастными к мятежным идеям революции, были твердо намерены до самой смерти хранить верность самому Бичерахову, и с тех пор их непоколебимая преданность позволяла ему вершить великие подвиги. Почему русские выбрали для своего отряда название «партизаны», мне не известно. В этом отряде находился исполняющий обязанности офицера по связи подполковник Клаттербак из индийской армии – хорошо владеющий русским языком и большой любимец казаков. В дополнение к этим войскам в Керманшахе имелась русская радиоустановка, которую обслуживали военнослужащие из новозеландского подразделения.
Европейское сообщество оказало нам теплый прием, и ощущение контраста сидения за английским обеденным столом в консульстве – с белой скатертью и бокалами – с нашими воспоминаниями о настойчивом осле и убогих комнатушках вчерашней ночи заставляло нас улыбаться. Полковник Кеннион, известный путешественник и «шикари»[7]7
«Шикари» – охотник (инд.).
[Закрыть], представляет здесь правительство его величества. Миссис Кеннион, разделявшая с ним риск и опасности, – одна из тех отважных англичанок, о которых я уже говорил и которые скромно вносили свой весомый вклад в дела империи.
Как ни восхитителен был Керманшах, времени на передышку у нас не оставалось, хотя машины были бы рады дневному отдыху. Поэтому на следующее утро, 4 февраля, в 5.30 утра мы отправились в Хамадан (103 мили), надеясь легко проделать путь за два дня. С самого начала все пошло не так, как хотелось бы. На первой четверти мили головная машина сломалась, что задержало колонну на полтора часа. Через 20 миль мы миновали Бисотун с его древними наскальными надписями и барельефами времен Дария I, а оттуда проехали по единственному арочному мосту, взорванному турками, но с остатками арки, достаточными для ширины наших колес. Земля здесь была свободна от снега, небо голубое, а дорога настолько хорошая, что штабной офицер поддался роковому искушению сказать: «Ну вот, теперь мы справились со своими бедами; это похоже на увеселительную поездку». Он сделал это замечание примерно на 40-й миле, а на 41-й мы достигли подножия небольшого, но крутого перевала Сахне, где нам пришлось вручную толкать каждую машину вверх по склону, затратив на расстояние в 1 милю целых три часа. На 56-й миле машины продвигались уже с приличной скоростью, и мы добрались до города Кангавар, где у развалин построенного еще в античные греческие времена храма нас встретил небольшой отряд русских с широко известным национальным гостеприимством – с горячей едой для офицеров и солдат. Дело шло к вечеру, наступило 4 часа дня, и нам предстояло пройти еще 22 мили. Не приходилось сомневаться, что в любом случае ночь застигнет нас в пути, а в темноте мы можем столкнуться с еще большими трудностями и опасностями. Но мы могли вообще никогда не добраться до места назначения, и поэтому шанс дать голодным водителям хотя бы один полноценный обед был слишком заманчив, чтобы его упустить. Кроме того, у нас теперь имелся проводник в лице лейтенанта Георгиева из русской армии, которому полковник Бичерахов поручил сопровождать нас до самого Хамадана, – весьма полезный офицер, без помощи которого мы, вероятно, вообще не достигли бы Асадабада в эту ночь.
Итак, поддавшись искушению, мы снова выехали только в 5 часов вечера. Вскоре наступила темнота, а дорога вообще оказалась проселком, зачастую едва отличимым от окружающей равнины. Водители едва не засыпали за рулем, и в 8 часов вечера я едва не принял решения остановиться на открытой равнине. Ночь выдалась исключительно ясной, и ничто не казалось менее вероятным, чем перемена погоды. Однако, как показали события, по счастливой случайности я решил двигаться дальше, и в конце концов мы добрались до Асадабада, где вместе с машинами устроились в довольно чистом караван-сарае и заснули с приятным предвкушением раннего утреннего старта, крутого подъема на перевал высотой 7600 футов и легкого пробега до Хамадана, располагавшегося всего в 25 милях впереди. В этот день водители провели за рулем уже восемнадцать часов и, без сомнения, не меньше любого из нас с нетерпением ждали теплых квартир и передышку на день или два. Это было в ночь на 4 февраля. До Хамадана машины добрались только 11 февраля!
Я поднялся в 4 утра и вышел из нашей маленькой спальной комнаты, дабы убедиться, что все готово к отъезду. Представьте себе мой ужас и удивление, когда я обнаружил на земле толстый слой снега и небо, заполненное быстро падающими тяжелыми хлопьями. Поначалу я обрадовался, что не разбил лагерь на ночь на открытой равнине: если бы мы это сделали, то трудно представить, как вообще смогли бы выпутаться из такой беды. Следующим, естественно, последовало раздражение из-за дальнейшего промедления – именно тогда, когда время становилось все более и более ценным. Действительно, «увеселительная поездка»! Позвольте мне в данном случае отмежеваться от точки зрения моих подчиненных.
Весь день ушел на то, чтобы расчистить перевал, но лишь только нам удавалось пробиться сквозь сугробы, как падающий снег уничтожал нашу работу. На третий день, 6 февраля, были наняты большие группы крестьян, но безуспешно – снегопад продолжался.
7 февраля я вознамерился переправиться через перевал с одним штабным офицером. Раздобыв двух приличных пони и местного проводника, мы с полковником Дунканом рано утром отправились в путь и около полудня добрались до Вали-Заде на дальней стороне перевала, а оттуда на русской машине вместе с лейтенантом Зипаловым, которого послали из Хамадана встречать меня, поехали в Хамадан.
Моя цель добраться до Хамадана раньше отряда состояла в том, чтобы получить помощь с этой стороны в переправке автомобилей через перевал (что в конечном итоге и было сделано при помощи канатов), а также встретиться со многими важными людьми, ожидающими меня там. Во-первых, это генерал Оффли-Шор, недавно вернувшийся из Тифлиса, который должен был сообщить мне все последние сведения, касающиеся Южного Кавказа. Также здесь должны были находиться майор сэр У. Бартелот и капитан Голдсмит, которые занимались сбором местной информации и организацией поставок бензина. Кроме того, можно было получить ценные сведения от консула, мистера Макдауэлла, и от управляющего банком, мистера Макмюррея. И здесь же мне следовало встретиться с генералом Баратовым, последним командующим победоносной русской армией, сражавшейся с турками на этой трассе. Теперь он чувствовал себя крайне неудобно, оставаясь командующим революционными войсками, которые не стали бы подчиняться чьим-либо приказам.
Проблема эвакуации этих дезорганизованных войск оказалась более чем сложной. Даже при нормальных обстоятельствах эвакуация достаточно трудна, но с войсками, которые игнорируют все командование, это явно выглядело почти невыполнимой задачей. Дело в том, что любой солдат всеми силами стремился попасть домой, поэтому он был намерен выступить – с приказом или без оного – в этом направлении. С генералом Баратовым, в качестве офицера связи, находился полковник Роулендсон.
По прибытии в Хамадан нам отвели самые что ни на есть комфортабельные апартаменты в Банкирском доме. Под той же крышей приютились майор Бартелот, капитан Голдсмит, генерал Шор и другие, а очаровательная и неутомимая хозяйка, казалось, была готова принять еще сколько угодно гостей.
При любой изменчивой фортуне расклада сил в Северной Персии Банкирский дом Хамадана выделяется как достопримечательность, надежное убежище для утомленных путников, центр радушного гостеприимства и средоточие всех местных политических новостей.
Первым делом следовало отправить капитана Голдсмита разведать дальнейшую дорогу до Энзели и позаботиться о нашем бензине. Он уехал на следующий день, и судьба распорядилась так, что мы больше не встретились. Путешествуя в одиночку по дороге, запруженной отступающими русскими войсками, он не привлек к себе никакого внимания и, будучи искусным в поиске пути через трудные места, добрался до Энзели, а оттуда до Баку, прежде чем у местных жителей возникли какие-либо подозрения. Так как моя группа прибыла в Баку только через семь месяцев, наши шансы встретиться оказались невелики, а он к тому времени присоединился к полковнику Пайку на Северном Кавказе.
11 февраля машины наконец-то перебрались через перевал. По прибытии в Хамадан вся группа офицеров и солдат была очень гостеприимно встречена американскими миссионерами, которые не смогли бы более тепло приветствовать даже своих солдат. Для всех были найдены удобные квартиры, автомобили отремонтированы, и все было готово к отъезду, когда дальнейшие снегопады заблокировали лежавший прямо перед нами перевал Султан-Булак, что сделало невозможным наше выступление до 15 февраля. В тот день мы выехали в 6.30 утра, и теперь, когда двигались по проложенной русскими твердой дороге, у нас имелись все надежды на положительный результат. Надежды, которые на этот раз оправдались. Снег снова блокировал нам путь, но эвакуирующиеся русские в своем стремлении вернуться домой действовали с такой решительностью, что вскоре пробились через сугробы. В хорошую погоду мы без особого труда преодолели перевал и к двум часам дня достигли Аве (75 миль), делая в среднем около 10 миль в час. На следующий день, 15 февраля, мы прибыли в Казвин, где снова воспользовались гостеприимством Имперского банка Персии, представленного здесь мистером Гудвином. Казвин – город с населением 50 000 человек, одна из многих ранних столиц Персии. Он находится на пересечении дороги Энзели – Тегеран с дорогой, по которой мы прибыли. Здесь, прежде чем двинуться дальше к Каспийскому морю и, возможно, окончательно оставить Персию позади, не мешало бы проконсультироваться с сэром Чарльзом Марлингом, британским посланником в Тегеране. Для позднейших действий на Кавказе доскональное знание обстановки в Персии было бы крайне необходимо, а иметь экспертное мнение этого посланника явилось бы большим преимуществом.
Сам Казвин, казалось, вовсе не был нам рад. В Хамадане кое-кто из толпы улыбался нам, но, войдя в этот город, мы встречали лишь хмурые взгляды; однако население, вместо того чтобы прибегнуть к насильственным действиям, довольствовалось проведением антибританских митингов в мечетях и принятием пылких резолюций. Наш отряд из двенадцати офицеров, двух писарей и сорока одного водителя был определенно слабоват. Но сорок один автомобиль производил совершенно ложное впечатление силы, к тому же у нас имелся в качестве эскорта бронеавтомобиль под командованием лейтенанта Сингера, который раньше нас добрался до Хамадана. Вполне вероятно, что, если бы не броневик, резолюции могли бы перерасти в действия, даже если бы это повлекло за собой нарушение устоявшегося порядка.
В Казвине мы узнали, что дальнейшее продвижение невозможно. Мирза Кучек-хан, предводитель гилянцев, на чью территорию мы собирались войти, поклялся не пропускать англичан, а в Энзели его комитет работал совместно с большевистским комитетом, который также был полон решимости не допустить нашего прохода. Но до сих пор такое множество непробиваемых препон оборачивалось мягкой папиросной бумагой, что необходимо было попробовать, не удастся ли справиться с этой последней «невозможностью». Соответственно, начались приготовления к тому, чтобы выступить рано утром следующего дня.
Теперь необходимо дать краткое описание движения «дженгелийцев» или «гилянцев».
Горная система Эльбус, самая высокая вершина которой, Демавенд, находится близ Тегерана, поднимается более чем на 18 000 футов над уровнем моря и образует стену, отделяющую персидское плато от Каспийского моря. Водораздел находится примерно в 60 милях от берега, к которому через густой красивый лес постепенно спускаются горные отроги. Территория, входящая в эту область, разделена на две провинции: Мазендеран, составляющий восточную половину, и Гилян, составляющий западную. Через последнюю проходит дорога, соединяющая Персию – через Каспий – с Европой. Решт, столица Гиляна, лежит на этой дороге примерно в 20 милях от порта Энзели-Казиан, двойное название которого требует объяснений. Гавань образована двумя длинными песчаными косами, идущими с востока и запада, как огромные клещи, охватывающие большое мелкое озеро. На западной косе лежит старый персидский город Энзели, на восточной – новый русский город Казиан, построенный русской дорожной компанией для обслуживания ценных торговых концессий. Только несколько сотен ярдов воды разделяют два города, и в то время как причалы почти полностью находятся на стороне Казиана, резиденции торговцев, банки и все отели располагаются на стороне Энзели, где и совершаются все деловые операции.
Жителей Гиляна называют «дженгелийцами» только потому, что они живут в лесистой, как джунгли, стране. Это вводящий в заблуждение термин, поскольку он имеет свойство наводить на мысль о чем-то диком, свирепом и нецивилизованном, а гилянцам не свойствен ни один из этих признаков.
Так называемое «движение дженгелийцев» основал известный революционер по имени Мирза Кучек-хан – настоящий идеалист, действующий из наилучших побуждений. Его программа включала в себя все наводящие тоску банальные лозунги, которые взывают к переменам в духе обманчивых идеалов свободы, равенства и братства. «Персия для персов» и «Долой иностранцев» – это другие очевидные пункты программы, дальнейшее перечисление которых приводить не стоит ввиду их иллюзорности, ошибочности и надоедливости.
Следующий акт пьесы столь же неизменен для подобного рода драм. Кучек-хан учреждает комитет для содействия в управлении делами, и с этого момента комитет возглавляет сам Кучек, который думает, что он все еще руководит, хотя им просто-напросто манипулируют. Но руководит ли комитет на самом деле, или же на него также оказывают давление? Ответом на данный вопрос служит то важное допущение, которое дает нам решение многих таких проблем – немецкие и турецкие агенты и пропаганда. Войсками Кучека руководит немецкий офицер фон Пашен, их тренируют австрийские инструкторы. Турецкие пулеметы и боеприпасы составляют большую часть материального обеспечения его армии. Итак, у нас есть первый лидер, Кучек-хан – не слишком умный, но благородный энтузиаст. Для давления на лидера имеется комитет, каждый член которого преследует личные цели. Для манипулирования комитетом мы имеем, с одной стороны, Германию с обещаниями финансовой выгоды, а с другой – Турцию с духовными призывами к религиозному фанатизму и парой пулеметов. Вот что значит быть лидером! Теперь отношение этих гилянцев к русским можно объяснить. Основное отношение северных персов к русским можно мягко охарактеризовать как крайнюю неприязнь; но со свершением революции, провозглашением братства и выводом войск эта неприязнь временно отошла на второй план. Кучекхан неимоверно рад видеть, как русские покидают Персию (как он надеется, навсегда) по дороге, идущей через Гилян. Это позволяет ему покупать огромные запасы винтовок и боеприпасов по очень низким ценам. Таким образом, их проход всячески облегчается, а в порту Энзели заправляет объединенный комитет большевиков и дженгелийцев, объединившихся в общем стремлении помешать англичанам: большевики главным образом потому, что воображают, будто англичане хотят продлить войну, а дженгелийцы потому, что, сбросив наконец русское бремя, боятся, как бы англичане не заняли их место, и тогда их лозунг «Персия для персов» будет снова отложен на неопределенное время; и те и другие потому, что являются жертвами (большей частью неосознанно) искусной пропаганды.
Мирза Кучек-хан утверждает, будто у него имеется пятитысячное войско, и вполне вероятно, что так оно и есть. Какое его количество он может убедить выйти на поле боя и какую боеспособность они покажут – это вопросы, на которые ответят лишь последующие события.
