Текст книги "Лед-15"

Автор книги: Линкольн Чайлд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7

За пять дней база «Фир» изменилась до неузнаваемости. Три акра каменной ровной площадки между ограждением и воротами превратились в подлинный муравейник. Вертолеты и маленькие транспортные самолеты прибывали денно и нощно, выгружая рабочих, снаряжение, провизию, топливо и всевозможное экзотическое оборудование. Тихие, тускло освещенные коридоры центральной части уходящего вглубь строения стали напоминать оживленные городские бульвары, полнясь гомоном голосов, щелканьем клавиш, гудением разных машин. Повсюду змеились силовые кабели, предательски валя с ног зазевавшихся торопыг. Генераторы базы, до сей поры выдававшие минимальную мощность, перевели в половинный режим, и их рев оглашал арктическую тишину. Сержанта Гонсалеса и троих его подчиненных сперва ошеломило, а затем начало откровенно раздражать внезапное вторжение штатских, не только превративших их сонное царство в улей, но и постоянно чего-то требующих от них. Небольшая воинская команда теперь неустанно трудилась, сращивая порванную проводку, заделывая щели и обеспечивая подачу тепла в десятилетиями пустовавшие помещения.

Эван Маршалл шагал вниз по склону, неся на плече заполненный образцами бачок. На полпути к цели он ненадолго остановился, чтобы отдохнуть и окинуть взглядом маленький городок, освещенный полуденным солнцем. Хотя съемочную группу расселили на базе – рабочих, осветителей, журналистов и ассистентов на уровне «В», а в чуть более комфортабельных комнатах уровня «С» всех главных шишек, – близ ограждения было разбросано множество сборных амбарчиков и прочих подсобных сооружений. Все эти временные домишки словно бы жались к громадному «Снежному барсу» – вездеходу на массивных танковых гусеницах, преграждавшему доступ к топливному хранилищу, которым могло бы гордиться любое армейское подразделение. А еще дальше покоился таинственный металлический куб. Зачем он нужен, не знал никто из любителей посудачить, а кто знал, тот молчал.

Но настоящая кутерьма началась после утреннего прибытия Эмилио Конти, исполнительного продюсера и генерального движителя проекта. По его распоряжению странные механизмы перегородили верхушку ледника, весьма осложнив жизнь ученым. А до того битый час продюсер ходил по базе и окружавшей ее промороженной тундре со своей операторской свитой, изучая, как падает свет на снег, лаву и лед, и разглядывая все, что только возможно, с десятка различных позиций в широкоугольный объектив, болтавшийся у него на груди. Кари Экберг все это время находилась при нем, видимо давая необходимые пояснения и записывая распоряжения на будущее, явно обещавшее принести много сюрпризов.

Маршалл снова поднял бачок с образцами, закинул его на другое плечо и двинулся дальше. Он чувствовал себя крайне уставшим. Ночью ему, как всегда, не спалось, а несшиеся отовсюду шумы только усугубляли бессонную маету.

Трудно было поверить, что со времени обнаружения смилодона прошла лишь неделя. Лично ему порой хотелось, чтобы замерзшее существо так и оставалось безвестным. Его отнюдь не радовала лихорадочная активность, столь противоречащая методике вдумчивого подхода к находке, могущей взбудоражить весь научный мир. Его раздражала таинственность, которой съемочная группа окружала свой драгоценный проект. И уже просто злило множество путавшихся под ногами людей. А время, удобное для изысканий, стремительно уходило. «Единственный положительный момент этой идиотической суеты, – подумал он, – заключается в том, что чем быстрее все тут раскрутится, тем быстрее они уберутся».

Обогнув вездеход, он направился к базе. Мимо пронесся какой-то киношник, таща длинную металлическую стойку. Маршаллу пришлось пригнуть голову, чтобы уберечь ее от удара. У ворот спиной к нему стояла группа сотрудников «Терра-Прайм», и, когда он, поставив термос на землю, принялся проверять состояние образцов, до него донеслись недовольные голоса.

– Худшее место из всех, где я вкалывал, – говорил кто-то. – Тут даже негде опрокинуть стаканчик. А я уж думал, что навидался дерьма.

– У меня задница онемела, – пожаловался второй голос. – В буквальном смысле. Кажется, я ее отморозил.

– О чем только думает Конти? Загнал нас в эту хренову глушь из-за какой-то там дохлой кошки.

– Да еще всякие олухи всюду болтаются, мешают работать.

«Оказывается, это мы им мешаем», – невесело улыбнувшись, подумал Маршалл.

– Кстати, насчет тех, кто здесь болтается. Слыхали о белых медведях? Их тут просто прорва. Если мы не замерзнем, они нас сожрут.

– А ведь за риск нам не платят.

– А также за вонь. Здесь воняет. И вода еле течет. И жратва – хуже нету. Я привык ко всему свежему – ананасы там, бутербродики, суши. А тут харч как в тюрьме: бобы, сосиски, замороженная капуста.

С дальнего конца лагеря неожиданно донесся взрыв веселого гомона и, мгновение спустя, снова. Закрыв термос, Маршалл отправился посмотреть, что там происходит.

Под металлическим кубом собралось около десятка человек. Они поздравляли друг друга, пожимали соседям руки и обнимались. Неподалеку от них стоял Конти – невысокий темноволосый крепыш с аккуратно подстриженной козлиной бородкой. Он наблюдал за всеобщим восторгом, скрестив на груди руки. Рядом топтался представитель руководства телеканала по фамилии Вольф, возле него маячили операторы, один с большой камерой на плече, второй с маленькой, обыкновенной. Чуть дальше расположился еще один тип – тот, который несколько минут назад едва не оглоушил Маршалла. Он контролировал микрофон, закрепленный на длинной удочке, опиравшейся на треногу. Провода от камер уходили в прикрепленную к его поясу сумку.

Маршалл с любопытством оглядел Конти. Слава шагала впереди этого человека. Его документальный фильм «Роковые пучины» об исследовательских подводных лодках, изучающих глубочайшие океанские впадины, завоевал много наград и до сих пор регулярно демонстрировался в музеях и специальных кинотеатрах. Другие отснятые им ленты, в основном посвященные дикой природе и экологическому кризису, также встретили одобрение критики и пользовались всеобщим успехом. Козлиная бородка и порывистые движения в сочетании с диковинным объективом, поблескивавшим у знаменитости на груди, подобно огромному черному бриллианту, вполне отвечали образу выдающегося эксцентричного режиссера. «Единственное, чего ему не хватает, – подумал Маршалл, – это мегафона и белого галстука». Однако он тут же напомнил себе, что внешность часто бывает обманчивой, а стоящий перед ним бодрячок не только пользуется заслуженным уважением благодарных ему соотечественников, но и обладает немалым влиянием в сферах повыше.

– Еще раз, – сказал Конти с легким итальянским акцентом. – Больше радости. Помните: вам наконец все удалось. Миссия выполнена. Я хочу видеть это и слышать.

– Мотор, – сказал человек с ручной камерой.

– Съемка! – произнес Конти.

В толпе собравшихся вновь раздались радостные возгласы. Люди подпрыгивали, кричали и размахивали руками, хлопали друг друга по спине. Маршалл озадаченно огляделся вокруг, мучительно сознавая, что ничего не может понять.

Экберг стояла невдалеке, наблюдая за происходящим. Несмотря на крайнюю занятость в последние несколько дней, она, завидев его, всегда приветливо улыбалась, в отличие от большинства прочих киношников, которые явно давали понять, что присутствие посторонних их раздражает.

Он подошел к ней.

– Что происходит?

– Финал, – сказала она. – Апофеоз выдающегося успеха.

– Финал?

– Ну… именно это сейчас мы снимаем.

– Но… – возразил он, и тут до него вдруг дошло.

Конти снимал реакцию киногруппы на успешное завершение… неважно чего, главным тут был взрыв восторга. Похоже, продюсер спешил взять в кадр все, что работало на проект, независимо от того, как это сообразовывалось с реальностью. Концепции линейности времени для него не существовало – и Маршалл понял, что ему еще многое предстоит узнать о документальном кино.

Конти кивал, явно удовлетворенный последним дублем. Он повернулся к оператору с тяжелой камерой.

– Снято?

Тот улыбнулся и показал большой палец. Конти перевел взгляд на Экберг и заметил Маршалла.

– Вы ведь Маршалл, так? Эколог?

– Палеоэколог, да.

Конти посмотрел в свой блокнот и что-то отметил там карандашом, не снимая перчатки.

– Хорошо. И весьма кстати. – Он снова взглянул на Маршалла, на этот раз более внимательно, изучая его, словно кусок поданного ему мяса. – Не могли бы вы собрать вашу команду в теплой одежде минут, скажем, через пятнадцать? Если все вы появитесь перед камерой, это прибавит съемкам реальности.

– Что за съемки?

– Мы поднимемся на гору.

Маршалл поколебался.

– Буду рад вам помочь. Но сперва, мне кажется, пришла пора вас спросить, что именно вы здесь снимаете. Мы ничего пока толком не знаем. Не хочу показаться назойливым, но наше неведение чересчур затянулось.

Конти втянул ноздрями холодный воздух.

– Мы хотим отснять как можно больше материала до прибытия Эшли.

– Кстати, этого я тоже не понимаю. Зачем ведущей лететь сюда? Почему она не может добавить свой комментарий в Нью-Йорке, когда фильм уже будет смонтирован?

– Потому что дело не в простом комментарии, – ответил Конти. – Речь идет о документальной драме. Выдающейся документальной драме.

Маршалл нахмурился.

– Какое это имеет отношение к нашей работе? Или к коту, которого мы нашли?

Конти едва заметно улыбнулся.

– Как раз к коту это имеет непосредственное отношение, профессор Маршалл. Видите ли, мы сейчас намерены вырубить его изо льда.

Маршалл не поверил ушам, чувствуя, как по спине у него пробежал холодок.

– Вы сказали – вырубить?

– Сплошным блоком. Чтобы доставить в наше специально подготовленное хранилище. Его опечатают и начнут постепенно растапливать лед. – Конти сделал эффектную паузу. – А когда хранилище снова вскроют, этот процесс будут снимать вживую, прямо на глазах миллионов.

8

На мгновение Маршалл лишился дара речи, но оцепенение тут же прошло, сменившись плохо скрываемым гневом.

– Прошу прощения, – сказал он, удивляясь своему спокойному тону, – но этому не бывать.

Конти продолжал улыбаться.

– Нет?

– Нет.

– И почему же?

Маршалл увидел приближающегося со стороны базы Салли, которого, несомненно, привлек сюда радостный гвалт, поднятый во время съемок последнего эпизода. Кроме того, прямо с момента прилета продюсера климатолог не упускал ни малейшей возможности потереться с ним рядом, вероятно надеясь погреться в лучах его славы, а заодно при случае лишний раз попасть в кадр.

– Мистер Конти только что сообщил мне истинную причину, по которой они здесь находятся, – сказал Маршалл, когда Салли подошел.

– Вот как? – спросил коротышка. – И какова же она?

– Они хотят вырубить смилодона из мерзлоты и растопить лед перед телекамерами в прямом эфире.

Салли удивленно моргнул, но промолчал. Маршалл снова повернулся к продюсеру.

– То, что вы заполонили всю базу, помешали нашим исследованиям и вообще относитесь к нам как к приживальщикам, – это одно. Но мы не позволим вам загубить нашу находку.

Конти скрестил на груди руки. Маршалл затылком почувствовал пристальный взгляд Кари Экберг.

– Этот замерзший тысячи лет назад зверь представляет собой крайне важный, возможно, единственный в своем роде объект для всестороннего научного изучения, – продолжал он. – Здесь никакие дешевые фокусы не пройдут. Если вы прилетели только за этим – мне очень жаль, но вы зря потратили время и деньги. Тогда лучше бы вам прямо сейчас собраться и улететь.

Салли, похоже, справился с удивлением и раскрыл рот.

– Но, Эван, тебе вовсе незачем так…

– И еще одно, – сказал Маршалл, не обращая внимания на бормотание Салли. – Я уже говорил мисс Экберг, что в той пещере небезопасно. Вибрация от тяжелого оборудования может обрушить вам на головы лаву. Так что даже если бы мы и не возражали против этой безумной затеи, то все равно пошли бы наперекор вашему намерению туда сунуться.

Конти выпятил губы.

– Понятно. Что-нибудь еще?

Маршалл уставился на него.

– Разве этого мало? Кота вы не получите. Все очень просто.

Он ждал ответа, но режиссер промолчал и лишь бросил многозначительный взгляд на Вольфа. Вольф откашлялся и впервые заговорил.

– Собственно, доктор Маршалл, вы правы. Все действительно просто: мы можем делать тут, что захотим.

Маршалл с деревянными желваками на скулах повернулся к нему.

– О чем это вы?

– Мы можем вырубить кота изо льда, а можем разделать его и зажарить, если нам взбредет в голову. У нас есть это право.

Представитель телеканала полез под парку и, вытащив пачку бумаг, протянул ее оппоненту. Маршалл к ним не прикоснулся.

– Что это? – спросил он.

– Это контракт, который ваш руководитель доктор Салли и глава исследовательского отдела университета Северного Массачусетса подписали с «Терра-Прайм».

Не дождавшись ответа, Вольф продолжил:

– В обмен на финансирование вашей шестинедельной экспедиции «Терра-Прайм» вкупе с ее родительской компанией «Блэкпул энтертейнмент груп» получила исключительный и неограниченный доступ не только к месту ваших работ, но и к любым сделанным вами открытиям на свое собственное усмотрение.

Маршалл неохотно взял документ.

– Пункт шестой, – сказал Вольф. – Существенное слово: «неограниченный».

Маршалл быстро проглядел контракт. Все было именно так, как говорил Вольф. Фактически «Терра-Прайм» владела любыми вещественными или интеллектуальными результатами их экспедиции. Однако раньше он и не подозревал, что корпорация-спонсор столь тесно связана с медиагигантом «Блэкпул», и ему это особенно не понравилось, ибо пресловутый гигант стал гигантом, потакая вкусам не очень взыскательной, падкой на сенсации публики. Вольф же явно предполагал, что момент трений когда-нибудь да наступит, и именно потому таскал с собой всюду контракт. Маршалл внимательнее присмотрелся к нему. Даже в меховой парке, этот всегда державшийся в тени малый выглядел сущим ходячим скелетом со своими коротко подстриженными каштановыми волосами и ничего не выражающим неподвижным лицом. Точно так же ничего не выражали и его бледные немигающие глаза.

Маршалл повернулся к Салли.

– И ты это подписал?

Салли пожал плечами.

– Либо так, либо никакой экспедиции вообще. Кто же мог знать, как все повернется?

Маршалл не ответил, внезапно почувствовав, что вот-вот лишится сил. Не говоря больше ни слова, он сложил контракт и вернул его Вольфу.

9

Четверть часа спустя разношерстная людская толпа побрела вверх к пещере. Кроме ученых, самого Конти и небольшого эскорта из его помощников в нее входили Экберг, двое операторов и звуковик. За ними следовали, кто пешком, кто на вездеходе, коренастые парни в кожаных куртках. Дюжина пар крепких рук. Кузов «Барса» был вмиг загружен чем-то громоздким, лежащим на деревянных поддонах. В составе съемочной группы ребята в кожанках официально не числились: их наняли сравнительно неподалеку, в Анкоридже, на несколько дней для особых работ. Экберг уже объясняла Маршаллу, что главное – это поскорее отснять все, что можно, вживую, поскольку продюсер на месте, звезда в пути, декорации пока сносные, а деньги быстро сгорают.

Обычно подъем к леднику Фир занимал минут двадцать, но на этот раз восхождение затянулось. Конти постоянно останавливался, чтобы операторы могли снять гору, долину, раскинувшийся внизу лагерь и саму группу, поднимающуюся по склону. Один раз он задержался на целых десять минут, задумчиво разглядывая ледник, а потом велел операторам взять крупным планом в кадр Экберг. С различных ракурсов, но не захватывая лицо.

– Почему так? – спросил Маршалл после пятого дубля.

Экберг откинула капюшон.

– Я изображаю Эшли.

Маршалл понимающе кивнул. Эшли Дэвис, ведущая, должна была появиться лишь через два дня, но это нисколько не мешало Конти ее снимать.

– Неудивительно. Время решает все.

– Верно. – Она посмотрела на него через плечо. – Послушайте, мне очень жаль, что все так получилось. Извините, что я вас не предупредила, но у меня на этот счет имелись строгие распоряжения. Исходившие прямо от Вольфа.

– Значит, он тут главный? А я думал – Конти.

– Эмилио отвечает за весь творческий процесс – съемки, освещение, режиссуру, окончательный монтаж. Но деньги выделяет телекомпания, и последнее слово за ней. А здесь, на вершине мира, телекомпанию представляет Вольф.

Маршалл обернулся. Вольф не пошел вместе с ними, но далеко внизу можно было различить его призрачно крошечную фигурку. Он стоял неподвижно за внешним ограждением базы, наблюдая за группой.

Вздохнув, Маршалл снова повернулся к Экберг.

– Это у вас в порядке вещей? Все время тормозить, озираться, искать лучший план?

– Не совсем. Конти сейчас тратит пленки втрое больше обычного.

– Почему?

– Потому что он хочет, чтобы этот фильм стал шедевром. Чем-то вроде его «Моны Лизы». И слишком многое ставит на карту.

– Тогда с чего же великий творец карабкается по кручам вместе с прочим немытым сбродом? Разве его место не в вездеходе?

– Ему необходимо «помелькать на площадке», как это у нас говорится. Для последующего фильма о фильме, куда в конечном счете войдут и дополнительные цифровые материалы.

Маршалл недоверчиво покачал головой, глядя на цирк, в который начинала превращаться реальность. Едва подъем продолжился, к ним приблизился Конти.

– Есть что-нибудь, что нам следовало бы знать? – спросил он Маршалла с уже привычным для того итальянским акцентом.

– О чем?

Продюсер взмахнул рукой.

– Обо всем. Об этих местах, о погоде, о местной фауне… о любой изюминке, которая могла бы украсить проект.

– Таких вещей много. Это удивительный геологический регион.

Продюсер с некоторым сомнением кивнул.

– Я возьму у вас интервью, когда мы вернемся.

Салли, слышавший их разговор, тут же встрял в него.

– Как глава экспедиции, буду рад оказать любую необходимую помощь.

Конти снова с отсутствующим видом кивнул, уставившись на ледник.

Маршал призадумался, стоит ли рассказать режиссеру о живущих поблизости аборигенах. Вероятно, они идеально подошли бы на роль той «изюминки», которую искал Конти. Однако он тут же выбросил из головы эту мысль. Вряд ли туниты бы захотели – и уж точно совсем не заслуживали, – чтобы шумная беспардонная киногруппа ворвалась в их селение. Легко догадаться, в какой бы они пришли ужас, если бы вдруг увидели, что творится теперь на горе Фир.

Он покосился на Конти. Составить какое-то впечатление о режиссере было не так-то легко. Несмотря на внешний образ художника, отрешенного от всего мирского, в нем явственно чувствовались и непреклонность, и прагматизм. Этакая невообразимая смесь Трумэна Капоте [2]2
  Капоте Трумэн (1924–1984) – американский романист и новеллист.


[Закрыть]с Дэвидом Лином. [3]3
  Лин Дэвид (1908–1991) – британский кинорежиссер, широко признанный в мировом кинематографе.


[Закрыть]Тут кто угодно встал бы в тупик.

Впереди показалась пещера. Ее темный провал загораживали с виду весьма неуклюжие механизмы – подъемный кран на надувных шинах и еще одна машина, предназначение которой оставалось неясным. Выкрашенные в ярко-желтый цвет, они отчетливо выделялись на фоне белого снежного наста и голубого льда. Пока операторы меняли объективы и звуковик настраивал переносной микшер, вокруг машин рассыпалась команда в кожанках. Двое парней забрались в кабины, остальные начали снимать с «Барса» груз и стаскивать его к крану. Присмотревшись внимательнее, Маршалл увидел, что из холщовых мешков выглядывают тяжелые стальные опоры с гидравлической регулировкой подъема.

Барбур наблюдала за их работой, сузив глаза, с карманным компьютером на толстой перчатке в одной руке и цифровым диктофоном в другой. К съемочной группе она относилась с еще большим подозрением, чем Маршалл.

– Зачем нужен этот чертов кран, я еще могу догадаться, – пробормотала она. – Но для чего другая хреновина, а?

Маршалл посмотрел на вторую машину, ощетинившуюся оборудованием, напоминавшим средневековые копья.

– Понятия не имею.

– Запишите, – говорил Конти внимательно слушавшей его Экберг. – Мне нужны лишь четыре цвета – белый для снега, лазурный для неба, голубой для ледника, черный для пещеры. Ноктюрн в голубых тонах. Потребуется специальная обработка в лаборатории. – Он бросил взгляд на операторов. – Готовы?

– Готовы, – ответил Фортнем, главный оператор.

– Готовы, мистер К, – сказал Туссен, его помощник.

– Вам надо действовать с чрезвычайнейшей осторожностью, – предупредил Маршалл. – Пол пещеры – чистый лед, очень скользкий. И как я уже говорил, лавовые туннели крайне хрупки. Вся ваша затея – безумный риск. Одно неверное движение, и вы обрушите своды.

– Благодарим, доктор Маршалл. – Конти снова повернулся к операторам. – Фортнем, Туссен! Если услышите треск, быстро пройдитесь камерой по всем лицам. Выберите самые испуганные и дайте крупный план.

Операторы тревожно переглянулись, затем кивнули. Оглядевшись вокруг в последний раз, Конти кивнул Туссену.

– Тишина на площадке! – рявкнул оператор.

Разговоры тут же затихли.

Конти поднял взгляд на пещеру.

– Мотор!

Щелкнула хлопушка, и камеры заработали. Одновременно взревев, двинулись в сторону черного жерла машины. Следом за ними шагали Конти и его свита. Операторы держались позади, стараясь ничего не упустить из поля зрения камер. Маршалл неохотно последовал за процессией, охваченный мрачным предчувствием, что тщеславие исполнительного продюсера станет для всех роковым.

У входа в пещеру машины остановились, и рабочие сняли с платформы крана несколько холщовых мешков. Затем над желтыми кабинами вспыхнули мощные прожекторы, выдвинулись захваты, и машины вновь покатились вперед, на этот раз медленнее, исчезая в дыре. Маршалл и остальные побрели следом. Холодный сухой воздух туннеля смешался с выхлопными парами. Стены пещеры ощутимо вибрировали, рев двигателей оглушал. Обернувшись, Маршалл заметил, что, следуя указаниям Крила, широкоплечего бригадира подсобников, парни в кожанках высвобождают из снимаемых с крана мешков опорные стойки и подпирают ими своды подземного хода. Впрочем, особого оптимизма это не добавляло.

Он двинулся дальше. Фонарик не требовался – прожекторы машин и камер превратили пещеру в ярко-голубой коридор. Впереди послышался скрежет – одна из машин задела за свод. Маршалл заметил, что даже обычно непрошибаемо беспечный Салли поджался и побледнел.

Затем пещера расширилась, свод ушел ввысь, и небольшая людская толпа обступила расчищенное пятно в ледяной толще. Дизели один за другим смолкли, и наступившая тишина на миг сделалась оглушительной. Лед с тихим треском слегка проседал под тяжестью механизмов. Рабочие установили последние из опор и расположились поодаль.

Какое-то время все молчали, глядя на мертвые большие глаза, взиравшие из-подо льда на пришельцев. Маршалл обвел взглядом собравшихся. Экберг беспокойно хмурилась. Барбур колдовала над своим карманным компьютером. Конти вперился в мутную толщу – его самоуверенность явно несколько пошатнулась. Фарадей, моргая из-под огромных очков, доставал из карманов измерительные приборы. Салли излучал нечто вроде отеческой гордости.

Наконец Конти пришел в себя.

– Фортнем, Туссен, вы снимаете?

– Да, – ответил главный оператор.

– Сняли ученых?

– Дважды.

– Очень хорошо. – Продюсер повернулся к Салли. – Очертите зверя, пожалуйста.

Салли откашлялся.

– Очертить?

– Пределы блока, который мы примемся вырезать. С запасом – нам не хотелось бы ненароком отхватить ему лапу.

Салли поморщился, но храбро шагнул вперед и, посовещавшись шепотом с Фарадеем, что-то быстро в уме подсчитал, а потом нацарапал на льду ножом грубый прямоугольник.

– Глубина? – спросил Крил.

Салли посмотрел на Барбур, та заглянула в компьютер.

– Два метра семьдесят сантиметров, – сказала она.

Крил повернулся к человеку, сидевшему за пультом машины.

– Пусть будет два восемьдесят.

Пещера снова наполнилась ревом дизелей и облаками выхлопных газов. Под объективами камер еще один рабочий с помощью дистанционного пульта подвел механическую руку странного вида комбайна ко льду, после чего медленно опустил ее на проведенную климатологом линию.

– Всем отойти назад, – крикнул Крил.

На конце инструмента вспыхнул ярко-красный луч, лед под которым тут же вскипел.

– Военный лазер, – сказал Конти. – Очень мощный, но при этом намного точнее резца ювелира.

Все наблюдали, как лазер медленно прорезает пазы в грязно-коричневом льду. Один из рабочих включил переносной компрессор, установленный на платформе, и, поднося наконечник шланга к быстро увеличивающимся канавкам, начал откачивать талую воду, сливая ее в глубины пещеры. Маршаллу все это напоминало работу некой чудовищной бормашины, и хотя ученый в нем бунтовал против самой мысли о столь бесцеремонном извлечении уникального образца из своей ледяной матрицы, он ощутил немалое облегчение при виде того, до каких тонкостей продуман процесс.

Через двадцать минут все закончилось. Прямоугольник, нацарапанный на льду Салли, очертили четкие прорези – сверху и снизу шириной в дюйм, а с боков где-то в шесть дюймов. Во время короткого перерыва вперед вышел Чен и с помощью дистанционного датчика удостоверился, что канавки достаточно глубоки. Затем лазер убрали, и из машины выдвинулась другая механическая рука. На ее конце крепилось нечто похожее на металлическую кишку, опять напомнившее Маршаллу бормашину. Издав жужжащий звук, рука пришла в движение.

– Что это? – спросил он у Крила.

– Гибкий бур, – крикнул бригадир сквозь шум. – С алмазно-кремниевым наконечником.

Устройство медленно вошло в один из широких пазов. Жужжание усилилось – бур вгрызся в древний лед девятью футами глубже. В другой паз нырнул шланг, и талая вода вновь хлынула на пол пещеры. Рядом повисла еще одна механическая рука, готовая, если будет нужда, поддержать ледяной параллелепипед.

На отсечку торца времени ушло меньше, и через десять минут бур вернулся. По знаку Крила рабочие завели в пазы толстые брезентовые ремни и зацепили их двумя крюками.

Конти снова посмотрел на Фортнема и Туссена.

– Мне нужен хороший кадр. Причем с первой попытки.

Фортнем заглянул в объектив, проверил звук и кивнул.

Конти опустился на четвереньки, вглядываясь в лед и чуть ли не водя по нему носом. Фортнем снимал каждое движение режиссера.

– Поехали, – наконец сказал Конти, вставая.

Объектив у него на шее слегка покачивался, словно подчеркивая, кто тут самый главный.

Крил взмахнул рукой. Вновь взревели машины, заработала установленная на платформе лебедка. Послышался лязг натягивавшихся тяжелых цепей, прикрепленных к крюкам. Несколько мгновений все молча слушали, как воет двигатель и трещит не желающий отдавать свое лед. Затем с негромким скрежетом, от которого, казалось, содрогнулась сама гора, огромный блок начал выпрастываться из толщи.

– Аккуратнее, – сказал Крил.

Конти посмотрел на Фортнема.

– Возьмите в кадр оборудование. Снимайте нежно, с любовью. Ведь именно оно извлекает наше сокровище из ледяной тюрьмы.

Медленно, очень медленно зверь покидал ложе, на котором покоился тысячи лет. Ученые придвинулись ближе, обмениваясь замечаниями и поспешно делая записи. Маршалл стоял вместе с остальными, не отводя от происходящего взгляда. Ледяной блок выглядел полностью непрозрачным и даже грязным в безжалостном сиянии прожекторов. Внутри его будто бы что-то клубилось, а огромные грани к тому же покрывало множество крошечных, правильной формы бороздок, пробитых лучом.

«Господи, – подумал Маршалл, невольно захваченный зрелищем. – Эта махина весит не менее четырех тонн!»

Стрела крана поднималась все выше и выше, пока верхушка ее не ткнулась в лавовый свод. Какая-то цепь дала слабину, и блок, повисший было свободно, резко накренился, царапнув углом заснеженный пол и едва не задев Фарадея, настраивавшего эхолокационный спектрометр. Все бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног.

– Выравнивайте! – крикнул Крил.

Лебедка протестующе заскрежетала – оператор увеличил мощность до максимума. Блок наклонился, сильно раскачиваясь, затем медленно опустился торцом на пол пещеры. Оператор крана на мгновение уменьшил мощность, после чего медленно и осторожно снова поднял ледяной брус, развернул и опустил на платформу. Послышалось резкое шипение гидравлических амортизаторов. Под объективами камер несколько рабочих закрепили блок на машине и набросили на него тяжелый изолирующий брезент. Через несколько минут все завершилось – машины двинулись в обратный путь по туннелю, бесчисленные опоры снимали и укладывали в мешки. Замороженный зверь ехал к хранилищу-холодильнику, где ему предстояло покоиться взаперти, пока не придет время растопить лед и непосредственно в прямом эфире показать финал этой акции миллионам.

Конти с нескрываемым удовлетворением окинул взглядом туннель.

– Берем отъезжающую технику в кадр, – сказал он Фортнему. – Триумфальное продвижение к выходу, затем спуск к базе. Снимите побольше материала. И на том закончим.

Он повернулся к Маршаллу.

– Итак, интервью.