Текст книги "Психосоматический двойник"

Автор книги: Лино Альдани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Лино Альдани
Психосоматический двойник

«Нет, мой малыш, – сказал Дарбеда, покачивая головой, это невозможно».

Ж. П. Сартр. «Комната»

Плоская сигарета, намного длиннее обычной. Аманда, не зажигая, покрутила ее своими нервными пальцами. Понюхала. Время от времени она в задумчивости роняла ее в широкий рукав домашнего халата и тотчас же торопливо доставала обратно.

Муж был в соседней комнате. Джон запретил ей курить гипнофен. В последний раз, застав Аманду за курением, он устроил бурную сцену, настоящий скандал, который закончился обещанием Аманды не предаваться этому пороку.

Но она не могла отказаться от этого. Она обожала мечтать с широко открытыми глазами, любила безумные грезы и приключения, где одновременно бываешь актером и зрителем. Гипнофен это может. В сумерках зажигаешь сигарету, усаживаешься перед белой стеной, и после нескольких затяжек, картины и события, которые ты хочешь увидеть, как на экране начинают сменяться и накладываться друг на друга. В своих грезах можно увидеть самое желанное, можно путешествовать, где угодно, или выбрать мгновение из своей прошлой жизни, и вновь пережить то, что будет дальше. Все это может повторяться по желанию курящего два, три, десять раз подряд – до тех пор, пока не прекратится действие гипнофена и грезы не рассеются окончательно.

Аманда жила только этим. Услыхав в коридоре шаги Джона, она в страхе спрятала сигарету между страницами журнала и небрежно бросила его на столик.

Когда Джон открыл дверь, Аманда даже не обернулась.

– Я собираюсь навестить Эдит.

Он постоял в дверях, потом подошел к ее креслу.

– Ты была вчера у нее?.

Аманда кивнула, взяла со столика пилку и принялась сосредоточенно обрабатывать ногти.

– Как она выглядит? – спросил Джон. – Вчера ты мне ничего не сказала, я узнал обо всем только сегодня за завтраком. Тебе не кажется, что ей лучше?

Аманда с трудом подняла глаза:

– Отстань, Джон. Ты прекрасно знаешь, что она совсем сойдет с ума, если у нее не забрать его…

– Замолчи!

– Прекрасно, я молчу!

– Я всего лишь спросил тебя, не лучше ли ей.

– Нет, – твердо ответила Аманда. – Нисколько не лучше. Джон, заложив руки за спину, принялся медленно ходить вокруг кресла.

– Я говорил о ней с доктором Щютом, – он остановился.

– Мне кажется, ты совершил глупость, – возразила Аманда. – Доктор Шют не психиатр.

– Я знаю. Но, тем не менее, нужно знать и его мнение. Аманда пожала плечами и, когда Джон умолк, безразличным голосом спросила:

– Что же он тебе сказал?

– Сначала он мне не поверил, но в конце концов согласился взглянуть на Виктора. Аманда вскинулась.

– Джон! – раздраженно воскликнула она, – не зови его больше так, прошу тебя. Прекрати разыгрывать комедию!

Джон, едва открыв рот, вдруг умолк, схватившись руками за голову.

– Хорошо, – сдержанно ответил он. – Я назвал его так, не подумав. Кем бы он ни был, доктор Шют считает, что пока лучше не вмешиваться. Пусть Эдит остается со своими иллюзиями пока…

– Пока совсем не сойдет с ума, – закончила Аманда. Джон трижды стукнул кулаком по. ладони.

– Ну что я могу сделать? – неуверенно спросил он. Прежде всего она – моя сестра. Если у нее его забрать, она способна на самоубийство. Это абсолютно точно. Ты представляешь, кем был для нее Виктор и что… О! Я вообще больше ничего не понимаю, и эта история начинает действовать мне на нервы.

Аманда поглубже забралась в кресло, вытянула ногу и начала разглядывать носок домашней туфельки.

– Эдит больна. Только ты не хочешь поверить в это. Ты не видел, какая она бледная? Она никуда не выходит, закрылась у себя и не оставляет его ни на минуту. Ты заметил она не хочет, чтобы к ней приходили.

– Заметил. Где-то через полчаса она начала нервничать, зевать. Она хотела, чтобы я зашел в кабинет к… Она хотела, чтобы я с ним поговорил, как будто ничего не произошло. Аманда, у меня не хватило смелости.

– Понятно. Тем более, что у дома с постоянно закрытыми ставнями, с этими старомодными тяжелыми постоянно задернутыми двойными красными портьерами такой мрачный вид.

– Да, – еле слышно произнес Джон, – и потом – музыка… Она играет целый день. Музыка позапрошлого века. Дебюси, Стравинский. Ничего, кроме Дебюсси, Стравинского и Бетховена. Можно сойти с ума.

– Виктор очень любил этих композиторов, – сказала Аманда, отложив пилку. Она вытянула руки и, прищурив глаза, начала рассматривать ногти, сравнивая их по длине.

– Да, он их любит и теперь.

– Не говори глупостей! – крикнула Аманда и рассмеялась ему в лицо. – Ты говоришь так, словно эта кукла может разбираться в музыке.

– Послушай, Аманда. Я понимаю, что это невероятно, но я видел своими собственными глазами, – как он покачивал головой и постукивал рукой в такт.

– Ты больше шагу не ступишь в ее дом, – сквозь зубы процедила Аманда, вскочив с кресла. – Или ты свихнешься, как твоя сестра.

Она нечаянно задела столик, журнал упал, и из него выкатилась сигарета с гипнофеном.

Побледнев, Джон, поднял ее. Он покачал головой, сжал сигарету в кулаке, намереваясь раздавить ее, но, передумав, аккуратно положил обратно на журнальный столик и молча отвернулся от жены.

– Ну? Что ты застыл, как истукан? – закричала Аманда. Ты снова намерен устроить мне сцену. Валяй, не стесняйся!

– Но это же самоубийство, Аманда.

– Опять та же проповедь. Ты бы лучше попробовал закурить, чем шататься вечерами без дела.

– Ты не в своем уме. Ты не сознаешь, что все глубже увязаешь в пороке, более того – реальность кажется тебе пошлой и неинтересной. Если так будет продолжаться, ты потеряешь вкус к жизни…

– Вкус к жизни! Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему начинают курить гипнофен? Отвечай! Ты путаешь причину и следствие, Джон. Начинают, когда вкус к жизни потерян давным-давно и всеуже поблекло, опустело и лишено смысла…

– Замолчи! – взмолился Джон. – Стыдно этим заниматься. Возможно, я изменился, не всегда внимателен к тебе. Но и ты тоже совсем не та, что раньше. И потом, я не делаю из этого драмы. Я держу себя в руках. А ты… ты… у тебя нет ни капли воли, если ты так легко прибегаешь к удовольствиям воображаемого рая.

Аманда побледнела.

– Все это ты скажи своей сестре…

– Аманда!

– Тебя послушаешь, так курить гипнофен стыдно. Это… это воображаемый рай, как ты говоришь. А что же тогда с Эдит? Разве она не поступает еще хуже, чем я? А?

– Не говори глупостей.

– Нет, это не глупости. То, что она делает – намного хуже… – Аманда быстро прошла взад и вперед по комнате, резко повернулась на каблуках и встала прямо перед встревоженным Джоном.

– Как ты думаешь, Джон, как они проводят время? – спросила она с хищным выражением лица.

– Гм… Они слушают музыку.

– Хорошо. А потом?

– Потом они разговаривают. Ты прекрасно знаешь, что Виктор может говорить.

– Не зови его Виктором, – истерично взвыла Аманда. Она замолчала, но быстро пришла в себя и добавила мягким, нежным голосом с ироничной ноткой, – таким образом, значит, они. слушают музыку, беседуют. Ты не думаешь, что они должны заниматься и другими вещами?

– Может быть. Я думаю, что он сможет также, плохо ли, хорошо ли, сыграть в покер или в шахматы…

– Какой ты наивный, Джон! Я говорю совсем о другом, о другом! Ты понимаешь меня? Джон отшатнулся от нее.

– Берегись, Аманда! Ты переходишь все границы!

– Она сама это сказала! – с триумфом воскликнула Аманда.

– Ты лжешь! Она не могла сказать тебе такое!

– Тем не менее, это правда.

– Ты, должно быть, неправильно ее поняла.

– Ничего подобного. Послушай, Эдит определенно мне в этом не призналась, но я сама все прекрасно поняла. Вчера я почувствовала это по некоторым намекам, которые только мы, женщины, способны понять. Я бы скорее умерла; чем позволила этому чудовищу прикоснуться ко мне.

– Прошу тебя, – взмолился Джон. – Прекрати говорить глупости. Она обожала своего мужа, он мертв, но она не может смириться с тем, что его не стало в ее жизни. Она может сойти с ума перед его фотографией.

– Это не фотография, – сказала Аманда, чеканя каждое слово. – То, что Эдит прячет под замком, отнюдь не фотография.

– Согласен! – радостно воскликнул Джон. – Это не фотография. Это автомат, у него в груди шестеренки. Соматический двойник – назовем его так, если ты хочешь, но для нее он Виктор, пойми ты. Мыспорили об этом уже тысячу раз. Ты, Аманда, из-за гипнофена все видишь в извращенном свете и теперь не нашла ничего лучшего, как очернить мою сестру.

Аманда пожала плечами и отошла к окну.

– Оставь меня, – сказала она хриплым голосом. – Ты испортил мне день. Поди прочь!

Ответом ей были приглушенные шаги по ковру и гневный хлопок дверью.

Аманда еще немного постояла у окна. Потолок подрагивал от тяжелых шагов Джона на террасе. Она отодвинула занавеску и посмотрела на небо, на золотую сферу заходящего солнца.

Джон очень изменился. Он уже совсем не тот, каким был раньше. Злой, резкий не только при разговоре, но и в поведении. Она, должно быть, тоже изменилась. Наверное, поэтому Джон и отдалился от нее. Кто в этом виноват? Джон? Она сама? Или обстоятельства? Она уже ничего не понимала. У нее, Аманды, слишком маленькое сердце, чтобы надеяться победить мир, в котором можно или прекратить существование в тридцать пять лет, или остаться в окружении бессчетного количества различных сервомеханизмов, которые не'позволяют вам даже пальцем пошевелить. Как, как убить время? Чем заняться? Как не умереть от скуки в этом океане вялости, изнеженности и монотонности? Любой досуг через полчаса или час надоест и начинает казаться пошлым и ничтожным.

– Вам нужно чем-то заняться, у вас должно быть какое-нибудь хобби, – посоветовал ей однажды доктор Шют. Это рассмешило Аманду. Хобби – это полумерка, уловка. Хобби? Но вся Вселенная, разве это не гигантское и забавное хобби? Миллионы поэтов, художников, спортсменов, музыкантов, ученых, летчиков, чемпионов – разве все они – не толпа дешевых комедиантов, которые делают вид, что чем-то интересуются, чем-то заняты, чтобы не сойти с ума?

Доктор Шют абсолютно ничего не понимает. Что она чувствует, так это жажду любви, мучительную необходимость оправдать свою собственную жизнь, не думать о ее бесполезности, почувствовать себя необходимой кому-то.

Аманда поерзала в кресле, устраиваясь удобнее, вытянула ноги.

– Возможно, Эдит и счастлива, – сказала она себе. И тотчас же позавидовала бездушию, которое истощает жизнь Эдит.

Сигарета с гипнофеном лежала на столике, стоило только протянуть руку. Аманда приласкала ее взглядом. Джон ушел, можно зажечь ее и накуриться вдоволь.

Она начала вспоминать. Пятнадцать лет назад, летом 2138 года, они познакомились. Счастливое, прекрасное лето. Казалось, оно никогда не кончится. Она любила гулять по пустынному пляжу Порт Нельсон, бегать по побережью, залитому лучами солнца, вдыхать запахи моря.

Аманда жадно затянулась несколько раз. И вот уже море здесь, на стене, и кресло становится все мягче и уютнее, и огромные волны набегают одна на другую и разбиваются о глыбы пористого туфа. Она чувствует теплый песок под ногами, она ощущает свою пьянящую молодость. А потом… Джон, его низкий прерывистый голос. Он бежит за ней. Комната исчезла, картина на стене стирается. Аманда погружается в окружающую ее голубизну, тонет в звенящей и светящейся лазурной Вселенной. Рука Джона ласкает ее плечо, тяжелая теплая рука, а потом они падают навзничь в набегающие волны.

Море ласково омывает гальку.

Эдит жила близ Вердена, в пятидесяти милях от Нью-Брэндона. У нее был большой старомодный дом, напоминающий стиль последователей ле Корбюзье. Южный фасад на высоте второго этажа рассекался широким навесом. Овальные газоны, дорожки из гравия, – все это немного напоминало автозаправочную станцию конца двадцатого века.

Джон пролетел над трансканадской железной дорогой. Миновав Верден, он слегка повернул влево, и через две мили на границе Манитобы и Саскачевана перед ним возник красно-белый дом Эдит.

Эдит почти тотчас же открыла брату дверь, Они прошли в зал, уселись на диван. Эдит улыбнулась, Джон взял ее руку в свои, погладил.

– Эдит, – он не знал, как начать разговор.

Они поговорили о погоде, о морозе, о недавно выпавшем снеге.

– Да, – сказала Эдит, – Виктор любит снег, но мы все-таки не выходим на улицу.

Джон внимательно посмотрел ей в лицо. У Эдит был светлый и живой взгляд, она вовсе не походила на помешанную.

– Ты хорошо себя чувствуешь, а? – он разговаривал с ней, как с ребенком. – Если тебе что-нибудь нужно, то скажи мне…

– О, нет, у меня все хорошо, – ответила она, поправляя свободной рукой волосы. Потом она добавила, – Виктор тоже чувствует себя хорошо. Ты никогда не спрашиваешь о нем.

Джон почувствовал ком в горле.

– Ты права, Эдит. Как дела у Виктора? Лицо сестры сразу же засветилось.

– Он прекрасно себя чувствует, Джон, – ее голос моментально стал веселым, нежным и мелодичным. – О, Джон, зайди к нему. Он в своем кабинете. Виктор будет очень рад тебе…

Это повторялось каждый раз, когда Джон приезжал к сестре. Наступало мгновение, и она делала ему абсурдное, невыносимое предложение: поговорить с Виктором, пожать ему руку, разыгрывать бесполезную и жалкую комедию.

– Разве что на пару минут, – неохотно согласился Джон. Они вышли из зала и пошли по коридору к кабинету Виктора.

– Вик, – сказала Эдит, входя в кабинет. – Посмотри-ка, кого я привела!

Кто-то большой, угловатый, медленно повернулся к ним. В руках он держал какой-то забавный предмет, который Джон вначале плохо рассмотрел.

– Как дела, Виктор? – Джон с-трудом произнес это бесцветным, механическим голосом.

Виктор положил странный предмет на стол и протянул Джону руку. Джон пожал ее, теплую, но сухую-его собственная рука подрагивала от волнения – и заметил, как Виктор вытер ладонь о брюки. Это поразило Джона, но он постарался не думать об этом.

– Чем ты занят, Виктор? – спросил Джон, показывая на предмет, лежащий на столе.

– Ничем особенным.

Виктор снова взял предмет, что-то вроде крошечного спасательного круга из пластика.

– Что это? – спросил Джон.

– Это баранка, в геометрии ее называют тором.

– Вик увлекся топологией, – объяснила Эдит. На столе лежали и другие странные предметы.

– Это бутылка Клейна, а это… Что это, такое, Вик? Эдит приподняла длинную спираль в форме кольца, бумажную ленту со склеенными концами. Виктор мягко отстранил ее руку, взял ножницы и разрезал ленту вдоль.

– Это односторонняя поверхность Мебиуса, – ответил он.

Наконец, вместо двух отдельных колец, как ожидал Джон, он увидел одно кольцо по размерам вдвое больше прежнего, но в два раза уже его.

Виктор улыбнулся. Джон в недоумении смотрел на кольцо. Ему стало не по себе не из-за Эдит, а из-за…

«Боже мой, – подумал он, – я слишком серьезно воспринимаю все это».

Он бросил беглый взгляд вокруг. Камин горел, хотя в кабинете и так было очень тепло.

– Зачем ты зажгла камин? – спросил он Эдит, – Что, тепловентилятор неисправен?

– Нет, нет, просто камин создает более интимную обстановку. И потом, так любит Виктор.

Эдит подошла к камину, нагнулась, взяла маленький топорик, расколола надвое чурку и подбросила в огонь.

– Может, вернемся в зал, Эдит. Я… – Джон с опаской посмотрел на Виктора и продолжил, понизив голос. – Я хочу с тобой поговорить.

Когда они вернулись в зал, он не сразу нашел нужные слова.

– Эдит! – Эдит! Так больше не может продолжаться:

Стало тихо. Сестра не моргая смотрела в одну точку на противоположной стене…

– Ты в конце концов сойдешь с ума, – продолжил Джон. – Ты разговариваешь с ним, улыбаешься ему, как если бы… Эдит! Почему ты не хочешь понять… Виктор умер… Сколько времени ты собираешься так жить? Твой муж умер, понятно? Он мертв!

Эдит, не говоря ни слова, встала, подошла к какому-то аппарату со множеством кнопок и нажала на некоторые из них. Музыка наполнила весь дом. Она так и осталась стоять там, спиной к Джону.

– Виктор не мертв, – медленно произнесла она. Джон подошел к сестре, обнял ее за талию.

– Послушай, Эдит. Доверься мне, я твой брат, наконец…

– Виктор жив!

– Послушай, я знаю одного прекрасного врача. Если бы ты согласилась…

Эдит вырвалась у него из рук.

– Я не сумасшедшая, – сказала она. – Пока еще…

– Речь не об этом. Мы с Амандой каждый месяц показываемся врачу. Если ты согласна, я приведу доктора Шюта. Через час мы будем здесь.

– Я пока что не умалишенная, – повторила Эдит. Она нажала на другую кнопку, и музыка зазвучала еще громче.

– Сделай, потише, – устало попросил Джон.

– Нет. Это увертюра к «Кариолану», любимый отрывок Виктора.

– Довольно! – крикнул Джон. – Можешь ты мне сказать, для кого эта музыка? Для тебя или для него? Эта стереомузыка тоже для него, как будто он действительно может слышать…

– Да, если бы он слышал…

– Да, если бы он слышал. Он двигает руками и ногами, но все это благодаря электронным процессорам. Он ничего не слышит, Эдит. У него нет души, понимаешь ты?

Эдит двусмысленно улыбнулась.

– Я знаю, он всего лишь робот. Но я все равно счастлива, – она звонко засмеялась.

– Ты идиот, Джон. Слышишь музыку? Ты сам ничего не понимаешь. Если бы Виктор был композитором, я провела бы остаток жизни в воспоминаниях о нем, слушая его музыку. Виктор был ученым, Джон! Его творение там, в кабинете. Я знаю, это всего лишь автомат, груда ламп и проводов. Но Виктор создал его по своему подобию, дал ему свой голос, жесты, память… Ты… ты не можешь знать, что я чувствую, когда вижу его читающим, пишущим, когда я чувствую, что он мыслит.

Джон не поверил своим ушам.

– Он мыслит?

– Да, он знает много такого, чего не знал сам Виктор.

– Ты заблуждаешься, Эдит. Ты хочешь в это верить, пытаешься убедить себя в этом. Ты же знаешь, что роботы не могут думать.

– Ты ошибаешься.

– Предположим. Но так ты действительно можешь заболеть, и однажды утром проснешься абсолютно уверенной, что этот робот – живой Виктор.

– Это уже произошло, – сказала Эдит, словно себе самой. И происходит постоянно. Настолько легко спутать иллюзию с реальностью, желаемое с действительным… Я знаю, кончится тем, что я сойду с ума. Но я не боюсь этого, я этим дышу.

– Ты действительно нездорова, Эдит. Позволь, я приглашу доктора.

– Я не хочу излечиваться, – Джон увидел в ее глазах зловещий блеск. Эдит, словно желая защититься, прижалась спиной к стене. – Ты хочешь отнять у меня Виктора. Я знаю, ты этого хочешь…

– Успокойся, Эдит. Я только хочу, чтобы тебя посмотрел доктор.

Эдит зарыдала.

– Ты не осмелишься отнять его у меня, правда?

– Нет, обещаю тебе. А сейчас позволь мне уйти. Через часок я вернусь сюда вместе с доктором.

Виктор все сидел за столом, разрезая кольца. Эдит села у камина.

– Вик, – нежно позвала она.

Виктор неохотно поднял глаза, продолжая работать ножницами. Он с сожалением оставил свое занятие, подошел и сел на диван рядом с ней. Они молча смотрели на огонь. Эдит спросила:

– Вик, ты помнишь лето сорок первого?

– Конечно, мы тогда были в Кейтик-Парк, в Онтарио.

– Ты так любил ловить рыбу, правда?

– Да, я ловил рыбу, а ты загорала.

Эдит улыбаясь, придвинулась к нему и прижалась к его плечу.

– Ты помнишь музей в Торонто? Ты мне показывал барельефы, которые украшали центральный вокзал в Монреале до того, как он был разрушен. Ты был так весел в тот день. Ты помнишь, Вик? Ты долго стоял у барельефов и все рассказывал, рассказывал… Это было осенью сорок четвертого.

– Сорок третьего, – поправил Виктор.

– Знаю. Просто я хотела проверить, так ли ты хорошо помнишь, как помню я.

Они говорили так– долго-долго. Потом голос Эдит ослаб. Странное оцепенение охватило ее тело и мозг. Мечта, реальность, прошлое, будущее, настоящее: клубок мыслей, карусель чувств, которые она не в силах контролировать.

Глубокий ласкающий голос Виктора заставил ее подскочить.

– Они хотели забрать меня, да?

Эдит задрожала. Виктор, не двигаясь, смотрел на пламя в камине.

– Нет еще. Нет еще, – ответила она, тоже, не мигая, глядя на огонь.

Доктор Шют плохо переносил реактивный вертолет, его тошнило.

– Мистер Роулинг, – непрестанно повторял он в то время, как Джон вел машину к Вердену.

– Мистер Роулинг, я согласился поехать с вами только ради того, чтобы посмотреть на робота…

Под ними была трансканадская дорога: длинная, блестящая, металлическая лента, вьющаяся по лесу. Огромные сухопутные корабли на воздушной подушке со страшной быстротой неслись по четырем полосам в двадцати сантиметрах от земли.

– Кто же, все-таки, включил его, – спросил доктор Шют.

– Что?

– Я спрашиваю, кто включил робота?

Джон переключил управление на автопилот.

– Вот этого я не знаю. Может быть, Эдит. Как бы то ни было, она не приглашала специалиста-кибернетика. Я знаю только, что однажды, войдя в кабинет, я лицом к лицу столкнулся с ним. Он был точным двойником Виктора.

Доктор Шют растерялся. Одну руку он держал на области желудка, а другой время от времени почесывал бороду.

– Он действительно похож на человека? – наконец спросил он.

– Кто?

– Робот. Вы мне сказали, что он как две капли воды похож на человека из мяса и костей…

– Могу вам гарантировать. Это копия, портрет Виктора: его глаза, волосы, морщины на щеках, все, вплоть до родинки на шее. Все, как у Виктора.

Доктор покачал головой, он явно не поверил Джону. Он вспомнил, что месяцев восемь или десять назад, читал в «Нью Канадиэн Джорнэл оф Рисеч» большую статью на эту тему.

Статья была довольно расплывчатая, заумная, предназначенная, скорее, для специалистов-кибернетиков. Он только и понял из нее, что Виктору Кюрводу удалось при помощи процесса, похожего на гальванопластику, получить ткань из псевдопротоплазмы. Это еще не все. Там говорилось о специальных контурах, которые, теоретически, могли бы совершенно точно воспроизвести человеческий мозг с его памятью, знаниями, привычками… Короче говоря, Кюрвод утверждал, что можно создать психосоматический двойник человека. Естественно, Правительственная Комиссия по контролю блокировала его проект и запретила продолжать исследования. Никто и подумать не мог, что он уже сконструировал прекрасный образец, смоделировав его по своему подобию и хранил в подвале, подальше от нескромных взглядов.

– Какой интеллект! – прошептал доктор Шют. – Ваш зять был гением.

– Да, он был очень умен. Кто знает, что бы он еще мог сделать, но…

– Минуточку. Если мне не изменяет память, он погиб в авиакатастрофе.

– Да, сгорел на своем реактивном вертолете.

Доктор Шют умолк и, затаив дыхание, сжался в своем кресле.

– Мой совет, доктор, – сказал Джон. – Хорошо бы, если бы вы не показывали явно, что хотите увидеть робота. – Пусть Эдит сама пригласит вас пройти в кабинет Виктора после того, как вы ее осмотрите.

– Хорошо.

– Вам не кажется, что Эдит мог бы помочь гипнофен?

– Не думаю. Вашей сестре нужно забыться, сменить обстановку.

– Тогда посоветуйте ей поехать отдохнуть в Луна-Сити.

– Там будет видно. Я буду откровенен с вами, мистер Роулинг-я не специалист по нервным болезням, но мне кажется… Короче говоря, если я найду необходимым положить ее в психиатрическую клинику, я прямо скажу вам об этом. Договорились? За вами остается право обратиться к другому специалисту.

Наконец они прибыли. Реактивный вертолет плавно приземлился на террасу павильона напротив дома Эдит. Через минуту они уже стучали в дверь.

Окна были закрыты, все занавески плотно задернуты. Дом казался бы опустевшим, если бы музыка не струилась сквозь ставни, загадочно обволакивая все здание.

– В чем дело? – удивленно спросил доктор. – Там никого нет?

Джон постучал сильнее.

– Эдит, открой, это я, Джон!

В доме послышались приглушенные шаги, легкий шорох, будто кто-то в замешательстве остановился у самой двери.

– Эдит! Я прекрасно знаю, что ты дома. Открой! По ту сторону двери раздался смех, серебристый и пронзительный смех Эдит.

– Нет, Джон, я тебе не открою. Ты пришел, чтобы отнять у меня Виктора и уничтожить его.

– Открой, Эдит. Открой, умоляю тебя.

Тогда Джон, словно одержимый, начал колотить в дверь кулаками и ногами, попытался высадить ее плечом, но дверь не поддавалась.

– Остановитесь, – сказал доктор. – Она откроет.

Раздался душераздирающий крик Эдит, дверь медленно открылась, и на пороге появился Виктор. Он смотрел на них зловеще и угрожающе. Бесчувственный, величественный и неподвижный, как статуя. В вытянутой правой руке робот держал термический пистолет.

– Я поражен вот чем, – рассказывал потом Джон. – Когда он подал мне руку, он тотчас вытер свою руку о брюки. Виктор всегда так делал, он не выносил влажных рук. Такое отвращение у робота – не просто электронная реакция…

– Ты хочешь сказать, что он разумен, как и мы?

– Не знаю, Аманда. Но иногда я начинал так думать. Доктор Шют тоже в нерешительности. Проблемы кибернетики выше наших знаний, ты понимаешь? Роботов бесчисленное множество. Стоит только оглянуться вокруг: водители, продавцы, репетиторы в школе и прочее и прочее. Но, если их поставить в ситуацию, не предусмотренную их программой, они сразу же остановятся. А робот Виктора выносил суждения, он принимает решения, Эдит сказала, что он без конца совершенствуется, и теперь знает даже то, чего не знал Виктор. Знаешь, что из этого следует? Шют мне все уши прожужжал, прямо замучил меня философией. Он все говорил о человеческом «я» – вначале оно ничего не значит, но постепенно формируется привычками, повторением опытов и так далее. Он утверждал, что это одинаково для робота и для нас. Я не верю. Я так и сказал ему об этом. Тогда он расхохотался и добавил:

«Главное то, что робот действует так, как если бы… если бы… если бы…» Пока мы шли в полицию, он повторил это раз сто.

– Я что-то ничего не понимаю, – сказала Аманда.

– Чего ты не понимаешь?

– Я спрашиваю себя, понимает ли робот то, что он робот.

– Я тоже спросил об этом доктора Шюта.

– Что он ответил?

– Он сказал, что вопрос не имеет смысла. Боже мой, возможно ли серьезно говорить с человеком, который, почесывая бороду, не перестает повторять: «Если бы…» Он думает, что робот усвоил инстинкт разговорной речи или что-то в этом роде. Я не смог опровергнуть это. Нужно было видеть, Аманда, как робот появился в дверях с пистолетом в руке, чтобы защитить себя.

– Но он все же не выстрелил.

– Шют полагает, что он не выстрелил, потому что сам Виктор никогда не сделал бы этого.

– Ну, а если бы Виктор ненавидел тебя?

– Не знаю, Аманда. Возможно, он превратил бы меня в пепел. Одно ясно – теперь роботу известно, что часы его сочтены, он знает, что мы хотим его уничтожить, и принял меры предосторожности.

– Может, это Эдит заставила его?

– Нет. Эдит вскрикнула, прежде чем открылась дверь… Несомненно, этот робот не просто сервомеханизм, он действует по своему разумению. Это такая «вещь», которой невозможно управлять. Как бы то ни было, теперь дом окружен.

– Тебе кажется, что Эдит опасно оставаться там?

– Пока нет. Виктор хорошо относится к ней.

Аманда расхохоталась.

– Да, твоей сестре крупно повезло. Сначала Виктор, который обожал ее больше всего на свете, любовь, которая придала смысл ее жизни… А теперь, пожалуйста, робот. Влюбленный робот, который окружает ее заботой и вниманием…

Джон не обратил внимания на взрыв ее вымученного смеха. Зазвонил телефон. Джон нажал на кнопку, и на, экране появился человек в форме.

– Здравствуйте, мистер Роулинг. Позвольте представиться: сержант Хаук. Командир решил высадить дверь, но он хочет, чтобы вы присутствовали при этом.

– В доме никто не отвечает?

– Никто, сэр. Несколько часов стоит полнейшая тишина. Робот, должно быть, обрезал провода. Не отвечают даже на телефонные звонки.

– Ладно. Скажите командиру, что я скоро буду.

Аманда продолжала истерично смеяться. Джон строго посмотрел на нее.

– Не стой, как истукан, – пронзительно взвизгнула Аманда. – Тебя ждут, чтобы сыграть эпилог. Твоя сестра снова станет вдовой, но на этот раз без похорон.

Когда Джон подошел к дому Эдит, он увидел, что за всеми кустами засели полицейские.

– Я не могу больше, – сказал командир Дерек. – Эта музыка… она мне мозги просверлила. Должно быть, внутри что-то произошло: уже три часа звучит один и тот же отрывок.

– Вы хотите сказать, три дня, командир. По меньшей мере три дня непрерывно слышится увертюра к «Кориолану». Командир взглянул на часы.

– Сейчас я взломаю дверь. Мои люди ворвутся с черного хода и в окна. Мы атакуем разом со всех сторон.

– Командир, – пробормотал Джон, – моя сестра…

– Будьте спокойны. Я подам знак, когда можно будет войти. Джон повернулся к дому – спиной. Командир удалился. Раздался скрежет разрываемого металла, и из дома с новой силой грянула музыка. Джон заткнул уши, время словно застыло, он слышал только ритмичные удары своего сердца. Наконец на пороге кто-то появился. Это был сержант Хаук. Он знаком попросил войти. Джон пробежал по саду, прихожей, коридору, ворвался в кабинет.

Эдит сидела на диване, бледная, голова ее упала на грудь. Она все еще сжимала в руках флакон с ядом. В своем пурпурном домашнем халате она была прекрасна. Выражение ее лица было безмятежным и спокойным. Виктор неловко скорчился рядом с ней. Голова его была расколота и прижата к груди Эдит.

Джон подошел поближе. Эпидермическое покрытие и пластическая ткань были разрезаны до самой шеи. Из темного глубокого отверстия свисало множество проводов. Джон увидел сотни мельчайших продолговатых цилиндров различного цвета, ряды клапанов, контактов, реле, бесконечное множество маленьких блестящих катушек.

Джон обессиленно прислонился к камину.

– Она, должно быть, ударила его сзади, – сказал командир. Он показал на маленький топорик у камина. – Вот этим. Джон кивнул.

– Эдит знала, что робота разберут на части, уничтожат… Она предпочла сделать это своими руками.

Назойливая музыка была невыносима. Она обволакивала все вокруг: вещи, мебель, наполняла весь дом, просачивалась в мысли, от нее распух череп.

Командир Дерек подошел к стереофону и нажал кнопку. Последняя прервавшаяся нота повисла в воздухе.

Затем, несмотря на суматоху, шум шагов, крики, вечная тишина заполнила дом.