Текст книги "Огонь и сера"
Автор книги: Линкольн Чайлд
Соавторы: Дуглас Престон
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Из оловянной кружки фон Менк достал карандаш.
– Дожидаясь две тысячи четвертого года, я надеялся, что ошибся, что это лишь совпадение… Увы, сейчас надежды на то, что природа верит в совпадения, не осталось. Всем правит порядок, мистер Гарриман. Так же, как мы занимаем экологическую нишу, мы занимаем нишу моральную. Стоит виду истощить свою нишу, природа это исправляет, она очищается. Иногда – ценой уничтожения вида. Но то в природе. Что же случается, когда вид истощает моральную нишу?
Ластиком на конце карандаша фон Менк стер вопросительные знаки в последней красной отметке:
2004 г. н. э. —
– Каждый раз у катастрофы были предвестники. События небольшого, казалось бы, значения. Часто погибали морально нездоровые люди – в точности как потом и вся цивилизация. Так происходило и в Помпеях перед извержением Везувия, и в Лондоне накануне пожара, и в Венеции незадолго до эпидемии. Теперь, мистер Гарриман, понимаете, почему Джереми Гроув и Найджел Катфорт сами по себе ничего не значат? А если быть до конца точным, значат их ненависть к религии и морали, отречение от благопристойности и вопиющая неумеренность. Как таковые, эти двое – модели жадности, похоти, материализма и жестокости нашего времени и особенно Нью-Йорка. Смерти Гроува и Катфорта – лишь предвестники.
Фон Менк разжал пальцы, и список плавно упал на стол.
– Вы увлекаетесь поэзией, мистер Гарриман?
– Нет. По крайней мере, после окончания колледжа.
– Но может, вы помните поэму Йейтса «Второе пришествие»?
Фон Менк наклонился ближе.
– Мы живем во времена нравственного нигилизма, слепого поклонения технике, отказа от духовной составляющей нашей жизни. Телевидение, кино, компьютеры, видеоигры, Интернет, искусственный интеллект – вот боги нашего времени. Нами руководят морально ущемленные, бесстыдные лицемеры, которые притворяются благочестивыми, а на деле лишены духовности. В наше время университетские ученые и нобелевские лауреаты принижают нравственность, презирают религию и кладут себя на алтарь науки. Стало модно поносить церковь. Радио шокирует нас, выдавая шутки, замешенные на ненависти и вульгарности, а телевидение развлекает «Реалити секс-шоу» и «Фактором страха для звезд». Бесчинствует терроризм, смертники врезаются на самолетах в дома, а страны шантажируют друг друга ядерным оружием.
В комнате воцарилась тишина, лишь тихонько попискивал диктофон. Наконец фон Менк продолжил:
– Древние верили, что природу составляют четыре элемента: земля, воздух, огонь и вода. Кто-то говорил о наводнениях, кто-то – о землетрясениях или мощных ураганах, другие – о дьяволе. Когда Атлантида предала свою моральную нишу, ее поглотила вода. Конец Содому и Гоморре принес огонь. Чума пришла в Венецию по воздуху. Катастрофы, как и золотое сечение, следуют циклическим закономерностям. Я показал это в схемах.
Доктор достал вторую диаграмму – сложную, исчерченную линиями, таблицами, исписанную числами. Центральная пентаграмма заключала в себе подпись:
2004 г. н. э. – Нью-Йорк – огонь
– Вы полагаете, что Нью-Йорк сгорит?
– Только не так, как можно себе представить. Город поглотит огонь внутренний – как Гроува и Катфорта.
– И этого можно избежать, если люди вернутся к Богу?
– Слишком поздно. – Фон Менк покачал головой. – Прошу заметить, мистер Гарриман, я не употребляю слова «Бог». То, о чем я говорю, – не обязательно Бог, а некая сила природы: моральный закон Вселенной, такой же постоянный, как и любой из законов физики. Мы создали дисбаланс, который должен быть исправлен – в две тысячи четвертом году. – Ученый постучал пальцем по стопке таблиц. – Великое событие. Его предсказывали Нострадамус и Эдгар Кейси, о нем говорится в «Откровении».
Гарриман кивнул. Все прозвучало так сильно, что по спине побежали мурашки. Но не «утка» ли это?
– Доктор фон Менк, вы проделали титанический труд.
– Увлечение поглотило меня. Более пятнадцати лет я ждал две тысячи четвертого года, помня о значении даты.
– Вы уверены на все сто, или это только теория?
– Отвечу так: завтра я покидаю Нью-Йорк.
– Покидаете?
– Уезжаю на Галапагосские острова.
– Почему именно туда?
– Как писал Дарвин, Галапагосы знамениты своей изолированностью. – Фон Менк указал на диктофон. – На этот раз я не собираюсь снимать документальный фильм. История целиком ваша, мистер Гарриман.
– Не снимете документального фильма? – тупо переспросил Гарриман.
– Если я хоть в чем-то прав, мистер Гарриман, то, когда все закончится, смотреть фильм будет, в сущности, некому, верно?
И в первый раз с тех пор, как Гарриман вошел в кабинет фон Менка, доктор улыбнулся – слабой улыбкой, грустной, без малейшего намека на юмор.
Глава 30
В лужице соуса на тарелке плавало что-то маленькое, продолговатое, непонятное. Запах смутно напоминал рыбу. По крайней мере, это может сойти за диетическое питание. Со дня смерти Гроува прошло десять дней, и д’Агоста сбросил два с небольшим килограмма – снова начал ходить в спортзал и заниматься бегом. Часы, проведенные в тире, укрепили предплечья и плечи. Если так пойдет и дальше, через несколько месяцев вернется прежняя форма.
Практически незримый Проктор порхал вокруг стола, поднося и забирая блюда, давая обнаружить себя, лишь когда того требовала необходимость. Пендергаст принимал д’Агосту, сидя во главе стола. Констанс, по левую от опекуна руку, сегодня смотрелась не такой бледной; очевидно, вчерашняя прогулка пошла ей на пользу. Однако обеденный зал особняка на Риверсайд-драйв – с темно-зелеными обоями и темными картинами – по-прежнему давил мрачностью атмосферы. Окна, в былые времена смотревшие на Гудзон, были надежно заколочены, и Пендергаст, похоже, не собирался ничего менять. Так стоит ли удивляться его собственной бледности – фэбээровец засел в темноте, будто некая пещерная тварь. С каким бы удовольствием д’Агоста променял экзотику вечера и блюд на солнце, задний дворик, барбекю из ребрышек и холодильник, до отказа забитый пивом! Даже корзина с диковинными угощениями Фоско из вчерашнего дня показалась ему привлекательнее.
Д’Агоста изучающе ткнул вилкой в тарелку.
– Вам не нравятся молоки трески? – спросил Пендергаст. – Старинный итальянский рецепт.
– Моя бабушка родилась в Неаполе, но ни разу в жизни не готовила ничего подобного.
– Должно быть, это лигурийское[29]29
Лигурия – область на севере Италии.
[Закрыть] блюдо. Не переживайте, молоки трески не каждому по вкусу.
Фэбээровец подал знак; Проктор избавил д’Агосту от тарелки и подал бифштекс и маленькую серебряную чашу, до краев наполненную изумительно пахнущим соусом. А затем принес покрытую инеем баночку «Будвайзера».
Д’Агоста набросился на мясо. Пендергаст умиленно улыбнулся:
– Констанс превосходно готовит говяжье филе в винном соусе. Мы приготовили его так, на всякий случай. Вместе с… э-э… охлажденным пивом.
– Очень заботливо с вашей стороны.
– Как вам бифштекс? – спросила Констанс. – Я приготовила его с кровью, как любят французы.
– Французам, может, и нравится кровь, а я просто люблю непрожаренное мясо.
Польщенная Констанс улыбнулась.
Д’Агоста отправил в рот очередной кусок мяса и запил его пивом.
– А что у нас дальше? – спросил он у Пендергаста.
– После ужина Констанс порадует наш слух сонатами Баха. Она уже выучилась играть на скрипке, хотя, боюсь, мне не дано об этом судить. А ты, я надеюсь, найдешь интересной скрипку, на которой Констанс играет. Она из коллекции моего двоюродного деда, старая «Амати». Инструмент сохранился прекрасно.
– Это, наверное, здорово, – деликатно кашлянул д’Агоста. – Но я о том, что будет дальше по части расследования.
– А, понимаю. Далее нам, по сути, придется действовать на два фронта: ищем Ренье Бекманна и выясняем природу двух странных смертей. Я приготовил кое-что по поводу Бекманна, а Констанс просветит нас насчет последнего.
Чопорно промокнув губы салфеткой, девушка пояснила:
– Алоизий попросил найти исторические прецеденты ССЧ.
– Спонтанное самовозгорание человека, – вспомнил д’Агоста. – То, что случилось с Мэри Ризер? Вы говорили об этом с патологоанатомом на месте смерти Катфорта.
– Точно.
– Неужели вы в это верите?
– На самом деле таких историй множество, случай Мэри Ризер – лишь самый известный из задокументированных. Не так ли, Констанс?
– Известный, безупречно описанный и весьма любопытный. – Девушка заглянула в записи, лежавшие под рукой. – Первого июля тысяча девятьсот пятьдесят первого года миссис Ризер заснула, сидя в кресле у себя на квартире в Санкт-Петербурге, во Флориде. Следующим утром ее подруга ощутила неприятный запах. Дверь взломали, вместо кресла нашли кучу обугленных щепок; что до самой Мэри Ризер, от ее семидесяти семи килограммов осталось меньше четырех килограммов пепла и костей. Уцелела только левая стопа в тапочке, обгоревшей у лодыжки. Нашли также печень и череп, расколовшийся от высокой температуры. Квартира не пострадала, но огонь оставил след в форме круга, в котором и помещались останки миссис Ризер. Пламя повредило пластиковую розетку на стене – подключенные к ней часы остановились в четыре двадцать. Когда же часы подключили к другой розетке, они вновь заработали.
– Не может быть! – поразился д’Агоста.
– Нашедшие тело немедленно вызвали наших сотрудников, – кивнул Пендергаст. – Агенты ФБР составили подробнейший отчет: фотографии, результаты химических тестов и анализов. Доклад занял больше тысячи страниц. Эксперты Бюро сказали сразу: чтобы сжечь тело так быстро, температура должна быть не меньше полутора тысяч градусов. Даже если бы Мэри Ризер заснула с зажженной сигаретой и та упала бы в кресло, такого огня не хватило бы. К тому же погибшая не курила. Следов бензина или других горючих веществ не нашли, от версии об ударе молнией отказались. Официально дело до сих пор не закрыто.
Д’Агоста недоверчиво покачал головой.
– Были и другие проявления феномена, – сказала Констанс. – Спонтанное возгорание описывал в романе «Холодный дом» Чарльз Диккенс. Критики встретили это в штыки, и автор, дабы оградить себя от подобного впредь, в предисловии к изданию тысяча восемьсот пятьдесят третьего года привел в пример реальный случай.
Д’Агоста уже собирался отправить в рот следующий кусок, но отложил вилку.
– Вечером четвертого апреля тысяча семьсот тридцать первого года, пишет Диккенс, итальянская графиня Корнелия Зангари де Банди из Чезены сказала, что ей «скучно и хочется спать». Служанка отвела ее в спальню, где они провели несколько часов, молясь и беседуя. Наутро, когда графиня не вышла завтракать, служанка постучала в дверь и почувствовала омерзительный запах. Войдя, служанка застала ужасную сцену: в воздухе витали хлопья сажи, а сама графиня – вернее, то, что от нее осталось, – лежала в четырех футах от кровати на каменном полу. Ее торс сгорел дотла, даже кости обуглились и раскрошились. Сохранились лишь ноги ниже колен, фрагменты кистей рук и участок лба с белокурым локоном. На полу остался силуэт из пепла и обугленного костяного крошева. Такое случалось и ранее, например с госпожой Николь Реймской. Подобные смерти относят к смертям от «посещения Богом».
– Ты отлично поработала, Констанс, – похвалил Пендергаст.
– В библиотеке я обнаружила несколько томов, – продолжила подопечная, – посвященных спонтанному возгоранию. Вашего двоюродного деда влекли странные смерти. Впрочем, вы это знаете. Жаль, я не нашла книг позднее тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, но хватает и ранних описаний – их десятки. Все ССЧ имеют общие черты: торс сгорает полностью, зато конечности часто остаются невредимы. Кровь в буквальном смысле испаряется, а ведь обычно огонь не обезвоживает ткани тела до такой степени. Адское пламя не трогает близлежащие предметы, даже легко воспламеняющиеся. Нередко упоминают о «круге смерти»: все, что внутри его, сгорает, а то, что снаружи, – сохраняется.
Д’Агоста медленно отодвинул тарелку с бифштексом. Случаи с Гроувом и Катфордом отлично подходили под описание; не хватало одной важной детали: выжженных отпечатков копыт на полу, лица на стене и запаха серы.
В этот момент во входную дверь постучали. Звук раздался глухо, будто из могилы.
– Наверное, – произнес Пендергаст после непродолжительной паузы, – соседские ребятишки балуют.
Стук повторился – размеренный, настойчивый, отдающийся эхом в коридорах и залах.
– Хулиганы так не стучат, – пробормотала Констанс.
– Открыть? – Проктор вопросительно посмотрел на Пендергаста.
– С обычными предосторожностями.
Прошла минута, и слуга впустил в комнату высокого человека с тонкими губами и жидкими каштановыми волосами. На госте был серый костюм и белая рубашка с чуть приспущенным галстуком. Лицо человека избороздили морщины – пожалуй, слишком частые и глубокие для возраста гостя, они между тем говорили не о прожитых годах, а об усталости. Не уродливый и не красивый, человек выделялся именно своей блеклостью, которая, подумал д’Агоста, могла быть достигнута специально.
Гость встал на пороге. Обежав собравшихся, его взгляд уперся в Пендергаста.
– Слушаю вас, – сказал фэбээровец.
– Идемте со мной.
– Могу я спросить, кто вы и по какому делу пришли?
– Нет, не можете.
Ответ ненадолго вызвал молчание.
– Как вы узнали, где я живу?
Сохраняя невыразительность лица, человек продолжал смотреть на Пендергаста. «Так не бывает», – подумал д’Агоста. По спине побежали мурашки.
– Идемте. Мне бы не хотелось просить трижды.
– Вы отказываетесь назвать себя и суть вашего дела. Так с какой стати я должен идти?
– Неважно, как меня зовут. Я хочу поделиться информацией. Весьма конфиденциальной информацией.
Пендергаст еще мгновение смотрел на гостя, затем вытащил «лес баер» сорок пятого калибра, проверил, заряжен ли он, и вернул в кобуру.
– Не возражаете?
– Не имеет значения.
– Минутку. – Д’Агоста встал. – Так нельзя. Я тоже пойду.
– Исключено, – развернулся к нему незнакомец.
– А мне начхать.
Гость посмотрел на д’Агосту, и черты его лица сделались как будто мертвее.
Пендергаст положил руку на плечо сержанта:
– Лучше я пойду один.
– К черту! Вы же не знаете, кто этот тип, чего ему надо, и вообще… Не нравится мне это.
Развернувшись, гость плавным шагом покинул обеденный зал. Мгновением позже за ним последовал Пендергаст. Д’Агоста, оставшись стоять, чувствовал, как внутри нарастает беспомощность.
Глава 31
Человек молча вел машину на север по Вест-Сайдскому шоссе. Начался дождь. У въезда на мост Джорджа Вашингтона, что протянулся над Гудзоном двумя нитями света, незнакомец свернул на едва мощенную дорогу. По ухабам и кочкам он повел автомобиль к развороту у самого подножия гигантского восточного пилона, утонувшего в зарослях ядовитого сумаха.
– Нервничаете? – спросил незнакомец.
– Нет.
– Если что не так, говорите.
– Вы из ЦРУ?
– Вы в состоянии меня вычислить. – Человек кивнул на ветровое стекло. – Дайте слово, что не станете этого делать.
– Даю.
На колени Пендергасту легла синяя папка с ярлычком «БАЛЛАРД». Опечатанный документ носил гриф «Совершенно секретно».
– Откуда это? – спросил Пендергаст.
– Я занимался Баллардом последние полтора года.
– На каких основаниях?
– В папке все есть, но вот вам резюме: Баллард основал частную инженерную фирму средних размеров «Баллард аэроспейс индастриз». Он же является генеральным директором и держит контрольный пакет акций. В основном «БАИ» работает на военных: они проектируют компоненты воздушных судов, управляемых снарядов, ракет и проводят испытания. А еще фирма выступает как завод-подрядчик в производстве космических шаттлов. Вдобавок «БАИ» примкнула к разработчикам антирадарного покрытия бомбардировщиков и истребителей типа «Стелс». Прибыль у них высокая, и свое дело фирма знает. Баллард переманил несколько инженеров – лучших, кого смог купить. Он и сам очень способный, но по характеру импульсивен и необуздан. Если надо причинить вред или устранить кого-то, колебаться он не станет.
– Понятно.
– Хорошо. Слушайте дальше. «БАИ» также выполняет заказы иностранных правительств – порой не вполне дружелюбных. Такие дела ведет служба по контролю за экспортом и передачей технологий. До сих пор «БАИ» держалась в рамках закона. Вы понимаете, что это за рамки – при таких-то возможностях. Проблема угнездилась в Ластра-а-Синья, промышленном пригороде Флоренции. Несколько лет назад Баллард приобрел там заброшенную фабрику, когда-то принадлежавшую Альфреду Нобелю. – На лице человека промелькнула ироническая улыбка. – С виду это большой комплекс полуразрушенных зданий. Но «БАИ» превратила ядро фабрики в совершенный исследовательский центр.
Дождь барабанил по крыше. Сверкнула молния, в отдалении гулко пророкотал гром.
– Чем занимается «БАИ» во Флоренции, мы точно не знаем; есть косвенное доказательство того, что они работают на китайцев. В прошлом году на полигоне в пустыне возле озера Лобнор прошли испытания баллистических ракет. Судя по всему, эти ракеты способны обойти систему ПРО Америки, находящуюся в разработке.
Пендергаст кивнул.
– Особенность в том, что новая форма, совмещенная с некой специальной поверхностью или покрытием, делает ракету невидимой для радара. Ракеты не оставляют теплового следа, их не может засечь даже доплеровская РЛС. Тем не менее пока у китайцев ничего не выходит. Они запускают ракеты, а те, возвращаясь в плотные слои атмосферы, распадаются на части – задача как раз по тематике «БАИ». Мы считаем, что китайское правительство наняло фирму Балларда. Мы также полагаем, во Флоренции решается именно эта проблема.
– Как?
– Неизвестно. Похоже, ракеты распадаются, когда достигают резонансного пика на возврате в плотные слои атмосферы. Китайцы так увлеклись невидимостью, что забыли: ракеты еще должны и летать. Схожую проблему – с бомбардировщиками «Стелс» – решили мощные компьютеры и аэродинамическая труба. Только ракета летит черт знает во сколько раз быстрее, и ей противостоит куда более хитрый радар. Ответ лежит где-то в области характеристических чисел, преобразований Фурье и тому подобного. Понимаете, о чем я?
– В основном.
– Я говорю о математических моделях вибраций, резонанса и подавления. Ракета должна быть одновременно аэродинамически совершенной и абсолютно невидимой для радаров. Такой вызов может принять только «БАИ».
– Эти записи – для меня?
– Да.
– Почему я?
Агент ЦРУ посмотрел на Пендергаста – в первый раз за время беседы. Маска невыразительности куда-то пропала, и фэбээровец увидел очень, очень усталого человека.
– Так получается, что на ЦРУ подспудно давят политики. Мне приказали закрыть дело Балларда. У него друзья в Вашингтоне, он вбухал миллионы в предвыборные кампании десятка ключевых сенаторов, конгрессменов и даже президента. Нас спросили: как может ЦРУ преследовать добропорядочного гражданина, будто нам мало угрозы террора из-за границы! Полагаю, вам знакома эта старая песенка.
Пендергаст кивнул.
– Я бы и рад не перечить, но ведь ублюдок распродает Америку ее врагам. Баллард – такой же предатель, как и те, кто сбывает мультимедийные программы Ирану и Сирии. Если он преуспеет, получится, что США угробят сотню миллиардов долларов на заведомо ущербную систему ПРО. И кто, вы думаете, попадет под раздачу? ЦРУ. У администрации вдруг случится острый приступ амнезии, и они забудут, почему велели закрыть расследование. Тогда конгресс потребует официального следствия, чтобы выяснить, куда смотрела разведка. Я не хочу, чтобы ЦРУ стало козлом отпущения.
– Мы в ФБР об этом тоже кое-что знаем.
– Я полтора года вел Балларда, и будь я проклят, если вот так сдамся на полпути. Я – американец и люблю свою страну. Прижмите Балларда, иначе на Нью-Йорк посыплются ядерные ракеты – только потому, что политики получили на лапу.
Пендергаст отложил папку.
– Но почему именно я?
– Хотя вы работаете в ФБР, о вас идет добрая молва. – Церэушник позволил себе циничную усмешку. – А то, что вы притащили Балларда на допрос, как обычного уголовника, – это здорово, по-мужски. Вы молодец.
Агент ЦРУ включил мотор, зажег фары и выехал на магистраль. Он вновь погрузился в молчание и хранил его до тех пор, пока впереди не показались похожие на кристаллы света небоскребы.
– Вы не слышали обо мне, я не слышал о вас. Этой беседы не было. Файл удален из наших разработок, так что, если он и вернется в ЦРУ, никто ничего не заподозрит.
– Как насчет вас? В конце концов, вы вели Балларда.
– Не беспокойтесь о моей заднице, я сам о ней позабочусь.
Церэушник высадил Пендергаста в нескольких кварталах к северу от дома. Когда фэбээровец покидал машину, сотрудник разведки наклонился к нему и заговорил снова:
– Агент Пендергаст…
Тот обернулся.
– Не сможете прижать ублюдка – убейте.
